Ingenium divisum

      Йосип испуганно глядел вслед высокому ведьмаку, который спустил его с седла и тут же ушел, не оглядываясь, оставив его на попечение чуть сгорбленному человеку. Глаза у этого человека тоже были желтые, ведьмачьи, но вся его изломанная фигура не позволяла сравнивать с тем, кто привез его сюда, за высокие стены огромной крепости. Йосип и представить не мог, что среди гор скрывается целый замок. Раньше он никогда не бывал в таком, видел только издалека, но близко не подходил — у ворот обычно стояли бдительные стражи и решительно отгоняли всяких оборвышей вроде него.              Сейчас, глядя на эту махину вблизи, он испытывал одновременно страх и восторг. Когда бы еще он попал в такой замок? Их с дедом из деревень-то гнали, только и оставалось бродить с места на место в поисках сострадательного взгляда и брезгливо поданной монеты. Или брошенного куска сухого хлеба. От городских помоек чужаков гоняли местные нищие, сами кормившиеся с них, а в деревенских отбросах мало находилось съестного — суровая жизнь кмета не позволяла выбрасывать еду. И они шли на пыльную или обледенелую дорогу рядом с городскими стенами, надеясь, что какой-нибудь знатный человек, проезжая мимо, обратит на них внимание. На этих дорогах Йосип научился в любой момент падать ничком в стороне и замирать неподвижно, пока дед, лежавший рядом, не подавал знак, что можно встать — несколько раз они попадались под горячую руку каким-то конникам, которые были не прочь отыграться на бродягах за свое дурное настроение.              Раньше, когда Йосип был меньше, подавали лучше, особенно знатные женщины. Могли даже ненадолго пустить на двор. Но они с дедом ходили туда только зимой, когда на улице выла метель и ноги, замотанные тряпками, ломило от холода, да и то не всегда. Дед говорил, хорошо, если Йосип отморозит себе ступню, тогда можно будет отнять ногу в больнице для бедняков и подавать станут больше. Он и так хотел отрезать ему ногу, чтобы Йосип был на всю жизнь обеспечен доходом, но врачи не соглашались, а тот, что согласился, запросил столько денег, что дед только плюнул и обругал его.              Летом же они не ходили на богатые дворы, потому что тамошние слуги плохо принимали приблудных нищих. Несколько раз их даже начинали бить. Но, несмотря на свой преклонный возраст, дед ловко орудовал клюкой, и им всегда удавалось легко отделаться. Хотя один раз старая кухарка метко плеснула на них кипятком, и дед, успев оттолкнуть Йосипа, сам ошпарил руку. Как же он лупил его тогда, воя от боли!              Вообще-то Йосип не знал, был ли дед ему родным, но сколько себя помнил, всегда ходил вместе с ним. Он любил старика — согнутого, с клочковатой седой бородищей и редкими волосенками, свисавшими по краям абсолютно голого черепа. Но даже не знал его имени. На все вопросы тот смеялся, забавно морща нос, и никогда не отвечал. Так и остался он для Йосипа просто дедом.              А потом отдал его ведьмаку. Йосип долго не мог опомниться. Дед же сам рассказывал о чудовищных обычаях этих странствующих нелюдей, а потом взял и отдал тому, кто заплатил. Йосип даже не сразу начал сопротивляться. Правда, получив чувствительный удар по уху, быстро стих и затаился, пытаясь найти возможность сбежать. К удивлению, ведьмак его не распотрошил, не съел живьем, больше не бил и даже кормил. Это была самая вкусная еда в его жизни. Он рос постоянно голодным, каша, которую дед варил из всякого сора, что удавалось найти в лесу или на придорожной свалке, едва могла заглушить мучительные спазмы желудка. Он настолько привык чувству непрекращающегося голода, что уже не обращал на него внимания, как на постоянно ободранные, потрескавшиеся ноги или на язвы от вшей. И немало растерялся, когда новый хозяин на первой же стоянке дал ему кашу с самым настоящим мясом. Йосип так ел всего несколько раз в своей жизни. Если они с дедом долго задерживались на одном месте, тот иногда ставил силки на каких-нибудь мелких зверьков, но в них редко кто попадался, поэтому мясо было сказочным пиром.              