Двойная память

— Знаете, из Берка вышел бы отличный госслужащий, — я перелистнул страницу, исписанную его рукой. Бумага моего «личного дела» все еще была сырой после дождя. Чернила заметно поблекли. — Ну, или какой-нибудь мелкий советник королевы… Слов много, а конкретики никакой. Только догадки, предположения, наблюдения. Тишаль, а ты знала, что Берк постоянно следил за нами в обеденном зале? Я взглянул на темноволосую девицу поверх бумаг, но та задремала на раскладном кресле. Конечно, что еще делать, когда летишь в двухстах метрах над землей неведомо куда, закрывшись в тесной комнатке, рассчитанной на четырех человек. До Каморы лететь полтора дня. До Кадесса — еще дольше. А если бы мы все-таки сели на корабль, как того хотел Хелли, нам бы пришлось почти неделю качаться на беспокойных волнах Серого моря в сырости и холоде. Я с ужасом представил себе тяготы морского путешествия, которого нам лишь чудом удалось избежать, и принялся дальше постигать смысл записей Берка. Витиеватые строки громоздились друг над другом, как будто боялись, что им не хватит места. — Представляете, Берк собирался испытывать меня, — нахмурившись, я не удержался от очередного замечания. — На кой хрен ему сдались мои «творческие навыки»? Рисование, музыка... Я в жизни рисовальных кистей не касался. Тишаль! Тишаль, не спи. Скажи, разве в старой Империи рисование не считались исключительно женским делом? Она сонно заморгала: — Ну да, так и было. Мужчины чаще всего занимались войной, а женщины — творчеством. Я озадаченно вернулся на первую страницу к строчке «кто» с вписанными инициалами. Кто такой «С.А.»? А может... кто такая? Нет, такая перспектива меня совершенно точно не устраивала. — На Юге мужчинам вообще запрещалось заниматься изобразительным искусством и играть на клавишных инструментах, — продолжила Тишаль. — Это считалось чем-то до неприличия вульгарным. — Да, — пробурчал Хелли из своего угла, — но потом же все изменилось. Я поднял на него взгляд — здоровяк заполнил собой большую часть нашей каюты. Он расположился в кресле у маленького окошка и до сего момента в каком-то немом оцепенении пялился на проплывающую мимо дымку облаков. С чего это вдруг он решился вклиниться в беседу? В этот момент на горизонте золотом забрезжил мутный солнечный свет и озарил каюту — мы все дальше улетали от дождливого Вэст-Моррона в сторону солнечных земель Аршаллы. — А ты-то откуда знаешь? — Тишаль повернулась к гиганту, щурясь от солнца. Тот испустил ленивый вздох: — Я почти все детство провел со своей прабабкой, а она любила поразглагольствовать на тему прошлого. Про Империю и о том, что с ней стало. Интересное было время. — Ну и? — спросил я, когда понял, что дальше Хелли ничего говорить не собирается. — Что изменилось «потом»? Он посмотрел на меня безо всякого интереса: — В какой-то момент Император в противовес войне занялся культурой, искусством и образованием, сплотив народ вокруг идеи просвещения. Пьянство и невежество стало жестко порицаться в обществе, а тяга к искусству поощрялась денежными грантами. Можно сказать, что за время его двадцатилетнего правления Астеросс пережил культурный расцвет, породивший множество талантливых музыкантов, драматургов, художников и архитекторов. Император, бывало, даже лично проводил прослушивания. Туда допускались как женщины, так и мужчины, желающие впечатлить его лично. — Хочешь сказать, что таковых было много? Серьезно? — изумился я. — Лучшим давалась полная свобода действий, деньги, слава и одобрение Императора. — Ага, — фыркнула Тишаль. — Не забывай про обратную сторону медали, Хелли. Тех, кто проваливался с треском на этих «прослушиваниях», либо отправляли в шахты, либо расстреливали на месте. Император был тем еще тираном, и он контролировал все, от образования до простого досуга. Я откинулся на спинку кресла, позволив себе представить образованное общество, чем-то увлеченное и не лишенное морали; скованное жесткими рамками и текущее в одном направлении, словно горный ручей, не способный свернуть с единственного верного пути. Интересная мысль, но слишком нереальная. От нее у меня разболелась голова, когда я попытался сравнить Империю с нынешним грязным и разрозненным Стармором. — Прабабка говорила, — продолжил Хелли, — что имперские города было видно издалека. Белые и чистые, блестящие в лучах Мирного Ока, они светились как брильянты. На улицах сплошь и рядом стояли статуи из белого мрамора, высокие колоннады, картинные галереи, библиотеки…. — А потом пришел король Бритс и все уничтожил, — мой язык обожгло злобой, и я тотчас его прикусил. Эти слова, бездумно слетевшие с губ, удивили меня не меньше Тишали, которая резко развернулась ко мне и выпучила темные глаза, смазанные ганазийским экстрактом. — Не уничтожил, а освободил людей от имперского гнета! — рявкнула она. — Пока сраная империя процветала, весь мир полыхал огнем, а люди на захваченных землях были низведены до рабов! И горбатились ради процветания южан! Хелли поднялся на ноги и в один шаг оказался у двери: — Я пока вас оставлю. — Постой, нам лучше лишний раз лицами не светить, — рука опять попыталась нащупать трость, но я встал с кресла без ее помощи. Отложил бумаги. — Вам, может быть, и лучше, — холодно пробормотал Хелли