Время будить королей

Что ж без пользы неволишь уничтожить следы? Эти строки всего лишь подголосок беды. Обрастание сплетней подтверждает к тому ж: расставанье заметней, чем слияние душ. И, чтоб гончим не выдал — Ни моим, ни твоим — адрес мой — храпоидол или твой — херувим, на прощанье — ни звука; только хор Аонид. Так посмертная мука и при жизни саднит. © И. Бродский «Строфы»

Марвин приступал к работе исключительно после того, как на Миэрин опускалась ночь. Запирал дверь на ключ, зажигал свечи, некоторое время напряжённо прислушивался — к себе и к тишине. И уже потом приближался к небольшому столу, под которым находился сундук, где хранились все необходимые для задуманного вещи: высушенная плацента, несколько видов трав, два опасных яда — яд василиска и пляска демонов, реторта из жаропрочного стекла и несколько колб. Всё это было добыто и куплено на Миэринском рынке, кое-что — с превеликим трудом и едва ли не тайно. Сарелле он поручал пару раз поискать некоторые травы, чтобы не вызывать лишних подозрений. И совсем недавно, когда в город прибыли люди с востока, Марвину посчастливилось выторговать у одного из йи-тийцев подходящий камень — тот, в который можно будет поместить получившуюся субстанцию, как он это уже проделывал когда-то. Работа тоже кропотливая и не из лёгких. Марвин вздохнул, вертя в руках поблёскивающий при свечах предмет. Камень назывался циркон — недорогой, но вполне пригодный для использования. Он тоже принадлежал земле. Марвин осторожно опустил камень на стол, сосредоточено морща лоб. Человек, который продал этот предмет, кажется, был только счастлив заработать хоть сколько-нибудь перед тем, как двинуться дальше на запад. Но больше ничего полезного торговец не рассказал: мало, кто и чего видел, и немногие рискнули отправиться западнее, оставив свои дома, но слухи среди прибывших бродили весьма неприятные. Пугающие. Они заставляли невольно вскидывать голову, беспокойным взглядом обшаривая восточный горизонт в поисках тёмных знамений. Ничего там, однако, не было видно — пока. Солнце появлялось позже положенного в этих широтах и прежде, но к тому уже почти все привыкли. Никаких других грозных предзнаменований небо людям не сулило. Наверное, поэтому этих беглецов некоторые сочли сумасбродами, которые тем оправдывали свой переезд нелепыми побасенками. Нет бы просто сказать, что дела в родных краях идут неважно. Слепцы были те, кто в эти слухи не верил. Марвин же прекрасно понимал, сколько неприятностей могут сулить рассказы беженцев. Понимали это и остальные — в первую очередь, Дейенерис, отнёсшаяся к сказанному со всей серьёзностью. Некоторые из прибывших разместились в самом Миэрине, но в основном жили они за пределами города — на фермах или в стихийном лагере, возникшем за стенами. Последний нынче укрепляли и достраивали, поскольку не все собирались идти дальше, к тому же существовала вероятность, что по Шёлковому пути и со стороны Красной Пустоши прибудут и другие люди, ищущие спасения. Пальцы чуть нервно коснулись необходимых инструментов, и, глубоко вдохнув, Марвин разжёг от свечи небольшой огонёк, чтобы прогревать получившуюся жидкость. Плеснул в реторту настоявшееся за пару дней снадобье, принялся осторожно нарезать пучок терпко пахнущих трав. Острый нож с тихим стуком ударялся о деревянную доску. В комнате быстро стало довольно душно, пот струился по лбу, вискам, спине, но Марвин не обращал на это внимания — он привык. Мелко нарезанная трава отправилась в тёмную жидкость, которой предстояло стать почти чёрной к тому моменту, когда можно будет смешивать её с остальными элементами — плацентой Дейенерис Таргариен и собственной кровью. До этого момента Марвину предстояло найти человека, который сможет не только осторожно проделать в цирконе подходящее отверстие, но и сохранить верхнюю часть камня, которой можно это отверстие прикрыть. Работа эта требовала определённых навыков. В самый первый раз он знал, к кому обратиться и заплатить, в Миэрине же подобных знакомцев у него не водилось. Точнее, был один… но можно ли ему это доверить, неизвестно. Возможно, стоило поискать таких среди прибывших с востока, однако среди шатров и палаток едва ли сыщешь подходящую мастерскую. Склонившись над столом, Марвин глубоко вдохнул дурманящий аромат, а после выдохнул, и дыхание его паром осело на прозрачных стенках сосуда. Сама жидкость тоже постепенно нагревалась на небольшом огне. Он воткнул узкое горлышко реторты в пузатую колбу, которая служила приёмником. Марвин порой ощущал себя едва ли не мелким воришкой, творящим свои тёмные дела под покровом ночи, пока все обитатели дома спят и не могут застукать его на месте преступления. Мерзкое чувство, неприятное. Он не хотел ничего скрывать, потому что не делал дурного, но и признаться во всём напрямую тоже не мог. Хотя это, пожалуй, лишь досадное обстоятельство на фоне всего остального, не более. Метка возле ключицы горела огнём. Она припухла и покраснела, как воспалённая рана, приходилось регулярно делать примочки из горчичного семени и хлебной плесени. Но всё это, разумеется, лишь временная мера. Тот, кто оставил её, и сам это знал. Ведь именно такова и была его цель. Пока жидкость закипала, и густые капли её медленно стекали в приёмник, Марвин как раз менял очередной компресс, перед этим гримасничая и шипя от боли, он отодрал предыдущий, успевший присохнуть к коже. На бинте виднелись следы крови, и пахло это не слишком приятно, но притом никаких признаков нагноения не было видно. Запах несколько иного свойства — нехороший, дурной — и не хуже гнили напоминал о близости могилы. На всякий случай Марвин добавил к примочке сок крапивы, не особенно рассчитывая на положительный результат. Со стороны стола послышалось тихое бульканье, означавшее, что огонь пора поубавить и ждать, когда процесс завершится. После того, как жидкость окажется в приёмнике и остынет, ей следует повторно настояться — вероятно, ещё дня три прежде, чем начнётся основное действо. От мыслей о последнем было и волнительно, и страшно. Хотя присутствовало в том и некое почти нетерпение — Марвин желал узнать, получится ли у него, как получилось в самый первый раз. Тем более, сейчас он немного изменил рецептуру, чтобы, как и говорил Томас, усилить эффект. Чтобы достигнуть желаемого, необходимо увеличить количество некоторых из элементов — в этом заключался залог стабильности их дальнейшей работы, поскольку в ином случае плацента могла свести на нет действие присутствующих в растворе трав и ядов. На выходе жидкость должна была получиться практически чёрной — и густой, как дёготь. Закончив с очередным этапом, Марвин осторожно перелил чуть подстывший раствор в сосуд, который тут же плотно закупорил и спрятал в свой сундук. Последовательно убрал и все остальные инструменты, остатки травы и плаценту. Её он извлекал всегда — лишь для того, чтобы раз за разом напоминать себе о конечной цели. Всё это он тщательно прикрыл собственной одеждой на всякий случай. И опять ощутил себя обычным воришкой — да, он ведь не спросил у Дейенерис о том, может ли он воспользоваться тем, что прежде находилось в её утробе. Это ведь часть её тела, о проклятье! Как бы он поступил, получив отказ? Думать о таком не хотелось, а уж тем более очередной раз мучиться угрызениями совести, до всей этой истории Марвину почти неведомыми. Редко, очень редко за всю свою жизнь он ощущал такое нытьё под сердцем — и причинам заключалась вовсе не в метке. Но что поделать? Это тоже станет его платой. За всё в этом мире приходится платить. До рассвета оставалось немного времени, когда Марвин, наконец, прибрался за собой, отпер дверь, впуская немного свежего воздуха в душную комнатушку, задул свечи и лёг на узкую кровать. Темнота напиталась терпким запахом трав, который щекотал ноздри и приносил некоторое успокоение. Он выходил из распахнутой двери его похожей на келью комнаты, неслышно расползаясь по прилегающим к ней помещениям. Марвина это не беспокоило — он знал, что запах этих трав совершенно безвреден, напротив, может способствовать сну. Да и опыт подсказывал, что к утру он окончательно развеется, оставив после себя только слабый, едва заметный призвук. Отголосок. Тихое эхо. *** Королева выглядела озабоченной — и тому, конечно, была причина. Весьма наглядная. Ещё Марвин помнил о Джоне Сноу — тот теперь почти всё время пропадал за городскими стенами, его видели только вечером, когда он возвращался в свои новые покои, где его ждал дракон. Ну и имечко же дали молодому змею, ничего не скажешь. Но Марвин счёл за лучшее никак это не комментировать. Тем более, узнавшая об этом Дейенерис, напротив, улыбнулась. Однако беспокоил её не дракон, и не его имя. Джон Сноу — вот ещё одна причина её извечных переживаний. Марвин был человеком внимательным и видел тень печали, ложившееся на прекрасное лицо, она же отражалась в аметистовых глазах, когда кто-то упоминал его имя. Боги даровали королеве доброе сердце, кто бы там что ни говорил. Будь на её месте кто-то другой, он бы прогнал этого человека прочь или, по крайней мере, запер в темнице. Наутро, после того, как основа субстанции очередной раз отправилась настаиваться, в покои королевы явились Вдовец и Джокин, желая обсудить ситуацию в городе. Джокин сейчас вместе с Джоном Сноу большую часть времени проводил среди людей, прибывших издалека. Вдовец и Герой, как и раньше, следили за порядком внутри самого Миэрина — то была задача даже посложнее, учитывая количество народу. Хорошо ещё, что оставшийся в городе Коварро мог держать в узде дотракийцев. Его тоже часто можно было заметить в Великой Пирамиде, пусть он и предпочитал ей свой собственный шатёр на окраине. И, разумеется, все помнили о Дрогоне, его огромной чёрной тени. Это являлось, наверное, решающим аргументом для любых смутьянов. Марвин замечал, как Дейенерис вскидывает голову вверх и смотрит туда — и он знал, чего он так жаждет. Надеялся, что скоро она вновь оседлает дракона, чтобы очередной раз коснуться неба. Она как раз успела накормить дочь и приводила себя в порядок, когда ей доложили о прибытии Вдовца и Джокина. Марвин пообещал, что сам уложит принцессу в кровать, Дейенерис же, торопливо поправляя одежду и чуть взлохмаченные волосы, направилась в комнату, где её уже ожидали. Облачена она была отнюдь не для приёмов — в ночное платье и лёгкий халат, но Дейенерис это сейчас очевидно не слишком волновало. Явившихся к ней людей, наверняка, тоже. Рейенис уснула почти сразу, оказавшись в колыбели. Красный дракон, который пока так и не получил своего имени, тут же устроился рядом, на столбике кровати. Немного постояв, разглядывая их двоих, Марвин поспешил в приёмные покои, откуда до него доносились приглушённые обрывки разговора. — …но нам следует быть осторожными, — услышал он негромкий голос Джокина. — Я знаю, — ответила