* * *
Прием у целителя в Мунго не заставил себя долго ждать. Как только Онода сказал дежурной в холле, что им нужен мистер Вуд и что ситуация серьезная, она тут же подозвала к себе проходящего мимо мужчину в желтой мантии и попросила его передать сообщение. Мужчина согласно кивнул и ушел, перед этим попросив пока посидеть здесь. Манами здорово нервничал, постоянно вытягивал рукава толстовки, полностью пряча дрожащие пальцы, а Онода, сидя рядом, держал его за запястье, пытаясь этим действием ободрить, сказать, что все будет в порядке. Манами хотел ему верить и одновременно терял свою способность к этому, которая раньше работала безотказно. Раньше было чуть проще. Раньше присутствие Оноды действительно успокаивало, но положение дел слишком усложнилось. Мужчина, которого отправили выполнить поручение, вернулся к ним спустя минут пятнадцать, не больше. Он сказал, что через полчаса мистер Вуд сможет принять Манами в своем кабинете, поэтому им пришлось подняться на пятый этаж, где было куда тише, чем в холле, и немного комфортнее. После школы Манами бывал здесь лишь изредка, приходил на обычный осмотр, чтобы целитель мог точно убедится, что его здоровье остается приемлемым для жизни вне больницы. Но именно в этот раз Манами почему-то ощущал острую атаку воспоминаний о том времени, когда на своем четвертом курсе он занимал на этом этаже одну из палат. Скорее всего, все было потому, что он уже знал о том, что ему придется снова здесь задержаться, и его догадка подтвердилась, когда целитель применил к нему анализирующие чары и сосредоточенно нахмурился. Пока Манами и Онода сидели на соседних стульях перед большим, заполненным пергаментами и папками столом, мистер Вуд прямо сказал о том, что внутренние органы стали работать гораздо хуже и что Манами стоит побыть под присмотром в ближайшее время. Целителю нужно было понять, как будет изменяться состояние здоровья дальше, и Манами заставил себя сказать, что останется. У него не было выбора. Он хотел, чтобы Онода знал, что он будет в безопасности на время его тренировок, а обеспечить это можно было сейчас только одним способом. Поэтому Манами снова выделили палату, без других пациентов. Она была в самом конце этажа, и было вполне ясно, почему его стремились отделить от остальных (чтобы никто не начал расспрашивать о его браслетах или о том, почему он здесь). Целитель, открывая дверь в светлую комнату с парой больничных коек, посоветовал не разглашать перед обычными пациентами, что он является обскуриалом. Ему не поверят. А если поверят, то испугаются. Манами плотно сжал губы, когда подошел к одной из кроватей и коснулся пальцами металлической опоры изножья. Онода, как и ожидалось, в тот день практически не отходил от него. Сначала спросил, что из вещей принести сюда, потом через камин на первом этаже ненадолго возвращался домой, чтобы погулять с фестралами и собрать сумку со всем нужным. Манами попросил немного, на самом деле. Сменную одежду, чтобы не пользоваться больничной, предметы личной гигиены и игровую приставку, чтобы занимать себя хоть чем-то, когда сядет смартфон. Онода сказал, что будет заряжать все каждый день, а потом сидел в палате вместе с Манами весь вечер и всю ночь. Лежал рядом на одноместной кровати, ждал, пока Манами уснет, а потом уходил, чтобы перелечь на другую кровать и не мешать. В таком духе начался новый период из бесконечных однотипных дней и осмотров. Улучшений не происходило. Манами два раза меняли питание, но пару раз в неделю его все так же неизменно рвало, и он чувствовал, как медленно слабеет его тело. Резкие приступы головокружения тоже были частыми и непредсказуемыми. Выводили из строя и вынуждали лежать без движения около часа. В груди болело, а обезболивающие зелья помогали ему лишь частично. Целитель все обещал, что вскоре ненадолго отпустит его домой, отдохнуть от больничных стен, но «вскоре» все время откладывалось на потом, и Манами бы чувствовал себя гораздо хуже, если бы не постоянные визиты друзей и близких. Мияхара заглядывала к нему каждый день. Рассказывала что-нибудь о своей работе, но всегда быстро уходила, словно убегая от него, а потом и вовсе сообщила, что у нее начинается небольшой отпуск. Помимо нее пару раз приходили Имаизуми и Наруко, а еще несколько раз в неделю — мама. Она старалась не выдавать свою печаль и боль, она наверняка предполагала, что ее сыну осталось недолго, и Манами не мог на нее смотреть. Ему хотелось рассказать ей все, что они задумали, как собирались вытащить обскур. И хоть он предполагал, что реакция будет