Двойная память

Наши взгляды встретились. Кормарк Бритс, король Стармора, заслонил собой дверной проем. Одетый в черное, он пригнулся, перешагивая через порог, и его уродливая обожжённая рука легла на белую стену, оставив на ней кровавый отпечаток ладони. Я сделал шаг назад, борясь со страхом. Через открытые арочные окна до меня долетели звуки битвы: крики захватчиков и лязг металла, выстрелы, топот сотен ног, копыт и испуганное ржание лошадей. Где-то вдалеке грохотали взрывы. От них сотрясалась земля и каменный пол под моими ногами. Я мельком оглядел окна, но не увидел ничего, кроме плотной дымовой завесы, оранжевой от огней пожара. — Все кончено, — жестокий голос короля прозвучал, как приговор, потрескивающий и хрипящий, словно пламя в печи. Как в подтверждение его слов, снаружи зазвучали колокола. Сначала один, затем второй, третий… Тревожный звон заглушил звуки битвы, превратившись в безумную какофонию, аритмичную и лишенную красоты. Я молча взирал на короля Стармора — опаленное огнем синеглазое чудовище — и страх все глубже проникал в мое сердце и душу. У него не было ушей, не было волос и бровей. Бугристая красная кожа напоминала потекший воск, застывший на свече. В этом лице не было ничего человеческого, и сострадание, как и милосердие, было ему чуждо. Король поднял руку, и я почувствовал, как смерть пульсирует в его ладони, обещая свой скорый поцелуй. Я должен был что-то сделать. Должен защищаться. Я попытался дотянуться до трости, но понял, что не могу разжать рук и опустить их. Я уже что-то сжимал в них, так крепко, что казалось, не выпущу никогда. Я опустил взгляд. Черные бусины глаз испуганно смотрели на меня из свертка белой простыни. У младенца смуглая кожа, как и мои руки. Он такой маленький. Слишком беззащитный. Теплый. Пламя рядом с нами вспыхнуло беззвучно, заполняя комнату бурлящим водоворотом оранжевого огня. Я закричал, и мою глотку тотчас опалило нестерпимым жаром, будто я глотнул раскаленного чугуна. Огонь выжег кислород, пополз по коже, стал со мной единым целым. Мир вокруг исчез, поглощённый клокочущем бело-оранжевом инферно, и последнее, что я в нем увидел — женский едва различимый силуэт, будто пытающийся заслонить меня собой. *** — Он убил нас. Он убил нас всех… Я услышал свой голос откуда-то издалека. Хриплый и тихий, как треск сухой ветки, на которую наступили. — Он сжег нас! Я чувствовал, как меня кто-то медленно волочет по песку за ворот рубахи. Между пальцами просачивается песок. Изредка попадаются мелкие камни. Я вспомнил, как держал в руках младенца. Мои ладони все еще помнили его тепло. — Он убил нас всех! Меня, мою дочь, жену… Дочь? Как странно. Когда я произнес это, песок заскрипел на зубах. Он же налип мне на губы, набился в глаза тысячами песчинок и, кажется, даже начал сыпаться из ушей. — Может, мы просто кинем его здесь? — раздался грубый голос Хелли. — Дай ему время, — беспокойно шепнула Тишаль. — Со мной происходило нечто похожее, когда я вспомнила свою смерть. У тебя разве такого не было? — Нет. — Он убил нас! — вновь сказал я, но в этот раз громче, но никто не обратил на меня внимания. Кожа горела, будто смертоносное пламя короля коснулось меня через десятилетия и снова попыталось убить. Я все еще видел перед глазами его обезображенное красное лицо. Младенца. Женский силуэт. — А что ты вспомнил? — тихонько поинтересовалась Тишаль. — Я не хочу об этом говорить. Я попытался разлепить глаза, но ничего не вышло. Песок крепко держался на веках. — Да ну, неужели это что-то постыдное? Расскажи мне, Хелли. Тут тебя никто не услышит кроме меня. — Кажется, я был бабой… — неуверенно начал гигант. Его голос исказился от стыда. — Я все время кого-то ждал, вглядываясь в холодное северное море. — И это все? Не может быть! — Тишаль недовольно фыркнула. — А кого ты ждал? Это был красивый мужчина? О, может быть, это был какой-нибудь заморский принц, а ты был красивой северной принцессой! — Не помню, — холодно отрезал Хелли. От