и вышел. Я нагнал его в коридоре, пролегающим между дверьми тесных кают и рядом широких окон, огражденных перилами. Члены команды дирижабля обычно называют это место «смотровой». Многие пассажиры, совершающие перелет в первый раз, могли стоять здесь часами, вглядываясь в бесконечные небесные просторы. — Лучше держаться вместе, — сказал я, поравнявшись с гигантом. Как обычно, в «смотровой» было достаточно людно, поэтому зачарованных небом зевак то и дело приходилось огибать. — Мало ли вместе с нами на «Армерейсе» летят какие-нибудь люцерхалы или фанатики. — И что? — Хелли недовольно поджал губы. — Даже если так, они заперты здесь вместе с нами. Они ничего не сделают, пока мы не окажемся на земле. Его слова не были лишены смысла, так что я последовал за ним, и вскоре мы оказались в заведении «Зенд-Ло», ничуть не отличающимся от лучших ресторанов в Вэст-Морроне как по виду, так и по ценам. Столы вокруг были накрыты белыми скатертями с аршальскими народными узорами, а у дальней стены стоял рояль с легким корпусом из алюминия. За ним, как обычно, сидел музыкант. Впрочем, люди здесь сидели повсюду. Приятного вида девушка улыбнулась нам из-за прилавка, когда мы подошли. — Чего желаете? — спросила она. — Поесть бы… Широкой ладонью Хелли выложил на прилавок южные райндкоры – две золотые монеты с ребристыми краями. Раньше, насколько известно, на монетах печатался лик самого императора, но теперь вместо горделивого профиля был отчеканен колокол, напоминающий о том дне, когда он зазвонил впервые, оповестив людей о падении Астеросса. Я с кислой миной проводил монеты взглядом, когда девушка спрятала их под прилавок. Райндкоры по сей день ценились больше, чем старморские аланцы. При желании Хелли мог бы купить билет и мне, если бы захотел, и мне бы не пришлось подставлять старого друга-пироманта. — Присаживайтесь за свободный столик, вам принесут обед. Выбирать не пришлось — Тишаль помахала нам рукой из-за стола, стоящего возле окон. Мы подсели к ней, и парень в оранжевой форме экипажа принес нам воды. Воду, как было заведено, подавали всем, кто приходил в заведение. А затем музыкант принялся развлекать обедающих пассажиров ненавязчивым перебором клавиш. — Постойте. Я знаю эту мелодию, — от осознания этого у меня мурашки побежали по спине, — но она должна звучать не так. Тишаль повернулась в сторону музыканта и прислушалась. — Я тоже ее знаю, — признала она, — слышала когда-то. — Это что-то староимперское, — подметил Хелли, — но переписанное в послевоенные годы. Как, впрочем, многое из того, что было популярно в те времена. — Чушь какая. Зачем уродовать классику? — Потому что все имперское под запретом, — напомнил гигант, явно недовольный тем, что я то и дело задаю вопросы, на которые ему приходится отвечать. Я тяжело вздохнул, слушая музыку. Мелодия, выходящая из-под пальцев музыканта, меня раздражала. Она звучала заунывно и медленно, даже коряво, и передавала совершенно не то настроение, которое должна. Через минуту я уже стоял возле рояля, за спиной музыканта, и наблюдал за тем, как его руки-пауки резво перемещаются по клавишам, чередуя черные и белые. Признаться, я мало что в этом понимал. Никогда не играл, да и желания не было. Музыка меня волновала лишь в те редкие моменты, когда в пивнушке можно было как следует поораться под бренчание бардовской лютни. — Парень, а я могу попробовать? — я осторожно похлопал музыканта по плечу, когда тот закончил играть. Он обернулся ко мне. Поморщился. Видимо, учуял чудные запахи моего плаща, принадлежавшего ранее какому-то несчастному пьянчуге. — А ты умеешь играть? — Да, — соврал я. Я обнаружил свое размытое отражение на поверхности рояля и провел рукой по волосам — черная дрянь на них держалась по-прежнему крепко. Повезло, что смывалась она не дождевой водой, а временем и мылом. — Ну ладно, — парень пожал плечами и встал, уступая мне место. Он был ниже меня ростом и казался сильно раздавшимся в талии — пуговица его оранжевой жилетки, казалось, вот-вот отлетит кому-нибудь в голову. Не мудрено. На щедрый заработок члена экипажа можно питаться много и хорошо. Я сел перед роялем, не совсем понимая, что нужно делать. — Что хочешь сыграть? — поинтересовался музыкант. Я переглянулся с ним и понял, что его маленькие зализанные усики раздражают меня также сильно, как и его дурная манера игры. — То же, что и ты. Но по-другому. — Ха! Ну удачи. Я перевернул ноты на самое начало, посмотрел в нотный лист со странными закорючками и все равно ничего не понял. Вот дурак. И на что я надеялся? Я с опаской оглянулся на зал — Тишаль с Хелли пялились на меня, как на умалишенного. Смотрели и все остальные, кто пришел на обед, но с интересом. Несколько десятков глаз. Действо перед роялем завладело всеобщим вниманием. Я повернулся к клавишам со смущением и страхом оконфузиться перед публикой. Но, увы, отступать было нельзя. В своих записях Берк писал, что у меня «почти наверняка» сохранились прежние таланты, так что я решил довериться ему, на слух нашел нужную клавишу, с которой должна начаться мелодия, закрыл глаза, и… Это случилось также, как и с тростью. Сначала медленно, неуверенно, но затем пальцы нашли нужный ритм, и мелодия полилась рекой. Она игралась «ниже», громче и