ему Дейенерис. Никто не оглянулся, когда появился Марвин. Он почти сразу же занял один из свободных стульев, пока не вмешиваясь в беседу — только слушая. Ему тоже следовало быть в курсе происходящего, чтобы понимать обстановку. Тревожно покидать город, зная, что всем здесь может грозить опасность. Но ведь именно ради этого он и занимался тем, чем занимался, не так ли? — Как справляется Джон? — вопрос прозвучал тихо, спокойно, но Марвин ощущал волнение Дейенерис. На лице Вдовца и Джокина возникли очень похожие улыбки. — Неплохо, моя добрая королева, — признал Вдовец. — Во всяком случае, он там никому не мешает. Пару раз приносил с собой дракона — ребятишки с удовольствием глазели на него. Самое главное — там он, как вы и предполагали, в относительной безопасности. И, мне кажется, ему самому нравится заниматься хоть чем-то полезным. Дейенерис кивнула, поглядев в сторону скошенного окна, за которым простирался город. — Он уже там, как всегда, явился чуть свет, — добавил Джокин. — Говорят, уходит он позже прочих, а является — раньше. Не знаю, спит ли он вообще. — Вы упоминали об осторожности, — наконец, заговорил Марвин, решив сменить тему. Он поглядел попеременно всех троих. — Я вынужден был пропустить начало беседы, но могу я узнать, что именно вызывает беспокойство? Кроме, разумеется, самого факта прибытия этих людей и их рассказов. — Сегодня, — поделился известием Джокин, постучав пальцами по столу, — прибыл ещё с десяток человек. Тоже из Йи-Ти. Если точнее, раньше они обретались в окрестностях города Тицюи, привезли с собой некоторые товары. Дорогие, ничего не скажешь, но толку нам сейчас в их камнях, барахле и пряностях? Марвин медленно кивнул: он хорошо знал этот город, бывал в нём много лет назад, ещё в молодости. Врата востока, так его именовали. Во времена Пурпурных императоров Тицюи успел побывать столицей Золотой Империи. Он раскинулся рядом с Великим песчаным морем, прямо на Стальном тракте, соединявшимся с Песчаным у города Баясабад. К северу от Тицюи находился Торговый город, а ещё северо-восточнее лежали Джогос-нхайские равнины. Если же двигаться от Тицюи почти прямо на север, то через двести с лишним лиг можно достигнуть Пяти Твердынь, которые Марвин в своё время тоже осмелился посетить. Место, которое нередко именовали краем мира. За ними лежали лишь Людоедские пески, Иссохшая Бездна, Серая пустошь, да К`Дат с Костяным городом. Относительно обитаемыми считались лишь земли Моссовии, куда доходили лишь вездесущие иббенийцы в поисках добычи, и те делали это не слишком часто. Но всё-таки Тицюи — ещё не край мира. Большой, процветающий город со множеством диковинных башен, устремляющихся к прозрачным небесам. Город, наполненный запахами благовоний, позвякиванием колокольчиков, шорохом песка, голосами людей. Живой город, залитый солнцем и окружённый невысокими холмами, которые защищали его от порой довольно сильных ветров, дующих с Джогос-нхайских равнин. Таким помнил его Марвин. Именно таким — но с тех прошло много лет. — И что же… происходит в Тицюи? Что заставило этих людей приехать сюда? — спросил он, с волнением глядя на Джокина. Последний посмотрел на Дейенерис, и та кивнула, давая понять, что и ей хотелось бы услышать ответ. — Да примерно то же, господин, что и с остальными, — развёл руками Джокин. Вдовец при этом недовольно поджал губы. — Испугались они. Хорошо ещё, что эти неплохо владеют валирийским. Оно и понятно — купцы, это их хлеб, уметь людей уговаривать. Но, в общем… говорят, что-то дурное творится на северо-востоке. — Как и те, что приехали раньше, — недовольно проворчал Марвин. — Ничего нового. — Вы недослушали, — отметил Вдовец, хмыкнув. — Расскажи ему, Джокин, расскажи, что они видели. — Мёртвых, — тут же последовал его совету Джокин. — И воронов. — Мёртвых и воронов? — озадачено повторил Марвин. — Каких мёртвых? Восставших мертвецов? Как… — Это не были они, — оборвал Вдовец. Дейенерис при этом слегка побледнела. — Не они. Обычные человеческие трупы. Они не двигались и не выказывали никаких иных тревожных признаков. — Я прошу прощения, — прервал его Марвин, прокашлялся, — но что странного в трупах? Конечно, смерть всегда неприглядна, но, к сожалению, имеем то, что имеем. Или их было много и появились они неожиданно? Тогда разговор другой. — О, почти! — как-то неуместно радостно возвестил Джокин. Едва не рассмеялся. — Вы почти угадали. Купцы из Тицюи говорят, что то были мёртвые джогос-нхаи, прибывшие из своих равнин. Наверное, тоже бежали. Но все, как один, погибли. Даже их полосатые лошади издохли. Скорее из-за того, что теперешние покойники попросту загнали их, потому что покойниками становиться не желали. — И всё-таки стали ими, — подытожил Марвин. — И каким образом? — Купцы этого не видели лично, но, говорят, отыскали их императорские патрули неподалёку от самого города, в паре лиг примерно, как я понял. Ветер дул в сторону города и все учуяли трупный запашок, который никакими благовониями не перебить. Над трупами, говорят, вились тучи воронов, которых в тех краях отродясь в таком количестве не видали. Но я не специалист, да и они тоже, чтобы точно определять причину смерти. Судя по слухам, некоторые из беглецов умерли, как и лошади, от истощения. Иные оказались растерзаны. Возможно, дикими зверями. Но там и вороны успели поработать, так что поди ещё разбери, кто и от чего погиб. «Вороны, — мысленно протянул Марвин, — нет, вороны меня пугают даже больше самих трупов. Откуда им взяться в таком количестве в тех местах? Скверно это всё». — Такое, — негромко заговорила Дейенерис, — точнее, похожие на эти рассказы мы слышали от других. О людях, которые пытались от чего-то бежать, но погибли. За некоторыми из Йи-Ти, поддавшись этим разговорам, поехали и квартийцы. Хотя из них-то пока никто не видел ничего подобного. Наверное, поэтому их совсем немного… пока что. — Но я недосказал, — Джокин помрачнел. Вдовец — тоже. — Я сказал, что нам нужно быть настороже, но это ещё не всё, — повторил он. На лицо Дейенерис набежала едва заметная тень. — Говори же! — Люди из Тицюи не планируют, как и некоторые другие, оставаться здесь надолго. Они отправляются дальше, ещё дальше, на запад и юг. Прибывшие из Тицюи упомянули ещё кое-что. Когда отряды старого императора Бу Гая отправились по следам погибшим, ища зверя или злодеев, сотворивших это, они не нашли никаких иных следов. Можно было предположить, что джогос-нхаи ввязались в войну с кем-то, хоть бы и с очередным дотракийским кхаласаром, такое уже случалось когда-то, — пожал плечами Джокин. —Думаю, Бу Гай сам рассчитывал увериться в чём-то подобном и успокоить — и себя, и своих подданных. Но нет, ничего, кроме следов полосатых коней там не увидели. Не сами мертвецы заставили этих людей уехать, пусть многие всё одно предпочли остаться в родном городе. Говорят, ближе к реке, которой теперь уже и нет, недалеко от других земель империи земля засохла, а в ней самой разверзлись какие-то трещины. Если так пойдёт и дальше, то… Йи-Ти предстоит пережить непростые времена. Кое-кто упоминал, помимо воронов, и какие-то тени в тумане, но уж больно сбивчивы некоторые из этих рассказов. — Похоже, нам и этого достаточно, — буркнул Марвин. Джокин замолчал. Замолчали и остальные: Вдовец, Дейенерис, Марвин. Тяжело молчали, долго. — Уверены ли мы, что это движется в нашу сторону? — наконец, решился заговорить Марвин. Он не хотел верить в худшее до последнего, но и особого выбора не было. — Может статься, на Йи-Ти это и закончится. Но никого, в том числе его самого, эти слова не успокоили. — А если нет? Если это бедствие, чем бы ни было вызвано, продолжить своё… шествие? — предположил Джокин. — За Золотой Империей последует Кварт, Хребет Костей и Степи. Красная Пустошь, Лхазар… — начал перечислять Вдовец. — Залив Драконов, — закончила за него Дейенерис. Прозвучало это удивительно спокойно, почти холодно. Но Марвин видел иное в больших аметистовых глазах. — И я не представляю, как поступить, если в этих рассказах есть хоть доля правды, — Джокин не поднимал взгляда, созерцая стол. — А император Бу Гай? Про него самого ничего не слышно? Что он предпринимает теперь? — вспомнила Дейенерис. Джокин покачал головой. — Они не говорили. Но если это правда, то мы наверняка скоро об этом узнаем. И об императоре тоже. Его патрули теперь по всем окрестным землям разъезжают, вооружённые до зубов. Говорят, в сами равнины тоже отправили какой-то отряд, чтобы расспросить какого-нибудь джата или лунную певицу о происходящем, но к тому моменту, как эти люди уехали, отряд этот не вернулся. Дейенерис нахмурилась. — Этого я и боялась, — тихо выдохнула она, обхватив себя руками, словно пытаясь защититься. Марвину и самому захотелось коснуться её, но он не стал. Видел, что на бледном лице, помимо прочего, написана решимость. — Именно этого. — Того, что сюда прибудут люди из других мест? — не понял Вдовец. — Нет, — отрезала Дейенерис. — Того, что мы зовём сюда тех, кто спасся. Сюда, в Миэрин, едут те, кто не хочет и не может более жить в других городах Залива Драконов, скоро на кораблях прибудут прочие выжившие в Астапоре и Юнкае, а в конечном счёте… что, если нам самим придётся отсюда уходить? И сотни кораблей не хватит для этого, сейчас же в гавани и десятка не наберётся. Можно добавить сюда те суда, на которых прибыли беглецы, но и этого мало. Джокин растеряно моргал, глядя на королеву, да и Вдовец не сразу нашёлся со словами. Марвин понимал, почему: у Дейенерис был не только дракон, за стенами города и в самом городе находилась не одна тысяча человек, готовых сражаться, от кого же бежать? Едва ли кто-то соберёт армию, способную дать ей отпор. И королева Дейенерис не из тех людей, которые отступают и бегут. Но Марвин так же знал, что дело вовсе не в наличии армии. В ином. — Неужели вы не понимаете? — она посмотрела на Джокина и Вдовца. На Марвина тоже, однако, очевидно, на его суровом и некрасивом лице прочитала как раз понимание ситуации. У него не было вопросов касательно сказанного только что. — Не видите? Я помню твои слова, — Дейенерис посмотрела на Вдовца, — в самый первый день, когда я предложила позвать Джона на службу, и ты согласился. Разве сам не помнишь? Ты испугался. — Я растерялся, — поправил её Вдовец, задетый тем, что королева упомянула его испуг. — Растерялся. Такого они наплели и выглядели так, будто за ними гналась свора из самой преисподней… Но разве это преступление? — Ты совсем меня не слушаешь! — с раздражением отрезала Дейенерис, выходя из себя. В её глазах вспыхнуло пламя — и Марвин на мгновение увидел, как занимается, вспыхивает эта самая комната, наполняясь невыносимым жаром. Кажется, Вдовец, как и Джокин, тоже это заметили, и не посмели больше её перебивать. — Что ты сказал, когда пришёл ко мне? Повтори, я приказываю! — Что люди