Двойная память

Наши тени замерли на гладких каменных стенах. Молодой имперец смотрел на нас, не мигая — мы на него. Время будто замерло, и тишина на миг сделалась почти оглушительной. А потом парень побежал. Тишаль среагировала быстрее, чем я: не издав не единого звука, она кинулась за имперцем с проворством дикой кошки, исчезнув в темноте коридоре. Ну и скорость! Я поднял с пола трость и кинулся за ней. Правда, далеко она не ушла. Тишаль повалила парня на пол почти возле самой лестницы, и тот теперь кряхтел и извивался под ее весом. Девица уселась ему прямо на лопатки, выкручивая руки. Если бы нам сейчас не угрожала смертельная опасность, я бы даже счел это зрелище забавным. Я подошел ближе, наблюдая за возней. Казалось, я размышлял целую вечность, зная, что отступить нельзя, но понятия не имел, что делать дальше. В итоге я провернул трость в руке и нацелил «ледокол» в лицо имперца. Иногда импровизация — это все, что у нас есть. Парень оторвал свой взгляд от пола и завороженно уставился на трость, перестав дергаться. У него была такая же криво обритая голова, как и у меня. — Захлопни пасть и лежи здесь, — я поднес «ледокол» к его глазу, так близко, что парень должен был зажмуриться, однако этого не произошло. — Я знаю, что ты меня понимаешь. — У нас нет выбора, мы должны его убить! — гневно прорычала Тишаль, все еще крепко сжимая его руки. — Не нужно, — меня охватило какое-то странное, почти ледяное спокойствие. По взгляду имперца я прочел, что интуитивно все делаю правильно. Возможно, все дело в трости. Я должен воспользоваться этим преимуществом. — Мы не на Юге, война закончилась. Слезь с него. — Что?! — Слезь, — почти приказал я, и удивился тому, как холодно прозвучал мой голос. Тишаль скривила злобную и недоверчивую мину, но послушалась меня. Парень остался лежать в той же позе, распластавшись на полу тряпичной куклой, но на его лице появилась странная благоговейная улыбка, почти напугавшая меня. — Уходим, — произнес я, стараясь сохранить прежнее спокойствие. Мы с Тишалью почти бегом спустились по лестнице вниз. Имперец не ринулся за нами следом, однако внизу нас уже поджидали. Видимо, грохот упавшей трости не остался незамеченным — кто-то услышал его, предупредил всех остальных, и они отправили лазутчика наверх, чтобы проверить, что же там случилось. Стоило нам спуститься на этаж ниже, как толпа фанатиков попыталась нас окружить, что-то радостно улюлюкая на своем наречии. Их руки тянулись к нам, пытались схватить, но я спрятал Тишаль себе за спину и ловко провернул трость над головой, утихомирив пыл имперцев. При желании из трости получалось добротное замысловатое копье. Интересно, когда я научился им так орудовать? — Стоять! — рявкнул я на фанатиков. На миг создалось впечатление, что я не тростью размахиваю, а коптящим факелом перед сворой голодных диких собак. Имперцы замерли, будто послушались моей команды. Все их взгляды были прикованы к трости: изумленные, восторженные, заворожённые. Я почувствовал, как руки сжимают трость слишком крепко, до белых костяшек. Как будто часть меня боялась, что эти люди отнимут ее у меня. — А-а-а! — вперед вышел мужчина с металлическим блеском в волосах. Он широко улыбался, и его глаза добродушно светились — такое достаточно сложно сымитировать. — Это ты, старый друг! Берк говорил, что ты здесь. — Кто — «ты»? — быстро осведомился я, слегка удивленный тем, что имперец заговорил со мной на чистом старморском, хоть и с заметными нотками заморского акцента. Улыбка незнакомца стала еще шире, сделав его лицо похожим на хитрую морду куницы: — И о твоем незнании он тоже говорил. Я присмотрелся к нему, направив на того острее «ледокола»: ничем не примечательное морщинистое лицо, бледная кожа, седеющие волосы с единственной черной прядью на макушке, которая просто забыла состариться вместе со своим обладателем. Было что-то смутно знакомое в его затуманенном взгляде. На секунду мне даже показалось, что я знаю этого человека, хотя, клянусь, видел его впервые. — Может просветишь меня? — осклабился я. Незнакомец