злее. Отрывистее и быстрее. Это не колыбельная и не девичьи танцы под луной, как пытался показать местный музыкантишка, а почти военный марш, должный вселять трепет в людские души. Я закончил игру на грозной ноте в нижнем регистре и в сгустившейся тишине вышел из-за рояля, опьяненный игрой и неожиданным для себя открытием. Пришлось даже виновато опустить голову и спрятать дрожащие руки в карманы. У меня с новой силой разболелась голова, и казалось, что хуже уже быть не может, но тут обрушившиеся на меня аплодисменты только усугубили дело. Я испуганно осмотрел обеденный зал через пелену дурмана — людей вокруг стало значительно больше. Пока я играл, тут собралась большая часть экипажа и пассажиры со «смотровой». Многие толпились на входе с удивленными и восхищенными лицами. — Браво! — вскричал кто-то. — Да-да, спасибо, — пока я пробирался к нашему столику сквозь толпу, многие зрители сочли своим долгом похлопать меня по плечам и спине. «Не нужно светить лицами», — говорил я Хелли, сидя в каюте, и уже через несколько минут сам же устроил шумиху. Ну и дурак! — Тебе сейчас за это король Кормарк бы голову свернул, — заметила Тишаль. — Да, но людям вроде как понравилось. Пока меня не было за столом, Хелли успели принесли еду, и он благополучно разделил свою трапезу с девицей, поставив перед ней овощной салат с прожаренным куском мяса. От этого запаха у меня заурчало в животе. — То есть Берк был прав насчет тебя? — хмыкнул гигант, ковыряя вилкой жаркое. Я плюхнулся на свое место и отпил воды из стакана. Лучше мне не стало — голова закружилась еще сильнее. — А он говорил тебе что-то, чего не знаю я? Мой вопрос остался без ответа. К нашему столику подбежала девушка в оранжевой форме. Чистокровная ганазийка с серой, как пепел, кожей, темными волосами, заплетенными в косу, и черными раскосыми глазами. — Себерих, о боги! Какими судьбами? Я тебя почти не узнала! — Здравствуй, Уррун. Я нашел в себе силы подняться и обнял давнюю подругу, полноватую, но хорошенькую, не лишенную обаяния. Мы говорили с ней на ганазийском — на ее родном языке — как было заведено с первого дня нашего знакомства в воздушной гавани. Мне нужна была разговорная практика, чтобы не растерять навыка, а ей это просто было в радость. — Я думала, что с тобой после Вспышки что-то случилось! Я пыталась узнать у твоего деда, куда ты пропал, но он ничего мне не рассказывал. — Все в порядке, — уверил ее я, изобразив подобие улыбки, — у меня отпуск. — Тут я заговорил на старморском. — Вот, решил составить компанию другу. Он вместе с дочерью летит в родные края. Я кивнул на наш стол, поражаясь своей способности привирать на ходу. Обычно моя ложь выходит складной и убедительной, в отличии от правды. Из моих уст та всегда звучит паршиво. Хелли даже не взглянул на нас и продолжил орудовать вилкой, но Тишаль решила мне подыграть и приветливо помахала Уррун, положив Хелли голову на плечо. — Ну и правильно, что улетаете, — девушка понимающе закивала, — в Вэст-Морроне сейчас делать нечего. Одни дожди, да холод. Будь у меня отпуск, я бы тоже полетела на Юг. Я наклонился к Уррун и прошептал: — Слушай, можешь нам принести что-нибудь еще? Мне бы обед какой-нибудь, не самый дорогой, а моим друзьям… — я задумался, — девочке что-нибудь сладкое, а здоровяку пива. И мне тоже бокальчик, если можно. Запиши все на мой счет. Уррун принесла заказ минут через десять. Тишаль широко распахнула глаза, когда перед ней поставили чашку с пуддингом. Ее удивление выглядело таким по-детски искреннем, что на мгновение я даже позабыл о сидящей внутри нее кровожадной южанке. — Это что, все мне? — она принюхалась к лакомству. — Ага. Я пододвинул к себе пиво, поближе к принесенной еде. Хелли повторил мой жест, но не проронил ни слова. Только подернул бровями. — Приятного отдыха, — улыбнулась Уррун и ушла. Правда, не далеко. На выходе из зала она перекинулась несколькими короткими фразами с каким-то мужчиной, странно качнув головой в нашу сторону. Я зазевался, засмотревшись на них, и Тишаль почти удалось стащить мое пиво. — Нет. Малая еще. — Я едва успел выхватить его и вернуть на стол. Она гневно свернула на меня глазами: — Я как будто в старую Империю вернулась с их дурацкими правилами про выпивку. — Давай ешь свой пуддинг. — Но он странно пахнет! — Может, залежался. Не капризничай. Ешь. Тишаль скривила лицо и вернулась к салату. Я уже решился отведать хорошо прожаренное мясо, как на мое плечо легка мягкая, теплая рука, и я застыл с вилкой у рта. — Себерих, прости пожалуйста, — Уррун вернулась, — можешь отойти со мной ненадолго? Я пожал плечами и пошел за ней, огорченный тем, что мне не дают и минуты покоя. А еще я определенно начал ощущать тревогу, повисшую в воздухе. В обеденном зале вроде бы ничего не поменялось — люди вокруг все также скребли вилками, смеялись и вели непринужденные беседы, однако моя интуиция сходила с ума и заставляла приглядываться к каждой незначительной детали. Через минуту мы вышли в «смотровую» и встали возле перил возле окон. Солнце за пеленой облаков казалось слабым — вместо яркого зарева я видел лишь бледный угасающий круг. — Себерих… — Уррун открыла поясную сумку, такую же, как у всех членов экипажа «Армерейса», и достала оттуда раздутый холщевый