Время будить королей

Джон дёрнулся и резко, рывком сел, выдохнул и тут же осознал — он где-то в другом месте. И рядом с ним кто-то есть. Кто-то живой. Человек. Понимание этого заставило привстать и завертеть головой. — Успокойся. Всё в порядке, — голос был смутно знакомым и принадлежал немолодому человеку, пусть и без присущей старикам надломленности. В нём даже прозвучало нечто, похожее на заботу. Джон в неверии уставился на того, кто присел над ним. — Кви… мейстер Квиберн? — голос подвёл, охрип. Джон прокашлялся, решительно не понимая, что происходит. С ума он сошёл, что ли? В горле его витал неприятный горький привкус. Квиберн лишь улыбнулся — почти сочувственно. В руке его виднелась пустая колба, однако то было последнее, что волновало Джона. Квиберн же — настоящий или лишь плод воображения — словно прочитал его мысли. — Ты должен был это выпить, чтобы очнуться здесь. Чёрные цветы смерти, вкус вечности. Объяснение это, впрочем, сейчас показалось не более, чем бессмысленным набором слов. Всё ещё не решаясь подняться, не понимая, чего ожидать, Джон растерянно огляделся, и только тогда взгляд его наткнулся на ещё одного человека, который до этого не издавал ни звука. Его худая фигура маячила поодаль от Квиберна, точно он не желал пока вмешиваться и приближаться. Длинные волосы старика падали на лицо, покрытое тёмными потёками засохшей крови. Глаза закрывала грязная, замызганная повязка, и Джон не сомневался — под ней ничего нет. Нет глаз. Его невольно передёрнуло от этой жуткой мысли. — Не бойся. Самое страшное, что могло со мной произойти, произошло давно, — неожиданно заговорил старик. Голос его, сильный, твёрдый, резко контрастировал с внешностью. Джон глядел на него, не решаясь заговорить. — Ты знаешь, что случилось? Квиберн, наконец, оглянулся на него, как будто задавая безмолвный вопрос. Его спутник неопределённо качнул головой и, как показалось Джону, хмыкнул. — Что происходит? — это был единственный вопрос, который его мучал. Он прекрасно помнил произошедшее до настоящего момента. По всему выходило, он погиб, и всё же… — Долго рассказывать, — Квиберн поднялся. Только сейчас Джон заметил, что при нём был чемоданчик, словно здесь было кого лечить. Мысль эта едва не заставила нервно рассмеяться. — Он проводит тебя, — Квиберн кивнул в сторону худого старика. — Я нужен был здесь для того, чтобы ты смог очнуться и не провалиться ещё глубже, откуда уже точно не будет выхода. Джон вскинул брови. — Мне нельзя здесь надолго оставаться, иначе отыщут… По крайней мере, сейчас, — пояснил он, заметив недоумение Джона. Понятнее от этого, впрочем, не стало. — Я выбрал остаться, а это значит, что они всё ещё ищут меня. Я нужен им. Но этого они не получат. — Ты ведь умер, — полуутвердительно произнёс Джон, наконец, вставая на ноги. Слабости он не испытывал, как ни странно, попеременно оглядывая двух странных людей. Вкус во рту уже почти не беспокоил его. — Всё относительно, — хмыкнул Квиберн. — Я выиграл немного времени, у меня есть несколько незаконченных дел. В конце концов, если всё задуманное получится, должен же кто-то об этом рассказать. Другой старик странно улыбнулся и неопределённо махнул рукой. Казалось, ему не вполне нравилось общество Квиберна, однако он терпел его ввиду необходимости. — Надо идти. Нельзя долго находиться в одном месте. Они уже наверняка почуяли нас всех. Квиберн согласно кивнул и, не прощаясь, отошёл в сторону, скрываясь в сумраке одного из углов, словно его здесь не было вовсе. Несколько раз моргнув, Джон снова в недоумении поглядел на единственного оставшегося здесь человека. Тот, несмотря на повязку, взгляд этот ощутил. Видимо, глаза ему были совсем без надобности, чтобы видеть. — Что это было? Почему он здесь? — Он же ответил, — старик чуть склонил голову на бок. — Он считает, что нужен здесь, и это так. Он помог тебе. Этот человек решил задержаться по своей воле, пусть я и не питаю добрых чувств к тем, кто беспокоит мертвецов… — старик замолк, как будто призадумавшись о чём-то. — Не думай о нём. Пока что. Лучше скажи, знаешь ли ты сам, что делаешь здесь. Это сейчас куда важнее. Джон выдохнул. Шумно, долго. — Да… знаю, — хрипло ответил он. — Они убили меня, — горше было сознавать не это даже, а что его смерть могла положить конец всему. На изрезанном глубокими морщинами лице старика появилась почти весёлая усмешка. — Не совсем. Они лишь пытаются тебя убить, но ты ещё не умер, и время в этом месте очень изменчиво, как и всё, что ты видишь. Ты не зря попал сюда. Ведь ты сделал то, о чём тебя просили. И у нас есть небольшой шанс. Квиберн дал тебе то, что поможет тебе задержаться в этом месте. Джон нахмурился, не понимая, о чём идёт речь. Боги, он до сих пор не сознавал, где находится. Разве что только заметил окружавшие его стены какого-то огромного, припорошенного пылью зала, на полу которого он и очнулся. Его окружали высокие пилонады, заполненные текучим и изменчивым сумраком. Здесь было как будто прохладно, однако одежды на старике почти не было, если не считать таковой больше похожей на ветошь тряпки, повязанной на бёдрах и свисавшей почти до колен. — Это Ур. Город, где ты уже бывал, — бросил старик. — Ур — это… это название? — не понял Джон. Всё никак не покидало почти пугающее ощущение, что старый человек этот, тем не менее, прекрасно всё видит. — Скорее, это его назначение, — старик неопределённо повёл головой. — Почти все мёртвые некогда приходили сюда. Я не о нём, — неопределённо мотнул головой старик, явно имея в виду Квиберна, — это другое дело. Я о настоящих мёртвых. — Ты же сказал, что меня ещё не убили? — вопреки всему, губы Джона искривились в невесёлой улыбке. — И именно поэтому у тебя остаётся шанс выбраться отсюда. Меня зовут Ариммоир, — представился он, — много лет назад, в Век Крови, я служил в храме Великого Пастыря в Лхазаре, и вот теперь я здесь. Но служу не им, как бы они того не хотели. — Так ты мертвец? — не удержался от глупого вопроса Джон, и старик коротко, сипло рассмеялся. Ведь даже если бы не эти странные обстоятельства, с тех пор прошла не одна сотня лет, этот человек мёртв так или иначе. — Так должно было случиться. Я должен был отдать свою жизнь. Идём, я расскажу… и покажу тебе кое-что. Не отставай, потому что они могут появиться в любой момент, ибо сильны, как никогда прежде, — напутствовал старик и на удивление бодрым шагом зашагал к одной из дверей, располагавшихся по кругу громадного зала и прятавшихся в тени пилонады. Кажется, он прекрасно знал, куда идти. Джон не колебался — просто чувствовал, что старику этому можно верить. Было в нём нечто такое, и даже запах от него шёл непривычный. Явно не свойственный этому месту — степная трава, нагретая солнцем земля, сухой ветер и пыль. Приятный, терпкий аромат. От него где-то за сердцем — тем, что от него осталось, — разливалось тепло. Джон даже улыбнулся. Пока они шагали к двери по пыльному залу, Джон попытался всё-таки понять, где очутился. Однако ни каменные колонны, в четырёх местах подпиравшие недосягаемые потолки, ни высокий купол, утопающий в полумраке, не были ему знакомы. Абсолютно пустое помещение, в котором не слышно даже эха шагов. Вскоре Ариммоир уверенно распахнул одну из тяжёлых, обитых железном дверей, чьи петли тоскливо и протяжно взвыли, как будто протестуя. К своему удивлению, Джон увидел по ту сторону мрачный, серый город. В тот миг его покинули даже мысли о Квиберне, столь неожиданно появившемся — и так же исчезнувшем. О Квиберне, о котором Ариммоир, похоже, не желал говорить. Глядя же на город, Джон сразу понял, что тот заброшен и безлюден, и вовсе не от того, что ветер гонял по улице какой-то мелкий сор и не из-за витающего в воздухе запаха гари, нет, чувство это тоже рождалось