Двойная память

Следующие несколько дней ничего не происходило, и моя новая жизнь текла своим чередом: я ходил на завтраки и обеды с Тишалью, обсуждая с ней наш возможный побег и новые сплетни, которая она подслушивала за закрытыми дверьми, а потом в мою палату наведывался Иммерих Берк и настойчиво пытался выудить новую информацию про мои воспоминания. Я ничего ему не рассказывал, кивал на все его рекомендации, а затем незаметно уничтожал все лекарства, которые он мне приносил. Я видел по его хищным глазам и неприятному прищуру, что лекарь не верит мне, но Берк продолжал играть в эту игру по правилам, и я делал тоже самое, притворяясь дурачком, и не припоминая ему его же слов про мою «опасность» и ложь про реакцию ренн’гана, которую он не потрудился объяснить. Верховная Мать Сабена Марн-Рухх уехала из лечебницы на следующий день после нашей с ней встречи, но до того Тишаль каким-то чудом успела пробраться на третий этаж и услышать, как старуха с кем-то очень громко переругивалась в глубине коридоров третьего этажа. Девица пришла ко мне в палату в грязном от пыли комбинезоне, с паутиной в волосах, и рассказала удивительную историю о своем неожиданном путешествии по вентиляционной трубе, в которой едва не застряла: — Когда ты ушел отсыпаться, я все же решила посмотреть на этого ренн’гана. Так вот. — Тишаль присела ко мне на кровать, отряхивая руки. Маленькая, тонкая и юркая, она, казалось, может пролезть куда угодно. — Из вентиляции я не видела Верховную Мать, и не видела, с кем она разговаривала, но помилуют нас всех боги… какой же там стоял крик! Себ, я таких бранных слов ни в одной из своих жизней не слышала. И даже если бы услышала их снова, то не смогла бы объяснить их смысла! — Готов поставить весь свой завтрашний обед на то, что старуха кричала на Берка. — Я кивнул, размышляя об этом. — Ты смогла что-нибудь разобрать из этой ругани? Хоть что-то? — Нет. — Тишаль наморщила носик, снимая налипшую паутину с волос. — Ренн’ган ругалась громче, чем говорила, а говорила она почти шепотом, как будто боялась, что ее могут подслушать. Видимо, не зря. Следующий день не отличался от предыдущего, пока с наступлением темноты ко мне в палату не вошел Хелли. Он принес лекарства на серебряном подносе: горсть пилюль и несколько склянок со странной жидкостью. — Что это? — я тревожно приподнялся на кровати. — Мне уже приносили поднос сегодня с утра. Хелли закрыл за собой дверь. Черные линзы маски сверкнули, поймав отражение моей настольной лампы. — Господин Берк сказал, что вы не едите свои лекарства, так что я должен проконтролировать этот процесс. — Что? Когда-то давно у меня дома жил кот по имени Мезон. И однажды, когда этот проказник заболел, мне приходилось ловить его по всему дому и насильно заталкивать ему в глотку лекарства, зажимая пасть кота таким образом, чтобы он не мог их выплюнуть. Хелли поступил со мной соответственно: поймал за шиворот, встряхнул, запихал в рот горсть горьких пилюль, залил их малоприятной жидкостью и сжал мою челюсть с такой силой, что та едва не треснула. Когда же я сдался и проглотил тошнотворный комок мерзости, Хелли сразу же вколол мне сыворотку тертернава и оставил лежать на кровати. Видимо, все для того, чтобы я сразу не побежал промывать желудок. Этой ночью мне снились цветные кошмары. Я то и дело просыпался потным на мокрых простынях, задыхаясь от страха. Синие глаза ныне мертвого короля преследовали меня повсюду, и я сквозь дурноту спрашивал себя, почему я вспомнил не того, кем я был, а того, кого боялся. До самого утра я вздрагивал от каждого постороннего шороха и звуков шагов, раздающихся в коридоре. Король Кормарк, обгорелый гигант, мерещился мне в темных углах палаты, и в какой-то миг мне даже почудилось, что он стоит над моей кроватью и смотрит на меня, зловеще ухмыляясь. Когда за окном расцвело, я уж было подумал, что на этом мои кошмары закончатся, но через пару часов случилось то, чего никто не ожидал — в нашу лечебницу прибыли военные. И не простые солдаты старморской гвардии, подчиняющиеся нашей королеве, и даже не городские мельгары, а люди в строгих черных мундирах Объединенной армии, созданной более полувека назад. — А это еще кто? — спросила меня Тишаль, тревожно затеребив воротник. Мы с ней вместе наблюдали за прибытием гостей из окон второго этажа. Военных привезли к лечебнице на черных каретах, с соответствующим опознавательным знаком — белым гербом о трех линиях, загнанных в разорванный ромб. Каждая из семи отдельных линий на гербе носила имя правителя, когда-то давно подписавшего договор о союзе. — Это люцерхалы, — пояснил я, наблюдая, как люди в мундирах вылезают из карет, — так их называют. Они вроде как наделены непомерной властью и могут свободно действовать на территории любого королевства или государства, с которым у Объединенной армии заключен союз. Это странно. Я никогда не видел их здесь, в Вэст-Морроне. — Судя по нашивкам на плечах, это не простые солдаты, — заключила Тишаль, — офицеры, или может даже кто повыше. Вон, — она указала на высокого мужчину в очках с зализанными темными волосами, — у этого, помимо нашивок, на груди какие-то значки блестят. Он тут самый главный. Я с опаской присмотрелся к главному люцерхалу, но с такого расстояния было сложно рассмотреть его знаки отличия. Спустя мгновение, из кареты следом за ним вылез офицер, держа что-то в руках. Это «что-то» было