этого разговора ему было явно не по себе. — Ко мне вернулись только воспоминания о море. И еще, кажется, что-то про маяк, с которого я упал. Или прыгнул. — Прыгнул с маяка? — с сомнением переспросила Тишаль. Хелли остановился. — Он перестал бормотать. Проверь его. Вдруг помер. Гигант отпустил мою рубаху, и я упал головой в песок. Затем моего лица коснулись бережные девичьи руки. — Себерих, ты как? Ты с нами? — Я почувствовал, как Тишаль что-то отскабливает с моих щек и век. Какую-то странную налипшую корку. — Бедненький, ну и досталось же тебе. Я с трудом проморгался и приподнялся на локтях. Сквозь невероятную резь в глазах я увидел расплывчатое лицо Тишали, беспокойное, будто она смотрит на мертвеца. Слезы бесконтрольно катились по моим щекам. Из-за песка или от ощущения беспросветной тоски и утраты? Скорбь переполняла меня. Я все еще слышал перезвон колоколов. — Почему я все еще жив? — спросил я и закашлялся. Черная тень заслонила заходящее солнце — рядом встал Хелли и протянул флягу с водой: — Выпей, полегчает. Я взял флягу и сделал пару глотков. — Тебя спасли люцерхалы, — вздохнула Тишаль. — Я видела все издалека. За тобой гналась женщина. Пиромантша. Но когда она соткала огонь, ее разнесло ишальским порохом. Я боялась, что и тебя задело тоже. Когда мы с Хелли подошли ближе, ты был весь в крови. И в… ошметках. И дергался, как припадочный. Сквозь дурман я испуганно оглядел себя: моя некогда светлая одежда сплошь почернела от крови и извалялась в песке. Я вернул флягу и боязно, дрожащей рукой, отлепил от штанов какую-то вязкую дрянь. Это что, кусок мозгов пиромантши? Вода тотчас поспешила покинуть желудок — меня вывернуло на песок. — Может, все-таки бросим его здесь? — в который раз предложил Хелли. Я молча уставился на гиганта: тот, как всегда, смотрел на меня с выражением брезгливой неприязни, как в день нашего побега. Я уже оскалился, чтобы ответить ему, но сгустившаяся вокруг нас тишина сбила меня с толку. Пустыня была тихой и почти безмятежной. Только песок шелестел от ветра. — Где схеты? Люцерхалы? — я повернулся к Тишали. Она поджала губы, затем произнесла: — Когда люцерхалы расправились с пиромантшей, возле них из песка появилась еще одна вопящая тварь. Мы забрали тебя и унеслись оттуда. — Спасибо, — я приметил свою сумку. Все это время Тишаль тащила ее на себе, как и мою трость, из которой до сих пор торчал «ледокол». — Спасибо вам обоим. — Можешь идти? — фыркнул Хелли, поправив тяжелый баул за спиной. Я кивнул и попытался встать, а затем зашипел, когда лодыжку обожгло болью. Скорее всего, я вывернул ее, когда завяз в песке. Я с надеждой посмотрел на Тишаль. Она вздохнула, подошла ко мне, позволила опереться ей на плечо, и мы медленно поковыляли дальше по пескам в унылом и усталом молчании. А между тем солнце все ниже спускалось к дюнам, окрасив небо алыми разводами, словно от воспоминания о прошедшем жутком дне. Привычная жара спала, но ее отсутствие обещало нам множество других проблем. Я ковылял, глядя под ноги, и думал про неведанных песчаных тварей, спящих под песком; про схетов и люцерхалов — не все же погибли в сегодняшней стычке. Не исключено, что еретики сейчас идут по нашим следам, желая отомстить, а за ними вереницей тянутся все остальные. У меня возникло дурное предчувствие. Мы передвигались по местности, лишенной примет, среди дюн, где одна песчаная гора похожа на другую, и нас то и дело осыпало пылью, принесенной сухим ветром. Я не понял этого в первые дни путешествия, но сейчас осознал так ясно, что душа сжалась в комок — пустыня держала нас железной хваткой, хуже любых каменных стен. Мы были заперты здесь, лишены свободы, и все наши недоброжелатели оказались в точно таком же положении. — Вы тоже видите это? — подал голос Хелли, всматриваясь куда-то вдаль. Я поднял голову. И правда — впереди точно что-то было. Вдалеке на цепи дюн чернела тонкая полоса, слишком подозрительная и заметная на фоне белого песка. Мы подошли