плохой, он собирался решиться на это в ближайшее время. Произошло это буквально спонтанно. В один из вечеров декабря, когда Онода ушел, чтобы накормить и погулять с фестралами, а мама была в палате. Она сидела на стуле возле кровати и с опущенными глазами и мяла пальцами подол своего платья. Рассказывала о том, как пытается усовершенствовать магловский инсулиновый препарат с помощью волшебного зелья, а Манами, откинувшись на подушку, не мог понять ни слова. Он сам не знал, почему именно сейчас (может быть, потому что его целитель утром сказал, что, исходя из показателей, он проживет еще максимум полгода, может быть, потому что мама выглядела сегодня еще более обреченной), но момент показался ему очень подходящим для разговора, который он откладывал. — Мам, — позвал Манами, прервав монолог. Его мама замолчала, наконец подняла взгляд, и Манами двинулся, чтобы принять сидячее положение на кровати. Сегодня он чувствовал себя — к удивлению — немного лучше, чем обычно. Его не тошнило, и за день ни разу не закружилась голова. Он бы мог даже не поверить в безжалостный приговор целителя, если бы был хоть чуточку наивнее. — Послушай, — неловко начал Манами, одергивая задравшиеся рукава пижамы из теплой ткани. — Я не знаю как, но я должен сказать тебе кое-что очень важное. — Что? — тихо спросила мама одновременно с надеждой и страхом в голосе. Манами вздохнул, пытаясь придумать, как лучше сформулировать свои слова. — Я очень боюсь понапрасну обнадежить тебя, но все-таки... есть небольшой шанс, что я смогу прожить гораздо дольше, чем ты думаешь. На это мама непонимающе нахмурилась, а потом в ее глазах Манами увидел удивление. — Что ты такое говоришь? — спросила она. — У маглов... это называют операцией, — поморщившись, попробовал объяснить Манами. — Если у человека появляется опухоль — есть возможность ее вырезать, так? — Я не понимаю, к чему ты ведешь, — ответила мама. — С чем ты пытаешься это сравнить? Обскур — это не то, что можно вырезать, словно это просто лишнее образование. — Но ты, вероятно, в курсе, что его действительно можно отделить от волшебника? — осторожно предположил Манами, чувствуя себя словно ходящим по тонкому лезвию, и мама напряженно кивнула. — Я знаю об этом. А еще знаю, что один такой подобный эксперимент привел к смерти носителя. Ты ведь не говоришь о том, что хочешь попробовать сделать то же самое? Это ведь... — Магия обскура неотделима от всей остальной магии в теле волшебника, — быстро сказал Манами. — Конечно, если ее полностью извлечь, сам волшебник умрет, но... Просто представь, что он может выжить после этого... — Почему ты хочешь, чтобы я представила это? — грустно спросила мама. Манами снова попробовал собраться с мыслями. Ему пришлось рассказать о том, как они могут заменить магию, как он может выжить, если не произойдет отторжения и они успеют сделать все вовремя. Мама слушала его с неописуемым выражением и очевидно была поражена новой информацией. А после того, как она услышала, что он действительно планирует это сделать, она и вовсе задрожала. От страха. — Сангаку... — едва слышно произнесла она, опуская голову. — Ты ведь понимаешь, что, скорее всего, ничего не получится и ты просто... умрешь еще раньше, чем мог бы? — Конечно, я это понимаю, — ответил Манами, начиная чувствовать себя опустошенным. Он предполагал, что мама ни за что не одобрит такой риск, но сейчас, увидев ее реакцию, он ощутил себя отвергнутым. Мама ведь не могла разделить его стремления дать Оноде то, что он хотел. Это было естественным, и он не мог сказать ей, что нет смысла цепляться за какие-то жалкие месяцы, которые могут остаться ему, если они не тронут обскур. Для нее каждый день был важным... — Я все равно хочу попробовать. Хочу пообещать тебе, что все... будет в порядке. Я вернусь. — Боже, если ты сделаешь это... Ты не можешь такое обещать, — всхлипнула мама и закрыла ладонями лицо. — Я не смогу... поверить в это. — Я знаю, как это тяжело, — в отчаянье сказал Манами. — И знаю, что это жестоко — просить тебя поверить мне, но я не мог оставить тебя в неведении. Я правда... должен попробовать. — Нет, это слишком... — слабым голосом произнесла мама. Одной рукой она снова вцепилась в подол своего платья, а вторую прижала ко рту, и ее глаза блестели от слез. — Мама, — позвал Манами, стараясь сделать это тверже. — Это прозвучит как бред сумасшедшего, но мой отец верит, что этот план сработает. — Что? — задохнулась мама и снова взглянула на него с непониманием. — Твой... что? — Я знаю, что он до сих пор не встретился с тобой и не