где-то внутри. Здесь нет живых. Даже мёртвых нет. Холодные, пустующие улицы напоминали обескровленные, иссохшие вены. Никаких звуков, кроме скорбного стона ветра где-то над крышами и гулкого шелеста реки невдалеке. Ариммоир, ничего так и не сказав, шагнул вперёд, подождал, пока Джон последует за ним, после чего тут же с силой захлопнул дверь. Джон невольно обернулся — но позади виднелась теперь только голая, обшарпанная стена, покрытая жирными чёрными следами от копоти. Вскинул голову, заметив, что стоят они теперь у старого, покосившегося двухэтажного дома, в котором уж никак не мог уместиться тот громадный зал. Его выгоревшие, лишённые створок окна, слепо пялились в пустоту. Но Джон не удивился. Чему тут удивляться? Слишком много странных вещей он повидал. К тому же, чувствовалось — всё это в самом деле выглядело смутно, до дрожи знакомым. Точно увиденным в полусне или же в какой-то иной жизни. — Не отставай. Следуй за мной. И не слушай голосов или шёпота, если вдруг те появятся, не оборачивайся и не откликайся, — строго напутствовал Ариммоир, шагая по узкому проулку. — Ты должен увидеть. Я покажу. Джону не хотелось спорить. Всё-таки старик не совсем слеп. Ариммоир то и дело останавливался, и, как показалось, принюхивался к чему-то. Джон же толком ничего не чуял, кроме едва уловимой нотки тлена и гари. Смотреть по сторонам не хотелось вовсе — от этой унылой серости рябило в глазах, дома и улицы выглядели неотличимыми друг от друга. С одинаково скорбным видом взирали на Джона и утлые лачуги бедняков, и некогда величественные замки. Обездоленные, покинутые, смертельно измученные своим безысходным одиночеством. Обглоданные пустотой, что раскинулась вокруг, сыто урча. Кое-где попадалось нечто, похожее на человеческие кости, припорошенные не то пылью, не то остывшим пеплом, но Джон старался не приглядываться. Порой складывалось впечатление, что среди унылых зданий действительно есть хорошо знакомые Джону места — вон та постройка отдалённо напоминала Первую Твердыню Винтерфелла, недалеко от которой находился спуск в крипту, а низкая, грязная мазанка на некотором отдалении походила на Замок Крастера, где погиб Джиор Мормонт. В бессильной злобе на Джона щерилось обломками камней Драконье Логово, и пристально вглядывался в глубины души полуразрушенный Красный Замок. С замиранием сердца заприметил Джон и некогда грозные очертания Твердыни Ночи, о которой ходило столько пугающих историй в Ночном Дозоре. Странно. Как будто это место нелепо, искажённо отражало знакомый мир. Или это знакомый мир таким причудливым образом попадал сюда? Джон не знал наверняка, но время от времени невольно содрогался, заприметив очередное здание, напоминающее об ускользающем прошлом. Ариммоир ничего не говорил, да Джон ничего и не спрашивал, стараясь поспеть за стариком, шагающим очень уж быстро и бодро. Всё-таки он выглядел крепче, чем показалось с самого начала. Руки его и ноги были довольно жилистыми, а покрытые струпьями босые ноги не замечали ни осколков битого стекла, ни грязи, ни колючих ветвей терновника. Белое солнце таращилось сверху безумным глазом через серую небесную хмарь. И как будто следило. Однако пока Джон не слышал и не видел ничего подозрительного, о чём предупреждал старик. Если не считать, разумеется, самого этого города, слепленного из обломков, руин и горьких воспоминаний. Когда они свернули к высокому арочному мосту, перекинутому над бурлящей впереди чёрной рекой, Ариммоир, наконец, ненадолго остановился, позволяя перевести дух. Казалось, он как будто сам раздумывает над чем-то, медленно водя головой из стороны в сторону. Не то выбирал направление, не то прислушивался. Джон не выдержал, спросил: — Далеко нам ещё? — Столько, сколько потребуется, — тихо бросил Ариммоир, не поворачиваясь. — Мы с тобой знакомы? — вдруг поинтересовался Джон. — Нет… Нет. До меня здесь был другой Часовщик, полубезумный менестрель из Староместа, который всё пел свои песенки, призывая этих тварей. Его ты застал, но не меня. Однако его уже давно нашли и сожрали, несмотря на его верную службу. Срок его души вышел, они иссушили её, выпили досуха, — Ариммоир рассказывал это так спокойно, словно речь шла о чём-то очевидном, обыденном. Джон нахмурился. — Я его не помню. — Скорее всего, хотя ты и виделся с ним. Тогда… когда умер в первый раз, — слова эти тяжёлым камнепадом обрушились на Джона. Старик обернулся, словно пристально вглядываясь в его лицо. — И видел ещё раз, когда случайно забрёл сюда однажды. Но, как правило, люди не помнят таких вещей, если им удалось вырваться. Даже если были по-настоящему мертвы. Ты можешь помнить некие чувства, может быть образы, слова… Но не всё целиком. Такая память — не для живых. Джон не удержался — присел на ближайшую пустую бочку, зачем-то стоявшую недалеко от моста, который они пока не пересекли, словно ждали чего. Как будто впереди лежала некая незримая граница, переступив которую они уже ни за что не смогут вернуться назад. — Когда я умер, увидел только темноту. Там ничего нет, — заверил Джон. Ариммоир медленно покачал головой. — Это и есть темнота. Там, — он махнул рукой куда-то в ту сторону, куда они и направлялись, — есть ворота, которые ведут в неё. Иногда находятся те, кто помогает умершим выйти отсюда. Иногда это люди, а ещё реже — боги, — сухие, покрытые спёкшей коркой губы Ариммоира раздвинулись в едва заметной улыбке, как будто он уловил то, как Джон изменился в лице. Конечно, тот не мог не подумать о молитвах Мелиссандры и боге. Нет, богине, которая, похоже, и вывела его отсюда однажды. О других людях, воскрешённых волей Р`глора. И об истории Дейенерис, говорившей, что ей-то помогли не боги, а Квиберн. Тот самый, который ушёл. Джон растерянно оглянулся, словно надеясь вновь увидеть его, но рядом оказался только старик. И всё та же стылая пустота. Сам же Ариммоир продолжил после короткой паузы, точно дал Джону возможность немного осмыслить услышанное: — Но мало кому удаётся ускользнуть. Тебе удалось, но тебе помогли. Как и другим. Это верно. Самому ни за что не выбраться. Ты видел темноту, которая гналась за тобой, пытаясь поглотить. И каждый, как и ты, оставлял ей какую-то часть себя. Это неизбежно. Джона передёрнуло. Звучало это действительно мерзко, и ещё хуже от того, что сам он не так давно размышлял подобным образом. О темноте, которая стала его частью после того удивительного пробуждения. После того, как братья Ночного Дозора убили его, пронзив сердце. Предательство, которое он не мог — не имел права — простить в назидание другим. Наверное, так стоило поступить и Дейенерис, когда он явился к ней. Но она этого не сделала. Как будто понимала и знала нечто большее. Или просто любила его, несмотря на совершённый им поступок, — что может быть проще? — Она тоже была здесь, — подхватил его мысль Ариммоир, — о, поверь, была. Она долго блуждала в этих чертогах, возвращалась к началу, теряла себя… Долго. Куда дольше, чем ты, и чем кто-либо ещё. И всё же удивительно — она вернулась собой. Вот такого я точно не видел. Впрочем, не без посторонней помощи. Ты знаешь этот мир, ты знаешь, — повторил старик. — Его бесконечные лабиринты, тёмные и лишённые воздуха. Иногда они снятся тебе. Джон не спорил. Он ведь действительно, пусть и изредка, видел их во сне, словно душа его невольно возвращалась сюда время от времени, искала то, что утратила когда-то, и никак не могла найти. Если бы ещё знать, что искать. Знать, что именно истребовать у этого отвратительного места. — Ты уже отыскал, и больше не вернёшься… Так или иначе, вскоре этого места не станет. Вместо него будет лишь путь в вечность, к истокам, куда надлежит рано или поздно отправиться всем, — объяснил старик. — Ур является лабиринтом для