весело хмыкнул. Только сейчас я обратил внимание на потолок. Имперцы так накурили в общей комнате, что теперь над нашими головами висел покров едкого дыма. — Нет, — тот покачал головой, — ты должен сам во всем разобраться. Я сжал зубы от негодования. Этот человек бесполезен, он просто тянет время. Поэтому я взял за рукав комбинезона молчаливую Тишаль и потащил ее прочь от фанатиков. Те расступались перед нами, как будто опасались, что я могу пырнуть «копьем» любого из них. Некоторые из них даже кланялся, встречаясь со мной взглядом. — Что передать Иммериху Берку, когда он вернется? — спросил седовласый. Я обернулся и красноречиво, не стесняясь в выражениях, послал Берка в самую Бездну. Толпа фанатиков зашлась звонким смехом. Это напомнило мне одно из смутных воспоминаний, возвращенных прикосновением Верховной Матери: множество богато разодетых людей сидят за столом, ломящемся от яств, и смеются. Кто-то искренне, кто-то — наигранно и почти театрально. «Прихлебатели» — прозвучало у меня в голове. Итак, мы с девчонкой покинули левое крыло и теперь бегом спускались вниз на первый этаж, к парадному залу. Отсутствие на этажах пациентов и лекарей подсказывало мне, что уже протрубили отбой. Если во время вечернего обхода обнаружится пара пустых коек, нас будут искать не только люцерхалы, но и все мозгоправы лечебного заведения, поэтому следовало действовать быстро и не попадаться никому на глаза. Парадный зал был пуст, коридоры тоже. Я уже был готов вздохнуть с облегчением, когда впереди замаячила черная арка запасного выхода, как тут что-то пошло не так. Рыжеволосая девица обогнала меня и подсекла. Я споткнулся о нее, тяжело рухнул на пол, треснулся челюстью о каменный пол и выпустил из руки трость. И уже через мгновение Тишаль выросла надо мной, направив мне в шею «ледокол». Так быстро, что я не увидел, как она это сделал. Я лишь знал, что каким-то образом оказался прижат к полу, и холодное лезвие царапает мне горло. Дышать стало невозможно. — Себерих, ты кто такой? — её зеленые глаза, суровые, как кремень, сосредоточились на мне. Я видел в них что-то ненормальное. Животную ярость. Видел, что она способна на убийство. Мое сердце зашлось барабанной дробью. Я оскалился: — Когда узнаю, то обязательно тебе сообщу. Тишаль восприняла мою язвительность «в штыки» и сильнее надавила лезвием. Я зашипел. Почувствовал, как лезвие поранило кожу. По шее потекла кровь. — Последний шанс, Себерих. — Она не шутила. — Кто ты? Сначала ты стащил эту треклятую трость у люцерхалов, и я решила, что ты один из тех воришек, неспособных пройти мимо блестящих вещей. Но затем мы увидели трость на картине, и ты начал размахивать ею так, будто занимался этим всю жизнь. И еще фанатики, да-а… Фанатики! Они расступались перед тобой и кланялись, называли «другом». Ты один из них! — Они кланялись и расступались перед тростью, а не передо мной. Слушай, — до меня наконец дошло, что быть убитым в коридоре лечебницы двенадцатилетней девчонкой — очень плохая перспектива. — У меня с собой записи Берка. Когда выберемся отсюда, ты сможешь с ними ознакомиться. — Записи — чушь, — фыркнула она. — Я наплела своей Салани такую убедительную несуразицу, что любой профессиональный лжец начал бы аплодировать мне стоя. Думаешь, скажи я им правду, они бы оставили меня в живых? Убили бы, как Моффена. Холодная рука страха запустила пальцы мне в живот. Взгляд Тишали был красноречивее слов, и я просто не мог подобрать нужной фразы, чтобы хоть как-то заставить ее усомниться в правильности принятого решения. Для нее я был врагом. Имперцем. И она меня убьет. — Прости, Себерих, — сухо произнесла она, крепче обхватив трость, — я не собираюсь якшаться с имперской мразью. Выстрел прогремел в коридоре также явственно и громко, как гром среди ясного неба. Руки девчонки дрогнули. Она взвизгнула от испуга, лишь на мгновение отвела взгляд, но мне этого хватило, чтобы лягнуть ее ногой и вырвать трость. Уязвленная, Тишаль упала на четвереньки. Я подумал, что мог бы пырнуть ее «ледоколом», однако я не был