объяснил тебе всего, но насчет него ты тоже должна знать. Он не умер, и именно он, пока я был на выпускном курсе, отодвинул мою смерть. Я с ним разговаривал, мама. Много раз, — быстро говорил Манами, пользуясь ее шоком и неспособностью что-то спросить сейчас. — Он очень помог мне, дал мне время, которое было необходимо для того, чтобы я мог обрести возможность выжить и в следующий раз. Он обещал... что все получится. — Это невозможно, — сказала мама, резко очнувшись, и отрицательно мотнула головой. — О чем ты говоришь? Я ведь... — Это был обман, — расстроившись еще сильнее, ответил Манами. — Его смерть не была настоящей. В это ты же должна поверить. Он не был таким человеком, который так просто может отказаться от жизни. И он, и Сакамичи уже однажды спасали меня. Если мне не веришь, то... Запнувшись, Манами уставился на свои руки, только сейчас начиная понимать, что сделал. Он поддался эмоциям и не подумал о возможных последствиях. Боже, он просто... Я идиот, — мысленно сказал Манами, и до него дошло, что его внезапное признание об отце вызовет лишь еще большую негативную реакцию. Нельзя было говорить про него сейчас. Не в такой момент. Как ему вообще могло прийти в голову, что это убедит его маму? Скорее всего, для нее его отец в первую очередь был причиной, по которой она чуть не потеряла своего ребенка двадцать лет назад. Нельзя было забывать об этом ни на минуту. Нельзя. — Мам, прости, — поспешно извинился Манами, испуганно подняв голову. Мама дрожала, обхватив себя руками за локти, и вдруг резко поднялась. Развернулась спиной, сделала пару шагов в сторону двери и остановилась, шепча почти неслышно: «Он не может дать тебе ничего, кроме боли» и «Нет, я не могу этого допустить». Она повторила это раза три, и Манами тоже вскочил с кровати, едва не запутавшись в одеяле и не упав. Это перерастало в неконтролируемую истерику, и он не знал, что с этим делать. Не знал, и ему становилось лишь страшнее... Мысль, обещающая спасение из этой ситуации, пришла не сразу. Манами отбросил ее с отвращением, но снова невольно вернулся к ней, когда взглянул на прикроватную тумбочку рядом, на которой лежала его волшебная палочка. Всего одно движение, одно слово могли помочь ему. Пересилив свою собственную боль, Манами взял палочку и, сжав губы, шагнул в сторону матери. — Мам, — снова позвал он. — Прости меня за это, пожалуйста. Мама медленно развернулась и вздрогнула, когда увидела направленную на себя волшебную палочку. — Ч... Что ты собираешься сделать? — спросила она, замерев, и Манами почувствовал, как по его щекам скользнули капли слез. — Я все верну, обещаю. Или не я... — сказал он и повернул ладонь. — Обливиэйт. Мягкий свет вспыхнул на кончике палочки, и Манами направил всю энергию на то, чтобы украсть из маминой памяти весь их разговор. От начала и до конца. Все произошло быстро. Лицо мамы изменилось. Боль и непринятие исчезли с него, и она, удивленно моргнув, приоткрыла рот, чтобы растерянно спросить: — Что ты... говорил? Быстро вытерев слезы рукавом, Манами крепко обнял ее за плечи и уткнулся лицом в ее шею. — Ничего. Сказал, что люблю тебя.* * *
Трудно было бы не признать, что последнее событие сильно повлияло на Манами и его душевное состояние в довесок ко всему, что уже было. Он снова мог только обвинять себя и прокручивать в голове варианты того, как все было, если бы он решил до самого конца не предпринимать попыток раскрыть все маме. Возможно, так он не чувствовал бы себя настолько паршиво, не плакал бы по ночам, вспоминая ее испуганное лицо. Теперь говорить с ней о будущем было бессмысленно, и ей приходилось ждать его смерти так или иначе, осознание чего тоже нещадно било по нервной системе Манами. Именно после этого начало возвращаться то странное видение, с которым он впервые столкнулся несколько недель назад. Манами, находясь в больнице, успел о нем забыть, а теперь оно снова мучило своей непонятностью и рождало новые тревожные ощущения. Ассоциировалось с полетом на метле, но вызывало совсем другие чувства — Манами никогда не летал с такой болью на сердце, а еще не думал, что в ближайшее время сядет на метлу, поскольку здоровье бы не позволило, а его целитель все еще не решался отпустить его домой хотя бы на пару дней. Но возвращением загадочного предчувствия новые события не ограничились. Близилось Рождество, внутренний двор больницы пару раз покрывал снег и таял, а еще Манами, иногда прогуливаясь по этажу, начал замечать одного из немногих пациентов, палата которого тоже находилась где-то здесь. На самом деле, он был тут