потерянных душ. И оно одновременно похоже и не похоже на те места, которые ты видел и знал, потому что именно так, извращённо отражая их, Древние и приходят в мир, пробиваются сквозь него. А после пожирают настоящее. Вот так запросто. И пусть город этот кажется бесконечным, на самом деле это их храм, обитель, где и предстоит их запереть. Тут они станут глодать самих себя. Джон ещё раз огляделся, задумавшись. — Это храм? — Храм, как бы ни выглядел. Впрочем… мы никогда не узнаем, каков он на самом деле. Людям не дано этого увидеть или понять. И хорошо. Есть вещи, которые должны оставаться сокрыты. С этим Джон вполне мог согласиться. — Сейчас их храм сам превратился в мост, ведущий к их пастям, но так быть не должно. Мир вывернулся наизнанку. — Разве можем мы это исправить? — Джон поднялся. — Люди, не важно, мёртвые или живые… мы ведь люди. — Речь ведь не только о людях. Не будь самонадеян, человеку никогда не победить бога, но другие боги способны ему в этом помочь. Идём, — наконец, Ариммоир махнул рукой и почти побежал в сторону моста. — Как бы ни было изменчиво здесь время… оно близится. Последняя возможность, если не исправить содеянное, то хотя бы что-то изменить. Невероятно высокий мост изгибался над мёртвой, чёрной рекой, от которой поднимался тяжёлый, зловонный дух. Словно не река это была вовсе, а клоака, несущая в неизвестность разлагающиеся тела. Джон хотел было даже перегнуться через высокие перила, посмотреть, но Ариммоир вовремя остановил его, крикнув предупредительно: — Нет! Не смей. Туда — не смотри. Строгий этот наказ заставил придержать своё любопытство, и Джон покорно отступил назад, так и не глянув на тяжёлые, чёрные воды безымянной реки. Пусть себе бежит, пусть несётся в раззявленную пасть смерти. Скоро её тоже здесь не будет, и в высохшем её русле распустится цветущий сад. Живой, настоящий. Правда, сейчас сложно было представить в этой кошмарной, беспредельной пустоте хоть один цвет, отличный от чёрного, белого и всех оттенков серого. Джону и самому подчас хотелось закрыть повязкой глаза, чтобы этого не увидеть. Однако он — не Ариммоир, и не сможет так быстро двигаться, не глядя себе под ноги, несмотря на мучения, которые причиняло это безжизненное место его мятущейся душе. Мост спускался к противоположному берегу, и Джон невольно оглянулся, когда они со стариком ступили на другую сторону. Но другого берега не увидел — только густой туман, окутавший место, где они стояли совсем недавно. — На туман тоже не гляди. Сейчас он не слишком опасен, но лучше не рисковать понапрасну, — очередной раз предупредил старик. — С того берега всё выглядело иначе, — Джон обвёл взглядом уже скорее не город, а нечто, напоминающее маленькую рыбацкую деревушку. Он заметил даже несколько изрядно прохудившихся лодок, стоящих на приколе, и ощутил неприятный влажный запах гниющей древесины. Чёрная вода мягко покачивала эти лодки, точно обезумевшая от горя мать — мёртвых своих детей, не сознавая, что никакие колыбельные не вернут их к жизни. — Не всегда можно полагаться на то, что видишь здесь, — невесело хмыкнул старик. — Они забрали мои глаза, — он указал пальцем на повязку, — но мне они не нужны. Иногда уж лучше без них вовсе. Так что этот безумный Нта Ицхет практически оказал мне услугу. Упростил мою задачу. Но вместо благодарности он получит плеть. Последние слова заставили вспомнить о настоящих плетях, которые Джон видел уже. Наверное, Ариммоир знает и об этом. Не просто же так он ведёт его куда-то. У него есть какой-то план, и у тех, кто подтолкнул Джона оказаться здесь, он тоже был. Пускай. Если благодаря этому он сумеет вернуть свою дочь и изгнать чудовищ из мира, это того стоит. Они не успели пройти и нескольких шагов от того места, где стояли, как за спинами их раздался ужасающий, сотрясший всё вокруг грохот. Джон аж подпрыгнул на месте и резко развернулся — за прошедшее время он успел порядком привыкнуть к тому, что вокруг царит пронизывающая до костей стылая тишина. И грохот этот как будто нарушил что-то, сдвинул со своих основ. — Мост, — выдохнул он тихо. — Я знаю, — Ариммоира, похоже, нисколько не удивило происходящее. Он как будто знал, что так и случится. Джон хмуро посмотрел на него. — Мост рухнул, — повторил он, пытаясь удостовериться, что старик верно понимает происходящее. В конце концов, он ведь мог и рехнуться за длительное время пребывания в этом кошмарном месте. — Не удивительно, — тон оставался прежним. Джон же видел, как осыпаются камни, из которых был сложен мост, в ленивую, тёмную реку под ним. Как вскипает ее вода, пожирая их. А там, с того берега, наползал мертвящий серый туман, изгибаясь и приобретая странные очертания. Извивающиеся щупальца его коснулись опор моста — именно поэтому, как представлялось Джону, он и рухнул. Некая сила скрутила их, сорвала с места, как делала это с настоящим, реальным миром. Наверное, именно эта картина вкупе с грохотом и заставили в полной мере осознать, что твари никуда не делись. Они по-прежнему гонятся за ним, пусть пока по неведомой причине и не могут достать. Но любое везение заканчивается рано или поздно. Больше не оглядываясь, Джон поспешил за Ариммоиром, который бодро припустил вниз по мостовой, направляясь в ему одному ведомом направлении. Может быть, случившееся и есть часть того, что он хотел показать Джону. — Часовщик! — в спину ударил несомый смрадным ветром нечеловеческий оклик. Джон ощутил, как Ариммоир, резко развернувшись, вцепился в его руку. — Часовщик! Дха ун`пйна `рка! (Бегать бесполезно!) — Я не бегу, — тихо, себе под нос пробубнил Ариммоир, явно не впечатлённый этими неприятными звуками и запахами. Он только потащил за собой Джона, теперь подгоняя его. Шаги их постепенно ускорялись, переходя на бег. Джон не оглядывался, как ему и было велено. Да и он и сам не хотел смотреть — ничего нового и уж тем более приятного он за спиной не обнаружит. Немыслимые создания изрыгали слова, угрозы и посулы на своём мерзком, шипящем и хрипящем языке, от одного звука которого леденело сердце и само человеческое существо. Может быть, конечно, дело заключалось не только в языке, но в том, кто это произносил, и как. Ибо человеческое горло не подобно исторгнуть из себя подобные звуки. Там, за спиной, дрожало странное подобие города, являвшее собой скорее нагромождение знакомых образов, слепленное друг с другом кое-как. Джон не видел, но чувствовал, осязал, как оно мерцает, растворяется в сером тумане, теряет знакомые формы, превращаясь в нечто невообразимое, недоступное пониманию. Тем, чем и было на самом деле. Ур — вечный город, вечное место, куда закрыт путь смертным. Кажется, Джон теперь отчасти понимал, что это значит. Храм вне пределов сущего. Тот, которому полагается находиться где-то извне, должен вернуться в отведённое ему от начала веков место. Тогда, когда только появилась в пламени и криках новорождённая вселенная. Джон едва не споткнулся о выступающий камень. Он не смотрел за спину, по сторонам и даже под ноги, погружённый в странное полугипнотическое состояние. Словно сознание его ненадолго очутилось где-то далеко даже отсюда, за пределами осязаемого и неосязаемого мира, перенеслось в начало начал, где пылали в юных небесах новорождённые звёзды. Он встряхнул головой — и понял, наконец, куда ведёт его Ариммоир. Перед ними появилась странная пародия на храм, где Джон находился совсем недавно. И где, по всей видимости, его снова убили. Вот так ирония. Конечно, прежде он видел его только изнутри, передвигаясь по тайным, подземным проходам, которые воздвигли почти такие же непонятные и недостижимые существа, что были прежде людей. И всё же он видел — знал — это он. Таинственный храм кошмарного города К`Дат, где некогда приносили свои жертвы