убийцей, как южанка, запертая в ее юном теле. Поэтому я быстро поднялся на ноги и закричал: — Беги, мелкая! Беги! Перечить мне она не стала: вскочила и помчалась к выходу, оставив меня наедине с человеком, так кстати выстрелившим в воздух. Как и ожидалось, нас настиг люцерхал: тот самый, с бандитской рожей портового грузчика. Он до сих пор целился в мою сторону, однако дуло его револьвера смотрело не в меня, а в спину убегающей девчонки. Я сделал шаг в сторону, заслоняя ее. Не хватало еще, чтобы кто-то шмалял синим металлом по детям. Поменявшись в лице, люцерхал убрал револьвер в кобуру и направился ко мне, опустив руки — не чувствовал исходящей от меня угрозы, и сам ее не излучал. Когда он подошел, свет потолочной лампы озарил его грубую физиономию, очертив тенями глубокие морщины. — Себерих, вы как? — Он обеспокоенно скользнул взглядом по моей шее. — Вы ранены. Я сжал губы и потрогал рану. Вот дерьмо. Тишаль не пробила мне артерию и не проткнула глотку насквозь, но порез был глубже, чем я предполагал. Воротник комбинезона уже побагровел и стал мокрым от крови. — Вы видели, что происходит в левом крыле? — спросил я. — Конечно, — люцерхал закивал. — И что вы собираетесь с этим делать? — Нужно срочно переводить отсюда пациентов. — Да ну? — я изогнул бровь. Мужчина едко ухмыльнулся: — Из этого места получится прекрасный штаб. Мне не понравились его слова. Не раздумывая, я замахнулся тростью и врезал люцерхалу по голове. При желании трость, помимо копья, превращалась в увесистую дубину. Мужчина повалился без чувств, оглушенный точным ударом. Я быстро огляделся по сторонам, а затем схватил люцерхала за ноги и потащил к двери с надписью «прачечная». Негоже оставлять этого бугая посреди коридора. Прачечная оказалась не заперта. Я без проблем затащил мужика внутрь и принялся искать среди белых гор отстиранных простыней чистую тряпицу, чтобы приложить к шее или повязать вокруг нее. И пока я стоял, пытаясь остановить кровь и хаотично размышляя о безрадостном будущем, в дальнем углу темной каморки что-то блеснуло. Я пригляделся и увидел надтреснутую лекарскую маску с черными линзами, лежащую на свежих халатах. Прелестно. Я быстро облачился в халат, натянув его поверх больничного комбинезона. Надел перчатки, также постиранные и пахнущие мылом, а затем надел маску и накинул капюшон. В прачечной не было зеркала, чтобы убедиться в качестве маскировки, но я решил, что смогу зайти «за своего» хотя бы издали, и снова вышел в коридор, крепко сжимая трость. Она выдавала меня, но я не мог ее здесь оставить. Поэтому оставалось лишь положиться на госпожу удачу и делать то, что собирался. Маска неприятно пахла каким-то лекарством, а линзы сильно портили обзор. Темные, как ночь, они глушили свет и пропускали его через зеленый фильтр. Поначалу я не понимал, для чего это, но затем оказался в кромешной темноте возле запасного выхода и искренне порадовался, что вижу все вокруг себя. Линзы помогали видеть в темноте. Может, лекари носили их, потому что в лечебнице было много темных комнат и неосвещенных углов? Распознать затаившуюся во мраке угрозу не составило бы труда. Я остановился, когда впереди замаячила тонкая полоса света. Дверь наружу осталась приоткрытой. То ли Хелли, встретив здесь Тишаль, просто забыл ее закрыть, то ли оставил для меня путь к отступлению. В любом случае, я им воспользовался, и уже через мгновение оказался на улице под темным и безлунным небом. Ночь упала на землю, словно камень. Холодная, кусающая морозцем за щиколотки, и на удивление — туманная. Отовсюду доносились голоса. По тонкому лучу света, промелькнувшему за деревьями, я обнаружил парочку рыскающих люцерхалов, и побрел в противоположную сторону от них, пытаясь сохранять спокойствие. Территория лечебницы удивила меня необъятными просторами. Всюду были деревья, кустарники, пруды и холмы с оврагами, почти как в настоящем лесу. Покрывшаяся инеем жухлая трава хрустела под ногами, и каждый новый шорох, исходивший не от меня, вынуждал меня останавливаться и озираться по сторонам, словно