ближе, вскарабкались на дюну, и я уронил челюсть, увидев то, чего здесь быть не должно. — Железная дорога, — выпалил я. — Матерь Бездна! — Не действующая, — отметил Хелли и устало присел на широкую рельсу, стирая пот с лица. Он был прав: насыпь дороги просела от времени, рельсы местами прогнулись, оплавились от жары. Цепь железнодорожных путей, лежащая посреди пустыни до самого горизонта, выглядела пугающе и завораживающе одновременно. Она уходила в самую даль и манила за собой, обещая выход из пустынного плена, но вместе с тем заставляла от бессилия опускаться руки — слишком уж длинной и непреодолимой она казалась. Я сглотнул сухим горлом и примостился рядом с Хелли, положив трость на колени. Как и дирижабли, поезда были подарены человечеству старой Империей. Пожилые люди до сих пор помнили странные тяжелые машины, дымящие во все стороны черной копотью и паром. Но как только война закончилась, на Юге закончились и поезда — у мира хватало других более серьезных проблем, и никто не собирался заниматься развитием нового транспорта. На мой взгляд, это было большим упущением. — Да, я помню… — Тишаль встала перед нами, обнимая себя за плечи и задумчиво покачиваясь на носках. — Здесь должна была появиться новая дорога, соединяющая Земли Аршаллы с основной Империей, но это оказалось слишком затратно даже для Императора. Возможно, если бы не война на несколько фронтов, он бы смог оплести Империю железнодорожными путями, как и мечтал. Я закивал, ощущая, будто сижу не на рельсах, а на музейном экспонате. — И куда теперь? — пробасил Хелли. — По путям, в Марлитт? — Нет. Ткань штанов от запекшейся крови стала твердой, как кора дерева. Я достал из их кармана компас, украденный у Сахеда и включил экран. На удивление, он показал нужные цифры — почти те же, как на бумажке от Сабены Марн-Рухх. Прошедшим утром я заучил комбинацию наизусть, чтобы больше не показывать координаты схетам. — Мы близко, — сообщил я, подхваченный внезапным воодушевлением. Моя поразительная удача сработала вновь: Хелли с Тишалью, убегая, выбрали правильное направление, как будто само Мирное Небо указало им путь. — «Близко» к чему? — Хелли прищурился, и в уголках его глаз появились глубокие морщины. — Каких небылиц ты наплел еретикам? — Ребята… — тихо позвала Тишаль с внезапной тревогой в голосе. Она повернулась к нам спиной и теперь смотрела на дюны. На верхушке одной из них, на фоне бардового неба, недвижимо стоял человек, замотанный в пустынные тряпки. Я поначалу принял его за Сахеда, да потом смекнул, что силуэт на голову выше нашего старого приятеля, и раза в два уже его в талии. Я моргнул, и человек исчез. Будто и не было. — Мираж? — шепнула Тишаль. Я не нашелся с ответом, но ощутил растущую тревогу. Хелли тоже решил не отвечать: скинул сумку на рельсы и поднялся, медленно вынимая из ножен свои клинки. В спину подул горячий ветер. Казалось бы, такой же, как и всегда, но в этот раз, помимо пыли и песка, он принес едва различимую смесь запахов, слишком отличающуюся от нашей смрадной вони. Я учуял пряность, дым и терпкие травы, как будто кто-то жег благовония, обсыпаясь корицей, и одновременно раскуривал табак. Мой взгляд метнулся в сторону — я увидел свои глаза в отражении зеркальной стали, возникшей подле моего лица. Я вскрикнул и едва успел отбить клинок тростью, когда тот взметнулся в воздух, чтобы отсечь мне башку. Тишаль обернулась с визгом, схватившись за нож. Хелли ринулся в атаку на чужака. Послышался жуткий лающий смех. Я вскочил с рельс, да позабыл от страха, что подвернул лодыжку. Пронзенная болью нога меня подвела. Я упал и покатился кубарем с дюны, глотая белый песок. Мир стремительно завертелся вокруг меня, как в калейдоскопе, и сквозь шорох тысяч потревоженных песчинок я услышал, как зазвенела сталь. Тишаль снова закричала, и ее крик заглушили вопли чужаков. Отплевываясь, я приподнялся на руках, лежа под дюной — на железнодорожных путях невесть откуда появилось еще пятеро