завернуто в ткань, перевязано ремнями, и по форме напоминало меч. — Проклятье, — выругался я, — они сюда не просто так притащились. — Себерих, смотри! Они куда-то не туда пошли! — Тишаль так сильно прижалась к окну, что стекло начало запотевать вокруг ее лица. Бросив кареты у входа в лечебницу, люцерхалы принялись обходить здание, растянувшись вереницей по каменистой тропе. Я видел их дыхание в мерзлом воздухе, поднимающееся облачками пара. Запряженные в кареты лошади нетерпеливо топтались за их спинами, такие же черные, как и военная форма. Я услышал тревожное лошадиное ржание сквозь закрытое окно. — Они идут в соседнее крыло, — понял я, — к имперским фанатикам. Тишаль отвернулась от окна и посмотрела на меня, удивленно вскинув брови: — Это плохо или хорошо? — Не знаю, — я старался не показывать виду, но от неожиданного укола страха у меня свело живот. — Объединенная армия была создана коалицией в годы войны с одной единственной целью — чтобы бороться с Империей. И теперь, спустя более полувека, люцерхалы вновь могут заниматься тем, чем должны. Тишаль промолчала, грозно сведя тонкие рыжие брови, промолчал и я. В этот день я решил отсидеться в своей палате и лишний раз не высовывать носа за пределы нашего крыла. Мало ли, что там происходит? Толпа люцерхалов в лечебнице не предвещала ничего хорошего, как скорпионы в коробке с печеньем. Сунешь туда руку — и ты труп. С этой мыслью я просидел до вечера, пока в коридоре за дверью не началось какое-то движение. Услышав топот множества ног и перепуганные голоса, я нерешительно выглянул из палаты, и передо мной сразу же появилась женщина в халате и лекарской маске. — Себерих Вольдар, двадцать шесть лет? — спросила она, глядя в блокнот и что-то по нему проверяя. — Вы подходите. Идите за мной. — Что происходит? — попытался выяснить я, глядя, как многие соседи с моего этажа, женщины и мужчины с поломанными судьбами, идут прямиком к лестнице на третий этаж. Лекарь мне ничего не ответила и просто пошла дальше, сопровождая пациентов. Я уж было хотел вернуться в свою палату и спрятаться там, но на другом конце коридора вдруг возник гигант Хелли с подносом в руках, так что я, не раздумывая, поспешил следом за остальными, поскольку неизвестность показалась мне куда привлекательнее очередной бессонной ночи в компании мертвого короля. На третьем этаже лекари выстроили всех пациентов в длинную очередь, и та растянулась на весь коридор, заворачивая на лестницу. Я выглянул вперед, и увидел, как люди по одному заходят в комнату за черной дверью. Кто-то не задерживался там и минуты, а кто-то «застревал» надолго. Прошло, наверное, около часа, прежде чем подошла моя очередь. Когда мужчина, стоящий предо мной, исчез за дверью, и я принялся грызть ногти, тревожно гадая, как долго он там пробудет. Минута, две, три. Время тянулось мучительно долго. Лекари, ходившие по коридору словно тюремные надзиратели, странно косились на меня. Женщина за моей спиной начала тихонько плакать. Я обернулся на толпу за спиной и осознал, что все люди здесь примерно одного со мной возраста. Тут не было стариков и детей вроде Тишали. Интересное разделение… Не успел я подумать об этом, как черная дверь отворилась и мужчина стрелой вылетел оттуда, чуть ли не бегом. — Давайте следующего! — прозвучал грубый голос из-за приоткрытой двери. Я сглотнул и сделал шаг в неизвестность, стараясь не задерживать очередь. Зрелище за черной дверью превзошло все мои ожидания: в тесной комнатушке с единственной настенной лампой собрались почти все прибывшие люцерхалы. Один, что в очках, сидел за столом, а другие стояли вокруг него, напряженные, подобно своре охотничьих собак, готовых кинуться на любого, на кого укажет хозяин. Все в строгих черных мундирах с жесткими воротниками, с нашивками на плечах, в свободных штанах и высоких военных сапогах. Два десятка глаз недобро вперились в меня, и искренне пожалел, что прошедшей ночью не помер от лекарств. — Не бойтесь, входите, — мужчина в очках улыбнулся мне, положив на стол руки, — это обычная проверка. После Вспышки мы обязаны переговорить со всеми, на ком она сказалась хуже всего. Я шагнул ближе, приметив у некоторых присутствующих пистолеты, пристегнутые за кобуру к поясным ремням. После войны только люцерхалам разрешалось носить огнестрельное оружие и пользоваться им. — Меня зовут Чеммез Рицен, — представился мужчина, поправляя очки в тонкой оправе. — Я главнокомандующий старморского армейского корпуса люцерхалов. Я поклонился Рицену, как того требовал этикет. Вполне заслужено. Этот человек сразу же произвел на меня неизгладимое впечатление хотя бы тем, что разительно отличался от всех своих товарищей в черной форме. Ухоженный, с аккуратно зачесанными назад волосами, с массивным лбом, свидетельствующим о высоком уме, он скорее походил на ученого, случайно надевшего военную форму, чем на главу военного корпуса. И его манера высказываться вполне соответствовала внешнему виду. Тишаль была права насчет него. Я уже хотел назвать люцерхалу свое имя, но тут Иммерих Берк, подобно тени, отделился от дальней стены комнаты, проскользнул через строй вояк и прошептал что-то на ухо главнокомандующему. Рицен выслушал его, покосившись на стол. Там, на самом краю, лежал цимтус со знакомым кубом — Берк показывал люцерхалам запись со мной, сделанную после Вспышки. Меня проняла злоба, и руки сжались в кулаки от бессилия. Видят