испуганную дичь. Удивительно, но эта ночь напомнила мне детство. Моя вторая мамочка, Лизетта, которой я достался после смерти родителей, занималась изготовлением декоративных свечей и каждую неделю по ее указке мне приходилось таскаться по улицам и продавать ее свечи каждому встречному незнакомцу. Но однажды мне это не удалось. Прошатавшись до позднего вечера, я вернулся домой и честно признался ей, что в этот раз не сумел продать все. Она разозлилась и выгнала меня, семилетнего мальчишку, прокричав, чтобы я не возвращался до тех пор, пока корзинка со свечами не опустеет. Это была первая ночь, которую я провел на улице. Я помнил, как тогда продрог и не чувствовал замерших пальцев на ногах. Помнил, как боялся. Помнил снег, хлопьями падающий с темного неба, и помнил одиночество, вцепившееся в меня когтями так крепко, что казалось, после них на теле останутся шрамы. Возможно, я мог бродить по территории лечебницы бесконечно, как и той проклятой ночью по пустым городским улицам, если бы впереди неожиданно не появилось белое пятно. Хелли. Я бы признал этого гиганта даже без линз лекарской маски. Он стоял ко мне спиной, и я уже было порадовался, что нагнал его, как вдруг ночную тишину нарушил незнакомый мне голос, слишком далекий, чтобы я смог расслышать отдельные слова. Я обогнул спину Хелли, обойдя того со стороны густых зарослей кустарника, и увидел стоящего перед ним люцерхала. Тот держал лекаря на прицеле револьвера, а между ними стояла мелкая Тишаль, успевшая сменить больничный комбинезон на более подходящую одежду для побега. Она спрятала рыжие локоны под шапку, а плечи — под теплую куртку, слишком длинную и неподходящую ей по размеру. Увидь я ее в таком виде на улице, принял бы за мальчишку. — Да что ты мне втираешь?! — у этого люцерхала был пронзительный гнусавый голос. — Никто не мог проникнуть на территорию лечебницы! — Но я только что поймал этого беспризорника, сэр, — глухо сообщил Хелли. Он крепко держал Тишаль за плечо, и та делала вид, что пытается вырваться. А может, все было взаправду. — Ага! — прогнусавил люцерхал, не опуская револьвера. — А сам-то ты здесь забыл, в этой части парка? Главный выход находится в другой стороны! «Дерьмо», — подумал я, и поспешил обойти кустарник, ступая так бесшумно, насколько позволяла обувь. — Я шел домой, сэр, — с тем же ледяным спокойствием произнес Хелли. Тишаль продолжала дергаться под его ручищей. — Да ну, а почему в халате? — Вы не знаете здешних правил? — Хелли изобразил удивление. — Работники лечебницы не могут находиться на ее территории без спецодежды. — Чушь какая! — люцерхал гневно отхаркнулся на землю. — Со мной пойдете, оба. И ты еще раз перескажешь эту дивную историю Иммериху Берку! Я выскочил из-за кустарника и с размаху треснул мужика тростью. Кажется, по затылку. Удар прозвучал глухо, как будто его голова была набита опилками. Люцерхал упал, выпустив из руки револьвер, и Хелли с Тишалью вперили в меня недоверчивые взгляды. Я задрал маску, улыбнувшись им самой лучшей из своих улыбок: — Ну как, хороший был удар? Хелли зашевелился в полумраке. Я вновь натянул маску на лицо, чтобы лучше его видеть. — Нам пришлось уйти без тебя, — проворчал он. — Где тебя носило? — Я отвлекал люцерхала, чтобы Тишаль смогла удрать, — и это отчасти было правдой. Я поймал на себе озлобленный взгляд девчонки. Стоило отдать ей должное: Тишаль оставила Хелли в блаженном неведении касательно нашей маленькой ссоры. — А что с шеей? Я потрогал нашейный платок. Он тоже промок, как и воротник комбинезона. — Поранился, когда брился. Хелли издал какой-то недовольный звук и пошел вперед, поманив нас за собой. — Идемте, пока другие не набежали. Я быстро нагнал гиганта по хрустящей траве и пошел чуть впереди него. Отчасти для того, чтобы не подставлять спину безумной девице. — А вы правда не можете находиться на территории лечебницы без халатов? — Вообще-то да, — хмыкнул Хелли, — но у главных ворот в будке охраны есть специальное место для переодевания. — Он повернулся ко мне. — У кого ты отобрал халат? — В