Когда ведьмак дал ему хлеб — настоящий, ржаной, без сизого налета плесени, — Йосип долго вертел кусок в руках, не веря своим глазам, и все трогал грязным пальцем мякоть. Им с дедом отдавали либо уже испорченный хлеб, либо сухари из муки, смешанной с травой. Йосип даже сперва решил, что ведьмак его специально откармливает, чтобы потом сотворить что-нибудь нехорошее. Но еда была такой вкусной, что удержаться он все равно не мог и решил хоть поесть напоследок.              И вот, после нескольких дней конного пути — подумать только, он ехал на коне! — Йосип оказался в горах, а пока усиленно вертел головой, хотя смотреть тут особо было не на что, едва заметил, как впереди вырос серый замок, и они въехали в высокие ворота. Он сразу растерялся от множества людей вокруг, приезжавших, уезжавших, снующих по своим неведомым делам, и только беспомощно озирался. Тут ведьмак спустил его на землю, толкнул к мальчишке в углу двора и ушел, ведя коня под уздцы.              Йосип пригляделся к такому же грязному оборвышу, как и он сам, стоящему рядом. Они настороженно смотрели друг на друга и на кособокого ведьмака неподалеку. Тот не обращал на них внимания, но стоило сделать в сторону лишь шаг, как в ухо вцеплялась безжалостная рука, заставляя вернуться на место.              — Приветствую, Хенно, — поздоровался с их надзирателем только что въехавший на двор всадник. Тот кивнул в ответ. Всадник окинул взглядом мальчишек и усмехнулся.              Вот к ним толкнули еще одного паренька, и Хенно махнул рукой в сторону деревянных ворот.              — За мной! — его голос был хриплым и неприятно резал уши.              Никто не осмелился ослушаться, хотя мысли одна страшнее другой промелькнули в их головах. Оглядываясь по сторонам, дети жались поближе друг к дружке — они были единственным знакомым и привычным существом в новом мире, наполненном хмурыми желтоглазыми людьми.              Дальше их ждало новое потрясение — баня. Большое деревянное помещение, полное горячего плотного пара. Йосип не помнил, когда мылся в последний раз где-то еще, кроме речушек, если таковые попадались на пути. Дед вообще старался мыться только под дождем, уверяя, что излишняя чистота — верный путь к тяжелой болезни, но от купания в реке удержать Йосипа не мог. Зимой никто из них, естественно, не стремился к встрече с водой.              Здесь же, среди теплых молочных клубов, нашлось даже мыло и жесткие пеньковые мочалки. Йосип с удивлением смотрел на мыльные разводы, смешанные с грязью, которая стекала на пол. Пленка на теле была непривычно скользкой, заставив мальчишек расшуметься, хватая друг друга за выскальзывающие руки. Маленькое помещение наполнилось неудержимым хохотом. Они носились по тесной комнатке, едва удерживаясь от падения на мокром, и тоже скользком, полу.              На шум заглянул уже знакомый Хенно в одной рубахе и молча окатил их ледяной водой из большого ведра. Фыркая и протирая глаза, они снова настороженно притихли, глядя на него. Хенно достал с высокой полки банку, наполненную какой-то зеленой смесью, и велел по очереди подходить. Мальчишки переглянулись, не решаясь приблизиться. Тогда ведьмак сам схватил ближайшего к нему за ухо, отвел к скамье, на которую поставил банку, и принялся густо намазывать своей жертве волосы. Мальчишка морщился, но терпел.              Этой процедуре подвергли всех, тщательно распределяя вонючую жижу по голове. Кожу немилосердно жгло, разъедая струпья от вшей, глаза слезились от резкого запаха. Хенно же рассадил их на лавке, а сам скинул рубаху и занялся мытьем. Мальчишки смотрели на него широко раскрытыми глазами, забыв о болезненных ощущениях. Все тело ведьмака покрывали жуткие шрамы, глядя на которые нельзя было даже вообразить существо, оставившее их. Больше всего притягивал взгляд и страшил своим видом изломанный, торчащий едва ли не под острым углом позвоночник. Хенно, будто почувствовав это, злобно зыркнул на них, заставив в испуге отвернуться.              