мешочек, перевязанный толстой нитью. — Мне это передал Ротт Вольдар. — Мой дед? — усомнился я. — Когда? — Он сказал мне передать это тебе, — ганазийка отвела взгляд. В мешочке обнадеживающе звякнули монеты. — Это твоя получка, которую выдавали на станции после Вспышки. Все еще сомневаясь, я забрал у нее мешочек, и мои сомнения усилились в стократ, когда я ощутил его вес. Тот оказался в разы тяжелее чем то, что я обычно получал. Я развязал нить и выудил монету — южный золотой райндкор. Солнечный свет отразился от нее и осветил мое лицо, напомнив, что получку на станции выдают только старморскими аланцами. — Уррун, — я позвал подругу, не сводя с нее пристального взгляда. — И ты с ними? Она развернулась ко мне, убрав упавшую на лицо смоляную прядь, и я все прочел по ее черным глазам. В них читалось то же осоловелое обожание, как и у фанатиков в левом крыле лечебницы. — Да, с ними, — сказала она без стеснения. Кажется, даже с радостью, что ей больше не нужно лгать. — Они сказали присмотреть за тобой и передать тебе это. — Зачем? — пускай райндкоры были и не от деда, я все равно убрал монету и спрятал мешочек в карман плаща. Уррун не стала этому препятствовать. Деньги, как известно, лишними не бывают, особенно если ты в бегах и направляешься неизвестно куда. — Они беспокоятся за тебя. Ты не должен отправиться на Юг с пустыми руками. — Да ты что? И кто ты для них теперь? — Никто, — беспечно хмыкнула она. — Солдат. Как и раньше. — И где погибла? — Под Кадессом, — Уррун сообщила мне это с намеком на легкую ухмылку, — в горах. Я отшатнулся от нее, схватившись за перила. Страх полоснул меня по горлу. — Тишаль. — Да, мне уже сообщили, кто эта девица, — губы ганазийки разошлись шире, и в миг от моей подруги не осталось и следа. Ухмылка превратилась в зловещий оскал, а прежняя доброта черных глаз сменилась отблесками гневного пожара. — Мне сказали присмотреть только за тобой. Насчет девчонки ничего сказано не было. — Проклятье! Я бегом помчался в обеденный зал, расталкивая локтями всех, кто попадался мне на пути и звеня монетами в кармане. Да помилуют меня боги, я ведь сам попросил эту бестию принести еду! Мой мир сузился до коридора, по которому я бежал, и времени, которого у меня, возможно, уже не было. Благо, я успел. Тишаль как раз занесла ложку над сладостью с гримасой отвращения на лице. Конечно, пуддинг будет «плохо пахнуть», если он отравлен. Я смахнул лакомство со стола, разбив чашку, а затем схватил девицу за руку, не дав ей возможности даже пискнуть от возмущения. — Больше мы тут не едим, — сообщил я, прихватив со стола пиво. Хелли проводил нас отрешенным взглядом. *** Мы причалили в Камору после полудня и солнце стояло уже высоко. Здесь не было взлетно-посадочной площадки, как на Севере, поэтому «Армерейс», недовольно гудя, пристал к высокой башне — воздушному причалу, и пассажиры начали медленно спускаться по сходням, прощаясь с членами команды летающего судна, выстроившимися в ряд. Я покидал дирижабль в мрачном настроении, недовольный духотой и рубашкой, что с восходом солнца начала прилипать к телу от пота. Но потом, стоило мне выйти под безжалостный палящий свет, тот ослепил меня и выжег все мое негодование, оставив лишь беспокойство. Я встал у перил причала и обвел взглядом залитый солнцем город, окруженный пальмами и растянувшийся по краю морского берега, огибая его дугой. — Ну и дыра, — сказал я сам себе, дожидаясь, когда Хелли вместе с девчонкой спустится с дирижабля. Я был готов взять свои слова назад. Вэст-Моррон — лучший город на свете, если сравнивать его с обветшалой Каморой. Деревянные домишки здесь громоздились друг на друга, как пьянчуги в переулке поздним вечером, пытающиеся устоять на ногах, и одновременно поддержать своего товарища. Соломенные крыши, редкая сланцевая кровля на каменных трехэтажных домах, узкие улочки, спрятанные под тряпичными навесами, и единственный шпиль вдалеке, вероятно принадлежавший одному их храмов Трех богов. С верхотуры Камора выглядела так, будто застряла в прошлом столетии, и не менялась со времен войны. Мне отчего-то даже начало казаться, что если я спущусь вниз, то обязательно смогу обнаружить на каменных стенах следы от выстрелов или черную копоть от ишальских разрывных снарядов. Со лба покатилась капелька пота. Я утер ее рукавом и оглянулся на дирижабль: оттуда продолжали медленно выходить пассажиры, снимая куртки и обмахиваясь веерами; все те, кто аплодировал мне вчера в обеденном зале, но не Тишаль с гигантом. От невыносимого и долгого ожидания я достал бумаги Берка и перевернул их — на одном из пустых листов, которые лекарь не успел заполнить, я исподтишка набросал портрет Тишали угольным карандашом. В своих записях Берк уверял, что у меня должны сохраниться таланты художника, и он снова оказался прав. Портрет вышел сносным и даже детализированным, и это при том, что я впервые взял карандаш, чтобы изобразить нечто подобное. Удивительное дело. Руки помнят все, в то время как разум будто спит и блокирует возможные воспоминания. — Ну наконец-то! — обрадовался я, когда Тишаль с Хелли встали возле меня и также принялись осматривать город. — Какие у нас дальше планы? — Магазины, — буркнул Хелли. Его смуглое лицо уже заблестело от