боги, как же мне хотелось врезать лекарю. За ложь и недомолвки, за подосланного с лекарствами Хелли и бессонную ночь с призраками прошлого. Ох, с каким бы удовольствием я сломал ему гигантский нос! Берк выпрямился в полный рост, убрав за спину руки. Выглядел он весьма довольным собой. Улыбался. — Себерих, правильно? — уточнил Чеммез. — Для вас у нас будет специальное задание. Тест, если угодно. Обратите, пожалуйста, свое внимание на стол. Помимо цимтуса с кубом и нескольких папок с бумагами на столе лежало продолговатое нечто, накрытое куском плотной коричневой ткани. Один из офицеров шагнул к столу, скрипнув кожаными сапогами, и аккуратно отвернул ткань. — Вы знаете, что это за предмет? — спокойно спросил Чеммез. Я мысленно выругался и поднял взгляд на люцерхала. — Очевидно, это трость. — Вы правы, трость, — тот кивнул. — Но знаете ли вы, кому она принадлежала? Я вновь посмотрел на нее. Золотая Т-образная рукоять с хищной птицей, черное лакированное дерево. По древку расходилось множество позолоченных элементов. Что-то нехорошее таилось в этом предмете. — Не имею не малейшего понятия, — откликнулся я. — Но трость сильно старая и похожа на музейный экспонат. Двое мужчин в форме переглянулись и один из них злобно насупился, наморщив лоб, как будто я только что его оскорбил и нелестно выразился о его матушке. Сильно уж бандитская рожа была у этого люцерхала. Если бы не его форма, я бы с уверенностью мог сказать, что он работает грузчиком в порту, обдирая вновь прибывших капитанов до нитки. — И вы вновь правы, — ровным тоном сообщил Чеммез. — Мы привезли эту трость из столичного музея Нового Астеросса. Она непростая и таит в себе множество секретов. Вы сможете найти их все? Я заломил бровь: — Вы хотите, чтобы я ее разобрал? — Да, пожалуйста. Я подошел к столу и судорожно выдохнул. Что ж, так тому и быть. Руки сами потянулись к музейному экспонату: я взял трость и взвесил в руках — она оказалась тяжелее, чем кажется — и правой рукой принялся откручивать ее позолоченную упорную часть, похожую на конус. Та легко пошла по резьбе и уже через пару секунд оказалась у меня в руках, полая внутри. Глядя в полость, я почему-то подумал, что внутри было бы удобно хранить записки на завернутом куске пергамента. Дальше я повернул трость так, чтобы золотая птица на рукояти смотрела в пол, и большим пальцем руки отсчитал три прикосновения влево от резьбы, где нащупал прямоугольную кнопку. Та слегка заедала, но я вдавил ее, и из древка трости, где только что была опора, с приятным скрежетом выстрелило острое скрученное лезвие, как у ледоруба. Люцерхалы охнули. Я проигнорировал их и принялся изучать трость дальше. Где-то в душе закралось странное, но приятное ощущение, что я уже делал это раньше. Руки помнили все, каждый изгиб и выступ на трости, хотя я сам не понимал, как это делаю. И вот, пальцы нащупали крохотный стык на древке, едва заметный, спрятанный под золотой окантовкой. Я взялся за него, и открутил «ледоруб», положив его на ткань. Принялся осматривать оставшееся древко и обнаружил в нем потайное отделение. Я подцепил его край ногтем снизу, и крышка отвалилась, упав на пол. Внутри, под слоем пыли, железные «лапки» удерживали в плену грязный закупоренный пузырек с чем-то темным внутри. «Яд», — прокричало сознание. Я не стал его вытаскивать, и просто положил кусок древка на стол, к опорному конусу и «ледоколу». Мужчины принялись перешептываться, прикрывая ладонями рты, будто боялись, что я сумею прочесть их слова по губам. Наконец, рукоять. Я вложил ее в ладонь правой руки — на удивление оказалось приятно держать ее — и одновременно с двух сторон нажал на сложенные крылья птицы. Что-то внутри щелкнуло, отсоединилось. Я потянул рукоять, держась за остаток неразобранного древка, и в моей руке появился острый кинжал. На этом, пожалуй, все. Разбирать больше нечего. Я так и остался стоять с кинжалом в руке. В комнате воцарилось молчание. Все взгляды были устремлены на меня, но в них змеилась уже не та враждебность, с которой люцерхалы встретили меня, а что-то совсем иное, что я никак не мог прочитать по их лицам. — Себерих Вольдар, так? — в голосе Рицена послышалось плохо скрываемое нетерпение, смешанное с очевидным волнением. — Да. — А обратно собрать трость вы сможете? Я пожал плечами и принялся собирать музейный экспонат в обратном порядке. Сложнее всего оказалось с «ледорубом», но тот с тем же приятным скрежетом убрался обратно после быстрого трехкратного нажатия заедающей кнопки. Чеммез молча закивал, не сводя меня взгляда мутных серых глаз. Закончив закручивать упорную часть, я вернул трость на ткань, бережно, словно младенца. — Ну, я прошел ваш тест? Два люцерхала подошли к столу главнокомандующего. Чеммез переглянулся сначала с одним, потом с другим. Среди них был тот самый мужик с бандитской рожей. Странно, но каким-то образом один изгиб губ преобразил его. Темные глаза весело заблестели и стали почти дружелюбными. — Вы сделали даже больше, чем мы ожидали. — Рицен вернул в голос спокойствие, и Берк весело ухмыльнулся за его спиной. — И к чему все это? — спросил я. — Простая проверка, — Рицен вновь поправил очки, прислонившись к высокой спинке стула. — Возвращайтесь к себе, Себерих. Спасибо, что уделили нам время. Я поклонился люцерхалам и, стиснув в кулак всю свою волю, повернулся к ним спиной-мишенью, чтобы покинуть комнату. Но как только