смысле «отобрал»? — меня почти оскорбил его тон. — Я нашел весь комплект в прачечной на первом этаже. — Это странно. Мы не держим халатов и масок в главном здании. Там обычно стирают только постельное белье. Я кивнул и подумал про Сабену, Верховную Мать. Может быть, это она мне подсобила? И вот, спустя несколько минут утомительной и тревожной прогулки по лесу, впереди показались городские огни, манившие нас из-за высоких ворот. — Каков план? — спросил я и остановился. — Для начала выкинь трость, — посоветовал Хелли. — Или… что это вообще? Хелли только что разглядел острее «ледокола». — А-а-а… — Ты с этой штукой мимо не пройдешь. Тебя не выпустят, будут задавать вопросы. Я быстро выудил из кармана опорную часть, по щелчку кнопки убрал лезвие, и навинтил полую железку на место. Затем, ощупав центр трости пальцами, я провернул ее дважды против часовой стрелки, и нижняя ее часть мистическим образом «ввалилась» в верхнюю. Теперь эту штуку, чем бы она не была, можно было спрятать за пояс. Хелли от удивления даже маску приспустил и хмурясь, уставился на диковинный предмет. Лицо Тишали исказилось не менее прозаично. Да я и сам, если честно, был удивлен не меньше. Руки все сделали сами, не спрашивая меня. — Одной проблемой меньше. — Я убрал «трость» под халат, во внутренний карман комбинезона, где уже лежали украденные у Берка бумаги. — Дальше что? — Импровизация. Надень маску и помалкивай. Веди Тишаль под руки. Говорить буду я. Так мы и сделали. Тишаль с большой неохотой, но все-таки дала мне себя схватить, и мы повели ее под конвоем к выходу — небольшой дверце, хорошо замаскированной в высокой ограде и не нарушавшей течение ее узоров. Если бы я пришел сюда один и начал искать выход, то без сомнения проглядел бы ее. Хелли скрипнул дверцей, и перед ним почти сразу же возниц мельгар — городской страж в тяжелом черном обмундировании, в громоздком шлеме, закрывающим большую часть лица, и с дубинкой на поясе. Благо, та была выключена, и не чадила дымом от электрических разрядов. — Какого хрена, Гинн? — взревел Хелли. Как говорится: не в бровь, а в глаз. Я дернулся от неожиданности, когда гигант оттолкнул мельгара, открывая нам дорогу. Он вел себя так, как будто давно и очень хорошо знает этого человека. — Вы вообще работаете? Тут вам не складское помещение с цацками королевы, а частная лечебница, где держат опасных людей. За этим местом нужен глаз да глаз! Как, объясни мне, беспризорник проник на территорию? За что вам вообще платят? Я вывел из-за ворот Тишаль, держа ее за плечи. В своих обносках она и правда могла сойти за беспризорника; одного из тех, которых полно в Вэст-Морроне. Нередко они сбиваются в дикие озлобленные шайки и обчищают на улицах карманы беспечных прохожих. Из-за гигантского шлема я не видел глаз мельгара, но рот его распахнулся от удивления. Хелли продолжил свою гневную тираду, не дав тому и слова вставить. — У меня нет выбора. Я пожалуюсь твоему начальству, Гинн. Вас всех лишат премий. Это называется «коллективная ответственность». Если один заснул на посту и позволил ребенку пролезть через забор, где гарантии, что этого не произойдет снова? Тишаль с усердием лягнула меня, вырвалась, и побежала в город — на тесную улочку меж трехэтажных домов, стоящих напротив территории лечебницы. — А ну постой! — я не растерялся и помчал за ней. Вот и все. Долгожданная свобода. Опьяненный радостью, придавшей мне сил, я быстро нагнал девчонку за следующим поворотом. Пока я бежал, «трость» тяжело оттягивала карман. — Тишаль, выслушай меня! Я снял маску с лица. — Отвали, имперский выродок! Пришлось припереть девчонку к каменной стене дома и схватить ее за руки, чтобы она не смогла меня ими придушить. — Послушай меня, Тишаль. Я тебе не враг. Неважно, кем я был раньше. Главное, что я не поддерживаю их сейчас. Посмотри мне в глаза, и ты поймешь, что я не вру. Посмотри же! — зарычал я. Ее зеленые глаза встретились с моими. — У нас с тобой сейчас общая цель: ты хочешь отправиться на Юг, а я хочу отсюда убраться. Вместе у нас больше шансов. Ты