неведомым, злым, древним богам те, кто населял земли по ту сторону Пяти Твердынь. Некоторые люди — тоже. Обезумевшие, ищущие защиту хоть у кого-то. Джон видел это. Знал. И знание это ему подарил не так давно сам неведомый храм, что древнее самого времени. Так ведь не бывает, верно? Не бывает, что храм древнее мира, в котором появился, а значит сам по себе он — часть той внешней тьмы, что теперь явилась сюда. Один из источников. Чёрный камень сам по себе. Сотни, тысячи лет эти твари оставляли свои следы повсюду, по всем обитаемым мирам, сколько их ни есть, в последствии отбирая у них жизнь. Камни, как и сам этот храм, подобие метки, креста на карте, благодаря которому они находили нужные им места, где можно насытиться, куда следует принести своё извращённое представление об устройстве мироздания. И именно здесь оказалось то, чего они так жаждали — часть источника жизни. Искра Владыки. Искра самой Матери. Та, что спряталась в Рейенис, когда Дейенерис вынесла её из предначальной тьмы. Она оказалась там, потому что это сделал Джон — своими собственными руками отправил её туда. Возможно… возможно, тому суждено было произойти. Кто может сказать наверняка? Главное заключалась сейчас в другом — если присутствующие здесь места являлись лишь подобием искажённых отражений реальности, то, по всей видимости, сам К`Дат с его древним храмом, напротив, отражался отсюда — в настоящий мир. И именно здесь таилась важная часть тех существ, подобие сердца, до которого Джон стремился добраться. Вот почему его отправили сюда, вот зачем он здесь оказался. Только здесь можно положить этому конец. Точнее, поспособствовать тому. Ему, Джону, предстоит нанести удар, который поможет связать этих тварей и отправить туда, где им самое место. В их тёмную обитель на краю мироздания. Тем временем храм приближался — невероятно большой, уродливый. Его оскаленные чёрные пики вгрызались в брюхо выцветшего, далёкого неба, пронзали его и прятались в невероятной вышине. Там, где горели злым огнём на его вершинах нездешние звёзды, похожие на множество глаз. Джон невольно остановился, уже не замечая и не слыша озлобленного шипения за спиной. Оно растворилось, слилось с мерным гудением, которое исходило от самих камней — чёрных, чернее ночи. Джон, чувствуя, как Ариммоир тянет его куда-то в сторону, не двигался с места, вскинув голову. Сверкающие эти, тёмные камни, обтёсанные, вылизанные самим временем и звёздным ветром, притягивали взгляд. Высокие башни громоздились друг на друга, наползали, являя собой со стороны довольно гротескную картину. Никогда прежде Джону не доводилось видеть подобного. Находясь там, внутри, он не замечал, насколько причудливой формы это место — монолитный камень, из которого оно было воздвигнуто, тут и там выглядел так, словно кто-то набросал груду невнятных строений одно на другое, и чем выше, тем безумнее выглядела эта картина. А те самые острые пики с их горящими звёздами торчали из плоской площадки, распластавшейся прямиком на нелепом подобии донжона. В горле пересохло. Внезапно щёку его обожгло болью, и Джон не сразу сообразил, что это Ариммоир, размахнувшись, ударил его. Пока он не мог разобрать его гневных слов из-за раздающегося за спиной шума, но улавливал в них, помимо прочего, ещё и тревогу. А там, кажется, в нескольких шагах, уже шипело и рычало нечто, обрадованно неслось навстречу беглецам. И неприятные звуки складывались в незнакомые слова, не предвещавшие, однако, ничего доброго зазевашемуся Джону: — Нхэм, л`йе, ат м`та. С`ву ха`дэ ат х`гум. (Остановись, человек, ты умрёшь. Старик готовит тебе погибель). Но Джон его не слушал. Не хотел. Он двинулся следом за Ариммоиром, уже почти волокущим его ко входу в храм. Старик продолжал бормотать себе что-то под нос, пока за спинами их разверзалась бездна. — Проклятье, глупый мальчишка, говорил же… — донеслись, наконец, до оглушённого Джона его слова, полные уже не только гнева, по почти отчаяния. Взяв себя в руки, Джон постарался выровнять дыхание — сам побежал за стариком, и тот смог ослабиться свою хватку, перестав тащить его почти волоком. Левое плечо внезапно пронзила острая вспышка боли. Джон невольно скосил глаза, увидев следы от зубов, оставленные какой-то тварью, которой удалось дотянуться до него. Плевать. Крови не было. Наверное, потому что он и сам был не вполне жив сейчас. Однако боль казалась настоящей. Голова слегка закружилась, но Джон сцепил зубы. Сзади послышался треск — с таким треском ломалась земля в Миэрине, когда в город явились чудовища. С таким треском рушился мир. Небо, прежде серое, разом потемнело, его пронзила яркая, синяя вспышка молнии, и вой усилился. Только теперь Джон слышал в нём скорее негодование, чем первородную злобу и жажду. Они испугались этого грома, и этой молнии. Следующая ударила прямиком в одну из башен, на которой сверкали злые звёзды, и та, покачнувшись, застонав, с грохотом поползла вниз, снося по пути несколько уродливых существ, сидевших на стене. Тьма зашипела, коснулась сапог, точно приливная волна, и отхлынула. Разразившаяся внезапно гроза разорвала стылое небо в клочья, яркие синие и голубые молнии вонзались в проклятый храм древних богов, терзали его, били. В грохот молний вплетался свист длинных, страшных плетей. Вскоре Джон заприметил и их — алые вспышки на фоне бушующего в вышине урагана. Тяжёлые, гудящие удары один за другим обрушивались на тёмный камень храма, оставляя глубокие, похожие на порезы борозды. Одна из синих молний ударила прямиком в сгусток темноты за спиной Джона, и ноздрей коснулся знакомый запах грозы, к которому пришивался другой — вонь опалённой плоти. Твари закричали, взвиваясь вверх, вставая на дыбы. Джон и Ариммиоир ворвались прямиком в распахнутые двери храма, чья арка опасно и протяжно скрипела, грозясь обрушиться им на головы. Джон даже пригнулся, как будто это могло спасти его от возможного града камней. В этот момент плеть просвистела в считанных дюймах от его спины. Он невольно обернулся, успев заметить, как алый отблеск выхватил из живой, оскалившейся тьмы нечто несуразное, извивающее, потащило его куда-то наверх. Вспышки синих молний были столь яркими, что уже привычный монструозный зал то и дело заливало ослепительным холодным светом. Тот проникал внутрь сквозь похожие на раззявленные рты огромные окна, и чёрные тени, некогда плясавшие здесь, скручивались в жалкие клубки. Джон чувствовал ярость бури, разразившейся над храмом, как свою собственную. Да, это была и его ярость тоже. Ненависть. Желание поквитаться за всё то, что натворили эти чудовища. Ариммоир, уже отпустивший запястье Джона, уверенно направлялся к стоящему в центре плоскому камню — алтарю. Странно было видеть уже знакомое убранство, которое, по сути, ничем не отличалось от виденного Джоном ранее. Как будто он действительно вернулся туда, откуда ушёл. Ему вовсе не хотелось бы увидеть собственное тело, распластанное на полу, но здесь ничего такого не оказалось. Впрочем, и действие происходило где-то в другом помещении. Джон вскинул голову — всё те же открытые аркады, кругом расположившиеся над их с Ариммоиром с головами. Тем временем старик взобрался прямо на алтарь, и Джон поспешил к нему, пока не понимая, чего тот добивается и что намерен сделать. — Постой, — Джон остановился у подножия, посмотрев на Ариммоира. Он едва не шарахнулся назад, когда в руке старика появился вдруг изогнутый нож. И где он только его прятал? Видно было — оружие хорошо заточено. Ариммоир же, наконец, сдёрнул с лица замызганную, заскорузлую от засохшей крови повязку. Под ней оказалось то, что Джон и ожидал увидеть — пустые, заполненные кровавыми сгустками глазницы. И всё же мнилось, что оттуда на него устремляется чей-то внимательный