дверь за мной захлопнулась и выстрелов не прозвучало, я перешел с шага на бег, и помчался по коридорам, подгоняемый жгучим страхом. — Тишаль… Тишаль! — Я без стука, запыхавшись, залетел в ее палату. — Кажется, все очень плохо! Девица воззрилась на меня из-под рыжих непослушных локонов, удивленная моим появлением. В палате она была не одна — рядом с ней на кровати сидела милого вида старушка в больничном комбинезоне, и улыбка не сходила с ее полноватого лица. Тишаль захлопнула книгу, лежащую у нее на коленях: — Кажется, на сегодня все, Игги. Остальное я прочитаю вам завтра. Старушка понимающе кивнула и не без труда поднялась со скрипучей кровати. — Они разбили мне очки, когда везли сюда, — прошамкала она, проходя мимо меня. Ее шаги были мелкими и медленными, как будто женщина назло тянула время, задерживаясь здесь. С ее лица не сходила улыбка. — Теперь я ничего не вижу, но эта милая девочка согласилась помогать мне с чтением. Я отошел в сторону, чтобы не заслонять собой выхода. Старушка ушла, и я, тяжело вздохнув, припал спиной к двери, съехав по ней на пол. Головная боль усилилась, стоило коснуться задницей холодного пола. — Рассказывай, — попросила Тишаль голосом, в котором слышалась нарастающая тревога. Свет настольной лампы, стоявшей у изголовья кровати, окружил ее голову ярким ореолом. — Люцерхалы, — выдохнул я, — говорили со мной. — И? Что они тебе сказали? — Ничего хорошего, Тишаль. Нам пора бежать отсюда. Если мы не сделаем этого сегодня, боюсь, завтра мы уже с тобой не увидимся. За мной придут, как за тем мужиком Моффеном. Я уверен в этом. — Бежать? — вопреки всем моим ожиданиям, на лице девчонки отразился чистый восторг. — Ну наконец-таки ты созрел! У меня уже почти все готово, я… В дверь громко постучали. Я сжал зубы и быстро отполз за шкаф, стоящий рядом. Как раз вовремя, потому что в этот миг дверь распахнулась, и незваный гость тяжело шагнул внутрь. Я услышал, как скрипят его кожаные люцерхальские сапоги. На пол легла длинная, угрожающая тень. — Девочка, — обратился он небрежно. Грубый голос, глубокий, с хрипотцой. — А ты случаем парня из соседней палаты не видела? Белобрысый такой, с подбитым глазом. Я не видел лица люцерхала, пришедшего по мою душу, но зато, сидя за шкафом, прекрасно видел Тишаль. Ее лицо, обращенное к двери, вытянулось, губы задрожали, а в широко распахнутых зеленых глазах заискрилось неистовое, почти опасное безумие. — Убирайся! Убирайся! Убирайся! — Она схватилась за волосы и принялась истошно вопить, дергая за них, как ненормальная. — Убирайся отсюда! Все сладкие рулеты мои! Мои-и-и-и, ха-ха! Ты их не получишь, проклятое отродье! Рулеты мои! Не успел люцерхал ничего ответить, как Тишаль яростно запульнула в него своим ботинком. Судя по тени на полу, мужчина не увернулся и получил подошвой прямо в лоб. — Убирайся! — Не трогайте девочку, — прозвучал из коридора добродушный шамкающий голосок старушки Игги. — Она очень больна и головушка у нее тугая. Люцерхал задерживаться не стал. Выругался и захлопнул дверь. Тишаль продолжала пялиться в то место, где тот только что стоял, и лишь когда в коридоре стихли шаги, повернулась ко мне: — Сиди здесь, — с выпученными безумными глазами и растрепанными волосами девица приобрела необычайное сходство с дикой совой. — Сиди здесь, тихо. Никуда не уходи. Мне нужно кое-что сделать. И с этими словами она быстро выбежала из палаты. Мысль о том, чтобы оставаться в комнате одному, показалась мне такой же безумной, как и возможная попытка покинуть ее. Поэтому я выдавил вздох отчаянья из самых печенок и подтянул к себе колени, пытаясь свернуться в «клубок». Все полетело в Бездну слишком быстро. Нужно было как следует пораскинуть мозгами. Как сбежать из здания, кишевшего люцерхалами? Как пройти через них и украсть цимтус с записью? Я начал судорожно представлять себе все дальнейшие варианты развития событий, но не один из них не начинался с того, что я вскрикиваю, как девочка, при виде возникшего в комнате ренн’гана. Сабена Марн-Рухх, верховная Мать, появилась в палате совершенно беззвучно, и я бы не обнаружил ее присутствия, не заслони она собой свет настольной лампы. Я медленно поднялся с пола, глядя на нее. На голове все та же широкая четырехугольная шапка гигантских размеров, вуаль на лице. Стоя предо мной, а не сидя в кресле, Сабена показалась мне совсем маленькой, отощалой и хрупкой. Ее спина сгибалась под тяжестью бархатного церемониального одеяния, выдавая ее возраст, а на боку, перекосив ее пояс, висела толстая старая книга с мерцающем камнем на обложке. — Мальчик, мне очень жаль, что нам не дали переговорить лично, пока я была здесь, — сухим голосом произнесла она. — Тебе нельзя здесь оставаться. Эти люди опасны. Они не те, за кого себя выдают. — Спасибо. Я уже понял. — Тебе нужно покинуть это место. — Лечебницу? — уточнил я. — Континент. Я распахнул глаза. Старуха хочет, чтобы я покинул Стармор? А как же Феллис? — Если останешься и эти люди найдут тебя, все станет в стократ хуже, — прошептала Сабена, будто прочитав мои мысли. Оглядевшись вокруг себя, она осторожно присела на кровать Тишали. Я отошел от стены, сделав шаг в сторону ренн’гана. При виде этой женщины я испытывал странный благоговейный трепет. Ей хотелось верить, хотелось доверить все свои тайны и страхи; открыть душу, чтобы Сабена изгнала из нее тьму. Ее голос звучал сухо, как шелест книжных страниц, но