Окончив собственную помывку, он велел мальчишкам хорошенько промыть волосы и поочередно осмотрел их головы. Оставшись, видимо, довольным, вывел через другую дверь бани, оделся и выдал по какой-то серой тряпке, чтобы закутаться. Никто не посмел заикнуться о своих лохмотьях — вид ведьмака совершенно не располагал к расспросам. Йосип тихонько вздохнул о своем пояске из связанных между собой цветных тряпок, которые дед умудрился насобирать на очередной свалке. Он часами мог рассматривать его, представляя, откуда мог взяться тот или иной лоскуток.              Они шли долгим сумрачным коридором. Здесь не было ничего, за что мог бы зацепиться взгляд, только серые стены, от которых веяло холодом. Мальчишки дрожали и плотнее кутались в свои куцые покрывала.              Когда Хенно вдруг остановился у маленькой дощатой двери, они едва не врезались в него всей кучей, утомленные однообразием пути, и заслужили недовольный взгляд. Их проводник снял с пояса ключ и отпер дверь. Йосип с любопытством заглянул внутрь и увидел на полу тесной комнатушки нескольких детей.              — Выходите, — кратко велел Хенно, и наружу быстро вышли четверо мальчишек с напуганными глазами.              Йосип вздрогнул, заглянув в густой сумрак опустевшей комнаты. Сколько времени они провели там? Он не любил темноты и боялся ее. Что будет, если его тоже оставят в похожем месте? Запертым в комнате с единственным крохотным окном в потолке? Сердце зашлось от ужаса.              Хенно прикрыл дверь, внимательно осмотрел их всех придирчивым взглядом, затем отстегнул с пояса флягу и, наливая содержимое в большую крышку, заставил каждого выпить. Напиток был неприятно тягучим, но имел приятный травяной вкус. Йосипу он даже показался сладким.              Они пошли дальше, по длинному коридору. Проходили мимо каких-то дверей и боковых переходов, изредка встречали других ведьмаков, которые даже не смотрели на мальчишек, но уважительно приветствовали Хенно. Йосип все пытался гадать, куда их ведут, но никак не мог понять, зачем в этом замке могут требоваться мальчики. Других детей они не встретили ни разу. Сперва становилось все более жутко, с каждой минутой сильнее терзал холод, вызывая дробный стук зубов, руки, сжимавшие тряпки, начали дрожать. А потом Йосип заметил, что страх отступает, сменяясь теплом в груди. Да, он все еще боялся, но уже как-то нехотя, словно и не он трясся от холода, терзался испугом, а кто-то другой внутри него. Сам же Йосип почувствовал умиротворение и некоторое безразличие.              Когда перед ними открылась тяжелая дверь с широкой лестницей, уводящей во тьму, он без сомнений шагнул за Хенно. Равнодушно проследил, как тот зажег с помощью какой-то магии факел и спокойно пошел по высоким ступеням.              Они спускались все ниже и чем глубже оказывались, тем равнодушнее становился Йосип. Он уже не думал ни о чем, находясь в приятном дурмане, и ничего не боялся — ни очередного длинного коридора где-то глубоко под землей, ни кованных дверей по сторонам, ни высокого темноволосого человека с яркими зелеными глазами. Все его внимание сразу занял блеск кольца, где в тонкой оправе сидел камень, подобранный в тон глазам мужчины. Когда он делал движение рукой, камень, названия которого Йосип не знал, вспыхивал сотней искр, рассыпая вокруг многочисленные блики. Йосип не мог отвести взгляд.              Краем сознания он почувствовал, как чужие ладони прошлись по его телу, услышал чьи-то голоса, но не понял слов, потому что для этого было необходимо сделать невероятное усилие и вдуматься в их смысл. Потом перед глазами неожиданно появился темный потолок и спину обжег холод, но все это казалось несущественным в вязком потоке полусна. Он с облегчением, наконец, расслабился, едва ощущая, как что-то стянуло его руки и ноги. Теперь можно было спать. Чувство спокойствия затопило разум. Йосип улыбнулся и уплыл в черную бездну.              