мужчин. Облаченные в белые куртки, они, воинственно голося, погнали Хелли с Тишалью туда, где я потерял их из виду. — Ас’хан нан урмиз? Один из чужаков ловко соскользнул с дюны и теперь направлялся ко мне, держа в руках меч. От зеркальной стали отражалось бардовое небо. Я не понял, что он говорит. Не знал этого языка, да и такой мягкий акцент услышал впервые. Я пополз от него спиной, пытаясь нащупать рукой трость, которую потерял, когда катился вниз. — Эрке хаз эгал? — спросил тот на староимперском, понурив голову. Его лицо было замотано пустынной серо-желтой тряпкой. Он двигался плавно, словно танцор, и глядел на меня бесстыжими глазами, до неприличия светлыми для его смуглой кожи — такими же, как у волков в снежных степях Стармора. — Ты северянин! — выпалил я на старморском. И сразу же получил пыльным сапогом по лицу — удар пришелся в щеку. Я перевернулся через себя и попытался встать. Стоять я мог не взирая на больную лодыжку. — Северянин здесь ты, — прошипел чужак, коверкая слова. Высокий и тощий, как тростник, он застыл рядом, поигрывая клинком в руках. Я пригляделся к его серым тряпкам и меня настиг ужас. На его плечах был не просто порванный и потасканный от времени жакет. Он был имперским, с выцветшей красной нашивкой на плече, и выглядел так, будто его, не снимая, носили последние лет шестьдесят. — Мы вам не враги, — сказал я, а сам принялся искать рукой клинок, купленный в Каморе. Не нашел. Я так и не прикрепил ножны к поясу. — Вражина, — подтвердил чужак. — Другие сюда не приходят. Я сжал зубы и быстро огляделся по сторонам. В этот миг жуткая пустыня Шаб’лосс, в которой якобы ничего нет, показалась мне слишком людной. Я бы не удивился, если бы сейчас на ближайшей дюне вновь появились люцерхалы с громоздкими пушками. — Послушай, — я поднял руки, показывая, что они пусты. Где-то на железнодорожных путях вновь послышался звон стали. — Мы беглецы, а не враги. За нами идут люцерхалы, схеты, и песчаные твари. Мы… Чужак не дал мне договорить. Он треснул меня рукоятью клинка. Я повалился на песок, и когда вновь открыл глаза, обнаружил, что небо сделалось темнее, а возле меня топчется десяток чужих ног. — И что с ними теперь делать? Здесь оставим? — спросил кто-то на южном наречии. Этот голос донесся до меня через головную боль, а затем исчез в гуле голосящих глоток, перебивающих друг друга. Голоса чужаков звучали молодо и бодро. Я не видел их лиц из-за пустынных тряпок на них, но не сомневался, что все они либо моложе меня, либо одного со мной возраста. Я медленно повернул голову и, испугавшись, обнаружил, что рядом со мной на песке лежит Тишаль, повязанная путами, и Хелли рядом с ней. Оба были без чувств, но если девица просто казалась спящей и могла пожаловаться только на царапину вдоль руки, то нашему гиганту досталось хуже всех: он был ранен, на его одежде прибавилось кровавых разводов, и по виду он напоминал касатку, которую выкинуло из моря на песчаный берег. А между тем чужаки, облаченные в белые лохмотья старой имперской формы, принялись потрошить наши пожитки. Я видел, как как они быстро раскидали вещи Хелли из его груженого баула, раздербанили нашу палатку, вылили воду из наших фляг. Один из них взял мою кожаную сумку и просто вытряхнул из нее все содержимое на песок. Зазвенели монеты, вывалились нашивки, бумаги Берка подхватило сухим ветром и унесло прочь. Одна из монет вывалилась из кошелька, отскочила от чего-то и упала прямо перед моим лицом. Я вперил в нее взгляд. Золотая монета с колоколом — картинка со звуком. Я вновь услышал этот безумный перезвон, учуял запах гари. Кормарк Бритс, обожженный король, все еще стоит в том дверном проеме, и ярость вспенилась во мне, как дыбится пена на волнах, бьющихся о скалы. Нужно было действовать. Я зашевелился, проверяя, не связаны ли руки. Нет. Тот, кто оглушил меня и оставил лежать, не потрудился связать меня, видимо посчитав, что я не смогу оказать сопротивления. Один из чужаков держал в руках факел. Свет