пота. — Припасы, — подтвердила Тишаль. — Предлагаю здесь не задерживаться. Разживемся всем необходимым для путешествия и выдвинемся путь, когда Мирное Око поцелует горизонт. Ее план мне понравился — уж очень мне не хотелось оставаться в Каморе больше, чем требуется. Но я все-таки уточнил: — А далеко отсюда до Хадшала? Странное название. Как будто произносишь его и песок сразу набивается в рот. — Несколько дней, — задумавшись, сообщила Тишаль. Горячий ветер подхватил ее смоляные волосы и начал трепать, как рваный флаг. — Нам по пути, если мы не хотим идти прямиком через пустыню. — А тебе туда зачем? — Хелли, как всегда недовольный и хмурый, повернулся ко мне, но я выдержал его взгляд. Я не говорил своим спутникам о координатах, оставленных мне Верховной Матерью, и, если честно, не очень-то хотел. Поэтому я пожал плечами, оставив свой секрет при себе. — Всегда мечтал там побывать, — соврал я. Хелли недоверчиво что-то пробормотал, и мы принялись спускаться с башни. Внизу, едва мои ноги ступили на сухую потрескавшуюся землю, я вспомнил об еще одной проблеме Каморы, помимо вездесущей разрухи. Жуки. Заезжие смуглые аршальцы часто любили приговаривать, что пока в Вэст-Морроне с небес падает снег, на Земли Аршаллы с тех же небес валятся насекомые. Я всегда думал, что это какая-то шутка или фигура речи, но прибыв в Камору, понял, что смешного здесь мало: насекомые начали клубиться вокруг нас черной тучей, норовя залезть под рукава, за шиворот, в уши и даже в рот. Я не совсем понял, мухи это, жуки, или кто-то более опасный, но размер этих тварей поражал воображение. Убегая от них к дверям ближайшей торговой лавки, в панике размахивая руками, я подумал, что если связать всех жужжащих насекомых вместе, они бы вполне могли поднять «Армерейс» в воздух и унести его куда подальше. Хелли вбежал в лавку последним и плотно закрыл за собой дверь, обрывая настойчивое жужжание. Внутри мух не было, но пахло так, будто тут есть, над кем им кружиться. Непривыкшие к темноте глаза не сразу обнаружили за прилавком улыбчивого торговца, обнимающегося с мухобойкой. — О, у меня снова гости, — мужчина заговорил на языке Стармора с легким южным акцентом, будто знал, откуда мы прибыли. — А мне сегодня везет! Он нажал на кнопку под прилавком, и по бокам от нас вспыхнули лампы, подсвечивая товары, спрятанные под стеклом, и его самого. Я ничуть не удивился, признав за прилавком худощавого лопоухого гаприйца, одетого в белую тунику. Разумеется, десятки лет, проведенные под солнцем Земель Аршаллы, натянули его плоть на кости, выжгли бронзовую кожу в плотные морщины, но его глаза, слишком близко посаженные друг к другу, все еще таили в себе алчный блеск, свойственный всем гаприйским торговцам. Старое поверие гласило, что гаприйцы могут продать тебе все, что угодно, и даже то, что уже тебе принадлежит. Поэтому я проверил свои карманы, запахнул плащ, и принялся осматривать товары на прилавках. Здесь хватало всякой всячины от ножей до ковров и украшений — сразу с воздушного причала мы угодили в лавку старьевщика. — Вы хотите что-нибудь купить? — уточнил гаприец. — Или, может быть, продать? Я выслушаю все ваши предложения и, вероятно, сделаю для вас особую скидку. — Нам бы снарядиться в путешествие, — сказал я. В этот момент что-то позади меня загрохотало. Я обернулся и приметил Хелли возле стойки с оружием. Он вытянул оттуда нечто похожее на гигантскую шпагу, и при этом уронил пару других мечей. Само собой, обратно он их не поставил. Просто отошел подальше и со знанием дела провел пальцем по краю лезвия: — Ваши мечи никуда не годятся, — пробасил он. — Они тупые. Хуже дубины. — О! — торговец заерзал за прилавком. — Так у меня тут кузен работает недалеко в кузне. Если купите пару мечиков, он вам заточит их за символическую сумму. Я закатил глаза, подозревая, что торговец не собирается нам помогать, а просто хочет продать как можно больше хлама, нагреть руки на наших монетах и обогатить свою родню. Как известно, гаприйцы вне своих родных земель сбиваются в общины, как овцы в стадо. Но в отличии от белых и пушистых овечек у них были «зубы», способные оставить тебя без гроша и последних портков. Признаться, этот кочевой народец мне никогда не нравился. Профессиональные лжецы и воришки с бронзовой кожей не раз оставляли меня в дураках. Будучи подростком, я уже начал понимать, что если имеешь дело с выходцами из Гапры, вас должно быть больше, чем их — с раскладом примерно трое на одного. Один человек должен говорить с гаприйцем и не отвлекаться на его уловки, второй должен следить за вашими карманами, а третий за руками гаприйца, чтобы тот не пустил их в ход. — Я, кажется, нашла нормальный кинжал, — радостно сообщила Тишаль, нырнув с головой в гигантский сундук, стоявший рядом с выходом. — Он острый! — А зачем нам оружие? — спросил я, как житель Стармора, где ношение подобного холодного оружия было запрещено по закону. Мечи разрешались только королевским гвардейцам и городским охранникам, а еще людям, имеющим на них разрешение от королевского двора. Гаприец рассмеялся, так наиграно и звонко, что стекло прилавков задрожало: — Сынок, ты действительно не знаешь? Вон, даже твоя маленькая подружка все понимает, — он опять разгоготался, положив бронзовую руку