рассказывают о… каком-то странном тумане и найденных мёртвых. Это их беспокоит настолько, что они бросают свои дома, забирают пожитки и отправляются подальше. Многие такого с роду не видывали. Даже квартийцы сорвались с места, хотя самого Кварта это никак не коснулось, — послушно последовал приказу Вдовец. — Конечно, прозвучало это… неприятно. Тем более, что я помню истории об Иных, которые считались раньше выдумкой. Теперь-то понимаю, хоть и не видел сам, что всё возможно. После того, что случилось с городами в Заливе, немудрено почувствовать неприятный холодок промеж лопаток, моя королева. — Именно поэтому я и сказала, — Дейенерис вновь погладила себя ладонями по плечам, — что мы можем подвергнуть всех этих людей большой опасности. Дрогон… я заметила, что в последнее время он улетает всё чаще. Прежде я беспокоилась о его полётах в сторону Валирии, но теперь поняла, что он как будто хочет быть подальше… ему не нравится ветер, дующий с той стороны. Это не засуха, не стихийное бедствие. Я это знаю, и вы тоже. Дейенерис посмотрела на Марвина, который почти не принимал участия в разговоре — он нередко просто слушал, чтобы дать совет, если потребуется. И сейчас он вдруг осознал, даже скорее почувствовал, о чём ещё вспомнила королева. Об Ифекевронских царствах. Конечно, наверняка именно о них. О тех неведомых тварях, что таились среди деревьев и пытались дотянуться до неё и Дрогона. О тех, что убили некоторых из иббенийцев, везущих их через эти земли по воде. — Мы уже видели подобное, — вслух проговорил он, тяжёлый на Джокина и Вдовца. — Очень хорошо видели. Наверняка это как-то связано. Весь мир болен. — Если это так, — криво улыбнулся Вдовец, — то бежать нет смысла. Если болен весь мир, то куда бы мы ни отправились, нас рано или поздно настигнет то, что так напугало этих людей… Будем честны в этом, — признал он. — Значит, что и бежать бесполезно — только биться, если это возможно. — Эти люди, — справедливо заметила Дейенерис, кивнув в сторону окна, — все эти люди нуждаются в защите и имею право знать. Если я смогу биться, оседлав дракона, то что смогут сделать они, даже вооружённые? Напрасная жертва. С меня хватит. — Так что же вы предлагаете? — осторожно осведомился Джокин. — Тем более, некоторые из прибывших сами сказали, что надолго здесь не задержаться и двинутся дальше, на запад, на юг. Дейенерис молчала. Долго молчала. И никто, в том числе Марвин, не смел прерывать это тяжёлое молчание, на деле преисполненное тревожными словами и беспокойными мыслями. — Я не стану никого прогонять… — выдохнула она, наконец, — как и держать кого-то здесь насильно. И не жалею о том, что отправила часть своей армии в Лорат. Не откажусь от своего намерения предоставить людей Дорну, как меня о том просил сир Герольд Дейн… Армия не сможет сражаться против того, что идёт за нами. Это не Белые Ходоки, не Король Ночи. Мечи и новые жертвы ничего не решат. Очередная пауза — ещё более долгая. Почти болезненная. Вдовец и Джокин и сами выглядели теперь бледными и растерянными. Марвин прекрасно понимал, почему. Редко им доводилось видеть свою королеву в подобном смятении, почти отчаянии. Только не её. — Но мы должны предупредить всех об угрозе и попытаться что-то сделать. Рассказать правду, — Дейенерис присела на прежнее место, сцепила пальцы. — Реальность такова, что с ней нельзя не считаться. — Что же делать тем, кто прибывает в город или кто только прибыл? — осмелился уточнить Вдовец. — Тем, кого мы сами сюда позвали? — Я позвала, — с изрядной долей горечи улыбнулась Дейенерис. — я. Сказала, что помогу каждому, кто нуждается в том. И думала, что здесь, по крайней мере, недалеко от меня, от дракона, в стенах города, они будут защищены. Пока не пришли эти вести… — она выдохнула, откинувшись на спинку стула и закинув ногу на ногу. — Теперь придётся сказать им открывшуюся правду, иного выхода не вижу. Будет только хуже, если я промолчу. По двум причинам. Первая — слухи наверняка просочатся в город, если ещё не просочились, и наше молчание ещё больше напугают тех, кто и без того напуган. Вторая — когда правда всплывёт наружу, когда явится то, что идёт за нами… Что мы скажем? Чем оправдаем своё молчание или ложь? Это никого ещё не спасало. Так… они будут хотя бы знать и смогут принять решение. Смогут уйти или остаться, если пожелают. — Не вызовет ли это паники, ваше величество? — несколько усомнился Джокин. — Паника сейчас опасна, потому что влечёт за собой беспорядки и хаос. — Паника начнётся, если мы не предоставим людям выбор, и не дадим им понять, что сделаем всё возможное, — возразила Дейенерис. — Но твои опасения я понимаю: патрули следует усилить и следить за порядком вдвойне. Я обращусь и к Коварро, чтобы он отправил дотракийцев ловить смутьянов, если те появятся. Часть кхаласара будет следить за тем, что творится на окрестных фермах. Никто с ней не спорил. Да и о чём тут спорить? Дейенерис была права: молчание или ложь в подобных обстоятельствах, даже простое умалчивание, несёт в себе смертельную опасность. Спроси она Марвина, он бы посоветовал то же самое, несмотря на сопутствующие риски. Может быть, следовало повремени, но при этом, кто знает, когда беда явится к ним на порог? — Я полагаю, — медленно проговорил Марвин, подбирая слова, — вы хотите известить всех… Как это планируется сделать? И когда? Последний вопрос Марвина особенно тревожил — он понимал, что у него самого времени немного. А он хотел бы находиться здесь, когда эта весть разнесётся по городу. Напоследок он испытывал потребность оказаться полезным, а заодно и чувство вины, несмотря на то, что поступок его обусловлен именно стремлением спасти всех от грядущих бед. — Когда вернётся Дрогон, — после короткого размышления, сказала Дейенерис, — я хочу, чтобы в городе объявили о собрании. Скажите, что как только они увидят, как чёрный дракон делает три круга над городом, пусть направляются к Великой Яме Дознака. — Она может не вместить всех, — с сомнением протянул Джокин. — Она велика, но всех, да ещё и вместе с прибывшими… — он покачал головой. — Как бы не возникло давки. — Не возникнет. Срубите навесы и широкие кресла с нижних ярусов, уберите широкие лавки, чтобы было больше места. Пусть явятся все. Все, кто пожелает. В первую очередь понадобятся глашатаи, которые будут стоять вдоль арены и на лестницах верхних ярусов, чтобы доносить мои слова до тех, кто их не услышал. Я также изложу свою речь на бумаге, нужно найти тех, кто обучен грамоте, чтобы они могли её переписать и прочесть на площадях, в людных местах. Это первое. Второе — на главных городских постах должны находиться люди, тоже способные писать или хотя бы считать. — Прошу прощения у вашего величества, — Джокин прочистил горло и едва не стушевался под острым, точно нож, взглядом Дейенерис. — Но едва ли мы сыщем столько грамотеев в этом городе… — Нужно спросить и за городскими воротами, — посоветовал Марвин, — наверняка такие найдутся. Хотя бы среди торговцев и их служек: те, если буквы не различают, то хотя бы умеют считать. — Ну что ж… — погладил подбородок Вдовец с задумчивым видом, — может и так сработать. — Эти люди, — продолжила Дейенерис, выслушав все предложения, — должны будут записывать тех, кто явятся после этого собрания. На арене я скажу всё, как есть: люди смогут подойти к городскому посту и записаться в списки тех, кто желает остаться, и тех, кто хочет уйти. После этого следует дополнительно обойти каждый дом, каждую лачугу, каждый угол в городе, объехать все окрестные фермы, чтобы убедиться, что я слышу голос каждого. И хочу, чтобы после подсчитали и тех, и других. Пусть не боятся сказать, как есть. Известите о моих намерениях других городских стражников, сообщите Герою, чтобы он рассказал другим Безупречным, и передайте Коварро, что у меня есть для него поручение. Пусть все готовятся усилить охрану в городе и разнесут известие: в Большой Яме Дознака в день, когда дракон трижды сделает круг над городом, Дейенерис Бурерождённая из дома Таргариенов будет говорить с ними. Пусть все знают. Пусть знают и смотрят в небо. И не боятся. Их мать не оставит их. Вдовец кивнул, посмотрел на Джокина, который тоже выразил своё согласие движением головы. Они выглядели серьёзно и мрачно. Марвин же испытал волнение: как бы в Великой Яме не случилось чего дурного. В конце концов, люди наверняка будут взволнованы и напуганы, невзирая ни на какие заверения. Такова уж человеческая природа. Когда оба наёмника, откланявшись, вышли, Дейенерис с некоторым сомнением посмотрела на Марвина. — Вы не сказали, что думаете на этот счёт, — улыбнулась она грустно. Прежняя маска суровой строгости слетела с неё. — Что же я мог сказать, государыня моя? — пожал плечами Марвин. — Вы поступаете верно. В таких ситуациях не существует простых решений, которые устроили бы всех или не несли с собой определённую опасность. Все эти действия и усиление охраны могут взволновать горожан, испугать их, но молчать или лгать, как вы отметили, ещё хуже. С этим я полностью согласен. Так что же мне говорить, если вы снова справились сами и без моих советов? — Снова, — повторила Дейенерис и покачала головой. — Как будто ваша помощь ничего не значит. — Я вам здесь ничем не помог, — искренне признался Марвин, хотя прозвучало это, если не жалко, то почти оправдательно. — Ложь, — говорила Дейенерис спокойно, но аметистовые глаза снова вспыхнули тем самым пламенем. Видно было, что слова Марвина её разгневали. — Ложь! Это неправда, и вы сами знаете. — Ваше величество переоценивает… Дейенерис вдруг с неожиданной силой вцепилась в руку Марвина, лежащую на столе. Да так, что ему сделалось больно. Он с удивлением обнаружил в ней эту физическую силу, хотя внешне молодая королева выглядела очень хрупкой. Конечно, он всегда знал, что Дейенерис сильнее прочих, но это относилось к несколько иным вещам. Наверное, дело было в её злости. — Моя… — но Марвин снова не договорил, с изумлением глядя на лицо Дейенерис. Чуть изменившееся, непривычное. Тогда-то он понял, что просто впервые видит, как она гневается именно на него. И гнев этот носил некий неуловимый, но совершенно иной оттенок. — Не вздумайте, — почти шёпотом предупредила она, но слова эти всё равно звучали грозно, точно ворчание грома или рёв дракона в небесах, — не вздумайте говорить о себе дурно, потому что в таком случае вы говорите дурно и обо мне. Запретить вам думать я не могу и не стану, однако в первую очередь своими словами вы оскорбляете меня, — сказав это, Дейенерис отпустила руку Марвина, всё ещё пытаясь успокоиться. — Я не хотел говорить… дурно. Ни о себе, ни о вас, — покачал головой Марвин, выдохнув с облегчением, ощутив, что крепкая хватка исчезла. Пожалуй, Дейенерис была единственным человеком, при котором его крутой по жизни нрав куда-то девался. — Я лишь сказал, что вы