огня, подрагивая, рисовал длинными тенями на песке. В отсветах пламени что-то сверкнуло — рукоять трости, занесенной песком, в десятке шагов от меня. Прекрасно. И пока чужаки горячо спорили и делили мои пожитки между собой, как звери жертвенную тушу, я принялся ползти по песку к золоченой рукояти. Я почти коснулся ее, когда кто-то наступил мне сапогом на ладонь, вдавив ее в песок. Беспечный идиот. Я тотчас дернулся, с силой лягнул мужика, и тот повалился рядом со мной. Превозмогая боль и изнеможение, я вскочил на ноги, держа перед собой трость лезвием вперед. Время игр закончилось, и иного исхода я не видел: либо я их, либо они меня. Чужаки отвлеклись от дележки и ринулись ко мне, обнажая мечи. Я отпрыгнул от мужика, лежащего на земле, чтобы тот не схватил меня за ногу, и принял неизвестную мне стойку, игнорируя больную лодыжку. Пальцы, что касались трости-копья, как будто горели. А сама трость подрагивала в них, словно умоляя взмахнуть ею, крутануть, ударить… — Подходите ближе! — крикнул я на новоимперсксом. Копье — годное оружие, хотя, если честно, я бы предпочел, чтобы меня от противника отделяла куда большая дистанция. Но глядя на то, как меня обступают чужаки, я ощутил внезапный прилив сил. Первый чужак ринулся на меня рыча и скалясь. Я увернулся от разящего лезвия и ударил концом копья того по лодыжкам, сбивая с ног. Затем выполнил поворот с выпадом, и с легкостью отразил удар, прилетевший с левой стороны. Мое тело двигалось само по себе, выполняя последовательность движений, которую, казалось, повторяло так часто, что я мог даже не задумываться о них. Мышцы знали, что делать. Само «копье» знало. Еще двое чужаков нагрянули слева, один справа. Один из них ударил так быстро, что меч, сверкнув в свете факела, превратился в размытое пятно. Я отразил и его, отступая по песку все дальше. В этот миг боль в ногах показалась чем-то далеким, не связанным со мной. Ее сменила жажда крови. Чужаки перегруппировались и сгрудились, дав мне несколько секунд на раздумья. Разминка закончилась — я понял, на что способен. Теперь я смотрел на противников и хладнокровно прикидывал, куда сподручнее ударить каждого их них, чтобы закончить драку в несколько ударов. Я… — Зиих зээль! — рявкнул кто-то за моей спиной, чуть выше по склоню дюны. Эти слова донеслись до меня вместе с холодным ветерком, коснувшимся вспотевшей головы и шеи. А вместе с ними меня настигли и запахи пряностей, смешанные с табачной вонью. Последовав староимперскому приказу, чужаки послушно сложили оружие в ножны. В этот миг их командир поравнялся со мной, плавно съехав с дюны. Им оказался светлоглазый южанин, огревший меня рукоятью меча, но в этот раз вместо клинка он держал в руках бумаги Берка. Те самые, что унесло ветром, когда чужаки потрошили сумки. — С.А.? — спросил он меня, сверкнув глазами светлыми, как лед. — Ты? — Да, — я мелко кивнул, но «копья» не опустил. Взгляд чужака остановился на трости. У него единственного из всей компании на плече была красная офицерская нашивка, говорящая о его старшинстве. — Мама будет в восторге, — лениво произнес он без всякого восторга, коверкая старморский язык. Затем главарь чужаков стянул с себя тряпку, явив пустыне свое вытянутое, худощавое лицо. Он был не многим старше меня, и на его южное происхождение намекала только смуглая кожа. Острые черты, длинный нос и тонкий безгубый рот, будто созданный для того, чтобы недовольно его поджимать, явно достались парню от северного предка, как и бесноватый цвет глаз. Чужак криво ухмыльнулся, демонстрируя не менее кривые зубы, похожие на повалившийся частокол: — Отдай мне трость и иди с нами. Он протянул паукообразную руку, обвязанную грязными бинтами. Я мешкал. Лишь сильнее обхватил древко трости. — Отдай, — потребовал чужак. Раскатом грома над дюнами пронеслось грохочущее эхо — все быстро повернули головы на звук. — Это люцерхалы, — сказал я на новоимперском. — Идут сюда. Если придут, то плохо будет нам