давно: Манами уже видел его инвалидное кресло, в котором его возила одна из целительниц, и никогда особенно не заострял внимание... До определенного случая, когда в один день, поворачивая в коридоре за угол, Манами едва не врезался в него. Целительница хмуро сказала ему быть осторожнее, но он ее не слушал, не воспринимал, потому что только в этот момент, когда он увидел этого человека ближе, ему остро показалось, что черты его лица кажутся знакомыми. На вид мужчина был среднего возраста. Коротко подстриженные черные волосы торчали нелепым ежиком, а на худом лице не было никакого выражения. Манами подумал, что он потерял связь с реальностью, поскольку его взгляд был пустым, словно направленным внутрь какого-то невидимого объекта, а потом подумал, что похожие темные глаза он уже видел. Тем не менее в тот раз ему удалось убедить себя, что это простое совпадение, а мужчина на какое-то время перестал встречаться ему в коридоре. Вероятно, большую часть времени он проводил в своей палате или, кто знает, его вообще могли забрать отсюда в другое место. Манами смог забыть о нем, чему способствовала и изменившаяся атмосфера вокруг. Как оказалось, в Мунго очень ценилось Рождество, поэтому этажи постепенно наполнялись украшениями, и целители, похоже, пытались сделать все возможное, чтобы в праздник их пациенты, которые не могли вернуться домой, почувствовали себя как дома здесь. В уюте и знакомой торжественной обстановке. Манами никогда не думал, что ему и самому придется встречать Рождество в больнице, и, конечно, не думал, что это может произойти так. Когда с самого утра совы начали приносить через окно маленькие подарки и открытки, когда целитель позволил ему немного сладкого на завтрак, когда Онода пришел еще до обеда и сказал, что купил ему новую модель «Молнии», которая теперь терпеливо дожидалась своего хозяина дома. «После того, как все закончится, ты обязательно полетаешь на ней и получишь незабываемые эмоции», — обещал Онода, пока сидел на кровати Манами в огромном зеленом свитере с изображением оленей, и Манами начинал заражаться его желанием. Может быть, дело было в празднике, но представлять, как они вместе снова летают на метлах, оказалось просто и очень приятно. Если бы все закончилось удачно, он бы действительно захотел попробовать жить как раньше? Манами так долго не думал об этом, что вопрос оказался очень непривычным и не дающим возможности ответить на него сразу. Но быть может, лучше бы было ему хотя бы пытаться настраиваться на то, что будет потом... В тот день к нему приходил не только Онода. Мама так же принесла для него подарок, и даже вернувшаяся к своей работе Мияхара ненадолго заглянула в его палату, чтобы поздравить с праздником. Но лучше всего было вечером, когда в палату вошли Наруко и Имаизуми, следом за которыми спешил Онода, яро пытаясь переубедить в чем-то одного из своих друзей. Чуть позже стало ясно в чем, и Наруко, конечно, все равно взорвал в палате шумную хлопушку, которая осыпала мебель, пол и их всех зачарованным искрящимся конфетти. За шум и слишком бурное празднование гостей могли и попросить уйти (из-за чего Онода и волновался), но в такой день, как Рождество, даже обычно серьезные и строгие целители, казалось, были настроены ко всему происходящему в больнице куда лояльнее, чем бывало обычно. И Манами был этому искренне рад. Впервые за долгое время он не чувствовал грусти, не тревожился состоянием своего здоровья и до самой ночи смог наслаждаться обществом людей, которых хотел видеть рядом. Им действительно было весело: Наруко принес с собой стратегическую настольную игру, которая была волшебной, естественно, и касалась тематики магических животных. В ней были карты с двигающимися картинками, игральные кубики, которые могли случайным образом определить, сколько еды, убежища доступно в настоящем раунде. Также были фишки и большая объемная карта с меняющейся местностью, а общая суть заключалась в том, чтобы сохранить животных со своих карт и заполучить как можно больше чужих. Это было увлекательно, потому что приходилось думать, как в получившихся условиях использовать способности своих животных, читая их описания на обратной стороне карточек, а сама игра, поскольку была заколдованной, всегда подсказывала, у кого действительно получилось захватить чужих зверей. В такой азартной атмосфере, наполненной запахами вкусной еды и тематическими песнями из волшебного радио, вечер и часть ночи пролетели незаметно, но точно незабываемо. Под конец Манами, утомившись, едва не засыпал сидя, но все равно не