переоцениваете мою помощь. Всё, что я делаю, делаю из любви к вам, к тому же это моя прямая обязанность — раз уж я не успел вам помочь раньше. Поэтому, как бы я ни пытался, ничего не будет достаточным. Это было вполне откровенно, честно, и он действительно так считал. Всюду он опаздывал, теперь решил действовать загодя, пока не стало слишком поздно. Ведь и в самом деле — он не поспел в Миэрин до того, как Дейенерис его покинула, а на обратном пути корабль попал в кошмарный шторм, едва не прикончивший всех на его борту. Как будто злая сила или просто злой рок вставали у него на пути. Марвину потребовалось немало времени, чтобы вернуться обратно в Вестерос. Вернуться, чтобы узнать: Королевская Гавань пала, войско Ланнистеров разбито, Квиберн и Серсея, вероятно, бежали, но королева Дейенерис убита Джоном Сноу, а чёрный дракон по имени Дрогон унёс её тело куда-то за Узкое море. Да, с этого всё началось. Именно с этого: Марвин, чудом сохранил пробирку с кровью Эйемона и свою сумку, и принялся заниматься изготовлением амулета, о котором прежде только слышал от колдунов. Отправился на поиски Квиберна и Серсеи, послал к ним своих людей в Браавос, чтобы они доставили этих двоих — точнее, троих, — в Норвос. Квохор, Волантис, Валирия. Боги, боги… неужели всё может вот так закончиться? Марвин смотрел на лицо Дейенерис — уже не разгневанное, но скорее печальное. Кажется, недавняя вспышка гнева прошла, будто её и не было вовсе. — Мне просто… я боюсь, — честно призналась Дейенерис. — Не за себя, и не за свою жизнь, — она бросила короткий взгляд за спину, но Марвин понял, кого она имела в виду. Рейенис. Маленькая принцесса. Новорождённое дитя. — Она такая же необычная девочка, как и её мать, — попытался успокоить королеву Марвин. — Вот увидите, она всех ещё удивит. И не даст себя в обиду. — Но для этого она должна вырасти. Я не желаю ей той же жизни, что была у меня. Жизни, проведённой в скитаниях и поисках дома. Детства, на протяжении которого она будет вынуждена бежать и скрываться от убийц. — Этого не случится, — с уверенностью заявил Марвин, в свою очередь неловко пожимая руку Дейенерис. — Не случится, ваше величество. Она не одна, и рядом с ней есть те, кто сможет её защитить. У неё есть мать, и есть драконы. — Я велела отправить послания в другие Вольные города, — вспомнила Дейенерис. — Зная, что нам предстоит, но не представляя, что беда двинется к нам с совсем другой стороны, да ещё и так скоро. Думала, есть ещё время в запасе… — Оно есть. Немного, но ведь есть, — Марвин искал правильные слова, пытаясь её успокоить, утешить, приободрить. Он не желал, чтобы она плакала, чтобы отчаивалась. Его королева и без того достаточно пережила. Даже смерть — и той посмотрела в глаза. Он не знал человека более сильного духом, чем Дейенерис Таргариен и готов был на всё, лишь бы не видеть её слёз. Похоже, у неё на службе он окончательно размяк и начинал понимать Квиберна, который прежде тоже мало походил на человека, способного на подобную преданность. — Не всё потеряно. Я знаю. Я уже видел, на что вы способны, и то, что вы называете страхом, лишь желание защитить, справедливые опасения. Но хочу спросить: сами вы планируете остаться здесь или… Он умолк. Дейенерис вздохнула, мучимая сомнениями. Нет, бежать она не хотела, но речь шла и не только о ней самой, как прежде. — Я не могу убежать. Не сейчас, — наконец, решила она. — Если потребуется, я отправлю дочь в безопасное место. Но пока не могу уйти. Доверить принцессу Рейенис, верно, она намеревалась Кинваре или ему самому, Марвину. Но его тогда уже не будет, да и он попросту отказался бы оставить королеву один на один с тем, что двигалось на них. — Надеюсь, до этого не дойдёт, — это всё, что он мог сказать, после чего неторопливо поднялся. — Прошу разрешения отлучиться, ваша милость, я должен… — он осёкся. — Мне нужно сходить в город, пополнить кое-какие запасы. Не исключено, что некоторым из ваших людей может потребоваться лекарь в самое ближайшее время. Дейенерис согласно кивнула, а ему стало противно от самого себя. Нет, он не лгал — он не говорил всей правды, и от этого делалось тошно. Ведь он всегда был человеком прямолинейным, порой даже слишком, за что его и невзлюбил Конклав. — Пожалуйста, отыщите моих служанок и кормилицу, пусть помогут мне переодеться и присмотрят за Рейенис. Если вдруг увидите Сареллу или Кинвару, передайте, что они тоже могли бы прийти, — попросила Дейенерис. — Мне самой… необходимо отлучиться ненадолго. Сердце вдруг кольнуло — Марвин не услышал имени, но нечто подсказывало ему, с кем именно хочет снова увидеться Дейенерис. Да, он помнил о словах Джокина: Джон почти не спит. Неужели королева так беспокоится о его сне? Или усматривает в этом некие серьёзные причины? Может быть, желает услышать мнение Джона касательно последних слухов? Он ведь постоянно находится среди тех людей, что прибывают к воротами Миэрина. По большей части, в её интересе нет ничего страшного, и он наверняка обоснован, и всё-таки Марвин каждый раз испытывал волнение. Не от того, что переживал, будто Джон Сноу набросится на неё — вовсе нет. Переживал он от того, что это причиняет Дейенерис боль иного свойства. Смотреть на него, говорить с ним. Марвин помнил и видел её взгляд, её потаённую боль. Боги, она до сих пор любит его. И это её мучает. Если бы он мог… «Что бы ты сделал? — вопрос возникал сам собой. — Что? Лишил бы её возможности чувствовать, жестокосердный?» Конечно, нет. Вовсе не этого он хотел. Ибо невозможно лишить человека чувств. Наверное, будь то в его власти, он бы обратил время вспять. Попросту не позволил бы случиться тем вещам, что произошли. Да что теперь толку размышлять об этом? С этими думами он направлялся в покои Кинвары, по обыкновению заставленные свечами и с вечно пылающей жаровней в углу. Его до сих пор немного пугала перспектива возможного пожара, хотя он и сам порой использовал открытый огонь в собственной комнатушке. Оба хороши. Разве что Кинвара действительно умела обращаться с огнём. Она этому училась не один год. Красной жрицы Марвин, однако, не обнаружил. Покои её оказались удручающе пусты, свечи погашены. Кровать аккуратно убрана. На прибитых к стенам полках громоздились, тесня друг друга, пузатые склянки, наполненные какими-то жидкостями, но никак не подписанные. Марвин готов был поклясться, что прежде их не видел. Кажется, Кинвара тоже не теряла времени даром и базарных дней никогда не пропускала. Это вызвало улыбку. Следует поинтересоваться, что за зелья она хранит, и для чего их использует. Наверняка то было неким образом связано со служением Огненному богу. Тот же факт, что покои свои Кинвара не запирала и ничего не прятала, свидетельствовал о том, что она ничего не боялась и не пыталась скрывать. Сареллу застать в покоях тоже не удалось. Но это и не удивительно — ей никогда не сиделось на месте, она-то как раз нередко и сама находилась где-то за городом. Ему было не по сердцу, что она, похоже, почти подружилась с Джоном Сноу, что казалось прежде почти невозможным. Однако Сарелла Сэнд — взрослая, а Марвин ей не отец, чтобы указывать на подобные вещи. На её благоразумие рассчитывать не приходилось, поскольку она оставалась дочерью своего отца, пусть и самой спокойной из них, но можно хоть понадеяться, что это не закончится чем-то скверным. В конечном итоге Марвину не оставалось ничего, кроме как отыскать одну из служанок и кормилицу, и велеть тем отправиться в покои королевы. За маленькой принцессой требовалось присмотреть, а её матери нужно помочь причесаться и переодеться. Спустившись к самому нижнему уровню пирамиды, Марвин остановился, переводя дух. В груди кольнуло, а к горлу подкатила обжигающая желчь — он ничего не ел со вчерашнего дня, и даже сейчас не возникало подобного желания. На лбу выступила неприятная, липкая испарина. По невероятно широкому, выложенному мрамором коридору с высокими сводчатыми потолками Марвин поторопился к распахнутым нынче дверям, чтобы как можно скорее оказаться на свежем воздухе. Вообще-то он сам планировал побывать за городом — там, где отыскал подходящий камень, имелись все шансы найти и умельца, который выполнит его просьбу, пусть даже там и не было подходящих мастерских. Однако он сильно подозревал, что все они — и Дейенерис, и Сарелла, и Кинвара, и Джон Сноу, — разом встретятся в одном месте. Иногда и вовсе казалось, что у наскоро возведённого лагеря толпится куда больше народу, чем под защитой городских стен. Там стихийно возникло и подобие рынка — в конце концов, многие купцы из Йи-Ти покинули насиженные места не с пустыми руками, увозя всё, что могли, и что имело хоть какую-то ценность. Поодаль от лагеря уже вырыли отхожее место, поставленные наскоро палатки образовывали подобие узких улочек, и почти возле каждой стояли котелки для готовки еды. Чистую воду в больших бочках подвозили из городских фонтанов и колодцев, купались и стирали одежду в море. Скахазадхан, куда по-прежнему сливались городские нечистоты, Дейенерис запретила использовать сразу же под страхом смерти, поскольку это могло сулить очередную эпидемию. Пахло в лагере едой, конским потом и крепким человеческим духом. Но Марвин сегодня свернул в другом направлении, решив попытать счастья в ином месте. Меньше всего он сейчас хотел столкнуться с остальными, чувствуя себя каким-то заговорщиком. Он уже знал, что один из ювелирных дел мастеров жил в восточной части города. Некогда сам работорговец, теперь — честный (насколько это возможно) делец, нанимавший бывших рабов и вольноотпущенников в качестве полноценных работников и выплачивая им жалование. Марвин был знаком с ним, поскольку занимался этот человек не только драгоценными камнями. Порой у него можно было сыскать снадобья и травы, кои непросто купить на обычном Миэринском рынке. По крайней мере, сейчас, когда с торговлей дела шли не слишком хорошо. Именно этот человек привёз ему кислолист с западного базара в Ваэс Дотрак, хотя и содрал за это вдвое больше положенного. Однако вызывало сомнение то, что он сможет выполнить просьбу. Марвин покрепче сжал в ладони и без того нагревшийся камень. Здесь требовались особые умения. И всё же решил попробовать — за спрос-то с него не возьмут денег. Мездор, или Владыка Камней, как он порой любил себя горделиво и не вполне заслуженно величать, оказался на месте. И даже расплылся в довольной улыбке, сверкнув двумя золотыми зубами, завидев знакомца. — Господин Марвин, — проговорил он на всё том же вульгарном валирийском. — Вот так неожиданность. — Да уж, неожиданность, — проворчал Марвин на всеобщем, но вслух сказал иное и на том же жужжащем гискарском наречии. — У меня есть вопрос. Мездор сделал размашистый жест рукой, приглашая его войти в мастерскую. Та была забита разного рода инструментами, с которыми умело обращались нанятые