всем. Послушайте… Никто меня не слушал. Чужаки продолжили пялиться на темные дюны, уходящие в ночь. Трое из мужчин, не сговариваясь, отделились от группы и посеменили по песку в ту сторону, откуда донесся грохот. — Послушай, — я попытался дотронуться до плеча главаря. Тот схватил мою руку раньше, чем я успел сделать это. — Послушай, не знаю, как тебя там… — Фейд, — скривив тонкие губы, назвался чужак. — Послушай, Фейд, — он все продолжал крепко сжимать мое запястье. — Я оказался здесь не случайно. В эти гиблые края меня отправила сама Сабена Марн-Рухх, верховная Мать главного храма Мирного Неба и одна из трех ренн’ганов книги Мудреца. Она сказала, что здесь я смогу найти ответы на свои вопросы. Ответь мне, Фейд, это так? Если ты знаешь, кто или что здесь может мне помочь, то отведи меня туда. Если нет — просто позволь нам уйти. — Я кивнул на друзей, неподвижно лежащих у подножья дюны среди разбросанного хлама из наших сумок. — Поверь, мы не собираемся задерживаться в вашей пустыне. Чужак смерил меня задумчивым взглядом, отпустил. И протянул руку, снова требуя мою трость. — Ты получишь ответы, если с тобой согласятся говорить, — новоимперским языком он владел лучше, чем северным, и его скрипящий голос зазвучал более благозвучно. — Отдай трость и пошли с нами. — А мои друзья? — Мы заберем их с собой. Нехотя, я все-таки подчинился чужаку, и тот отдал приказ своим людям собираться в дорогу. Вскоре мы пошли по песку — было слышно, как он шуршит под ногами. Один из чужаков нес на руках Тишаль, двое других взгромоздили на себя Хелли и двигались позади нашей колонны, а я тащил на себе наши сумки и то барахло, которое не успели растащить наши новые союзники. Нога болела при ходьбе, но я пытался это превозмогать. Куда страшнее было остаться в пустыне одному в окружении тварей и люцерхалов, чем ощущать боль при каждом новом шаге, поэтому я просто шел и пытался вслушиваться в разговоры чужаков в старых имперских куртках. Слушал, и ничего не понимал. Их голоса звучали рассерженно. — Почти пришли! — объявил Фейд на новоастеросском, маршируя впереди нашей колонны. Все это время он хаотично размахивал моей тростью, словно мальчишка, играющий с новой палкой, найденной во дворе. Со стороны это выглядело очень неуместно и странно, но я старался не думать об этом и о том, что с нами может случится. Мне нужны были ответы на вопросы, и я, проделав столь долгий путь, был обязан их получить. Скоро среди темных дюн, на фоне усыпанного звездами неба, вырос тонкий монолит, похожий на покосившийся шпиль здания, занесенного доверху песком, и наша унылая процессия направилась к нему. Вблизи эта штука сильно увеличивалась в размерах. Я смотрел на монолит, запрокинув голову, пораженный его высотой и удивительно ровными стенками. А затем удивился еще больше, когда Фейд подошел к его основанию, и там, где не было ни единого стыка, перед ним отварилась высокая дверь, без посторонней помощи и лишних звуков отъехавшая в сторону. Затем Фейд крикнул, чтобы ему принесли факел. Долго ждать не пришлось. Мгновение спустя он подманил меня к себе, и я вошел за ним в темноту под молчаливое неодобрение его собратьев. Внутри меня встретила лестница, уходящая под землю в холодную беспросветную тьму. Но она, присыпанная песком, старая и раскрошившаяся от времени, располагалась не так, как положено — лестница спускалась вниз вдоль стены под неправильным углом, и идти было проще по стене рядом, нежели по ступеням. Мы прошли шагов тридцать по скользким плитам, прежде чем лестничные ступени оказались у меня над головой. Меня затошнило от осознания, что мы спускаемся вниз по перевернутой башне. Это место навеяло мне воспоминания о ночных кошмарах, лишенных логики и смысла. В принципе, как и в любом другом дурном сне, я ощущал здесь поднимающийся холод земных глубин, никогда не видевших солнечного света. — Что это за место? — спросил я, и мой голос превратился в продолжительное эхо. — Его быть не должно, — коротко