на живот. — Дай-ка угадаю! Ты, поди, всю жизнь на Севере провел? Не отнекивайся, я все по твоему лицу вижу. Позволь объяснить: тут тебе не цивилизованный Стармор, не Келлесин, и даже не раздробленная Серандия. Это Астеросс! Ну, точнее… то, что от него осталось. Это раньше Империя была самым процветающим, развитым и могущественным местом на земле, однако после войны сюда вернулось мрачное средневековье. Я тебя уверяю, сынок, без меча на поясе ты и квартала пройти не сможешь. На тебя обязательно набросятся, изобьют и обчистят карманы. Я поджал губы и похлопал себя по бокам. Трость все еще была там, во внутреннем кармане плаща, оттягивая его. Мне подумалось, что нужно бы достать ее, разложить, и носить на виду. — Так вы поможете нам со снаряжением или нет? — Хелли шагнул вперед и встал рядом со мной — великан в серой рубахе. Под его сапогами жалобно застонали половицы. — Палатки, фляги, одежда, оружие. Есть у вас хоть что-то нормальное, или вы только бесполезный хлам продаете? Если вам нечего предложить, то мы уходим. И он развернулся, чтобы сделать это. — Нет, постойте! — гаприец беспокойно всплеснул руками. Я едва успел увернуться от его мухобойки, чуть не прилетевшей мне в лицо. — Ладно уж. Вижу я, вы знаете, чего хотите. Ладно! — он нажал на очередную кнопку под прилавком, и свет вспыхнул в дверном проеме за его спиной, сокрытом полупрозрачной вуалью. — У меня есть второй зал, и там лежат товары по приличнее. Выбирайте, что душе угодно, гости мои. Обещаю, что заламывать цены не буду. Ну да, ну да. Конечно. «Обещания гаприйца и медяка северного не стоят», — гласит старая поговорка, но Хелли с Тишалью все равно протиснулись во вторую комнату и исчезли за вуалью. Я, в свою очередь, остался наблюдать за хозяином лавки — тот пялился на меня во все глаза, желтые, как янтарь, не стесняясь своего поведения. А затем снова улыбнулся искренней и зубастой улыбкой торговца, который пытается умилостивить клиента. — Позволь полюбопытствовать, юноша, а куда вы направляетесь? Боги, ну и рожа! Его и без того морщинистое лицо из-за улыбки превратилось в испущенный на солнце сухофрукт. Наверное, гаприец услышал звон монет в моих карманах, когда я оказался на пороге, и не собирался так просто отступать. — А вам какое дело? — Может быть, в столицу? — ответил он вопросом на вопрос. — Почему туда? — Ну-у-у… Сейчас многие туда направляются, со всех концов света, представляете? Прямо-таки какое-то паломничество. Правда, в основном это люди, которые вспомнили не очень хорошие времена. — Имперцы, — жестко сказал я. — Да, они самые. — И к чему вы это? — У меня есть… — он понизил голос до шепота, — особые товары. — Показывай. Это было невозможно, но довольная улыбка гаприйца стала еще шире и будто бы вышла за пределы лица. — Я как знал, что ты один из них! — возрадовался он и нырнул под прилавок. Через несколько секунд мужчина вновь появился передо мной, с нежностью обнимая нечто, замотанное в плотный кожаный сверток. — У меня всякого хватает, поверь. Может быть, тебе повезет, и ты узнаешь одну из своих вещей. — Моих вещей? — не понял я и резко смолк, когда гаприец взвалил сверток на край прилавка и развернул его, раскатав от края до края. Красные офицерские нашивки с гербом Империи, рекрутские повязки, запонки, кольца, браслеты, острые кинжалы, кожаные сумки — все это барахло уставилось на меня, обдав пылью — запахом истории. Я чихнул, прикрывая рот рукавом. — На нашивки сейчас большой спрос, — отметил гаприец. — Многие хотят либо вернуть себе ранг, либо покрасоваться перед былыми товарищами. Если бы я увидел сейчас себя в зеркало, то на моем лице почти наверняка бы отразилась борьба смешанных чувств — недоумение и злоба. — Мужик, ты совсем из ума выжил? Ты что творишь? Имперцы в годы войны почти истребили твой народ, а ты теперь торгуешься ними! — Сынок, послушай сюда… монеты ведь не пахнут. — Гаприец перегнулся через прилавок, опустив уголки тонких губ. Теперь в его голосе не было ни намека на покровительственный тон и дружелюбие. — У меня большая семья, и наши предки сражались достойно. Что, по-твоему, я должен сейчас делать с добытыми трофеями? Оставить их пылиться в шкафах? Какая чушь! Я лучше продам их тем, кто в них нуждается. Как я уже сказал — на имперскую атрибутику спрос сейчас большой, и выручить за нее можно не мало. Я смерил торговца долгим мрачным взглядом. Гаприйцы не были главным поводом для войны, но являлись одной из ее первопричин. Вообще, новейшую историю Юга можно было отсчитывать от смерти императора Баатара Арбора, умело отравленного не шибко умным мастером ядовитых искусств. После этого Астеросс погряз в кровавой гражданской войне, затянувшейся на годы. Дети Арбора, брат и сестра, принялись биться за власть, но девчонка совсем скоро потеряла свое влияние, а ее брат был слишком слаб здоровьем и почил почти сразу после начала южной грызни. А потом, невесть откуда, пришел он — Император, с новым гербом цвета крови и тысячами приверженцев. Он объединил народ, взял силой трон, внушил южанам идею о единстве, и принялся очищать земли Астеросса от пришлых чужеземцев, что за время гражданской войны поджали под себя целые города — от гаприйцев. История гласит, что сперва Император пытался решить дело