работники. Ни один из них даже не поднял головы. — Чего же ты изволишь? — поинтересовался Мездор, проведя Марвина в подобие рабочего кабинета, в котором, помимо стола и стульев, вдоль стен громоздились плотно заколоченные деревянные ящики. Покосившись на них, Марвин перевёл внимательный взгляд на Мездора. — Мне нужно обработать один камень, — он, наконец, положил то, что принёс с собой, перед Мездором. Увидев это, бывший работорговец тут же подхватил циркон в руку, взвесив его, внимательно присмотрелся. — Это не бриллиант, и имеет немного ценности, — с оттенком презрения вынес вердикт он. — Тебя обманули, мой друг. Скажи мне, кто этот обманщик, и я верну твои деньги, а с ним самим никто более не станет иметь дел! — Нет, — покачал головой Марвин. — Я знал, что это, и платил за него, как за циркон, а не как за большую драгоценность, так что не беспокойся. — Хорошо, — положив камень на место, Мездор вскинул вверх обе широкие ладони, испещрённые бороздами линий, — что же требуется от меня? — Вот что, — Марвин взял камень и указал на верхний его край, обвёл пальцем круг, — мне нужно, чтобы здесь проделали небольшое отверстие, куда я смогу залить густую жидкость, а после закупорить этот камень. — Что за жидкость? — Мездор вскинул брови. — Ты Владыка Камней или Воды? — фыркнул Марвин. — Для тебя это не должно иметь значения. Представь, что я хочу заполнить камень дёгтем и желаю знать, сможешь ты мне в этом помочь или нет. Не за бесплатно, разумеется. Мездор некоторое время глядел на него своими большими тёмными глазами, растерянно моргая. Такой странной просьбы он явно не ожидал, однако быстро взял себя в руки. — Сразу ты говоришь о деньгах, — осуждающе покачал головой Мездор, цокая, — а ведь ты вернул нам нашу серебряную королеву. «Раньше это не мешало тебе до этого драть с меня втридорога и нарушать кое-какие законы», — подумал Марвин, но промолчал, ожидая, пока словоохотливый ювелир вдоволь натреплется языком. С сомнительными личностями иметь дело ему было не впервой. — И ты мне нравишься, — продолжал тем временем Мездор, сложив руки на животе. — Однако я должен понимать, с чем имею дело. Дёготь! Подумать только. — Ясно, — пробурчал Марвин, пряча камень обратно. — Я найду другого мастера. За стенами Миэрина такой уж точно сыщется. Мездор, услышав это, тут же дёрнулся вперёд и перехватил Марвина за запястье. На смуглом лице его появилась такая гримаса, что становилось ясно: неожиданная конкуренция, возникшая в связи с появлением здесь чужеземцев, ему очень не нравилась, а замечание Марвина уязвило его профессиональную гордость. — Я не сказал, что не смогу, — всё ещё чуть морщась, заявил он. — Но это непростая работа. — Уж это мне известно. Но я так же знаю, что способ есть. Ты не первый мастер, к которому я обращаюсь с подобной просьбой. — Но я — самый лучший, — самоуверенно проговорил Мездор. Сверкающая улыбка вернулась на его лицо. — Лучший не только в этом городе, но и за его пределами! Марвин снова ничего не ответил, ожидая, что ещё скажет бывший работорговец и нынешний контрабандист. — Я сделаю, о чём ты просишь. Но, как я понимаю, нужно это будет сразу, как только будет готова эта твоя… жидкость, верно? — Марвин кивнул. Мездор тоже. — Хорошо. Тогда приноси её, как только будет готово. Обещаю, что мы сделаем так, что у тебя и мысли больше не возникнет идти к кому-то другому. — Мне это больше и не потребуется, — хмыкнул Марвин, поднимаясь, а после протянул руку Мездору. — Во сколько мне это обойдётся? Тот, не выпуская протянутую ладонь, махнул свободной рукой. — Считай, это будет мой тебе подарок. В знак признательности. Лучше расскажи всем потом, какой Мездор хороший мастер. — Что ж, это можно, Владыка Камней, — с тенью иронии согласился Марвин. — При случае я исполню твою просьбу. Камень оставлю тебе. Сделай в нём отверстие достаточное, чтобы туда вместилась хотя бы половина вот такой пробирки, — он продемонстрировал пустую ёмкость, которую прихватил с собой на всякий случай, — я приду через несколько дней. — Незадолго до твоего прихода городские стражники разошлись по улицам, рассказывают, что драконья королева собирает всех в Великой Яме Дознака! — услышал Марвин оклик уже у самой двери. Обернулся, согласно кивая. — Ты наверняка знаешь, что она скажет. — Знаю, — снова согласился Марвин. — Но ты должен всё услышать от неё сам. — Это связано с теми… — он попытался подобрать верное слово. — С теми, кто прибыл в город с востока? Не сомневаюсь. Смутьяны. Из-за них тут настоящий бардак. Не кончится это ничем хорошим, помяни моё слово. — Не в них проблема, Мездор, — как можно более спокойно возразил Марвин. — Не в них. Они не виноваты в том, что происходит. Приходи, когда королева будет говорить со своим народом. Она хочет, чтобы каждый из вас знал правду. А мне пора. Не дожидаясь более новых вопросов, Марвин поспешил прочь. Он даже удивлялся, что не потратил время впустую. Не придётся, значит, выходить за пределы города. Главное, чтобы слова Мездора не оказались пустым бахвальством, иначе придётся покупать новый камень. *** Основу для будущей субстанции он извлёк глубокой ночью через пару дней, как и планировал. Настоявшаяся жидкость действительно оказалась почти чёрной и пахла так, что голова шла кругом. Марвин осторожно поместил её в перегонный куб, на стенках которого оставались густые маслянистые потёки. Точно сама темнота растекалась по алхимической ёмкости. Благодаря добавленным в смесь ядам — в особенности пляске демонов — в черноте появлялись первые алые разводы. «Тьма надвигается, — буквально вчера сообщила Марвину Кинвара. Конечно, ей тоже стало известно о недавнем разговоре. Все знали. Но говорила она и о другом. — Тьма надвигается, и она всё ближе с каждым днём. Даже пламя, в которое я смотрю, подчас становится чёрным, как смола. Это очень недобрый знак». Марвин хотел бы спросить, когда в последнее время она вообще видела добрые знаки. Где они? Куда ни глянь — дурные предзнаменования: небо тускнеет, а земля под ногами того и гляди разойдётся и обратится в братскую могилу. В огромный курган, набитый изувеченными телами. Глупо ждать добрых знамений теперь. Ещё Марвин понимал другое — Кинвара догадывалась, что он задумал, но уже не пыталась его отговорить. Только смотрела с сожалением. Она не рассказывала о том ни Дейенерис, ни Сарелле. Ни единой живой душе не говорила, возможно, потому что осознала, наконец, — нет у Марвина иного выхода. Может быть, в кои-то веки сам Владыка Света проявил благоразумие и внушил своей слуге эту мысль? Тогда бы у человечества появился хоть один бог, пребывающий в своём уме. Но Марвин в такое слабо верил. Вооружившись острой бритвой и пинцетом, он принялся отделять от засохшей плаценты небольшие кусочки, бросая их в густое варево. Осторожно, не торопясь. То, вновь подогретое, зло зашипело, словно разъярённая кошка, забурлило. Марвин склонился над ёмкостью, вдыхая и выдыхая, видя, как по чёрному расползаются новые, куда более яркие прожилки и линии цвета свежей крови. Удивительно, но наукой подобную реакцию не смог бы объяснить ни один мейстер или архимейстер. Настоящее чудо, вот что это было. Даже Марвин, считавшийся лучшим в сфере тайных наук, поскольку другого просто не существовало, мог объяснить это только одним: особыми свойствами валирийской крови. Крови драконов. Эта субстанция должна была превзойти предыдущую и обладать куда большей силой: в конце концов, при всём уважении к Эйемону Таргариену, тот был старым и больным драконом, тогда как плацента Дейенерис — плоть дракона молодого, сильного и закалённого в боях. Марвин склонился над узким стеклянным горлышком куба, из которого поднимался пар, и выдохнул, видя, как дыхание его оседает на маслянистой поверхности. Кинул ещё один кусочек плаценты. Очередное пятно, теперь же скорее огненно-алое, чем кровяное, расползалось по тёмному. Это напоминало валирийскую сталь — то, как она переливалась. Самое удивительно, что цвета не смешивались, не проникали друг в друга, как это происходило в случае с ядами, а скорее просто переплетались, превращаясь в подобие узоров. Выключив горелку, Марвин смотрел, как жидкость продолжает кипеть сама по себе, и только через некоторое время добавил последний кусочек оставшейся плаценты. Он едва успел убрать руку, когда над поверхностью образовался и лопнул, зашипев и оросив горячими брызгами стенки, огромный тёмный пузырь. Такой мог с лёгкостью ошпарить пальцы. — Это было очень коварно, — обратился Марвин к бурлящей без огня жидкости, словно она была живой. Но в каком-то смысле это правда. Похоже, он прямо сейчас создал нечто особенное. Осталось только одно — его собственная кровь, как и в самый первый раз. Потому Марвин, вооружившись тем же острым лезвием, которым разделывал плаценту, сделал глубокий продольный надрез на большом пальце. Несколько капель тут же упали в субстанцию. Яростное шипение стало ответом. Марвин надавил на порез, даже не поморщившись, очередной раз проливая кровь в ёмкость. Она, казалось, почти сразу растворялась в густом и чёрном, в отличие от алых кусочков плоти. Что ж, его кровь всё-таки — не кровь дракона, поэтому её почти сразу жадно пожирали. Как и его дыхание. Марвин раскрыл рану пошире, и кровь закапала с новой силой. Рука ныла до самого локтя, но он не обращал на это никакого внимания. Чистый отрез ткани и мазь он приготовил заранее, а порез на пальце вряд ли вызовет наутро какие-то серьёзные подозрения. Он, во всяком случае, на это надеялся. В этот момент глотку снова сдавило — подкатила неожиданная тошнота. Марвин, роняя капли крови на пол, бросился к ночному горшку. И едва успел склониться над ним перед тем, как желудок судорожно сократился, исторгая из себя остатки скромного ужина. Потом снова пришла обжигающая желчь с примесью знакомой черноты. По лицу тёк пот, на глаза навернулись невольные слёзы. Руки, да и всё тело, сотрясала знакомая мелкая дрожь. Большого труда стоило чуть приподняться и плюхнуться на стул, точно куль с дерьмом. Марвин подрагивающей рукой отёр рот и подбородок, морщась от неприятного привкуса. Он надеялся, что никого не потревожил громкими звуками, когда спазмы сжимали его горло, и когда он заходился судорожным кашлем. У него больше не было того снадобья с кровью Эйемона, что готовил для него Квиберн, но оно и не требовалось. Нет смысла. С трудом повернув голову, Марвин посмотрел на куб. Пузырьки всё ещё поднимались над поверхностью варева, стенки сосуда сильно запотели, закалённое стекло источало жар, но видно было, что субстанция вполне готова. Требовались ещё сутки, чтобы слияние закончилось, а после… После он проверит, как готов ли Мездор оправдать прозвище, данное себе самому. Марвин почти сожалел. Сожалел, что не увидит окончания этой истории. Не узнает наверняка, чем всё завершилось. Скорее