хотел, чтобы Наруко и Имаизуми уходили. Тем не менее ближе к трем часам ночи им все-таки пришлось вернуться домой, потому что, по крайней мере, у Наруко была еще работа с утра, зато, как всегда, остался Онода и, расчувствовавшись, нежно сжал Манами в объятиях, после чего сказал, что у них было отличное Рождество, пусть и в больнице. Но после Рождества вскоре начался и январь, который принес с собой подсказку о личности того человека в инвалидном кресле. Манами не часто выходил во двор больницы — погода была промозглой и сырой, из-за чего целитель не советовал длительные прогулки, но смотреть в окно не воспрещалось. Именно тогда, в начале нового месяца, через окно пятого этажа Манами увидел единственного посетителя, который навещал мужчину с пустым взглядом. Во дворе, под тусклым деревом, где целительница остановила инвалидное кресло, после чего ушла, был высокий и худой человек в черном пальто, и Манами смог узнать его, даже несмотря на большое расстояние, разделявшее их. Пазл в голове в тот же миг сложился, Манами вспомнил, как отец Оноды когда-то рассказывал об отце того волшебника, который в прошлом стремился получить силу обскура. Этот волшебник в то время наслал инферналов на Косой переулок. С этим волшебником Манами довелось встретиться на Астрономической башне в Хогвартсе. Его звали Акира Мидосуджи, и он, оказывается, приходил в больницу увидеть своего отца. Было ли это самым первым визитом? Как давно, на самом деле, его отец находился здесь? Мистер Вандеринг никогда не говорил о Мунго, и это очень насторожило Манами, ведь совпадение казалось невероятным. Что случилось? Почему судьба столкнула его с Мидосуджи снова? И самый главный вопрос: что Манами должен был с этим делать? Неприятные воспоминания закрутились в его голове, отголоски страха, который сейчас почему-то был едва ли осязаем. Манами подумал, что должен реагировать совсем не так, — он должен был сбежать отсюда подальше, зная, на что способен Мидосуджи, зная, что они... рано или поздно могут пересечься уже в коридоре. Нужно сказать Сакамичи, — решил про себя Манами, отодвигаясь от окна и чувствуя себя безмерно уставшим. Онода сделает все правильно: испугается, заберет его, спрячет ото всех. Просто дождись вечера. Закрыв дверь своей палаты, Манами добрел до кровати и на ней закутался в одеяло, зябко подрагивая. Он смотрел перед собой, думал, а потом вцепился руками в волосы, не понимая. Почему ему было настолько плевать на собственную безопасность? Все это время, стараясь не волновать Оноду лишний раз, он забыл о самом себе настолько, что это стало его неотъемлемой частью, когда ни по каким разумным соображениям не должно было стать. Я не хочу больше бороться за свою жизнь ради себя самого, — осознал Манами и расслабил руки, роняя их. Вся его борьба в последние годы была лишь для Оноды, и только сейчас становилось ясно, к чему это привело. Естественный ход вещей, которому Манами всегда следовал, просто нарушался. Он нарушился уже очень давно, когда Манами этого и не заметил. А сейчас... были ли у него силы что-то менять? Как теперь он мог заставить себя чувствовать иначе? Ожидание показалось вечностью. Онода немного задерживался, и Манами успел поужинать и еще раз выйти в коридор, чтобы снова взглянуть через окно на двор. Тот теперь освещался зачарованными фонарями, и на дорожках, которые Манами мог видеть, никого не было. Под деревом, где днем стояло инвалидное кресло, тоже было пусто, и это означало, что Мидосуджи ушел. Оноде разрешалось оставаться здесь на ночь, но потому что у них были особые обстоятельства, — на других навещающих это не распространялось. Придет ли Мидосуджи вновь? — подумал Манами, безразлично глядя вниз. Узнаю ли я об этом, если такое случится? Какая мне разница, если... Решив вернуться в палату, Манами уже сделал пару шагов в нужном направлении, как коридор внезапно исчез. Вместо него перед глазами снова было то странное видение, но в этот раз оно оказалось немного более информативным. Более ироничным. Потому что Манами почувствовал себя настоящим идиотом, когда вместе с мчащимися верхушками деревьев наконец смог разглядеть черные вихри энергии, говорящие о том, что это всегда было вовсе не полетом на метле. Все было куда проще, и от этого по спине бежали мурашки, потому что Манами видел обскур. Все его видение заключалось в проявлении обскура, и он не понимал почему. Как обскур мог вырваться на свободу, если его сдерживал магический артефакт? Как это произойдет? Увидев перед собой снова привычный коридор, Манами шагнул к скамейке, которая