вместе с тем он действовал на меня успокаивающе, внушая мнимое ощущение безопасности. — Вы видите будущее, верно? Я сделал к ней еще один шаг. Ну словно мотылек, боязно стремящийся к огню. — Вспышка ослепила меня, мальчик, — Верховная Мать едва заметно качнула головой. Она моргнула, и ее глаза под вуалью стали белыми. — Больше я не вижу четких образов, все смешалось. Этого не должно было произойти. Люди из прошлого вернулись и начали уродовать наше будущее. Исход неизвестен. — Вы знаете, почему это произошло? — Нет. Я шагнул ближе. — Вы знаете, как все исправить? — Нет. — И даже кем я был, вы не знаете? Молчание. Старуха в задумчивости пожевала губы. — Боюсь, ты должен узнать правду не от меня, мальчик. Она ждет тебя далеко отсюда, на Юге. Я не могу тебе помочь, но постараюсь направить, — Сабена подманила меня ближе и что-то вложила в мою ладонь. Ее прикосновение было теплым, как будто свет солнца коснулся кожи. — Если хочешь найти ответы, их следует начать искать оттуда. — Что это? — я принялся разворачивать кусок пергамента дрожащими руками. Внутри, к моему разочарованию, не оказалось ничего, кроме написанных невпопад цифр. — Это координаты? Что это за место? Я обратил свой взгляд на старуху и глупо захлопал глазами. Та уже исчезла, также беззвучно, как и появилась. Единственным напоминанием о ней остался клочок бумаги в моей руке и промятое покрывало в том месте, где она только что сидела. Дверь в палату открылась, и я инстинктивно закрыл лицо рукой от слепящего света, льющегося из коридора. Темный силуэт в грозном молчании заполнил собой дверной проем, и от его вида у меня сбилось дыхание. Хелли, гигант, кто же еще? Ужас накрывал меня с головой, но я знал, что не могу позволить себе утонуть в нем. Я быстро спрятал бумажку в карман и выставил перед собой кулаки, предвкушая грядущую драку. Что-что, а драться я умел. В свое время темные переулки Вэст-Моррона научили меня многому, и я с радостью был готов продемонстрировать гиганту все свои способности. Но тут кто-то подпихнул Хелли сзади, и дверь за ним закрылась. — Спокойно! — раздался тонкий голосок Тишали. Она обогнула гиганта в больничном халате и встала перед ним. — Это друг! Он мой земляк! Ее слова меня не убедили, я не опустил кулаки. — Когда «земляк»? Тогда? — Сейчас, — пробасил Хелли и потянулся громадной ручищей к лицу. Он снял маску, и широкое лицо под ней напугало меня еще сильнее, чем черные круглые линзы — теперь вместо них на меня уставились жуткие черные глаза, выделяющиеся на фоне смуглой кожи. Южанин. Имперец воплоти. С черной копной густых волос, стянутых в тугой хвост на затылке. — В Кадессе, в моем родном городе, на центральной площади установлен памятник женщине, защитившей город ценой собственной жизни. — Хелли одарил девицу тяжелым взглядом. — Если это та самая Тишаль, о чьих подвигах до сих пор слагают песни, я обязан ей помочь. Я невесело хмыкнул. Не поверил поверил, да и доверие к девчонке стремительно улетучивалось. Мне начало казаться, что эти двое разыгрывают меня и тянут время, пока люцерхалы окружают лечебницу, заряжая пистолеты. — Самое время бежать, — затараторила Тишаль. — Мы только что видели, как люцерхалы вышли наружу. Видимо они решили, что ты убежал, и ринулись осматривать территорию. — Да, но без меня вы в город не попадете, — обратился к нам Хелли. — Весь периметр охраняется мельгарами. — И что теперь? — Я все-таки опустил руки. — Уходим через черный ход, — пробормотала Тишаль, — а дальше полагаемся на Хелли. — Рано, — отмахнулся я. — Мне нужно забрать цимтус с моей записью. Я видел его на третьем этаже, в комнате, где заседали люцерхалы. Если его оставить, я уверен, мое лицо вскоре появится на всех информационных табло города. — Согласен, — кивнул гигант. — Если не хотите проблем в будущем, вам также нужно уничтожить свои дела и фотографии. Все хранится в рабочем кабинете Иммериха Берка на третьем этаже левого крыла. Я прикусил язык. — И как же мы туда попадем? Левое крыло всегда закрыто. Пациентов оттуда не выпускают. Южанин посмотрел на меня тем взглядом, от которого у меня зачесались кулаки. Этот взгляд словно говорил мне: «ты идиот». — Я открою для вас крыло, но сам туда не пойду. Я не согласен с тем, что там происходит. — В смысле «не согласен»? — возмутился я, а сам подумал про имперских убийц, которых там держат. Неужели Хелли им сопереживает? — Сам увидишь, — с неохотой пробурчал гигант. — Идем. Не будем тратить время. У нас есть еще полчаса до отбоя, пока пациентов не начнут разгонять по палатам. Итак, Хелли вернул на лицо маску, и мы начали выходить из палаты по одному. Первым пошел гигант, и когда, осмотревшись, он подал условный знак, мы с Тишалью последовали за ним, предварительно кивнув старушке Игги, подыгравшей в нашем небольшом спектакле для люцерхала. Она так и сидела на скамье рядом с нашими палатами, и вид у нее был пугающе безмятежный, как у цветка, растущего в поле. Мы быстро достигли черной двери на третьем этаже, и Хелли без вопросов отворил ее одним из своих ключей. — Дерьмо, — выругался я, осматривая пустую комнатушку, сильно пропахшую табаком и мужским парфюмом. Люцерхалов тут не было, как и моего цимтуса, что около получаса назад лежал на столе. — Цимтус исчез. — Так может его твой Берк забрал? — прошептала за спиной Тишаль. — Может… — я осекся, зацепившись взглядом за плотную коричневую ткань. Руки сами потянулись