***

      Он проснулся от озноба, мелкой дрожью бившего тело. Как только попробовал открыть глаза, комната немедленно поплыла, вызывая тошноту. Он попытался вытереть лицо от чего-то мокрого, но не смог двинуть рукой. Скованный внезапным ужасом Йосип замер на жесткой лежанке, а когда тошнота немного утихла, снова приподнял веки.              Он находился в комнате с приглушенным белым светом. Повернув голову, Йосип увидел сам источник света — небольшой шар, испускающий полупрозрачные лучи. С трудом оглядевшись, увидел, что лежит на столе, а вокруг стоят еще несколько похожих. На каждом находились мальчики, те, которые пришли сюда с ним. Больше в помещении никого не было. Он вспомнил — его осматривали и укладывали на стол. Как он мог так легко позволить им это? Идиот. Что теперь будет? Его затрясло от страха.              Йосип осмотрел свое тело, привязанное к столу широкими ремнями. К правой руке тянулись какие-то шнуры, другим концом крепившиеся к многочисленным сосудам на стойке. Что с ним происходит? Вывернув запястье, он попытался ухватить один шнур, но оборудование предусмотрительно разместили так, что его невозможно было достать.              Бежать! Ему следовало бежать, как только тот ведьмак купил его! Глупец. Поддался за еду! Он ведь знал, что ничего не дается просто так, ничего не бывает бесплатно… Йосип с досады рванулся на столе, пробуя крепость ремней. Бесполезно. Только голова закружилась сильнее. Снова затошнило. Из глаз полились слезы обиды и бессилья. Как дедушка мог продать его в такое место?              Он заревел в голос, глядя в высокий потолок, а слезы скатывались по лицу, щекоча уши. Йосип затряс головой, пытаясь стряхнуть их, — замутило еще сильнее. Он часто дышал, сглатывая слюну и пытаясь успокоить бунтующий желудок.              Начинала болеть голова. Тусклый свет неприятно резал глаза, выдавливая новую порцию слез. Тело ломило, наполняя противной слабостью руки и ноги. Йосипу казалось, будто он попал в центр водоворота: стол под ним закружился в одну сторону, стены комнаты в другую, заставляя потерять ориентацию. Он закрыл глаза, борясь с тошнотой. Стало еще хуже. Рот наполнялся слюной, и при каждом глотке горло сдавливал спазм. Он попытался ее выплюнуть, но вышло неловко, и он только перепачкался. Ломота в теле усиливалась.              Йосип едва успел повернуть голову, как тело скрутила судорога, и скудное содержимое желудка выплеснулось наружу, заливая стол. Он с трудом выплюнул горькие остатки изо рта и глубоко задышал, чувствуя, как под головой растекается зловонная лужа. Однако ему полегчало. Если не считать противной мелкой дрожи, состояние стало вполне сносным.              Он чувствовал, как внутри руки, соединенной со стойкой шлангами, течет что-то холодное, заполняя тело неизвестной жидкостью. Голова болела все сильнее. Йосип закрыл глаза, чтобы совсем не видеть света, но он жег сквозь веки. Каждый удар сердца вызывал вспышку острой боли в затылке. Йосип ощутил новый приступ головокружения и провалился в беспамятство.              