стояла рядом, и присел на нее, чтобы переждать свой шок. Если обскур вырвется, это будет определенно плохо. Но еще хуже будет, если его кто-то увидит или он, не дай Бог, кому-то навредит. Тогда мне не оставят никаких шансов, — подумал Манами и до боли прикусил губу, — меня точно запрут где-нибудь подальше от людей или просто уничтожат, а Сакамичи не сможет... Это может все испортить, — обрушилось безжалостное понимание, от которого Манами захотел застонать. Он настолько увлекся этими переживаниями, возникшими на почве предчувствия, что даже не заметил, как подошел его целитель, мистер Вуд. — Сангаку, — негромко позвал он, и Манами вздрогнул, быстро поворачивая голову. — Задумался? Или плохо себя почувствовал? — Э, нет, — натянуто улыбнулся Манами, отвечая. — Просто немного выпал из реальности, замечтавшись. Вы что-то хотели сказать? — Хотел, — кивнул целитель. — Показатели твоего здоровья за последние две недели довольно стабильны, и я помню, что обещал опустить тебя ненадолго домой. Как насчет этих выходных? Можешь побыть дома несколько дней, а потом вернуться. — Правда? — улыбнулся Манами, подумав, как, должно быть, обрадуется Онода, услышав эти новости. На момент он даже забыл о Мидосуджи или о видении с обскуром. — Да, — ответил целитель. — Может быть, родные стены поспособствуют твоему настроению и ты немного взбодришься. — Несомненно, — согласился Манами. — Спасибо за это. — Но перед уходом не забудь сообщить мне, — добавил целитель, разворачиваясь, и Манами поблагодарил его во второй раз. Вскоре шаги утихли в глубине коридора, а вокруг снова стало пустынно. Манами выдохнул, собираясь с силами, и вернулся в свою палату. Там он взглянул на приставку, лежавшую на тумбочке, и взял ее, чтобы попробовать хоть немного отвлечься. Он был на втором раунде файтинга, нервно нажимая на кнопки, когда в дверь коротко постучали, после чего на пороге наконец показался Онода. Он выглядел уставшим, но, видя Манами, улыбнулся и снял с себя теплую куртку. — Извини, я задержался сегодня, — сказал Онода, повесив куртку на вешалку. — С трудом справился, чтобы загнать фестралов обратно в загон. Тебя они слушаются гораздо лучше и, походу, скучают, раз даже начали бунтовать. — Вот как, — невольно погрустнел Манами и отложил приставку обратно на тумбочку. — Так неприятно вышло. Я практически выпросил у тебя оставить их, а в итоге не могу за ними присматривать. — Это не страшно, главное, чтобы ты был в порядке, — поспешил ответить Онода, присел на край кровати и быстро поцеловал Манами в щеку. — Как прошел день? — Ммм, — произнес Манами, глядя в пол, а потом даже слишком энергично развернулся в сторону Оноды. — Мистер Вуд только что сказал мне, что в выходные я могу поехать домой на несколько дней. — О. Серьезно? — моргнул Онода и снова улыбнулся. — Это же замечательно. Значит, сейчас он уверен в твоем состоянии. Тогда поедем домой в субботу утром. Твои фестралы будут счастливы наконец тебя увидеть. — Я тоже по ним соскучился, — натянуто улыбнулся Манами, невольно вспоминая, как восхищали его поездки на спине Нокси. Он сможет снова покататься на нем... — И, Сакамичи, — позвал Манами, перестав улыбаться. — Да? Что? — спросил Онода чуть удивленно, и Манами решил сначала сказать ему о своем предчувствии. — У меня снова было то видение. — О полете? — моргнул Онода. — Да, — кивнул Манами и подавленно сжал губы. — Я был идиотом, если сразу не подумал об этом. Но сейчас я увидел больше... Я понял, что это было. Сакамичи, скорее всего... обскур может вырваться. — Что? — задохнулся Онода и схватил Манами за руку. — Это ведь невозможно. В последние месяцы мы даже ни разу не снимали артефакт и не будем этого делать, когда обскур снова активен. С твоими браслетами ему никак не освободиться. — Я знаю, — ответил Манами и качнул головой. — Поэтому я не понимаю, как такое может произойти. Как бы я хотел верить, что это какая-то ошибка... А что, если нет? — подумал про себя Манами, замолчав. Мог ли он сделать хоть что-нибудь, чтобы избежать последствий, если худшее все же произойдет? Может быть, ему следовало уезжать вовсе не домой, а куда-нибудь гораздо дальше, где он точно никому не сможет навредить? Уже практически озвучив эту мысль, Манами сдержал себя, потому что подумал и еще об одной вещи. Если он и правда потеряет себя, как он вернется? Как снова сможет принять свой обычный облик? Эти вопросы даже напугали, и Манами, перехватив ладонь Оноды, сам сжал его пальцы. — Что мы можем сделать? — тихо спросил Онода. Манами посмотрел на него и обреченно вздохнул. — В субботу мы поедем домой, если ты можешь довериться моей интуиции.* * *