понимаешь это? Я только за этот вечер несколько раз спас твою жизнь: не дал люцерхалам пристрелить тебя и не оставил фанатикам на растерзанье. Разве этого недостаточно, чтобы поверить мне? Выдохнув, я отступил от девицы. Она не побежала и не врезала мне под дых, и это уже о многом говорило. Правда, до полного доверия было еще далеко. Если Тишаль внушила себе, что у меня руки по локоть в чужой крови, отмывать их перед ней придется очень долго. — Так ты правда ничего не помнишь? Только фрагменты? — уточнила она. — Насчет них я тебе не врал. За нашими спинами вырос Хелли, успевший избавиться от маски, халата и капюшона. Человек, еще недавно заталкивающий мне в рот пилюли, исчез, и теперь в гиганте я увидел незнакомца, одетого в теплый свитер и темные брюки, как раз по погоде. На вид южанину было не больше тридцати пяти. В смуглых руках он держал свои белые больничные тряпки, и как только подошел к мусорному баку, то сразу их выкинул. — Пока мельгары не поняли, что случилось, предлагаю покинуть улицы, — без лекарской маски его голос звучал по-другому и стал казаться более дружелюбным. — И куда же нам идти? — спросил я. — По домам нельзя — нас там станут искать в первую очередь. Хелли пожал плечами. — Ко мне домой. — Ты уверен? — вмешалась Тишаль. — Я правда ценю все то, что ты для нас сделал. Но не будет ли у тебя потом проблем из-за нас? — Ты про лечебницу? Смеешься? — Хелли попытался улыбнуться, но улыбка эта вышла вымученной и очень усталой. — Я больше туда не вернусь. Я думал, люцерхалы прибыли, чтобы прижать Берка, а они в итоге с ним заодно. Я сваливаю отсюда. С меня хватит. Имперцы, люцерхалы, поганый Берк, озверевший после Вспышки… В Бездну. Завтра же я отправляюсь домой, в Кадесс. Мы с Тишалью озадаченно переглянулись — вот так наш неожиданный спаситель превратился в нашего нового попутчика. *** Как оказалось, Хелли жил в самой старой части Вэст-Моррона, которую все с легкой ухмылкой любили называть «исторической». По правде говоря, ничего исторического в ней не было — всего лишь несколько грязных кварталов со старыми двухэтажными домами, построенными задолго до войны и расцвета Империи. За ними никто должным образом не ухаживал, так что сейчас дома начинали постепенно крошиться от времени, превращаясь из горделивых построек в убогие руины. Единственное, с чем Хелли повезло, так это с расположением — его квартирка находилась буквально за углом от главной городской улицы, широкой, как река и тянувшейся от самого порта к сердцу города — Белокаменной Цитадели. До места мы добирались узкими проулками, стараясь никому не попадаться на глаза. Отчасти потому я все еще был в сером больничном комбинезоне и выглядел очень неуместно на фоне городского пейзажа. Хелли решил эту проблему у первой попавшейся нам на глаза пивнушки, выкупив у пьяного незнакомца, сидевшего на мостовой, его старый кожаный плащ за пару серебряных аланцев. Парень был в полный умат, с раскрасневшимся лицом и едва шевелил языком, так что я сомневался, что он сумеет вспомнить хоть что-то о прошедшем вечере, когда протрезвеет. Так что без угрызения совести я накинул на себя его плащ, и мне стало чуточку спокойнее и теплее. После этого мы вышли на главную торговую улицу, где днем стройными рядами стояли торговцы со всего света, предлагая людям все, что только можно купить, а ночью начинали мерцать вывески различных увеселительных заведений, приманивающие к себе горожан, как открытый огонь мотыльков. Признаться, зрелище не из приятных, когда ты не пьян. Всюду снуют толпы малоприятного вида, кто-то дерется, кто-то кричит, а кто-то напропалую спорит из-за полюбившейся куртизанки. Раньше, еще до войны, Вэст-Моррон называли «городом-мечтой», где можно купить все что угодно и исполнить даже свою самую сокровенную мечту. Из чьих-то уст я даже неоднократно слышал, что «белые городские стены мерцали в свете солнца, как алмазы, а сам Вэст-Моррон пах душистыми специями, привезенными со всего света». Однако, с тех пор многое поменялось. Отныне улицы пахли не пряностями, а дешевым вином