***

      Когда он пришел в себя снова, свет в комнате стал ярче, невыносимо раздражая глаза. Тело настолько ослабло, что он едва смог повернуть голову, и наткнулся взглядом на человека за столом. Тот что-то писал длинным изящным пером, не поднимая взгляда от свитка. На руке у него вспыхивал зеленый камень.              Йосип почувствовал, как свело икры ног, и стиснул зубы, чтобы не закричать. Кто знает, как тут могут среагировать на крик. Чаще всего, когда он кричал, его били. А сейчас, распластанный на проклятом столе, он даже не мог защититься. С облегчением ощутил, как боль ослабла. Но, как оказалось, только на мгновение. Новая судорога свела ноги, вырвав стон. Острая боль разливалась все выше, охватывая тело то в одном месте, то в другом. Все сильнее и сильнее. Когда свело мышцы живота, он взвыл, забыв о всякой осторожности, задыхаясь от ослепляющей боли, перед глазами поплыли цветные круги. Отдышавшись, он боязливо посмотрел на человека за столом, но тот не поднял головы, продолжая писать.              Йосип ощущал струйки пота, сбегающие по дрожащему телу. Он больше не контролировал себя, не мог шевельнуть даже пальцем. Мог только часто дышать, подчиняясь безумному ритму сердца в груди, и стонать в ответ на болезненные спазмы во всем теле. Он забыл о возможном наказании за шум, не думал, что случится дальше. Все силы уходили на то, чтобы перетерпеть жестокую боль, скручивающую мышцы. Только бы пережить, вытерпеть.              Постепенно мир, отошедший на второй план, изменился. Наполнился уже незнакомыми образами, повторявшимися снова и снова, обрывками прошлого или настоящего — он не понимал. Маленький старичок с куцей бородой тоненько хихикает и тянется к его уху — боль ужа затопила сознание, не позволяя вспоминать другие ощущения. Черный лес, подступающий все ближе, тянущийся к своей жертве черными ветвями, пронзающий его измученное тело. Белые руки какого-то хмурого человека, ощупывающие его распухшую ногу. Огромный замок, готовый раздавить человеческого ребенка. Девочка с удивительно длинными волосами и огромными синяками под глазами. Высокий человек, уводящий эту девочку во тьму. Много людей, они обступали со всех сторон, давили на грудь, не давая сделать вдох, сжимали горло, не позволяя кричать, разрывая тело на части. Одуряющий жар в теле сменялся выматывающим ознобом, вспышки света — глухой тьмой. Время замерло в неразрывном круге страдания.              Он не понимал, где находился, кто склонялся над ним. Бесконечные, усиливающиеся судороги постепенно подавили даже страх. Остался только сиплый, царапающий горло крик. Он уже не пытался осознать видения и картины, окружавшие его, безымянные, мучительные. Какие-то люди, звуки, они нарастали, сводя с ума, заставляя дрожать от животного ужаса и невыносимых мучений. Осталась только боль, сверкающая, всепоглощающая, подчиняющая себе мысли и чувства. Уже непрерывная. Она заполнила его тело, комнату, весь мир, заставив забыть обо всем. Где он? Кто он? Что с ним? Он почувствовал щекочущее тепло, расползающееся по лицу.              И вдруг все закончилось. Он плыл в липком тумане, разом отнявшем все чувства и мысли. Мучительная боль отступила, давая возможность вздохнуть. Сквозь опадающую пелену безумия он с трудом осознал, что видит перед собой человека с зелеными глазами. Он не понимал выражение этих глаз, но не мог отвести взгляда. Человек что-то говорил, и он с трудом заставил себя вслушаться в слова.              — …немного. Расслабься, так будет легче, старайся дышать ровно, — тихо повторял человек. — Потерпи, — слова казались чем-то чуждым в бытии, совсем недавно заполненном болью. Их звук был знаком, но смысл ускользал от понимания. А человек все говорил, и звуки голоса отзывались в теле, заставляя вздрагивать каждый мускул.              