к ней, чтобы отвернуть. — Себерих, идем, — позвала девица, встав на пороге. Хелли молчаливо дожидался нас в коридоре и поглядывал по сторонам, как бы мы не пропустили приближение угрозы, но мимо него то и дело прохаживали только пациенты с пустыми глазами и лицами, не обремененными умом. Я отвернул ткань, и золотая ручка трости приветливо сверкнула на свету. Завороженный, я подумал, что было бы расточительно оставлять этот славный предмет люцерхалам. Зачем он им? Мне трость была нужнее, к тому же я уже умел ее разбирать. Без угрызения совести я поднял ее со стола, и нутром почувствовал, что от владения этой штукой может зависеть моя жизнь; мое прошлое и будущее. — Зачем тебе это? — с опаской скривилась Тишаль, когда я вышел в коридор с тростью в руках, прижимая ее к себе, как ребенок любимую игрушку. — Пригодится, — хмыкнул я. В ответ Хелли обратил ко мне лицо, сверкнул линзами на маске, и молча развернулся, чтобы уйти. Пока мы мелкими перебежками перемещались из одного больничного крыла к другому, я вдруг решил, что мне все это не нравится. Слишком просто складывался наш побег. И даже редкие лекари в масках, попадающиеся нам на пути, не рыскали по коридорам в поисках меня по приказу Берка, и не пытались меня остановить. Не было в коридорах и люцерхалов с пистолетами на изготовку. Совпадение ли? Я не верил в такое счастливое течение обстоятельств. Там, где за одним поворотом тебя поджидает удача, за следующим может скрываться предательство и смерть. — А почему бы нам сразу не открыть дверь на третий этаж, к кабинету Берка? — спросил я у Хелли, когда мы спускались по лестнице вниз, топая так громко, что нас должны были услышать даже с улицы. Гигант обреченно выдохнул, прежде чем ответить. — У меня нет такого ключа. — А-а… Вскоре мы достигли двустворчатых дверей второго этажа — главного входа в левое крыло. Хелли достал свою связку ключей — она у него была значительно больше и разнообразнее, чем та, которую недавно выкрала Тишаль у мальчишки лекаря — и пару раз провернул нужный ключ в замочной скважине. Замок щелкнул, дверь приоткрылась. Черные линзы маски уставились на нас с Тишалью, и в них я увидел отражение наших взволнованно тревожных лиц. — Дальше действуйте сами, — глухо пробормотал Хелли. — Я буду ждать вас внизу у черного хода в вашем крыле. — Ты точно не пойдешь с нами? — уточнил у него я, сильнее стиснув трость. Поначалу мне не нравилось таскаться с этим бугаем по лечебнице, но теперь, когда тот засобирался нас бросить, мне не захотелось терять столь полезного союзника со связкой ключей и массивными ручищами, способными «успокоить» любого агрессивного пациента. — Нет. Мне там делать нечего. — Спасибо, Хелли, — шепнула Тишаль Гигант кивнул и удалился, поглядывая по сторонам. Его можно было понять: он не хотел подставляться под удар и лишаться работы из-за каких-то едва знакомых людей. Если люцерхалы прознают, что он помогал «опасным» пациентам бежать, звания лучшего лекаря Стармора ему не дадут, а скорее всего сразу депортируют на родину с закованными руками. Мы с Тишалью переглянулись. Лицо девицы было болезненно бледным, но губы мрачно и решительно поджаты. — Идем, — шепнула она, и я нырнул первым в левое крыло. — Какого х… Звук закрывшейся двери заглушил мой гневный шепот. Крыло для «фанатиков» выглядело совсем не так, как я его себе представлял. Никаких тебе тюремных камер, надзирателей с электрическими дубинами и лекарей с горстями пилюль. Вместо этого коридоры были устланы дорогими коврами, а на стенах красовались свежеотпечатанные имперские гобелены с крылатым гербом. Меня прошиб холодный пот — именно этот герб, тлеющий на горячем ветру, я видел в воспоминаниях. — Держись рядом, — сказал я девчонке, но та отпихнула локтем и крадущейся походкой побрела мимо зловеще приоткрытых дверей. Левое крыло было зеркальным отражением нашего. Значит, лестница наверх дожидалась нас где-то впереди. Я пошел за девицей следом, крепко сжимая трость в вспотевшей ладони, и уже через мгновение до нас донеслась приглушенная музыка. Кажется, что-то из оперы, классика Джоби; нежный перебор клавиш, сопровождаемый легким женским сопрано. Запись едва заметно потрескивала на проигрывателе. А затем на фоне музыки послышались и голоса. Незнакомые, веселые, что-то бурно обсуждающие. Мы с Тишалью медленно подходили к общей комнате отдыха, и чем ближе мы были, тем сильнее я хмурил лицо. Староимперский диалект из уст людей звучал хуже скрежета метала по стеклу. Я с детства испытывал к этому наречию странную неприязнь, смешанную со страхом, и до сих пор не понимал, как эдакая тарабарщина с невероятным количеством резких шипяще-хрипящих звуков может складываться в слова, наделенные смыслом. Тишаль застыла подле раскрытых настежь дверей общей комнаты, мельком заглянула туда и повернулась ко мне. Боги, она была в ярости. Я почти чувствовал, как она сжимала зубы, чтобы не взорваться. Мой гнев тоже нарастал, как бы я ни пытался его подавить. — Они… играют… в карты, — сообщила она мне, почти беззвучно шевеля губами. Я потянул девицу за рукав комбинезона и отодвинул от дверей. Затем сам встал на ее место и заглянул в комнату — та тонула в табачном дыму. Человек пятнадцать сгрудилось над круглым столом и внимательно следило за карточной игрой, громко переговариваясь друг с другом. Мужчины и женщины, не многим старше, чем я сам. У многих в руках блестели