и потом с грязных тел портовых рабочих, пытающихся найти утешение в выпивке и азартных играх, а городские стены облезли, растрескались и покрылись цветастыми вывесками баров и игорных клубов. К сожалению, война на всем оставила свой отпечаток. Даже на людях, снующих вокруг. Всем известно, что ранее отличительной чертой старморского народа считались светлые волосы и ясные голубые глаза, но когда грянула война и южане отхватили себе побережье, они быстро подпортили северную кровь, наплодив темноглазых ублюдков. А потом, когда наступление Империи обрело более масштабный характер, в Стармор хлынули беженцы со всего света, уверовавшие в обещания короля Кормарка, собиравшегося «всех защитить». С тех пор на северных землях хватало келлесинцев, ганазийцев, роггаров, гаприйцев и прочих народов, частенько ввязывающихся в массовые драки из-за цвета глаз или кожи. Все было настолько плохо, что нынешняя королева Стармора, госпожа Альмисса Бритс, до сих пор разгребала последствия самоотверженности и доброты своего деда, взявшего полмира под свое крыло. — Идем, тут не далеко, — произнес Хелли, не оглядываясь на нас с девчонкой. Мы свернули за ним за угол с людной улицы и уже через пару минут оказались у него в квартире — на втором этаже обветшалого дома. Квартирка была старой, небольшой, но на удивление опрятной. В чистоте вокруг ощущалось присутствие женской руки, однако, когда Хелли закрыл за нами дверь на ключ, никто не вышел к нам навстречу из глубины темных комнат. — Снимайте обувь, будьте как дома, — пробасил хозяин квартиры. — Я пока приготовлю нам что-нибудь поесть, а вы можете покопаться в верхнем ящике комода и найти себе что-нибудь по размеру. Одежды там хватает. — Одежда? — удивилась Тищаль. — Чья? — У меня большая семья, — пояснил Хелли, включая везде свет. — Раз в год ко мне приезжают младшие братья и сестры. Сейчас, с наступлением холодов, все разъехались, но некоторые из их вещей остались здесь. Мы так и сделали. И пока Хелли шумел на кухне, мы с девицей взялись копаться в комоде. Правда, сперва она обработала мне рану на шее и залепила ее келлесинцским пластырем, найденным в квартире. Я принял ее кроткое извинение за происшествие в коридоре, однако понимал, что оно едва ли искреннее. Окажись мы там, девица, возможно, повторила бы свой финт с тростью. — Хелли? — позвала Тишаль, переодевшись в длинную серую кофту, которая на ней смотрелась, как платье. — Ты купил то, о чем я тебя просила? — Да. Все в ванной комнате, на нижней полке. Тишаль скрылась в ванной, и я продолжил рыться в одежде. Судя по всему, у Хелли было несколько братьев: один из них был почти с него размером, как буйвол, а второй — чуть поменьше. В одежду второго брата я и влез, сменив больничный окровавленный комбинезон на простые черные штаны и рубаху южного покроя — с пуговицами на груди. По звуку зажурчавшей воды я сознал, что Тишаль застряла в ванной надолго, и потому я присел на кушетку, к украденным записям Берка. Взяв бумаги в руки, я вспомнил про цимтус, который мне так и не удалось найти. За этой мыслью мгновенно пришел страх, что Берк использует запись против меня. Но, с другой стороны, разве может быть еще хуже? Люцерхалы и так уже разыскивают меня. Тишаль вышла из ванной, и я охнул, удивившись ее новому цвету волос — огненно-рыжие локоны почернели, словно солнце село и наступила ночь. — Ганазийская краска, — пояснила девчонка, вытирая голову полотенцем. На нем оставались темные разводы. — Делается из черных лепестков хищной инаи. Это липкая и вязкая дрянь въедается во все, к чему прикоснется, правда, держится всего несколько дней. На флаконе написана таинственная фраза: «до четырех суток». Я сглотнул: — А еще краска осталась? Я никогда не красил себе волосы, так что попросил Тишаль о помощи. Она согласилась, и уже через пару минут я стоял на коленях перед ванной, опустив в нее голову, чтобы краска не заляпала все вокруг. Девица медленно водила большой кистью по моим волосам. — Ого, — пробормотала она, — да у тебя здоровенный шрам на затылке. Да не