В его речь вплелся второй голос, смутно знакомый, вызвавший волну необъяснимого страха:              — Этого можно убрать, мэтр Бенедикт?              — Да, конечно, — бросил человек, не отводя взгляда.              Он осознал, что чувствует на лбу приятно прохладную ладонь, от которой расходится легкое покалывание, успокаивающее истерзанное тело и то, что недавно можно было назвать разумом.              — Помнишь, где ты? — обратился человек к нему.              Он хотел ответить «нет», но не смог шевельнуть губами. Впрочем, вопрошавшему это, кажется, не требовалось.              — Кто ты?              Не знаю.              — Как твое имя?              Не знаю.              — Хенно, — человек с зелеными глазами отвернулся куда-то в сторону, — как звали твоего друга? Того, что погиб в прошлом году? От лап лешего, кажется.              — Эрвин, мэтр Бенедикт, — после недолгого молчания последовал ответ.              — Не будешь против, если я отдам его имя этому мальчику? Если он выживет, конечно. Мне кажется, твой друг заслужил память о себе.              Ответа не последовало, но человек снова повернулся к нему, внимательно посмотрел в глаза и убрал ладонь.              Боль хищным зверем набросилась на его тело, раздирая в куски, вырывая отчаянный крик, царапающий напряженное горло, погружая в черный туман, в котором светили яркие зеленые глаза, перемежаясь с бликами зеленого камня, название которого он не знал.              

***

      Взгляд упирался в высокий каменный потолок с балками. В голове плыл серый туман, надежно скрывая все, кроме нынешней минуты. Он с трудом сосредоточился и попытался вспомнить хоть что-то. С некоторым трудом смог уловить обрывки событий, о давности которых мог только догадываться — прибытие в крепость, ведьмаки, невероятно вкусный хлеб. Откуда он приехал? Он поискал, но не смог найти воспоминаний, ни единой зацепки, только клубящийся плотной пеленой туман. Попробовал продвинуться дальше, в совсем недавние события. Что случилось после приезда? Баня, он вспомнил. Такое потрясающее событие врезалось в память навсегда. Ладно, а потом? Размытым образом всплыл жесткий стол, скользкий от пота, темный потолок… зеленый камень, искрящийся всеми цветами радуги…              Он вздрогнул, вспомнив всепоглощающую боль, охватившую тело, и резко пошевелился, удостоверяясь, что свободен. Зашуршало, сползая на пол, колючее шерстяное покрывало, и раздетое тело охватил наполняющий воздух холод. Он снова натянул одеяло, закутываясь плотнее и отмечая, что телом все еще владеет тошнотворная слабость. От быстрого движения закружилась голова.              — Проснулся? — раздался чей-то голос рядом. — Я уж думал, мертвеца сюда по ошибке положили.              Медленно, чтобы не затошнило снова, он повернул голову и увидел светловолосого парнишку, сидевшего на соседней кровати. Все помещение вокруг было уставлено одинаковыми лежанками — узкими, деревянными, напоминающими скорее лавки.              — Где я? — попытался спросить он, но из пересохшего горла вырвалось только невнятное сипение.              Мальчик быстро поднялся со своего места и взял с прикроватного табурета деревянную чашку.              — На, пей. Полегчает. Тебя как зовут?              Он попытался приподняться и замер, пораженный вопросом. И правда, как его зовут? Он усиленно пытался вспомнить, отыскать хоть какой-нибудь ответ, но не мог. Его охватило отчаяние, на глаза навернулись слезы.              — Ты чего? — нахмурился незнакомый мальчик. — Не реви. Я — Джейрк. Пей давай.              