Манами и сам не мог поверить, что он действительно принял это решение. Неужели никаких других выходов не могло прийти ему в голову? В больнице по большей части было нечем заняться — он думал часами, сомневался, пытался предположить, что будет, если он позвонит отцу и расскажет об открывшейся тайне своего видения. Если он расскажет ему о том, что задумал... Манами уже знал, что его сочтут безумным. Его отец сделал так много, чтобы Мидосуджи не смог ему навредить, а сейчас Манами был готов пойти к нему снова? Сколько вообще шансов было на то, что это не кончится плохо? Любой бы сказал, что даже думать об этом — сумасшествие, и, если бы не интуиция, Манами тоже ни за что бы не согласился по собственной воле вновь приблизиться к Мидосуджи. Чуть ли не весь следующий день Манами посидел в коридоре у окна, из которого был виден внутренний двор. Целитель предлагал ему выйти прогуляться, думая, что Манами мечтает о свежем воздухе, но дело было не в этом, конечно. Просто Манами ждал. Держал в кармане висевшего в палате пальто записку с адресом собственного дома и ждал, когда Мидосуджи снова придет сюда. Внутреннее чувство подсказывало, что это обязательно произойдет, но, когда точно — было непонятно. Поэтому оставалось сидеть возле окна каждый день до тех пор, пока не возвращался Онода. Когда Мидосуджи все-таки пришел, была пятница, и только что закончилось обеденное время. Манами невольно вздрогнул, увидев, как целительница снова катит инвалидное кресло к дереву, чей вид Манами уже настолько приелся, что снился во снах. Мидосуджи показался возле пустой скамейки со спинкой — снова та же немного сутулая фигура, снова в том же пальто. Это последний шанс, — подумал Манами и прикусил губу. Внутри все похолодело от осознания того, к чему может привести действие, на которое он собирался пойти, но он заставил себя двигаться. Отправиться в палату, чтобы надеть свитер и накинуть пальто, а потом обмотать шею шарфом. Чтобы спуститься на первый этаж и выйти во двор, потребовалось несколько минут. Манами то начинал торопиться, то сбавлял шаг, чтобы перевести дыхание и прогнать страх. Путь по дорожке в сторону дерева показался ему вечностью, и, когда он приблизился уже достаточно для того, чтобы быть замеченным, вся паника вдруг куда-то испарилась. Может быть, это было из-за представившейся картины, может — из-за чего-то еще, но то, как Мидосуджи стоял и, пряча руки в карманы пальто, молчаливо смотрел на инвалидное кресло, показалось очень печальным. Взгляд сидевшего в кресле его отца был все таким же пустым, направленным куда-то вниз, и он, наверное, даже не мог разговаривать. Манами поежился, не зная, как он сам заговорит, но Мидосуджи вдруг сделал это первым. Даже не повернув голову в его сторону, он спросил: — Так ты еще жив? Вопрос прозвучал, как показалось, с едва различимым удивлением, хотя лицо Мидосуджи оставалось все так же безэмоциональным. От звучания его голоса Манами на мгновение почувствовал себя дискомфортно. — Возможно, действие этого подарка скоро закончится, — заставил себя ответить Манами. — Значит, это твой способ почувствовать себя живым напоследок? — спросил Мидосуджи и все же взглянул на Манами острым, внимательным взглядом. — Нет, — тихо сказал Манами, опуская голову. — Сложно почувствовать себя живым, когда неделями находишься в больнице. Все... плохо. Мидосуджи не ответил. Он медленно, словно лениво, сдвинулся с места, а потом, все так же держа руки в карманах пальто, сел на скамейку. Манами мог видеть профиль его лица и взгляд, направленный вперед, совершенно незаинтересованный в любых словах, которые он мог услышать здесь. — У меня есть магический артефакт, — все равно сказал Манами. — Все эти годы он работал замечательно, но... теперь я думаю, что с ним может произойти какой-то сбой. Ответом снова была тишина, но даже то, что Мидосуджи не стремился уйти или попросить его заткнуться, уже каким-то невероятным образом подбадривало продолжать. — Если обскур вывернется наизнанку, я больше не смогу его контролировать. Я просто исчезну, — сказал Манами, уперев глаза в землю перед своими кроссовками. — Похоже, именно это и должно случится. Я... видел это в своем видении. И снова молчание. Манами прикусил губу, поморщившись. — Я стер своей маме воспоминания и чувствую себя ужасно из-за этого. — Я должен пожалеть тебя? — наконец хоть что-то сказал Мидосуджи. — Нет... — подавленно ответил Манами. — Я хочу другого. — Показать твоему обскуру, где его