один! — Три, — поправил ее я. Чем бы ни была дрянь из флакона краски, она стала неприятно пощипывать кожу. — Три на затылке, один на губе, и еще парочка на теле. — И как тебе так удалось? — «Друзья» подсобили, — сказал я и замолчал. Вспомнить тот случай, и тем более о нем рассказывать, мне не хотелось. Когда Тишаль закончила выкрашивать меня в черный цвет, настала моя очередь принимать душ. Я отмылся от грязи лечебницы, нашел у Хелли ножницы, и наконец подстригся перед зеркалом, отстригая нелепые клоки волос, торчащие врастопырку. Как я мог судить, вышло недурно, и теперь с отражения на меня смотрел совсем другой человек, темноволосый, как южанин. Феллис не узнала бы меня. Феллис… От воспоминания о ней я почувствовал себя ребенком, который прижимается лицом к окну и смотрит в теплую и уютную комнату, куда ему никогда не попасть. Как бы мне не хотелось, я не мог взять ее с собой, или даже навестить перед своим скоропостижным отъездом. Нельзя подвергать ее опасности. Нельзя, чтобы ее нашли люцерхалы-фанатики. Ей было лучше оставаться в неведении. — Себерих, еда стынет, — сказал Хелли, когда я вышел в комнату. Гигант накормил нас с девицей яичницей с овощами, а затем без лишних слов и расспросов застелил две раскладушки и отправил спать. День выдался тяжелым, и я думал, что с легкостью провалюсь в сон, оставив все малоприятные думы и изучение бумаг Берка на утро, однако ночь решила иначе. И несмотря на то, что у меня вновь разболелась голова, а глаза резало от усталости, уснуть я не мог — грядущее будущее меня ужасало. Потому я беспокойно перевернулся в темноте на другой бок и тихо произнес: — Ребята, вы спите? Хелли мгновенно испустил недовольный вздох со своей кровати. Он тоже не спал, но разговаривать не хотел. В отличии от Тишали, что резко зашевелилась на скрипучей раскладушке: — Я все жду, когда люцерхалы постучатся в дверь. Они видели нас, а мельгар у ворот видел Хелли… — Они нас не найдут, — сонно пробасил гигант, — даже в лечебнице не знают, где я живу. Иначе бы я вас с собой не взял. — А если найдут? — не унималась Тишаль. Я решил перевести тему, задумчиво уставившись в потолок. Огни с улицы рисовали на нем причудливые полосы, пробиваясь через шторы. — Как думаете, как на самом деле умер император? — Не знаю. Незавидная судьба постигла меня раньше, чем его, — пробормотала девчонка со своей койки. — Но я слышала множество предположений о его погибели: он или застрелился, или взорвал себя, или отравился, или… — Или? — протянул я, когда Тишаль вдруг замолчала. — Или его сжег Кормарк Бритс, как и хотел. Я вспомнил синие глаза короля на обожженной коже и меня передернуло. — Я слышал, что император собственноручно застрелился в своих покоях во время штурма имперской столицы. По официальной версии он пустил себе в голову «ишальский разрывной», и потом, мол, ошметки его головы со всех стен соскребали. — Брехня, — фыркнула Тишаль. — Ишальский разрывной и всего один? А почему так мало? Не верю. Император на себе всегда таскал красную ленту с ишальским порохом поверх формы. Именно поэтому мы не могли к нему подобраться: при желании он мог подорвать себя и всё живое в радиусе нескольких километров. — Согласен, чушь, — я кивнул в темноту. — Есть еще одна теория, гласящая, что во время штурма столицы император спасся из города по реке Фехри. Его вывез оттуда корабль-призрак. Кажется, «Аспирра». Эта версия кажется мне более логичной, потому что после взятия столицы войска императора еще несколько лет продолжали яростно отвоевывать потерянные территории. Ими точно кто-то руководил… Хелли громко вздохнул. — Корабль-призрак? «Аспирра»? Не смешите. Это обычное торговое судно. Моя бабка говорила, что кто-то из нашей родни плавал на этом корыте, и ничего особенного в нем не было. А теперь, пожалуйста, спите. Ради всех богов. Нужно быть готовыми к тому, что готовит нам завтрашний день. Тирада Хелли подействовала на меня убедительно, так что я вновь перевернулся на другой бок, укутался в одеяло, и сон вонзил в меня свои зубы, утянув в царство ночных кошмаров.