взгляд. — Я говорил, что глаза не нужны мне для того, чтобы видеть, — напомнил Ариммоир. — Меня больше беспокоит сейчас, зачем тебе нож, — Джон и сам принялся взбираться к нему, однако Ариммоир остановил его неожиданно громким окликом: — Нет! Стой! Назад! Встань напротив меня, в самом низу, сделай это, — уже тише добавил он. — Тебе нужна моя кровь. — Что? Я… — Джон замер, растерявшись. В этот момент очередная ледяная вспышка залила помещение, вытравливая тени. Она же осветила и истерзанное, покрытое толстыми шрамами тело старика. Правда, вопреки всему, выглядел он вовсе не жалким, а почти величественным, когда стоял вот так, на древнем алтаре, с занесённым над головой ножом, истерзанный, с окровавленным лицом. От всей его фигуры исходило не столько страдание, сколько закалённая в страшных испытаниях сила духа. — Тебя пугает моя кровь? Это кровь того, кто давно отдал свою жизнь, мальчик, — снисходительно ответил старик, не отворачиваясь от этого света. — Я надеюсь только на одно — ты поможешь мне освободиться и стать единым со своими богами, единым с миром. Я устал от своих прижизненных и посмертных скитаний. Несмотря на то, что, казалось, говорил он тихо, почти шёпотом, Джон всё равно удивительным образом слышал его голос, который не заглушала буря. Вверху нечто загрохотало, заскрипело, как будто сам потолок храма готов был обрушиться им на головы. Отвлёкшись, Джон не заметил, как Ариммоир покрепче перехватил своё страшное оружие, занося его над головой. — Я открою себя, и в последний раз пролью свою кровь на это мрачное место. Я помог выпустить их, чтобы они позволили подобраться ближе к себе. И я помогу тебе отправить их туда, где им место. Дай мне сил, Великий Пастырь! — внезапно воззвал он к богу лхазарян. К тому, в которого всегда верил сам. Прежде Джон не присматривался к его лицу, да и половина его скрывалась под повязкой. Но теперь в нём угадывались отдалённо знакомые черты, напоминающие о дотракийцах. О Великой Степи. — Я взываю к тебе, Пастырь, прими меня и возьми к себе, открой путь свои потерянным овцам! — продолжил Ариммоир. — Я здесь. Я пришёл. Я исполнил то, что мне предначертано. Это моё искупление. Джон на мгновение закрыл глаза. Закрыл, чтобы не видеть, как изогнутый, острый нож вонзается в старческое тело, направляемый уверенной рукой. Он зажмурился — и на короткое и в то же время затянувшееся мгновение увидел — и услышал ту самую Степь. В лицо пахнуло запахом прелой травы, и нагретой земли, готовой дать новую жизнь, ощутил, как свободный и сухой степной ветер дохнул на него. Где-то над головой грохотала не буря, и вовсе не рушился храм. Там, наверху, кричали птицы, и раскалённое солнце ползло по синему полотну неба. И стояла, окружённая бескрайней степью, целым морем трав, Матерь Гор, каменное тело которой ласкали суховеи. И высокая трава пела ей колыбельные. Плескались в бездонном Чреве Мира солнечные лучи, касаясь тёмной воды. Степь раскинула свои объятья, точно крылья. Редкие, обмелевшие ручейки изрезали линиями жизни её шершавые, сильные, но тёплые ладони. Она дышала жизнью, безграничной свободой — и древней силой. Матерь-земля говорила травами и птицами, шумела низкорослыми, чахлыми деревцами, стучала копытами жеребцов, кричала воем хищных птиц и рычала, как храккары, белые степные львы. Она была живой. Была настоящей. И Джон на мгновение тоже стал частью этой Степи. Дотракийского моря, которое выплёскивалось из своих берегов. Место, где родились драконы, и место, где сама Дейенерис обрела себя. Стала собой. Место, подарившее свободу. Горячая кровь брызнула прямо на лицо, щедро оросила плечи. Ресницы Джона моментально слиплись, веки задрожали, во рту появился тяжёлый, тошнотворный медный привкус, но он не открыл глаз. Не осмелился. И даже сквозь запах крови он чувствовал густые ароматы Степи. Кажется, так пах сам Ариммоир. Сама его кровь пропиталась ею. Он открывал себя, так он сказал. Он открывал Степь, делясь её необузданной жизненной силой — и в то же время жестокостью по отношению к своим детям. Слышались влажные шлепки, мешавшиеся с хриплым, прерывистым дыханием, громом, внезапно завывшими трубами и грохотом барабанов. Чуть поодаль завыло нечто, напоминающее о степном хищнике. — Пожалуйста, — прошептал Джон, чувствуя, как чужая кровь против его воли скатывается в его горло. Он не знал, кого и о чём просит. Наконец, нож со скрежетом упал на камни, следом за этим послышалось и падение тела — ноги у Ариммоира подкосились, он осел на алтарь, а затем и вовсе распластался по нему. Джон осмелился открыть глаза, провести по ним руками, отирая густую кровь со слипшихся ресниц. Перед ним вновь обнажилось гниющее мясо реальности. Иллюзия развеялась — и теперь он видел, что стоит на коленях перед алтарём, на котором лежит покрытый кровью, но ещё живой старик. Заметил Джон и внутренности, выползшие из его вспоротого живота, правда, старался на них не смотреть вовсе. Он приблизился, касаясь ослабшей руки. Ариммоир прохрипел, тщетно пытаясь повернуть голову, но не находя в себе сил. — Я открыл себя… а ты… открой их. У тебя есть, чем это сделать. Ты… ты должен вернуться. Моя кровь, она поможет. И… Она тоже поможет. — Кто? — спросил Джон, коснувшись его липких от крови пальцев. — Матерь. Степь… не знаю… как ни назови… Она… она никогда не уходит навсегда… даже сейчас… она… слышит… Как Пастырь. Сумбурный его, прерывистый шёпот затих, и Джон понял — старик умер. Точнее, он умер уже давно, но только сейчас отдал нечто более ценное, чем жизнь. Свою душу, надеясь на освобождение. Сверху упал осколок тёмного камня, следом — ещё один. Джон отскочил от алтаря, сознавая, что сейчас вся эта громада может попросту придавит его. Однако он не понимал, что делать дальше, и куда ему идти. Озирался растеряно, с ног до головы залитый чужой кровью, словно и сам превратился в чудовищного древнего бога. Ответом на его безмолвный вопрос стал кровавый алтарь, который тяжело, со скрипом пополз в сторону, открывая очередной проход в темноту. Джон не особенно задумывался над тем, что делает. У него не оставалось иного выхода — и страха тоже не осталось. Тем более, что храм этот вот-вот готов был развалиться на части. Именно для этого Ариммоир обрёк себя на такую участь — чтобы открыть последний и самый важный проход кровью своей души. Джон, невольно зажмурившись, шагнул вперёд, ничего не видя перед собой. Даже вспышки молний не достигали этого сумрака. И пускай. Пусть, подумал он, готовясь к падению. Но, как и в случае с храмом Владыки Света, то оказалось коротким и нисколько не болезненным — он почти сразу же рухнул на колени и ладони, нащупав влажные камни. Наверное, это тоже кровь. Осознание этого заставило тут же вскочить и поспешить прочь, не зная, не ведая, куда. Но та сила, к которой он совсем недавно прикоснулся, казалось, сама толкала его в спину, подгоняла, звала нетерпеливо и в то же время — почти ласково. Он должен был идти. Спешить. Осколок чёрного сердца спрятан где-то совсем близко. Нужно только идти, не останавливаться. Не бояться, не замечать, как ссыхается на его коже кровавая корка. Джон и не боялся — он понимал, что его уже ничем не удивить. Он заглянул за изнанку мира, в щель двери, навсегда запертой и для смертных, и для живых, едва ли что-то способно его испугать. Сделав глубокий вдох и выдох, Джон закрыл глаза — те и правда оказались сейчас почти бесполезны. Солёный привкус крови всё ещё чувствовался во рту, и Джон невольно облизнул губы. Потерявшись в темноте, он шагал. Кажется, он снова услышал и зов Укротителя драконов, и плач Рейенис, и даже голос Дейенерис, говорящей что-то на валирийском. Слышал он голоса братьев, отца и мейстера Эйемона. Слышал хрипловатый, недобрый смех Аллисера