миром. Он поставил перед выходцами из Гапры жесткий ультиматум: либо те добровольно покинут Юг, либо им придется жить в Астероссе с рабскими клеймами на шеях. Но гаприйцы воспротивились воле Императора, и тогда его гнев, подобно снежному кому, вскоре обрушился на всех заморских соседей, способных посягнуть на Астеросс. Старморские летописцы считали Императора захватчиком и узурпатором, но на Юге с ними бы не согласились — служители тех времен были уверены, что Император просто защищался. А лучшая защита, как известно, это нападение. — Ну так что, будешь брать нашивку? — гаприец отвлек меня от мыслей. — Только скажи сначала, что ты вспомнил, и кем был. Подумай хорошенько. От этого будет зависеть цена. Я могу… Вспылив, я резко достал золоченую трость из кармана и в пару щелчков и оборотов из «культи» она вернулась к нормальному размеру. — Ты знаешь, что это? — спросил я, указав в торговца блестящей рукояткой. Тот испугано охнул и отскочил назад, влетев спиной в шкаф. За закрытыми дверцами что-то с грохотом попадало. Я подумал, было бы неплохо, если бы трость с тем же успехом разгоняла мух снаружи. — Прошу вас, берите все, что хотите, — залепетал гаприец. Он поднял руки к голове и разжал ладони, выпустив мухобойку. — Берите и уходите. Только не трогайте меня. — Бесплатно? — я удивленно вскинул бровь. — Бесплатно! Как подарок столь почтенному гостю! На шум из-за вуали выглянула Тишаль и ее юное личико сделалось до невозможности суровым. Ну да, так себе картина: черноволосый и темноглазый парень угрожает безоружному гаприйцу имперской тростью. В Вэст-Морроне за такое мельгары бы закрыли меня в камере на неделю. Откинув вуаль, Хелли протиснулся через дверной проем с громадным баулом на плече, набитым до отказа. На его поясе теперь висели парные мечи, прикрепленные к специальным ремням. Он покривил пухлыми губами, глядя на меня с торговцем, и прошел мимо — к выходу. — Прекрасно, — сказал он. — Я все равно не собирался платить за это барахло. Тишаль проследовала за ним, наградив меня взглядом, что красноречивее слов назвал меня исключительным мерзавцем. Я поморщился, взял со стола имперскую кожаную сумку и сложил в нее офицерские нашивки, красные повязки с гербом и один кинжал. И вышел следом за друзьями. — Себерих, что ты творишь? — гневно прошипела Тишаль, когда нас снова окружили мухи. — Ты про нашивки? — я похлопал себя по новой сумке, не переставая отмахиваться от насекомых. — Это нам пригодится, если мы решим смешаться с толпой. Торгаш сказал, что имперцев много и они все направляются в столицу. — Я про гаприйца, Себ. Мы в Каморе и часа не пробыли, а ты уже обнес чью-то лавку. Ее слова пристыдили меня, и я разозлился на себя за то, что позволил раздражению вылиться наружу. Почему-то в этот момент я вспомнил своего отца. Тот, пока был жив, обладал буйным нравом и заработал нашей семье прискорбную репутацию. Стоило ли уподобляться ему? Следующие несколько часов мы короткими перебежками перемещались по улицам Каморы, закупаясь всем необходимым: легкой одеждой, обувью, оружием, едой, картами и компасом. Никто из моих спутников так и не поинтересовался, откуда у меня появились золотые райндкоры, но такое безразличие меня устраивало. К вечеру мы уже были готовы отправляться в путь. Едва солнце скатилось к горизонту и начало затухать, насекомые исчезли, и работники местных увеселительных заведений начали выносить на улицу столики и плетеные кресла. Я решил, что нет идеи лучше, чем «присесть на дорожку», и предложил плотно поужинать, прежде чем двигаться в путь. Никто мне не стал возражать, так что еще какое-то время мы провели в тени навеса, наслаждаясь хорошо приготовленной едой и попивая вино местных виноделов из глиняных кружек. И пока Хелли с Тишалью прорабатывали план нашего маршрута, разложив перед собой карту, я просто смотрел на мир и его обитателей, надеясь, что в очередном смуглом лице аршальца или южанина я не признаю местного представителя люцерхальского корпуса, следящего за нами. Но по этой улочке ходили не многие. Даже на закате солнце палило так, что люди, одетые в причудливые светлые одежды, бродили только вдоль тенистой стороны, и им до нас не было никакого дела. А потом по улочке прошагал военный отряд с гербом Каморы на щитах. Оранжевые туники, бронзовая кольчуга, тяжелые шлемы, массивные мечи. Смуглые лица решительно смотрят вперед. Было что-то умиротворяющее в их уверенном строевом шаге. Я прикрыл глаза, отметив, что у них кольчуга даже звенела синхронно. Какой приятный звук… — Себерих! — Тишаль потрогала меня за руку. — Ты слышал, что я сказала? — А? — Вон, посмотри туда, — она указала в сторону. На тенистой стороны улицы появилась крытая повозка, запряженная двойкой гигантских лошадей, которые скорее больше напоминали старморских медведей. Кажется, этих тварей на Юге называли слифами. Питались они исключительно мясом, и их пасти имели два ряда острых зубов, как у крокодилов. — Кто-то из местных торговцев собирается в путь. Секундой позже возле повозки появился седовласый гаприец и закинул внутрь баул. Его белая рубаха была перевязана голубой лентой с гербом какого-то местного вельможи. Значит, человеком он был важным, и работал не только на себя, но и на своего господина. — И