наполненные выпивкой бокалы. Я отвернулся и припал к стене, ощущая, как вновь разболелась голова. То ли от увиденного, то ли от стойких запахов табака и крепкого пойла, как в дешевой пивнушке. — Медленно… по стене, — шепнул я, указывая на стену коридора. — Прикрой волосы руками. Тишаль прибрала рыжие волосы и тенью проскользнула мимо дверей. Я последовал ее примеру, и когда за нами никто не кинулся, то облегченно вздохнул. Дальше по коридорам крыла мы шли осторожно, замирая при каждом новом шорохе или звуке. В палатах тоже находились люди. Где-то за приоткрытыми дверьми, судя по голосам, имперцы заседали большими компаниями. Мы прошмыгнули мимо них и уже совсем скоро поднялись на третий этаж — здесь в уютном полумраке располагались рабочие кабинеты лекарей, о чем гласили позолоченные таблички на дверях. Я быстро нашел имя Иммериха Берка, но когда потянул за ручку его двери, та оказалась заперта. Тишаль, вставшая рядом, одарила меня мрачным взглядом. В ее глазах я увидел сотни невысказанных ругательств по поводу того, что происходило внизу. Казалось, еще чуть-чуть, и она изойдет яростным воплем. У меня резко испортилось настроение. Я тихонько постучал по двери. — Ты чего творишь? — зашипела Тишаль. — Ты думаешь он там и тебе откроет? — Нет, — я резво отвернул опорную часть трости. — Я думаю, что все двери здесь спрессованы из трухи. С этими словами я обнажил «ледокол» и под испуганный всхлип Тишали с силой вонзил его в дверь над замочной скважиной. Тот вошел в труху, как нож в вязкое масло. Я сделал из «ледокола» подобие рычага и уже через мгновение замок с треском отделился от двери, крепко держась за запорные механизмы. Я оттолкнул дверь от себя, сомневаясь, что пьяное сборище внизу придало раздавшемуся шуму хоть какое-то значение. Перед нами открылась широкая темная комната с высоким потолком. Уже на входе сквозь полумрак я различил в кабинете высокие книжные шкафы с забитыми донельзя полками, ломившимися под тяжестью бумаг. Тишаль взяла из коридора лампаду и вошла в кабинет Берка, ничего мне не сказав. Я тоже взял лампаду и не задерживаясь пошел за ней. Да, мы могли бы включить в кабинете верхний свет, но это было бы неосмотрительно и глупо. Люцерхалы сразу бы заметили это с улицы, и уже через несколько минут стояли бы здесь на пороге с разъяренным Берком во главе. — Да он здесь живет, — пробурчал я, обнаружив застланную кровать в углу комнаты, с наваленными в кучу вещами. — Не отвлекайся, Себ, — сквозь зубы прошипела Тишаль, подойдя к шкафам. — У нас мало времени. Она поставила лампаду на пол рядом с собой и принялась перебирать бумаги и папки в поисках наших имен. Я уже было хотел присоединиться к ней, но мое внимание привлекла картина, висящая на стене строго по центру комнаты. Огромная, высотой с человеческий рост, и судя по всему, очень старая. Ее возраст выдавали выцветшее полотно и облупившаяся золотистая краска на широкой раме. Откуда здесь такой антиквариат? Берк у нас что, любитель искусства? Я таковым не был, но это полотно почему-то пробудило несвойственную мне любознательность. Я подошел ближе, всматриваясь в таинственную фигуру. С картины на меня грозно взирал какой-то богато разодетый южанин. Темные волосы, мелко вьющиеся, убраны с лица назад. Смуглая кожа, темная бездна глаз. Квадратная челюсть пряталась за густой и аккуратной бородой. Я медленно перевел взгляд с лица на серый камзол с золотыми пуговицами. Красный плащ был перекинут через правое плечо. Без сомнения, этот человек был одет в цвета империи. — Тишаль, — тихо позвал я, — а как выглядел император? И это очень интересный вопрос, поскольку лица императора нам даже на школьных уроках истории не показывали. Все картины военных времен были уничтожены более полувека назад, вместе с имперской символикой и прочей атрибутикой, напоминающей людям о безжалостных захватчиках, несущих за собой разрушения и смерть. Король Кормарк приложил все усилия, чтобы лик императора был забыт навсегда, а имя затерялось на страницах истории. С тех пор от правителя старого Астеросса не осталось ничего, кроме громкого «Император», и сомнительных описаний из летописей тех годов. Ведущие хронику служители храмов писали, что «его тяжелый взгляд убивал всякого, кого касался, голосу подчинялись даже силы природы, а его руки были способны равнять горы с землей и иссушать моря». Чушь, конечно же. Кто в это поверит? Историки сходятся во мнении, что служители преувеличивали возможности императора либо из-за страха перед ним, либо из-за излишнего фанатизма и восхищения. В конце концов, он был всего лишь человеком, пускай и стремился в годы правления затмить своим величием богов и даже самого Мудреца. — Выглядел? Да как южанин, — отозвалась Тишаль из другого конца комнаты. — Ты видела его? — Да. Однажды. Когда мы пытались его убить. Я осекся. Помолчал, облизнув губы. Затем спросил снова: — Ну и как же он выглядел? Я продолжил разглядывать незнакомца. Ну и жуткое же было лицо у мужика. Мне не нравился его острый и пронзительный взгляд, будто впитавший всю ярость этого мира. Он казался слишком живым для обычной масленой картины. — Мы устроили засаду недалеко от Альмарийской заставы, — в полголоса начала Тишаль. — Я видела императора в окошке кареты. Мельком. Издалека. Ничего в нем особенного. Обычный мужик. Темноволосый и темноглазый, как и все южане. Нос у него примечательно горбатый и кривой. — Послышался