всего, некоторое время ему, как и другим мятущимся душам, придётся провести в той самой тюрьме. В заточении вечной смерти. Но не время этого бояться. В конце концов, там у него тоже будет достойная компания. Он подумал и о Квиберне. Что бы ни говорил Томас, Марвин знал — нет, с Квиберном было отнюдь не всё так просто и едва ли он помогал Первому Учителю лишь от того, что проникся его идеями и словами. Нет, нет и нет. Квиберн, при всём своём внешнем смирении, покорности, умении подольститься и мнимой простоте, вовсе не простой человек. Ни Томас, ни Балерион не знали его, хотя могли воображать, будто это не так. Оба они наверняка заблуждались. Марвин в это верил. Квиберн — не самоотверженный дурак или просто дурак, верящий на слово каким-то призракам. За это Марвин всегда его ценил. За это любил. За это убил другого человека. Серсее, думалось Марвину, повезло, что он оказался верен ей. Повезло, что её брат когда-то привёз Квиберна в Королевскую Гавань. Ей повезло — не ему. Он бы без неё выжил, как выживал всегда. Уж это Квиберн умел. А Серсея… кто знает, сыскался бы другой такой безумец, способный её спасти? Джейме-то рядом не оказалось. Впрочем, всё это тоже дела минувшего. Главное — Марвин сознавал, что так просто Квиберн себя сломить не позволит. Прижав здоровую руку к воспалённой коже на груди, он закрыл глаза. Проклятая магия крови всегда отнимала немало сил. Дыхание понемногу выравнивалось. Нестерпимо отелось прополоскать рот, но пока не доставало сил, чтобы подняться с места. Кажется, превращение в дряхлого старика происходило стремительнее, чем Марвин рассчитывал. Сейчас он не жалел о своём разговоре с Джоном и Герольдом, пусть то и выглядело так, словно беседа с ними обоими шла об очевидных, понятных и без слов вещах. Он хотел проверить, насколько прав сам, понять, почему же Дейенерис допускает их к себе. Ни один из них — каждый по своей причине — прежде не вызывал у него самого глубокой симпатии. Но сейчас и не до личных симпатий. Было ли дело в близости его собственной смерти, предчувствии или чём-то ещё, Марвин сознавал важность этих двоих в грядущем. Он почти видел тёмную тень, нависшую над ними. Зловещую, мрачную тень, которую предстояло уничтожить или загнать обратно — туда, откуда она и явилась. Ибо непримиримый дух, что жил в их сердцах, способен на это. Джон, был убеждён Марвин, сделает всё, чтобы справиться с возложенными на него задачами. Сделает то же и Герольд — не только из гордости и самоуверенности, в стремлении доказать Дейенерис, что годится на большее. Оба они способны сделать то, что другим кажется невозможным, невероятным, даже безумным. Джон, видел Марвин, был сломлен, но не сломан до конца. Кровь из незримой раны больше не выливалась толчками, она остановилась. Пройдёт время — и сама рана исцелится. И только здесь это может случиться. Герольд поведёт за собой людей в Вестерос — на помощь Дорну, которому предстоит держать, возможно, последний рубеж обороны. Ещё неизвестно, что там будет твориться, когда Безупречные высадятся в Солнечном Копье. Эти двое в первую очередь были необходимы сейчас самой Дейенерис. Никого нельзя терять в этой борьбе. Особенно таких людей — людей, готовых на всё, бесстрашных и не боящихся почти ничего. Тень, что лежит на них, не ослабляет их — лишь заставляет двигаться вперёд в попытке вырваться из этих тисков. И пусть боги смилостивятся над теми, кто встанет на их пути. В это, по крайней мере, хотелось верить. Марвин жалел лишь об одном — не сможет он толком попрощаться ни с Дейенерис, ни с Кинварой, ни с Сареллой. Попрощаться по-настоящему значило сказать всю правду. Ту, которую он не видел смысла таить от Герольда и Джона, ибо им самим, вполне вероятно, придётся проделать похожий путь. Разве что Кинвара… но Марвин не сыскал бы подходящих слов и для неё. Они преодолели такое, что не снилось ни одному певцу-фантазёру, сочинявшему героические баллады и бренчавшему их на своей лютне. Ха. Подумать только, как далеко они в итоге добрались, какие двери открывались перед ними. Наверное, они бы и дальше оставались добрыми друзьями, сложись всё иначе. А Марвин никого не мог назвать другом, кроме Квиберна, долгие годы. С Сареллой он и вовсе говорил в последнее время нечасто, невольно избегая её, пусть то и было недостойным поведением. Но Марвин не находил в себе сил глядеть ей в глаза, чувствовал себя трусом. Он не боялся умереть — но боялся слёз. Горечи. Малодушный поступок. Сарелла была ему почти что как дочь или внучка. Он и к Дейенерис испытывал схожие чувства. Никогда у него не было детей, и он мало кого любил, но теперь он знал, что испытывает отец, оставляя детей, пусть и способных постоять за себя, без своей защиты. Марвин протёр воспалённые глаза, проморгался и, тяжело вздохнув, всё-таки поднялся со своего места. Дышать стало чуть легче, желудок почти перестал спазматически сокращаться, слабость немного отступила. Теперь можно было заняться другими делами. В первую очередь — прополоскать рот, а потом разлить субстанцию по пробиркам. Завтра наверняка будет последний день, когда он находится здесь, в Великой Пирамиде, в Миэрине, подле тех, кто стал для него семьёй. Подле тех, ради кого он не пожалеет собственной жизни. Время — его собственное — почти подошло. И последние песчинки уже просачивались сквозь узкое горлышко песочных часов. *** Мездор, к немалому удивлению, но и радости Марвина, с первой частью задачи успешно справился. Он правильно понял, чего от него хотели и, с его слов, «трудился от рассвета до рассвета», чтобы сделать всё идеально и не доверив эту работу никому из мастеров, работающих здесь. Марвин внимательно осмотрел камень, продолжая слушать похвальбы Мездора, и кивнул с серьёзным видом. Отверстие было небольшим, но расширялось в середине — достаточно, чтобы туда можно было вместить немного густой жидкости. Но предстояло самое сложное — к проверке этого предположения на практике. Если всё верно, оставшаяся часть камня будет запаяна благодаря свойствам самой субстанции. Увидев в руках Марвина пробирку, наполненную густой и тёмной жидкостью с поблёскивающими алым прожилками, Мездор едва не отшатнулся — похоже, его это зрелище впечатлило. — Для этого ты покупал те травы и яд? — почти с суеверным ужасом спросил ювелир. — Помилуй меня боги. Что это такое? — Как я и говорил, важно другое, — рассудил Марвин, — поместить это в камень и не пролить. — Смесь определённо необычная, — словно не услышав его, Мездор продолжал присматриваться к пробирке. — Наверное, уйму бы денег стоила, попытайся ты её продать каким-нибудь колдунам или магам. Сдаётся мне, такие вещицы, — тут он с хитринкой поглядел на Марвина, — делают где-нибудь в Асшае-у-Тени. Попахивает здесь чёрной магией, нутром чую. — Это из твоего нужника несёт, хватит языком чесать, — грубовато оборвал Марвин его разглагольствования, хмурясь. — Я сюда не за этим пришёл. Сейчас проверим, что из этого получится. Первым делом, конечно, Марвин, надев на руки стёганые перчатки, почти по капле залил субстанцию в полость камня. И совсем не удивился, когда она заполнила не только свободное пространство, но и начала просачиваться сквозь саму толщу камня, расползаться по нему, хотя это казалось невозможным с точки зрения всех земных законов. В цирконе не было никаких иных полостей и трещин. Однако Мездор, разумеется, был прав, упоминая магию. Тайные науки не обязаны подчиняться никому, хоть бы даже и законам. И тайными их назвали от того, что люди не в силах познать их до конца. Может, то и к лучшему. Валирия, которая к этому стремилась, закончила весьма скверно. Мездор, наблюдая за этим удивительным явлением, тихо ахнул и едва не выронил оставшуюся часть камня, которой надлежало выполнить роль пробки. Марвину не слишком понравилось, как загорелись его глаза. Ещё бы. Это уже не циркон — это почти бесценный камень, дороже любого алмаза. Скорее всего, сейчас в мире таких существовало только два. Один — на севере Эссоса, и другой — в руках у Марвина. И последний был ещё более мощным артефактом. Смертельно опасным, по правде сказать. Однако Мездор, конечно, не знал, для чего он предназначен, на что способен и как его надлежит использовать, поэтому Марвин почти прорычал, суровея ещё больше: — Даже не думай. Это не побрякушка для твоей лавки и не предмет торгов. Камень столь же бесценен, сколь и опасен. Его нельзя продать и нельзя давать в руки несведущим. В лучшем случае он лишит тебя разума, а в худшем… — Марвин замолчал, сведя брови к переносице. Мездор намёк уловил, хотя, как видно, не до конца утратил надежду. Страшные истории его не пугали — скорее, он не хотел гневить самого Марвина. И даже не из страха перед ним самим. Он помнил, что Марвин — слуга королевы Дейенерис, а уж её он точно злить не желал, чиня ему препятствия. Хорошо ещё, что он не знает об истинной подоплёке происходящего. Марвину же хотелось поскорее закончить с этим делом, покинуть эту проклятую лавку, этого довольно скользкого типа и вернуться к своим делам, надеясь, что Мездор не сотворит какую-нибудь глупость. Поздно теперь отступать — придётся идти до конца. Пока они разговаривали, субстанция окончательно заполнила камень, окрасив его в тот самый глубокий чёрный цвет, который, как узоры, пересекали извилистые алые линии. Они медленно, равномерно пульсировали, будто оживая. Марвин понимал Мездора — красивая вещь, даже очень. Если не знать, что она собой представляет, можно возжелать её с лёгкостью. Пожалуй, он бы и сам захотел ею владеть, увидь в какой-нибудь лавке и не понимая толком, что это такое. Мездор протянул Марвину аккуратно извлечённую часть камня. Он оставил лишь верхний край спила, который мог закрыть отверстие наподобие крышки. — Посмотрим, — Марвин задержал дыхание, держа вырезанный осколок двумя пальцами. Если это коснётся его кожи, мало не покажется. Но с одной руки перчатки пришлось снять, чтобы чувствовать всё, каждое движение. Марвин остановился, не видя Мездора, который и сам напряжённо сопел, наблюдая за происходящим. Тёмные глаза расширились. — Так, так, — одними губами выдохнул Марвин. Срез коснулся краёв, и он снова замер, чувствуя, как над верхней губой выступили капли пота. Субстанция внутри коротко вспыхнула, вырвав из горла Мездора восхищённый возглас, но тут же угасла. Внутри неё при этом среди тёмного марева продолжали ползать алые узоры, напоминая теперь крохотных, юрких змей. Марвин ощутил, как раскалился камень, едва не обжигая вторую руку сквозь плотную ткань. Но он видел, что на месте среза появились маленькие пузыри, Верхняя часть теперь выглядела припаянной, а шов получился практически ровным. Если его как следует затереть, то он и вовсе станет незаметен, как это получилось с первым камнем. Но какой-то особой эстетики и не требовалась — Марвин оказался вполне доволен результатом, несмотря