Торне. Обречённый, полный отчаяния голос Тириона. Джон слышал. Он был среди них. Брёл по тёмному чреву самой смерти. Он был извне — и он был везде. Растворившись, он не думал о том, кто он. Зачем? Он и так уже знает. В лицо дохнуло тленом и гневом, исходящими от невиданного, давно сошедшего с ума существа. Точнее, от его нутра, в котором Джон и находился. Он ощутил его безумную ярость, его бесконечную, неутихающую боль и неутолимую жажду. Ему неведомы ни сочувствие, ни любовь, ибо он никогда не знал их. Не по своей вине, ибо таковым он вышел из чрева своей матери. И сейчас он больше ничего не говорил, он не призывал и не приказывал. Не просил. Не предлагал. Нет, он — являл. Показывал. Но Джону не было его жаль, так как он не жалел никого и никогда, ибо чувство это ему было чуждо и неведомо, как людям неведома его природа. Где-то поблизости Джон всё-таки различил знакомый голос. Нар Марратук. Его личный враг, кажется. Джон ощутил, как тот рванулся ему, закрывшему глаза, навстречу. Не нужно зрение, чтобы понимать и видеть. Теперь это стало понятно. Кровь старика, отданная им сила действительно принесла определённые плоды. Под сердцем разлился уже не холод — огонь. Джон ощутил, как мерзкие пальцы впились мелкими зубами в его тело, пытаясь оттащить, намереваясь уволочь куда-то. — Я взываю к тебе, Отец Тысячеглазых-Шту. Уходи, — не узнавая собственного голоса изрёк Джон. Прозвучало это на удивление сурово и твёрдо. Ему не ответили. Нар Марратук извивался, впивался в него, высасывая кровь, но Джону было всё равно. Ему не нужны глаза, не нужна кровь, не нужна сама жизнь, чтобы говорить и понимать. Чтобы быть собой. — Я взываю к тебе именем Матери, уходи. Ты не бог здесь. Ты не бог никому — и никому не отец, — чужие слова в его устах звучали подобно трубному рёву. — Ты обезумевший брат, которому нужно обрести покой. Я знаю, ты попробуешь вернуться — в следующем цикле, или через один… А мы попытаемся вновь связать тебя, если потребуется. Потому что такова твоя природа — и природа мироздания. Когда-нибудь люди снова призовут тебя, сами того не ведая. Ты не умрёшь. И во тьме твоей будут рождаться чудовища, которые захотят попасть сюда. Они станут пожирать самое себя, пока не попытаются найти выход, но братья и сёстры лишь укрепят двери твоей обители. Джон понятия не имел, от чьего имени он говорил, но чувствовал свою — их — силу. Она выходила из него, выплёскивалась. — Отец Тысячеглазых, Мастер Углов, Владыка Лабиринтов, Пыль Погибших Миров, Сын Бездны, Нта Ицхет, уходи и забирай своих слуг. Ибо ты принёс достаточно боли. — Отдай… отдай её мне… и я уйду, — негромкий, чуть приглушённый вкрадчивый шёпот. Джон помотал головой. — Ты безнадёжно безумен, если полагаешь, что кто-то из нас согласится. Но это не удивительно — сама ваша реальность безумна, а не мы. В ней властвует смерть, которой заканчивается всё. Всё разрушается и приходит в упадок. Люди пожирают сами себя, а не мы. Кто, если не я, остановит это? Слабосильные боги, называющие себя нашими братьями, не станут этого делать. Джона подбросила вперёд, поволокла какая-то сила. Она явно пыталась его смять, но Джон не открывал глаз, ощущая дуновение вязкого ветра возле своего лица. Нет, он не поведётся на это. — Не всё заканчивается смертью. Уходи. Последнее слово камнем упало на дно сухого колодца, когда Джон шагнул в самое сердце бури, выбрасывая вперёд кажущуюся бесполезной, пустую руку. Пальцы его, сведённые судорогой, наткнулись на некий предмет, лежащий рядом, нащупали знакомую рукоять. Ладонь сжалась с новой силой. Ни о чём больше не думая, он ринулся вперёд, вытягивая оружие перед собой. Когда Джон всё-таки открыл глаза, невольно, поскольку вой совершенно оглушил его, то осознал, что рука его вовсе не пуста. Он стоит на том самом грязном полу Тронного Зала в неизвестном пространстве, и в ладони сжимает знакомый уже кинжал, вонзённый в огромный, истекающий слизью и гноем глаз. Не сердце это было, верно, а именно глаз. По крайней мере, так его видел Джон. Он видел боль и даже почти что ужас. А ещё — всепоглощающее безумие в этом кошмарном взгляде. Непонятное, чуждое человеку безумие. Люди не сходят с ума таким образом. Какофония звуков подошла к самой верхней своей ноте, застряла, зависла на ней подобно хрипу, зажатому в сдавленном болью горле. И всё резко оборвалось. Повисла звенящая тишина, в которой было не различить даже звука собственного дыхания, и только после этого Джона резко и сильно отбросило назад, точно взрывом. Он успел испугаться на мгновение, что ему вовсе оторвало руку по плечо, ощутив обжигающую боль, но почти сразу понял, что это саднит его обожжённая кожа, а пальцы до сих пор сжимают кинжал, покрытый густой, чёрной слизью. Джон дышал, не вполне сознавая, что он жив — и даже почти цел. Он не сразу заметил, что одной фаланги на правом мизинце как не бывало. Кровь от жара запеклась в ране, но всё это казалось сущей ерундой. Небольшая плата за то, что случилось. В нескольких футах он него в чёрной стене открылся зияющий пролом, откуда тянуло нечеловеческим холодом. Та бесформенная масса, в которую он только что вонзал кинжал выла, извивалась, кричала, цепляясь жгутами за перемазанные смрадной жижей стены. Казалось, стянутая невидимыми, надёжными верёвками, она проваливалась в этот проём. Джон успел заметить только, как там, внутри, бурлит нечто огромное, невнятное, видимо, остальные части этой твари. Её братья, куски её сердца. Он почти сразу же отвернулся, не желая заглядывать по ту сторону, понимая, что зрелище это не для его глаз. — Нар Марратук, — внезапно прошелестел в недостижимой вышине храма знакомый, но теперь почти безжизненный, какой-то печальный голос, — Нар Марратук не прощается с тобой. Ибо Отец Тысячеглазых-Шту не прекратит взывать к вашим сердцам, пока вы не откликнетесь снова. Джон ничего не ответил, он только сознавал, что пол под ним растрескивается и шатается. И вспомнил, что слышал — этого храма не должно существовать. Вероятно, скоро он канет в небытие вместе со своими хозяевами. Эта мысль обожгла больнее, чем раны на руке. Джон до сих пор чувствовал боль очень приглушённо. Как нечто незначительное. Впрочем, так и было. Подхватив с пола свалившуюся с головы корону Эйегона Завоевателя, он панически заозирался по сторонам. — Рейенис! Рейенис! — хриплый, испуганный оклик. Словно младенец мог откликнуться. Джон растеряно осматривался. Провал ширился, втягивая в себя уже некоторые колонны, которые подпирали недостижимо высокие своды. Пространство сминалось, теряя сходство с Тронным Залом. Сейчас само небо обрушится на голову, заберёт в тот тёмный, неизведанный мир, где положено находиться в заточении Древним. Так долго, как только возможно. — Рейенис! Они попытаются вернуться, Джон понимал. Это не навсегда. Но, по меньшей мере, сейчас всё должно было закончиться. Словно в ответ на эту мысль он услышал детский плач, отозвавшийся гулким ударом сердца. Он бросился в сторону звука, когда за его спиной рухнула, едва не погребая его под собой, одна из плит, согнулись пополам со скрежетом, подломившись, колонны. Джон чувствовал, что и его скоро начнёт неумолимо затягивать, но пока неведомая сила помогала ему двигаться в противоположном направлении. — Рейенис! — он закашлялся. Мимо пролетела медная чаша, перепачканная в засохшей, бурой крови. Девочка, испуганная, перепачканная в пыли, но внешне совершенно невредимая, лежала на коленях у женщины, которую Джон когда-то знал. Той, которую сам недавно и убил. За спиной выл ветер, набирал силу, трещали стены и потолки, готовясь схлопнуться. — Прости, — обратился Джон к той, которую знал. Теперь она уже точно была мертва — некогда прекрасные глаза подёрнулись посмертной дымкой, остекленели, а