Жидкость в чашке оказалась горькой, но он заставил себя выпить все, растягивая процесс, давая себе время, чтобы подумать. Имя, должно же у него быть какое-то имя! Он лихорадочно перебирал все доступные воспоминания, натыкаясь на обрывки фраз и звуков.              …Эрвин, мэтр Бенедикт.       Не будешь против, если я отдам его имя этому мальчику?..              Это его имя? Эрвин?              Он делал глоток за глотком, чувствуя, как начинает согреваться, а тело наполняется силой. Саднящее голо успокоилось. Он поднял взгляд на Джейрка.              — Мое имя — Эрвин, — голос прозвучал хрипло, но гораздо четче.              Джейрк кивнул, забирая у него пустую чашку. Эрвин пошевелил ногами и почувствовал тяжесть, придавившую их сверху. Там лежала стопка одежды, которую он опрокинул, пока пытался укрыться одеялом. Он притянул кучку к себе, рассматривая. Полный комплект — нижнее белье, штаны, куртка, под лежанкой стояли сапоги. Эрвину показалось, что он впервые видит такие добротные крепкие вещи, и не мог удержаться, чтобы не ощупать гладкую плотную кожу. Заметив взгляд Джейрка, он насупился и принялся одеваться. В теле еще чувствовались глухие отголоски пережитых мучений и легкое неудобство от долгого лежания на жесткой поверхности.              — Я долго спал?              — Угу, — снова кивнул Джейрк. — Со вчерашнего вечера. Но так бывает после Испытаний.              — После чего? — не понял Эрвин.              — Испытания. Там, в лаборатории.              Эрвин невольно вздрогнул.              — А зачем они, эти Испытания?              — Ну… чтобы тебя изменить… Да расскажут тебе потом, — Джейрк отмахнулся от вопроса.              — Ты давно тут? — Эрвин окинул взглядом комнату — кроме лежанок, стоявших ровными рядами, здесь ничего не было. Голые стены создавали мрачную атмосферу каменного мешка. Где-то под самым потолком находился ряд маленьких окон, сквозь которые проглядывало затянутое тучами небо. Что это за место?              — Уже полгода, — гордо ответил Джейрк. — Вот, видишь, — он поднял руку, демонстрируя страшно распухшее запястье. Эрвин не понял, о чем это должно говорить, но посмотрел с уважением.              — А где мы? — поинтересовался он.              — В Каэр Морхене, — и отвечая на непонимающий взгляд, добавил: — В ведьмачьей крепости.              В сознании Эрвина всплыл какой-то седобородый старец, вещающий об ужасных проклятых созданиях, сидя у ночного костра на поляне. Позади него черной стеной вставал лес, в котором таилось что-то несомненно жуткое.              — Зачем мы здесь? — дрогнувшим голосом спросил он. От страха снова захотелось плакать.              — Из нас будут делать ведьмаков.              Тут уж Эрвин не сдержался и заревел в голос, наплевав на свидетеля его позора.              — Не хочу!..              — Да ладно, чего ты, — Джейрк пересел на его кровать и положил руку на плечо. Эрвин вцепился в него и уткнулся лицом в рубаху, рыдая все громче. — Да перестань, — пытался увещевать его новый друг. — Услышит еще кто.              После этих слов Эрвин затих, всхлипывая. Он точно помнил из прошлого, что плач к хорошему не приводит.              — Ты только слушайся, и все будет хорошо.              Джейрк успокаивающе гладил Эрвина по спине, а тот сквозь слезы прислушивался к необычному ощущению тепла, идущего от нового знакомого. Он не помнил, успокаивал ли его кто-то так раньше. Как бы то ни было, прикосновения казались очень непривычными и странными.              Они сидели так долго. Эрвин упивался незнакомым чувством спокойствия и умиротворения, а Джейрк тихо рассказывал о своем пребывании в крепости. Эрвин готов был сидеть так вечно. И, кажется, ради этого незнакомого тепла согласился бы пройти Испытания еще раз.