на грубоватость работы Мездора. Пока камень остывал, осторожно уложенный на всё те же стёганые перчатки, ювелир снова попытался заговорить о его продаже. — Нет, — отрезал Марвин. — Я не изменю своего мнения. — У тебя ещё осталась та удивительная субстанция. Я видел, что в пробирке ещё что-то было. «Да, и ещё несколько лежит у меня в сундуке на всякий случай, но тебе об этом знать совсем не обязательно». — И ты её не получишь. Ни за какие деньги. Я заплачу тебе за работу, как и обещал, но не этим, — Марвин оставался непреклонен. Мездор так пристально смотрел ему в лицо, что это разозлило ещё больше. — Довольно пялиться. Никак решил у меня в носу волосы пересчитать? Мездор нахмурился, а после разочаровано вздохнул. Махнул рукой. — Ничего-то ты не смыслишь в торговле. Я, конечно, и сам не понимаю всего этого колдовства, но прекрасно сознаю, что вещица могла бы заинтересовать кого-нибудь. Выглядит очень уж любопытно. На этот раз Марвин поглядел наго исподлобья так, что Мездор едва не попятился. — Ну, хватит на меня смотреть так, будто сейчас укусишь, — проворчал он. — Будь ты проклят, как хочешь. Что до денег, я ничего не возьму со своего друга и друга королевы. Хотя ты всё-таки подумай ещё раз, покупателей мы мигом отыщем. Марвин вспомнил о Лео Тирелле. Лео Ленивце, будь он неладен. Он называл Марвина Мастифом, считая, что архимейстер тайных наук походил на старого злобного пса, это всем было прекрасно известно. Самому Марвину — тоже, но он не обижался и не злился. Пожалуй, это даже честнее. Честнее, чем прозвище Маг, полученное от архимейстера Ваэллина. Марвин был верным, пусть и злобным псом, знающим, что такое настоящая служба и готовым отдать жизнь ради тех, кому служил, если потребуется. Большинство мейстеров были серыми овцами, а он — псом, которых мог их стеречь, а мог и задрать. Или, как теперь, попытаться спасти, пусть они и не скажут ему за это спасибо. Всё лучше, чем раздувать щёки от важности, оставаясь при этом слепцом. — Благодарю покорнейшее. Задерживаться больше не имело смысла — Марвин хотел убраться отсюда поскорее. Он опасался, как бы Мездор не устроил чего. Конечно, Дейенерис он гневить не хотел, но ведь мог и призадуматься, от чего к нему приходят тайно, и знает ли вообще королева Дейенерис, куда ходил её слуга. Не хватало ещё нарваться тут на неприятности. А взгляд Мездора Марвину совершенно не понравился. Ему и прежде доводилось иметь дело со всякими сомнительными личностями — и в Вестеросе, и за его пределами во время своих путешествий. Так что следовало соблюдать определённую осторожность. Одной рукой он тебе руку жмёт, а в другой сжимает нож. Марвин смекнул, что не стоит больше заигрывать с судьбой: смерти он не боялся, но и глупо погибать не планировал. По счастью, неподалёку от лавки находился один из публичных домов, возле которого всегда сидели полуголые девицы, и не только — их поклонники, особенно ближе к вечеру, слетались на удушливый аромат женских духов. Марвин почти сразу же затесался среди небольшой компании мужчин, спрятавшись за их спинами. Нет, он не ощущал ни преследования, ни погони, а уж в таких вещах он поднаторел. Но лучше не терять бдительности. В большом доме, выложеном из жёлтого и зелёного камня, находилась публичная баня — каждый желающий мог посетить её за небольшую плату, и здесь тоже всегда толкался какой-то народ. Марвин с удивлением заметил рядом даже парочку дотракийцев, которые не имели подобных обычаев, но, похоже, им нравилось. Они громко смеялись какой-то шутке, звеня колокольчиками в косах. Нахлобучив капюшон почти до самого носа, он наконец вышел на широкую, мощёную ровными плитами дорогу, ведущую к самой Великой Пирамиде. Пока Марвин поднимался к себе, потускневшее за последнее время солнце уже коснулось горизонта, заливая и небо, и город, и восточные холмы огненно-красным светом. И Залив Драконов, и Скахазадхан пылали в его лучах, становясь похожими на расплавленную медь. Следующее утро наверняка окажется ветреным. Утро, когда самого Марвина уже не будет в Миэрине. *** Он внимательно разглядывал камень в пламени свечей. Все вещи были осторожно сложены в небольшой сундук, стоящий под столом: алхимические принадлежности, остатки трав, уже готовых настоев и зелий, примочки, отрезы тканей, иглы, шёлковые нити и прочие, необходимые мейстеру мелочи. Возможно, Сарелле они ещё пригодятся, если она планирует продолжить своё обучение и действительно захочет заняться всем этим. А нет, так вольная ей воля. В любом случае, ничего из этого Марвин не намеревался брать с собой, кроме разве что остатков кислолиста, склянку макового молока и яд — сладкий сон — на всякий случай. Никогда не знаешь, когда он тебе понадобится. Конечно, в пути пригодится немного воды и пищи. Об этом Марвин тоже позаботился, уложив всё в удобную котомку, которую прятал под своим узким ложем. На кухне ему не задавали никаких вопросов, хотя наверняка королева расспросит всех, когда он исчезнет. Возможно, и до Мездора дело дойдёт. Но тогда Марвин будет уже далеко, сокрытый в тенях, и пусть болтают, что захотят. Оставленные вещи он подписал и сложил на удивление аккуратно, пусть аккуратистом никогда не был и хорошо ориентировался в том лёгком беспорядке, который порой царил в его сундуке. Конечно, недопустимо для мейстера, а тем более — архимейстера, но когда Марвина волновали условности и допустимые нормы? Он презирал и обеты, и законы, как любую бесполезную трескотню безо всякого смысла. Вопреки всему, он надеялся, что осталось чуть больше времени — и что он сможет находиться рядом, когда Дейенерис станет держать речь перед городом в Большой Яме Дознака. Надеялся, даже понимая, чувствуя, что вряд ли это возможно, ведь и Дрогон по-прежнему не вернулся. Нутро невольно напрягалось, натягивалось, как струна, чувствуя чужое прикосновение. Поэтому Марвин нисколько не удивился, когда, ведомый странным ощущением, приотворил дверь своей скромной обители и заметил движение впереди. Чёрную тень. В покоях королевы Дейенерис и её дочери. Сердце похолодело на мгновение, стиснутое ледяной рукой, и нисколько не стало легче, когда Марвин узнал незваного ночного гостя. Тот, как всегда, явился совершенно бесшумно. У Марвина же перехватило дыхание: тень склонилась над мирно спящей королевой. Чужая рука осторожно коснулась мягкой пряди волос, упавшей на лицо. Кажется, Дейенерис улыбнулась чему-то сквозь сон, но глаз не разомкнула. Марвин не двигался и почти не дышал, чувствуя, как внутри него отчего-то ворочается страх. Наверное, потому что сознавал: королевы касается мертвец. Призрак. Негоже, что смерть сейчас находится так близко. Томас же, словно не замечая замершего в проходе, точно статуя, Марвина, повернулся к колыбели, в которой так же мирно, как и мать, спала Рейенис. Принцесса заворочалась было, но стоило Томасу коснуться её лба, она тут же утихла, расслабилась. Дракон, дремавший в ногах девочки, вскинул голову, внимательно и насторожено разглядывая незнакомца, но при том не издавал ни единого звука. Кажется, он и вовсе только сейчас осознал, что в покоях находятся посторонние. — Они обе очень красивые, — раздался в полумраке едва различимый шёпот. — И сильные. — Не… не трогай, — хрипло попросил Марвин, наконец, совладав с собой. — Я не причиню им зла. Разве ты ещё не понял? Для меня они тоже — всё, что осталось, — Томас произнёс это не зло, скорее как-то горько. Печально. В его голосе слышалась грустная улыбка и невыразимая словами, болезненная нежность. — Я хочу, чтобы они спали и снились им добрые сны. Чтобы в этих снах драконы несли их навстречу чистому, солнцу и ветру. К тому же всем надлежит хорошенько выспаться. Valar edrussis, — переиначил он расхожее валирийское выражение, тихо засмеявшись. Марвин не нашёлся, что сказать, да и говорить не хотел, не желая разбудить королеву и её дочь. Тем более, он уже знал, что Томас говорит правду. Будто в ответ на эти слова, красный дракон, хлопнув крыльями, неожиданно взлетел на чужое плечо и деловито обвил хвостом предплечье. Никто так и не проснулся, а Томас протянул руку, погладив его между маленькими рожками. — Вот видишь, Марвин, драконы куда мудрее людей, — тем же серебристым полушёпотом проговорил Томас, и в голосе его слышалась улыбка. На это Марвину тоже сказать оказалось нечего — он так и стоял, как истукан, на пороге, не решаясь ни удалиться, ни сделать шаг вперёд. Вообще не понимал, как сейчас себя вести, наблюдая за происходящим. Томас же, по-видимому, цели имел вполне конкретные. С драконом на плече он приблизился к рогу, что лежал в распахнутом сундуке, к короне Эйегона, что поблёскивала рядом с ним. И драконьим яйцам, что сейчас лежали на небольшой жаровне, недавно принесённой сюда и поставленной поближе к прочим ценным вещам. Он коснулся сначала золотого, потом — серебряного. Обратился к ним снова на валирийском. — Daor, vedrugon bosa kosto daor. Марвин не увидел, но почувствовал, как покои наполнились чем-то странным, непривычным. Воздух на мгновение задрожал, точно марево, там, где Томас касался драконьих яиц. На мгновение запахло дымом, к которому примешивался хорошо знакомый сладковатый запах, отдающий металлом. Угли на жаровне весело затрещали. Дракон на плече Томаса взмахнул крыльями и издал короткий звук. Никто не проснулся: ни королева, ни принцесса. — Они скоро пробудятся, — всё тем же тихим, но уже совсем не печальным голосом провозгласил Томас, имея в виду явно не их двоих, — совсем скоро. Их сердца бьются, и скорлупа источилась. Я вижу — они там. Беспокойно ворочаются, словно дитя в материнской утробе, готовое явиться на свет. Наконец, он отнял руки и странное ощущение, и сопровождающий его запах почти сразу исчезли. Марвин шумно выдохнул, понимая, что очередной раз затаил дыхание. Отмер, находя в себе силы пошевелиться. Красный дракон слетел со своего насеста и присел на край раскалённой жаровни, будто желал посмотреть на своих ещё не рождённых братьев поближе. Томас решительно направился к Марвину, проходя через отбрасываемый шторами полумрак и оказываясь в луче лунного света. Марвин с самого начала подметил, что нечто изменилось — очередной раз — в его привычном облике, но теперь стало очевидно, что именно. — О боги, — невольно выдохнул он, пусть в силу этих жестоких ублюдков не слишком-то верил. Лунный свет посеребрил прежде золотые Ланнистерские волосы, некогда коса его была короткой, теперь — длинной и толстой. Она оказалась перекинута через плечо, будто Томас не стриг её несколько лет. Глаза — один зелёный, другой синеватый, — сделались тёмно-фиолетовыми. Марвин уже видел его таким — но только во сне, хотя и там он смотрелся как-то иначе, по-другому. Волосы точно были короче. Теперь же от черт Томмена Ланнистера не осталось и следа. Лицо, как и во снах, выглядело совсем юным. Перед Марвином