изо рта стекали две засохшие кровавые дорожки. Засохшая кровь потемнела. Кажется, она была ещё тёплой, когда Джон подхватил дочь с её колен. Боль тут же вернулась, однако сейчас на это не было времени. Он прижал к себе Рейенис, которая оказалась на удивление хорошо спелёната. И быстрым движением прикрыл глаза той, кто, как он надеялся, теперь уж точно отправится в лучшие миры. На подламывающихся от слабости ногах, Джон бросился к выходу. Он старался прикрывать собой Рейенис, которая не переставала плакать навзрыд. Храм разваливался на глазах, один из крупных камней рухнул, едва не преградив единственный выход, но чудом удалось протиснуться в оставшуюся щель между стеной и этой глыбой, желая добраться до светлеющего впереди выхода. Огромные двери были распахнуты, залитые уже, кажется, позабытым солнечным светом, давая понять, что тьма ушла — и снова встало солнце. Задыхаясь, Джон почти вываливался на растрескавшиеся каменные ступени, ведущие вниз. Рейенис едва не выскользнула из его горящих от боли рук, но Джон сумел её удержать. Как и всё остальное, это удавалось ему не иначе, как с чьей-то помощью. Прижав голову дочери к себе, по-прежнему закрывая её собой, Джон, обретя равновесие, сбежал к подножию храма, не оглядываясь, и стараясь оказаться как можно дальше от этого места, когда его не станет. Он успел отбежать футов на сорок, когда в спину его очередной раз ударил чей-то незримый кулак. Джон упал на колени, но не рухнул совсем. Волосы, одежду, всё припорошило пылью и каменной крошкой, когда уродливая громада храма, стеная, сминаясь, ломаясь, провалилась в проём. Храм смяло так, точно сделан он был из бумаги, а не из камня. А после раздался низкий, вибрирующий и вместе с тем оглушительный щелчок, как будто кто-то провернул ключ в огромном замке. Некоторое время Джон почти не двигался, ослеплённый пылью и оглушённый грохотом. Скоро сквозь звон в ушах начал пробиваться плач дочери, завывания ветра и даже собственное сбитое дыхание. Глаза слезились, когда он всё-таки открыл их и осмелился обернуться — но там ничего не оказалось. На месте храма не было ни руин, ни трещин, только чернело огромное пятно, точно землю здесь выжгли. Сам же город, тот самый древний К`Дат, в котором и скрывался храм, на первый взгляд не отличался от руин других, давно покинутых людьми городов. Только перекошенные руины и пустынные, занесённые песком, пылью и мелким сором улицы. Но Джон и не стремился их разглядывать, выискать там нечто особенное. Он сделал ещё несколько шагов, инстинктивно стараясь держаться подальше от места, где стоял храм. Отыскал какую-то развалившуюся, лишённую крыши и одной стены постройку, что некогда стояла совсем недалеко от храма. Присел за одной из стен, переводя дух. Уложил спелёнатую Рейенис на один из плоских камней. Та всё ещё плакала, но уже не надрываясь, скорее, просто всхлипывала. Хорошо, что она мала — не запомнит этого ужаса, подумалось Джону. Он наконец осмелился нормально поглядеть на свою правую руку. Всё оказалось не так страшно. Да, кожа покраснела от ожога, но не пузырилась и не слазила. Скорее, это походило на раздражение от соприкосновения с ядовитым растением. Однако дыхание перехватило, стоило Джону попробовать согнуть раненый мизинец. Из него тут же засочилась кровь. Наверное, Джон рискнул бы отнять палец полностью, да только не желал тратить лишние силы. Они ему ещё пригодятся. Каким-то образом нужно выбраться отсюда. Джон ведь помнил, что К`Дат находится в безлюдном месте, вдалеке от городов и морей, где можно встретить корабли. Тревожные мысли эти толпились в его сознании, пока он, отрезав самый край своего красного плаща, наскоро перемотал рану. Сгодится пока и так, хотя палец неплохо бы промыть, чтобы потом и вовсе не лишиться руки. А ведь он не один — с ним была маленькая девочка, которая нуждалась в тепле и пище, и которая не способна перенести подобное путешествие, если только не отыщутся те, кто быстро доставит их в какой-нибудь город, где ещё есть люди. — Город… Скажешь тоже. Городов теперь почти не осталось… Хотя раны в земле уже начинают срастаться, — ворвался в мысли Джона голос. Только звучал он не в его голове — наяву. Даже Рейенис перестала плакать, уставившись куда-то за плечо Джона. Не будь она младенцем, Джон мог бы поклясться, что в глазах дочери мелькнуло узнавание. У Джона уже не оставалось сил бежать и пугаться. Тем более, этот голос он тоже знал. Тот неприветливый человек из подземелий. — А я-то думал… ты уже ушёл, — бросил Джон, чуть повернув голову. — Мне некуда торопиться. Теперь путь свободен, и я могу убраться отсюда, когда угодно, — усмехнулся мужчина в рыжую, всклокоченную бороду. Кажется, он выглядел довольным, пусть сказать наверняка оказалось трудно. — Да и как бы ты выбрался отсюда, если бы не моя помощь? Наверняка ведь ты уже задумался об этом. Человек протянул Джону широкую, мозолистую ладонь, лишённую линий. И Джон, не раздумывая, ухватился за неё здоровой рукой, второй насилу придерживая Рейенис. Человек в привычной своей манере недовольно заворчал и свободной рукой придержал девочку. — Тебе помощь нужна не только, чтобы добраться, — заметил он. — Ерунда. Переживу, — отмахнулся Джон. — Может, и переживёшь, но не думаю, что хочешь лишиться руки. Прежде, чем мы пойдём, вот, — он принялся копаться в своей поясной сумке, что-то там перебирая, после чего вытащил склянку с прозрачной жидкостью. — Мне без надобности, но тебе сгодится. — И что… что мне делать? — растерялся Джон, и даже не успел отстраниться, когда спутник без труда подхватил на руки Рейенис. Движение вышло решительным, но бережным, а девочка и вовсе перестала плакать. И Джон услышал её заливистый смех, когда ворчливый человек поднёс её к своему лицу. Она попыталась ухватить его за нос. — Открой крышку и полей рану. Это не позволит заразе распространиться и снимет боль. Сейчас ты не станешь одним из них, но удовольствия тебе это не доставит. Этого снадобья хватит, пока не окажешься в руках человека, который тебя подлатает, — проинструктировал его человек, держа Рейенис и хмуро глядя на Джона. — Мы сумели сохранить два прохода, чтобы помочь вам выбраться. После этого они тоже закроются. Ни к чему это людям, — добавил он уже тише. — Нельзя оставлять их, мы тоже учимся на своих ошибках. Джон кивнул, пусть и не считал последнее ошибкой. В конце концов, ведь именно благодаря этому предшественники смогли не только сохранить свои души, но и явиться, чтобы помочь людям. Однако спорить не хотелось, тем более, что устройство мира представлялось ему теперь сложнее, чем прежде, и не его ума дело выносить подобные суждения. Он осторожно стащил недавнюю повязку и плеснул жидкость на искалеченный палец, а после вылил остатки на обожжённую кожу. Джон ожидал резкой боли, когда услышал шипение, но вместо неё пришло облегчение, да и кожа почти сразу стала куда менее красной. Раны неприятно дёргало, точно там был нарыв, но не более того. Жидкость, смешиваясь с кровью, стала розоватой, и падала на камни. Джон осторожно подвигал рукой, как будто уверяясь, что та цела. После этого всё-таки вернул повязку на место. Всё это время человек с его дочерью на руках молча наблюдал за его действиями. Отбросив в сторону опустевшую склянку, Джон поглядел на них. — Что теперь? Это всё? — Да, иди за мной. — Рейенис… — Не переживай, к чему мне её похищать, но лучше пусть она будет у меня, пока я буду вести вас по этому переходу. Он не опасен, но… не стабилен. Вскоре Джон с уже позабытым изумлением заметил, как человек коснулся одного из лежащих на земле валунов, в котором тут же появился дверной проём. И махнул свободной рукой, предлагая ступать следом за ним. Только теперь это оказалась вовсе не тёмная, сырая пещера, а