что ты предлагаешь? — спросил я. — Нужно уточнить, куда он направляется, — подхватил Хелли, отхлебнув вина из кружки. — И если он едет в сторону Хадшала, то можно попытаться напроситься с ним. Повозка большая. Даже если она будет забита доверху, нам хватит места. Я скептически осмотрел Хелли, вообразив себе эту картину. Если громила полезет в повозку, то нам с Тишалью весь путь придется держаться у ее противоположной стороны, чтобы та не перевернулась. — Ладно, я попытаюсь. Я вышел из-под навеса в слепящий солнечный свет и быстро пересек улочку, поприветствовав торговца по гаприйски — сложил ладони вместе, чтобы пальцы касались запястий, и поклонился. — Добрый вечер, уважаемый… — начал было я на гаприйском, но торговец одним колким взглядом заставил меня заткнуться. — Что надо? — спросил он на новоимперском. Его строгий взгляд задержался на моей кожаной сумке с выжженным черным гербом, и я быстро поправил ремень на плече, спрятав ее за спину. С первой попытки, конечно, мне это не удалось. Сумка зацепилась за рукоять нового короткого клинка на моем поясе. — Э-э, вам помощники не нужны? — проситься задарма в повозку было бы глупо — гаприец сразу бы меня послал. — Если вы направляетесь туда, куда и мы с друзьями, мы бы могли отправиться с вами. — В Бездну таких помощников, — скривился торговец. — С бывшими имперцами я дел не вожу. — Я не имперец, — возразил я, и меня тотчас накрыло тенью — это Хелли встал рядом, заслонив собой солнце. — Эту сумку нам продал ваш земляк возле воздушного причала, — на своем родном языке здоровяк говорил безупречно, без акцента. — Цамид? — гаприец гневно сплюнул под ноги. — Проклятье. Я же сказал ему, чтобы он бросил это дело и сжег имперское барахло. — Так вам нужны помощники? Мы направляемся в Хадшал. Вы, вероятно, тоже, раз носите герб местного калифара. Торговец горделиво поправил повязку с гербом в виде солнца с пятью длинными лучами и его лицо чуть смягчилось — габариты Хелли произвели на него впечатление. С таким гигантом, вооруженным парой острых рапир, можно было бы не переживать за сохранность своих товаров. — Нет, — все равно сказал он, немного поразмыслив. — Идите своей дорогой. У меня упало сердце. В этот момент к нам подошла Тишаль, задумчиво оглядывая повозку. В ближайшей лавке я купил ей светлую блузу с широкими рукавами, защищающими кожу от безжалостного солнца. Ткань была такой легкой и мягкой, что девица поначалу боялась ее трогать. — Постой, Гуртан. — раздался женский голос. Полог повозки приоткрылся и перед нами появилась светловолосая гаприйка с тонкими чертами лица. Вероятно, жена торговца. Юбки ее платья всколыхнулись, когда она спрыгнула на землю. Женщина была низенькой, но крепкой, и судя по ножам на поясе, могла бы с легкостью пустить их в ход. — Ты посмотри на них. Они и дня не протянут на дороге без неприятностей. Такие чистенькие, в хорошей одежде, с большими сумками… Я поморщил нос. К сожалению, в Каморе только мы и могли похвастать чистотой. Каждый из переулков этого города вонял на свой неповторимый лад, и это вездесущее зловоние перемежалось пряными ароматами еды, которую продавали уличные торговцы. На жаре смесь этих запахов становилась еще более тошнотворной. — И что? — возразил торговец. Он зачесывал седые волосы назад, пытаясь спрятать под ними седеющую макушку. — Это не наши проблемы, Рапри. Я не согласен кормить несколько лишних ртов. К тому же, мечи у них новые, и только один из мужчин похож на воина. От второго юнца, я уверен, пользы не будет, если на нас решат напасть мародеры. Я почти оскорбился, но культурно промолчал. — Гуртан, — продолжила настаивать гаприйка. Мягко, даже с улыбкой. — А девочку тебе не жалко? Взгляни на нее. Наша дочь сейчас такого же возраста. Ты бы позволил ей бродить пешком по Землям Аршаллы? Думаю, что нет. Торговец сурово взглянул на Тишаль в лучах заходящего солнца, и та, будто подыгрывая ему, спряталась за широкую спину Хелли. — Ладно, — выдохнул Гуртан. — Я возьму с каждого за проезд по одному золотому, и на этом закончим. Мы довезем вас до Хадшала, но кормить не будем. Ешьте свою еду и пейте свою воду. И в случае проблем на дороге, вам придется пустить свои клинки в ход. Я кивнул — это приемлемая сделка — и достал золотой райдкор. Хелли проделал тоже самое, и что меня удивило еще больше, Тишаль также достала монету из кармана новых парусиновых штанов. Интересно, у кого из нас она ее стащила? Итак, мы помогли старому Гуртану нагрузить повозку товарами из его лавки, и когда вечернее небо приобрело оттенок лилового синяка, мы выдвинулись в путь под скрип колес и тяжелые удары копыт запряженных слифов. Оглядывая на прощание улицы Каморы, мерцающие вечерними огнями, я уже было хотел порадоваться, что сегодня никто не попытался нас отравить или поймать, но затем мое внимание привлекли три сомнительные черные фигуры. Две недвижимые — на крышах домов над переулком, где мы грузили товары, и еще одна возле забегаловки, притаившаяся у стены — недалеко от столика, где мы пили вино. Люцерхалы это, фанатики, или наши будущие грабители — я не понял, но следующие несколько часов продолжал тревожно высматривать их на дороге в сгустившейся темноте. За нами все-таки кто-то следил, и мне это не понравилось.