стоял, конечно, не ребёнок, но ещё и не взрослый мужчина. Пожалуй, он был младше Дейенерис. Заметив его взгляд и наверняка уловив отголоски мыслей, Томас слегка поморщился. Тоже уже как-то совсем по-другому. Единственное, что осталось неизменным — он не отбрасывал тени, ибо сам был ею. — Через три луны мне должно было сравняться восемнадцать, — с этими словами он бесшумно проскользил мимо Марвина и направился в его комнату, где ждал своего часа, лёжа на столе, тот самый камень. Марвин хотел что-то сказать в ответ, но не смог: у него поперёк горла встал ком. — Но это не делает меня мальчишкой. Даже по нынешним временам я считаюсь взрослым, а тогда — и подавно. Он заговорил совсем как юноша, раздражённый и оскорблённый тем, что кто-то принял его за ребёнка. Это заставило Марвина натянуто улыбнуться. Что ж, пускай так. Он не станет спорить. В конце концов, он не раз замечал в самом поведении Томаса нечто, свойственное совсем молодым людям, не до конца расставшимся с детством. Жутко это было: мальчик, который существовал несколько тысяч лет. Ребёнок с глазами старика. — Он готов, — тем временем Томас подхватил со стола камень — тёплый, налитый красным и чёрным, взвесил его в руке, сжал в ладони, — и он прекрасен. Великолепен, — ещё раз похвалил он, разглядывая новый амулет при свете свечей. На красивом лице появилась восхищённая улыбка. — Это то, что нам нужно. Честно говоря, я не ожидал, что получится настолько хорошо. Марвин едва ли не впервые испытал гордость от чужой похвалы, хотя он вообще не любил, когда его хвалили, ибо обычно не знал, как реагировать, и чувствовал себя крайне неловко. — Скоро, — прокашлявшись, заметил он не в тему, — королева будет говорить с горожанами в Великой Яме Дознака… Томас, сразу же понял, о чём его хотели попросить, и медленно покачал головой. — Мне жаль, — с искренним сожалением произнёс он. — Но ты не можешь остаться даже на один день. Нам нужно действовать как можно скорее, если мы планируем закрыть материнские врата . Квиберн… он уже получил то, что ему пригодится. Значит, надо спешить. — Я догадывался, что ты это скажешь, — признался Марвин, хоть и испытал некоторую досаду. — Но хотя бы попытался. — Не считай меня бездушным, — почти извиняющимся тоном произнёс Томас. — И я бы не возражал, не будь так важно как можно скорее приступить к делу. Поверь, я бы и вовсе не просил тебя пойти со мной… — Я понимаю, — оборвал Марвин, не желая выслушивать его оправдания. — Прекрасно понимаю. Тогда можем мы зайти ещё в одно место? — попросил он. — Сарелла Сэнд, — догадался Томас, улыбаясь уголками губ. — Нет, я не читал твои мысли, просто это очевидно, — добавил он, увидев на лице Марвина смешанное с раздражением недовольство. — Она наверняка спит, — справившись с собой, сказал он, — но я хотел бы увидеть её… увидеть напоследок. И оставить кое-что, — Марвин показал небольшое письмо, написанное накануне. Мало что объясняющее, но крайне необходимое, как ему казалось. Оставалось надеяться, что Сарелла не станет проклинать Марвина и поймёт его поступок. Что и в итоге, и она, и невыносимый Лео Тирелл, который тоже отчасти являлся заложником ситуации, спасутся. — Хорошо. Только быстро. И лучше бы нам не привлекать ничьего внимания. Дай мне руку, — Томас протянул вперёд свою собственную ладонь, лишённую, как и прежде, всяких линий. Кошмарное зрелище, даже если забыть про толстые шрамы вокруг изящных запястий. Когда-то его лишили обеих рук, Марвин помнил это, и взамен дали другие. Его учитель сделал это с ним. — Я покажу тебе… кое-что. Покажу, почему быть призраком — не так уж и плохо. Марвин с недоумением уставился на него. — Разве это возможно? Я же… я же сам ещё жив. — Мир вокруг меняется, разрывы ширятся, разрастаются, ткань бытия стала непрочной, — мягко проговорил, едва ли не пропел Томас. — Это прямое следствие происходящего вокруг. Ты же заметил, — он указал на себя самого, — что даже мой облик изменился, ибо незримое всё чаще становится зримым. Но есть и преимущества — я смогу не только провести тебя по безопасной линии, но и показать кое-что другое. Так ты идёшь? В противном случае письмо тебе лучше оставить здесь. Они ведь всё равно станут тебя искать. «Да, станут» — не без сожаления подумал Марвин. Наверняка станут. Он бежит отсюда, точно вор, будучи не вправе рассказать всей правды. Королева Дейенерис воспримет это как предательство её доверия, и будет права. Старый дурак, что же ты творишь? Прежний Марвин Маг, которому всегда было плевать на мнение остальных, презрительно скривился, но тот, который успел вспомнить, что значит привязанность, испытывал странную горечь. Поколебавшись мгновение, Марвин ухватился за протянутую ему гладкую ладонь. Воздух вокруг почти сразу изменился: сначала стал таким плотным, густым и горячим, что в пору было задохнуться, потом вдруг сделался невыносимо холодным. Марвину казалось, будто он с головой погрузился в толщу воды, а вокруг, куда ни глянь — слепящая темнота, но живая, движущаяся. Он невольно зажмурился, чувствуя в этой тьме раскалённое прикосновение к собственной руке. Единственное, что удерживало его. Помогало устоять на ногах. Да, именно на ногах, потому что он шёл. Короткая тропа закончилась неожиданно, едва не заставив рухнуть на куда более знакомую, твёрдую поверхность. — Ну всё, всё, — услышал он успокаивающий голос Томаса. Открыв глаза, Марвин, хватая ртом воздух, осознал, что стоит посреди комнаты Сареллы, а случившееся только что наверняка длилось не дольше пары мгновений. Но и того хватило. Его пошатывало, как во время качки на корабле, и Томасу пришлось придержать его под локоть. — Я и забыл, что это бывает неприятно, — улыбка сделалась почти виноватой, но было в ней что-то озорное. Марвин осмотрелся ошалелым взглядом, чувствуя лёгкую дурноту. Они стояли посреди небольшой комнаты, в центре которой находился низкий диван, пара широких кресел и стол. Из высокого арочного окна лился лунный свет. Спальня, сообразил Марвин, была по соседству. Не стоило терять времени — Сарелла тоже имела обыкновение чутко спать. Стараясь ступать бесшумно и всматриваясь в полумрак, Марвин заглянул за чуть приоткрытую дверь. Сарелла действительно спала, раскинувшись на кровати и прикрывшись лёгким одеялом. Тени лежали на её и без того тёмном лице. Но она не выглядела умиротворённой, скорее напряжённой. Наверняка сквозь сон ощутила чужое присутствие. А ещё под одеялом она оказалась абсолютно голой — то стало очевидно, когда край одеяла сполз с её груди, обнажая угольно-чёрные соски. Дорнийка, что с неё взять. Кровь Оберина Мартелла. Песчаная Змейка. Марвин испытывал странную, щемящую тоску, которую обычно не испытывает мужчина, глядя на красивую женскую грудь. Но физическое влечение он и прежде не особенно испытывал, сейчас — так и подавно. Особенно к Сарелле. Письмо он оставил на низком прикроватном столике и криво улыбнулся, разглядывая лицо Сареллы, её непокорные чёрные завитушки, растрепавшиеся во сне, пухлые, чуть открытые губы. Марвин хотел запомнить её черты, хотя на кой ему это. — Прощай, Сфинкс, — пробормотал он, вздохнув. — Прощай. Пусть твои загадки по-прежнему ставят людей в тупик. Марвин обернулся к Томасу. Тот молча кивнул, сохраняя серьёзное выражение лица. Когда они вернулись в покои Марвина, того снова передёрнуло. До чего же всё-таки омерзительное ощущение, будто его буквально наизнанку выворачивало. Он ухватился за край стола, переводя дух и собираясь с мыслями. — А как же королева и принцесса? — напомнил Томас, когда Марвин достал из-под кровати свою дорожную сумку и перекинул её через плечо. Камень Томас спрятал у себя, как и те несколько пробирок с субстанцией. Её нельзя было оставлять здесь, слишком опасно. — С ними ты разве не хочешь попрощаться? — Не нужно этого, — проворчал Марвин, стараясь и вовсе не глядеть на Томаса. — Я уже увидел их напоследок. Они и без того проживут прекрасно. Он не желал показаться сентиментальным стариком, каковым вообще-то прежде никогда не был. А если бы Томас посмел намекнуть на нечто подобное… видят боги, Марвин бы изыскал способ вышибить его призрачные зубы. Но Томас не стал — напротив, понимающе улыбнулся уголками губ. Грустно, как всегда. — Есть у нас какой-то план? — прервал повисшее тягостное молчание Марвин, оттягивая момент, когда снова придётся погрузиться в липкий, тягучий сумрак, ступить на подрагивающую призрачную тропу, ощутить движение ткани бытия вокруг своего смертного тела. — Более или менее, — по выражению лица Томаса стало очевидно, что большей частью придётся импровизировать. Впрочем, не в первый раз. — Есть несколько способов… Вообще-то главное — это добраться до материнских врат. Когда они закроются, то и учитель… и все мы не сможем продолжать существовать. Марвин внимательно смотрел на него. — Я ведь точно такой же, ты давно это знаешь, — Томас развёл руками, как бы говоря, что ничего не поделать, — но такой исход меня вполне устроит. Более того — я его жажду. Мы станем свободны. На какое-то время сможем скрыться от их взглядов. — Крепко мне это не нравится, — признался Марвин. — Меня бы устроило «навсегда». — Эту часть придётся воплощать тем, кто останется после нас, — Томас передёрнул плечами. — Закрытие тех врат отрежет злобных сыновей от силы Матери, им неоткуда станет черпать её и открывать новые и новые проходы. Это уже неплохо, не находишь? — А… ты говорил, — растерялся Марвин, по-прежнему испытывая сомнения, — что есть и другие способы. — Возможно, они пригодятся. Даже скорее всего — так просто к главным вратам нас не подпустят. Чертоги Матери хорошо охраняются. И Балерион уже знает, что я задумал, так что будет поджидать нас там вместе с твоим старым другом. Но мы сделаем кое-что ещё… Мы разбудим королей, которые спят в Долине. Один из них обещал дать мне меч, — он сжал правую руку в кулак. — И я постараюсь задержать их. — Звучит не слишком хорошо, — со всё тем же сомнением протянул Марвин. — В этом мире и без того уже пробудилось сверх меры всякой дряни. — Не торопись с выводами, потому что ещё не знаешь подробностей. Я расскажу тебе в дороге. У нас будет несколько остановок на переходах, и путь не близкий, если мы хотим пройти безопасной тропой, — поторопил его Томас, явно не желая прямо сейчас, в этой комнате, вдаваться в детали. — Одна из линий поблизости. Я провожу тебя. Марвин обречённо вздохнул — несмотря на то, как тяжело в последнее время ему давались ступени пирамиды, он бы предпочёл пройти до этой самой линии на своих двоих, но понимал, что очередной раз придётся использовать метод Томаса. Шагнуть между пластами бытия, в темноту. — Ничего, со временем привыкаешь, — приободрил Томас, глядя на кислое выражение лица Марвина. — Не приведи меня боги прожить столько времени, — проворчал тот в ответ, с обречённостью цепляясь за его руку.