шорох бумаг. — Себ, чем ты там занят? Ты собираешься мне помогать? Времени у нас не так много, и… — А борода у него была? — я грубо прервал ее лепет. — Тогда почти все носили бороды. Мода на Юге была такая. К чему ты… — А выбритые борозды по линии скул у него на бороде были? — не унимался я. — Ч-что? Тишаль оставила бумаги и медленно подошла ко мне. Теперь и она глядела на портрет, запрокинув голову. Ее зеленые глаза широко распахнулись: — На этом человеке имперская форма. — Это он? Молчание. Девица открыла рот, похлопала глазами и закрыла его. Вид у нее стал задумчивый. — Не знаю. Не уверена. Нос не тот. — А все остальное? — продолжил наседать я. — Художник может изменять или приукрашать лица тех, кого рисует. Для гармонии или по убедительной просьбе. Я опустил взгляд на руки южанина — в прошлом на юге все вельможи, калифары и калифари, обязаны были носить украшения, подчеркивающие их статус в обществе. На пальцах этого человека не было колец и дорогих перстней, но зато под ладонями, сложенными друг на друга, блестело что-то золотое. В полумраке кабинета я не сразу обратил внимания на эту деталь. Я испуганно выдохнул и трость выскользнула из моей ослабшей руки, приземлившись на пол с оглушительным грохотом — она же была изображена на картине. — Тишаль, — вкрадчиво произнес я, — ответь мне: он ходил с тростью? — Я… я не знаю. Я видела его только раз. Девица еще раз осмотрела человека в имперской форме, затем опустила взгляд на трость. — Так с тростью или нет? — Нашу засаду разогнали его солдаты. Он даже не вышел из кареты. — Тишаль наморщила лоб, глядя на трость с такой опаской, будто та могла взорваться или неожиданно выстрелить. — Может быть, это какой-то советник, единственный сохранившийся портрет тех времен. Императора в прошлом окружала завидная свита. Я поморщился, махнул рукой. — В Бездну все, тут даже таблички с именем нет. Расстроенный очередным нераскрытым секретом, я целенаправленно направился к книжным шкафам с бумагами, ощущая на спине всепронзающий взгляд неизвестного мужчины с картины. Странное дело, но интуиция забила тревогу, будто говоря мне, что нельзя поворачиваться к этому человеку спиной. Тишаль искала бумаги не там, где нужно. Едва я подошел к шкафам, я увидел за ними широкий стол из черного дерева, заваленным всяким барахлом. Цимтуса среди него не было, но зато на углу стола лежали папки, разделенные на несколько разномастных стопок. Я подошел ближе и обнаружил таблички с именами местных лекарей. — Тебя лечит женщина по имени Салани, так ведь? — Да. Тишаль юркнула ко мне вместе с лампадой, и мы начали быстро пролистывать папки. Мужик с картины продолжал яростно взирать на нас, опираясь на золоченую трость. — О, Моффен. Знакомое имя? — Я открыл папку, быстро пробежался по записям Берка. На удивление у него был очень аккуратный каллиграфический подчерк. — Вот это да. Тишаль, а твой Моффен, оказывается, не такой простой «чудила», каким ты его считала. — Что там? — спросила она. — Тут сказано, что раньше он был генералом старморской армии, Уимфри Хагаллазом. — Я поднял голову, уставившись в пустоту. Имя этого человека часто вплывало на уроках истории. — Генералом! — Это правая рука короля, — Тишаль, явно обеспокоенная, встала возле меня. — Нет, не рука, — я прицыкнул языком, перелистнув страницу, — но ее указательный палец. Тишаль вырвала у меня папку из рук, будто та была драгоценным сосудом с чистой водой, а она умирала от жажды. — Поверить не могу! Сам Хагаллаз! — гневно шипела она. — И они его убили! — Постой, — я поморщился в непонимании. — Ты в этом уверена? — А что они могли с ним еще сделать, Себ? — Тишаль гневно воззрилась на меня исподлобья. — Я слышала, как он кричал, когда его уводили. Скорее всего его притащили сюда, в этот корпус, и дали имперским фанатикам с ним расправиться! И вот мы коснулись темы, которую я меньше всего хотел сейчас обсуждать. Имперские фанатики, живущие в лечебнице, как в лучшей гостинице Вэст-Моррона. Красные гобелены с черным гербом. Странная картина на стене в кабинете Берка. Сама личность Иммериха Берка, вроде как заведующего этим местом, но позволяющего происходить всему, что происходит. А еще эти люцерхалы, проторчавшие в левом крыле почти весь день, но ничего не предпринявшие против фанатиков. Я помотал головой. — Ищи бумаги, Тишаль. Она не стала возражать, и мы взялись вновь листать страницы. Через пару минут дело было сделано: она нашла свою папку и принялась рвать рукописные листки в клочья, а я нашел свою. Удивительно, но в мою историю «болезни» Берк не поленился даже влепить отпечаток цимтуса — блеклое изображение с куба наблюдения, застывшее на листе. Я принялся листать свое дело в надежде, что увижу заветное имя в графе «кто», как у Моффена, но вместо имени я обнаружил нарисованные знаки вопроса и подозрительные, но ничего мне неговорящие инициалы «С.А.». Я мысленно выругался. Глупо было полагать, что записи Берка прольют свет на правду, но их следовало сохранить и прочесть в более спокойном месте. Поэтому вместо того, чтобы уничтожить записи, я вырвал листы из папки, свернул их и спрятал во внутренний карман больничного комбинезона. — Себерих! — резко окликнула меня Тишаль. Она смотрела в сторону выхода. Я проследил за ее взглядом и страх прошиб меня с головы до пят. В коридоре стоял человек в больничном комбинезоне; имперский фанатик, обнаруживший нас.