место, — скучающе произнес Мидосуджи. — Почему мне должно быть не все равно? — Это не ради спасения моей жизни! — возразил Манами, невольно повысив тон. — Это ради... Сакамичи... Мидосуджи вздохнул, что показалось вздохом очень уставшего от всего человека. Он чуть развернул голову и приподнял брови. — Мне плевать на него. — Разве не из-за него ты получил то, что хотел? — спросил Манами, начиная отчаиваться. — Ты хотел неограниченные магические способности, и ты получил их. — Это было не благодаря ему, — ответил Мидосуджи и снова отвернулся. — Ты думаешь, что кто-то из нас приобрел что-то новое, но это было не так. Это было развитием того, что уже было в нас. Потому что... Потому что в тот момент нам это было нужно, и мы были готовы снять ограничение. Вся ситуация поспособствовала этому. — Но ты же ничего не делаешь! — задрожав от безысходности, указал Манами. — Зачем тебе вообще эта сила, если ты ей не пользуешься? Все просто становится бессмысленным! Резко замолчав, Манами отшатнулся назад, потому что Мидосуджи уже не сидел на скамейке. За одну секунду он оказался рядом, прямо перед лицом, и его темные глаза не вызывали ничего, кроме страха. — Или, может быть, ты... — сглотнул Манами, едва проговаривая слова, — боишься ошибиться? — Я никогда не ошибаюсь, — холодно сказал Мидосуджи, прищурившись. — Даже не думай пытаться манипулировать мной. Поумерь свою наглость. — Теряя свою цель, — тихо выдохнул Манами, игнорируя слабость в ногах, — разве человек не захочет понять, как еще он может найти себе место? — Кто сказал, что мне нужно место, словно маленькой глупой псине? — спросил Мидосуджи. Манами слабо улыбнулся. — Может быть, ты это скажешь, когда узнаешь, что можешь сделать? — А что делаешь ты? — скривившись от отвращения, произнес Мидосуджи и выпрямился, перестав нависать над лицом Манами. — Ты осознаешь это? Скажи, кто я... — Ты... — Манами на секунду сжал губы, — возможно, психопат... — Дальше, — настоял Мидосуджи. — Но ты единственный, кто сильнее меня, — решился Манами, пытаясь сделать голос тверже. — Мне больше некуда пойти! Мидосуджи развернулся в сторону. — Возможно, так. Возможно, я действительно могу кое-что попробовать. — Ты согласишься? — едва слышно спросил Манами и дрожащей рукой вытащил из кармана свернутую записку. — Это... адрес, — объяснил он, снова чувствуя себя окончательно утратившим рассудительность. Бумажка выскользнула из пальцев под действием магии и послушно прилетела прямо в подставленную руку Мидосуджи. Он развернул ее и взглянул на текст. — Возле дома есть загон с фестралами, — сказал Манами. — Он скрыт от маглов, но ты... можешь их увидеть. — Вещь, которая висит у тебя на шее, — посмотрел на него Мидосуджи, и Манами схватился за серебряные часы на цепочке, которые не скрывало его расстегнутое пальто. — Отдай мне ее. — Это подарок моей матери, — тихо сказал Манами, стиснув часы в кулаке сильнее. Но Мидосуджи, похоже, не планировал менять свою просьбу — нет, приказ. Его взгляд стал тяжелее, и Манами подчинился. Путаясь в шарфе, кое-как снял часы и, держа цепочку, протянул вперед. Мидосуджи взял их, как показалось, даже с бережностью, но его следующее действие, когда он схватил Манами выше запястья и резко потянул его руку вверх, было грубым. Рукав пальто задрался, открыл красный алмазный браслет, который на секунду сверкнул белым светом и успокоился. Манами не знал, зачем это, но вскоре начал понимать, когда Мидосуджи, держа в одной руке часы за корпус, второй обхватил браслет, крепко сжимая. Запястье тут же заныло, Манами почувствовал, будто что-то пытается проникнуть через его кожу к тканям и костям, и прикусил губу, чтобы не застонать от боли. Когда это закончилось и Мидосуджи отпустил его, Манами, прижав к себе руку, увидел, как его часы светятся, испуская бледно-фиолетовую энергию. Теперь они были связаны с его браслетом? Мидосуджи воздействовал на два предмета, чтобы они могли реагировать друг на друга? — Я оставлю их у себя, — сказал он о часах, и Манами заторможенно кивнул. — Хорошо... — ответил он едва слышно и сделал шаг назад. После этого в голове загремела лишь одна мысль, Манами овладело одно-единственное желание — сбежать отсюда, и, уходя, он действительно едва не сорвался на бег, мечтая скорее оказаться в своей палате и закрыться там, спрятавшись под одеялом, словно ребенок от воображаемых монстров. Что ты сделал? Ты не должен был приближаться к нему, — сказал голос разума, и Манами только сейчас понял, что перед встречей с Мидосуджи ему было далеко не так страшно, как после нее.