нечто вроде обычного коридора, увешанного факелами, который устремлялся вперёд по прямой, точно стрела, линии. *** Рейенис, кажется, успела задремать на руках у незнакомца, пока они шли. Хотя Джону показалось, что прошло совсем немного времени. Кажется, та прозрачная жидкость вернула ему утраченные силы. По крайней мере, он мог нормально идти и без особого труда переставлять ноги. По пути он осознал, что рог остался где-то там, в храме, зато корона, Чёрное Пламя и даже до сих пор перепачканный кинжал были при нём. Что же касается Длинного Когтя… что ж, похоже, он канул в вечность. Жаль. Когда незнакомец остановился у очередной двери, обернулся. Он говорил шёпотом, чтобы не разбудить уснувшую Рейенис. — За этой дверью тебя ждут, — сообщил он. — Но прежде, чем ты уйдёшь… отдай мне кинжал. Джон нахмурился. — За… зачем? — А тебе он к чему? Нет, Джон, этой вещи не должно быть здесь. Она сослужила добрую службу, но стала слишком опасна для людей. Пусть хранится в другом месте. Я надеюсь, что больше в ней не возникнет нужды. — Но если… — не решился Джон и невольно сжал пальцы на рукояти. Удивительно, прежде он только и мечтал, что избавиться от предмета, принёсшего столько бед, а теперь цепляется так, словно тот был ему дорог. — Если настанет время, его всегда можно будет найти под Драконьим Камнем. Он будет надёжно спрятан там и ждать своего часа, который, как я надеюсь, никогда не придёт. Но только тогда он явит себя — и не раньше. Ты пока не понимаешь, но уверяю — ему нельзя оставаться в мире людей. Джон заколебался, но всё-таки вытащил грязный кинжал и протянул его стоящему напротив человеку. Ему-то точно можно было доверять. Оружие в его руке выглядело до комичного крохотным, но он с невероятной осторожностью убрал его за пазуху. И только после этого позволил Джону вновь взять Рейенис на руки. — Спасибо. Ты благоразумен. Я рад, что не пришлось тебя уговаривать. Джон невесело хмыкнул, прижимая к себе спящую дочь и чувствуя её тепло. Лицо Рейенис выглядело умиротворённым. Светлым, как и прежде. Тёмные, мягкие пряди на её голове спутались. — Когда ты встретишь Дейенерис, направляйтесь к морю, это недалеко, там вас подхватит корабль, который доставит к людям. К тем, кто уцелел, — пояснил человек. — Что за корабль? Откуда? — Спасшиеся в море путники. А… ты ведь не знаешь, — опомнился собеседник. — Море уберегло многих. Именно море. Один из Старых богов, тоже некогда обманутый Древними, поквитался с ними. Поэтому сохранил почти всех, кто там был. И ветер удивительным образом скоро заставит один из кораблей прибиться к нужному берегу. — Кажется, чудеса и не думают заканчиваться, — заметил Джон, улыбаясь уже искренне. — Чудеса всегда происходят, — без улыбки заметил человек, — только люди не всегда способны это понять. Ведь сама жизнь — это чудо. С этими словами человек дёрнул дверь на себя. И Джон, ожидавший увидеть там безжизненное, холодное пространство, ненадолго замер. Дейенерис ведь отправилась на Север. В Край Вечной Зимы, скованный льдами и снегом. Но вместо холода в лицо ему пахнул дурманящий, пахнущий весной ветер. Джон только и успел, что шагнуть вперёд, когда дверь за ним захлопнулась. Рейенис проснулась и уже не заплакала, но внимательно посмотрела на него. Джон улыбнулся ей. — Ничего, сейчас… сейчас разберёмся. Твоя мать должна быть где-то здесь. Оглядевшись, Джон осознал, что стоит на невысоком, пологом холме. Тот был абсолютно голым, пусть кое-где всё ещё виднелись снежные шапки. Однако видно было, что земля, сбросившая ледяные оковы, ожила. Это ли не чудо? Посмотрев севернее, она заметил, что снег там всё-таки есть, и холод, наверное, тоже, однако владения вечных льдов стали намного дальше. Впрочем, больше всего сейчас его волновало иное. Дейенерис. Она должна находиться где-то рядом. Она жива. Конечно, жива, иначе бы его не привели сюда. Он принялся торопливо спускаться вниз, чувствуя нарастающее волнение. Отовсюду пахло зарождающейся жизнью, талым снегом. Весной мир всегда молод и чист, как новорождённое дитя. Сколько веков не видели эти земли солнца и тепла? И видели ли вообще? — Дени! — зачем-то позвал Джон, пусть пока и не видел её. — Дени! Дени! Эхо его окликов разносилось над необъятными просторами этих прежде недружелюбных земель. Похоже, придётся давать им теперь иное название на картах, потому что даже вечность оказалась конечной. — Дени! Сердце его сжалось, когда он всё-таки увидел за очередным холмом нечто знакомое, не сразу осознав, что смотрит на Дрогона. Огромный чёрный дракон как будто дремал, однако почти сразу же вскинул голову, уставившись на Джона глазами цвета раскалённой магмы, словно изучая. — Где… где… — обратился Джон к Дрогону, не в силах выдавить из себя ни слова. Дракон лениво повернулся, чуть приоткрывая одно из своих крыльев, под которым, свернувшись, лежала совершенно нагая Дейенерис. Видимо, грелась. Похоже, она тоже уснула. — Дени, — выдохнул Джон, делая несколько шагов вперёд. Дрогон не стал его останавливать. И та, наконец, распахнула ярко-лиловые глаза, в которых горело уже знакомое пламя. Было во всём её облике нечто невероятное, когда она резко села на месте, уставившись в неверии на Джона, держащего на руках Рейенис. Девочка тоже смотрела на свою мать. — Я умерла? — голос её, неуверенный, мягкий, заставил Джона улыбнуться и покачать головой. — Мы всё ещё здесь… Наверное, к лучшему, — прошептал он. Джон не сразу заметил, что тело её покрыто сажей, а кончики волос почернели и свернулись, как будто обгорели, но она тоже, похоже, не пострадала. Дейенерис же с коротким, звонким всхлипом рванулась вперёд. Рейенис почти сразу же оказалась в её дрожащих руках и засмеялась, когда мать принялась осыпать её лицо короткими поцелуями. Вскоре девочка оказалась между отцом и матерью. Джон прижался к губам Дейенерис, чувствуя вкус слёз и пепла. Но те были уже не горькими, а сладкими. — Джон… Джон… — повторяла она, а после снова прижала к себе Рейенис и вовсе поднесла к своей груди. Девочка тут же жадно впилась в её сосок, Дейенерис тихо охнула, но тут же улыбнулась. Кажется, молоко у неё ещё осталось. Пока ни Джон, ни Дейенерис не рассказывали друг другу о том, что пережили — и что видели. И он не был уверен, что когда-нибудь станут откровенничать на эту тему, разве что без этого разговора будет не обойтись. Пока главным оставалось одно — у знакомого им мира, пусть истерзанного, оставался ещё один шанс. И Джон постарается сделать всё, что от него зависит, чтобы его не упустить. — Нам нужно к морю… к Студёному морю, — вспомнил он недавнее напутствие. — Дрогон сможет нас отнести? — Конечно, — Дейенерис оторвала взгляд от дочери и изумлённо посмотрела на Джона. Кажется, она, как и он сам, до сих пор не могла поверить в реальность происходящего. — Но что там? — Один мой друг сказал, что там мы найдём корабль, который довезёт нас к ближайшему уцелевшему поселению, — объяснил Джон. — По крайней мере, Рейенис… да и нам с тобой нужно поскорее выбраться к людям. Дрогон проводит нас. Дейенерис, недолго думая, согласно кивнула. И тут только Джон окончательно осознал, что она до сих пор обнажена. Он тут же стащил с плеч красный плащ, в который завернул Дейенерис. На нём остались следы крови и сажи, но ей, кажется, было всё равно. Она внимательно посмотрела на его грудь, а после — в глаза. И лишь потом Джон вспомнил — действительно, на тёмной стёганной куртке, напротив сердца, образовалась свежая дыра, но на этот раз на коже не осталось никаких шрамов. Наверное, это к лучшему. Джон подсел ближе к Дейенерис и обнял её за плечи, прижимая к себе и тоже наблюдал за Рейенис. Та пила материнское молоко. А вокруг них дышала пробуждённая к жизни земля, вдыхая полной грудью весенний воздух.