ответил Фейд, — как и тебя. Тени двигались и шевелились. Мерцающий свет факела прикасался к камням, очерчивая трещины и стыки, а за нашими спинами гремел топот множества сапог — процессия из чужаков, не отставая, спускалась за нами. — Вы здесь живете? Лестница сделала круг над моей головой и опустилась по левую сторону, преграждая путь. Фейд с легкостью перескочил через ступени. Мне же пришлось опереться рукой о стену, чтобы не упасть, перешагивая их. Чужак оставил мой вопрос без ответа и вскоре мы уперлись в глухую гладкую стену. Мне показалось, что сейчас он развернется и попросту всадит мне в брюхо лезвие моей же трости, но через несколько секунд гладкая стена отворилась, отъехав в сторону, и мягкий зыбкий свет коснулся моего лица, обещая уют. — О, боги! — первое впечатление всегда бывает обманчиво. Из темной перевернутой башни ноги привели меня в просторный зал, устланный красными коврами, с множеством арок и высоким потолком. Его освещал десяток огненных чаш, висящих на цепях. И все бы ничего, если бы не старые имперские знамена, украшающие стены в два ровных ряда, от вида которых у меня кровь похолодела. — Мама! — весело позвал Фейд. По красным коврам он пошел в сапогах, оставляя за собой песчаные следы. — Ты посмотри, кого я привел! Меня окружили чужаки в белых имперских куртках, но никто из них не собирался идти за вожаком. Все чего-то ждали, и я почти физически ощущал напряжение, нависшее над нашими головами. Из арок под знаменами с любопытством начали выглядывать люди. В основном — смуглые южане. Мужчины в имперской военной форме, как с чудом уцелевших картин, и женщины в платьях. Стражники и служанки. По толпе пополз шепот, я чувствовал на себе неприязненные и удивленные взгляды. Через мгновение чужаки положили у моих ног измученных друзей. Раненный Хелли так и оставался без чувств, а вот рыжеволосая Тишаль, связанная по рукам и ногам, уже начала молча ворочать глазами. Вид у нее был испуганный. На ее месте, будь я сопротивленцем, я бы тоже испугался, попади в лоно врага. Но вместо испуга я почему-то почувствовал себя как никогда одиноким. И разочарованным. Знамена холодно взирали на меня, также смотрели и люди. Какая-то часть меня ожидала чего-то другого, но ожидания не оправдались. — Мама! — снова воззвал Фейд. Из главной арки появился мужчина в строгом черном мундире. Спина прямая, руки сложены за спиной. На сапогах звенели застежки. Лицо его было морщинистым и беспристрастным, а длинные редкие волосы прилизаны к макушке и убраны в хвост на затылке. Все бы ничего, да кожа его была бледной, как и моя. Не успел я удивиться появлению северянина, как из-за его спины вышла смуглая женщина, закутанное в нечто похожее на черный шелковый халат. В темных волосах блестело серебро. Пускай она и стояла далеко, насколько это возможно, я все равно ощутил на себе ее взгляд, острый, как лезвие бритвы. — Кого ты с собой притащил? — жестко спросила она, и голос ее зазвенел льдом, отражаясь от стен. — Гостей! — радостно сообщил Фейд, взмахнув моей тростью. — С подарком! Вместо ответа стена темноты сомкнулась за ее спиной. Над аркой погасла чаща, уголь посыпался, мерцая искрами. Люди, стоящие рядом с ней, испуганно заохали и поспешили расступиться по сторонам. — Этих напоить, накормить, отмыть и дать отдохнуть, — наконец, сказала женщина. — И только потом я соглашусь их принять. Она развернулась и растворилась в темноте арки, но мужчина в черном мундире за ней не пошел. Напротив, он направился к Фейду, и я смог рассмотреть его получше: его лицо было костлявым и бледным, подбородок чисто выбритым, а глаза, глубоко посаженные — бледно-голубыми. — Надеюсь, ты помнишь правила, Фейд, — грозно проскрежетал он, даже не взглянув на нашу измученную троицу. Правый висок пронзило острой болью, как будто в голову вбили гвоздь. Я сморщился, поднес руку к лицу, и сквозь грязные пальцы еще раз взглянул на старого северянина — я мог поклясться всеми богами, что видел его раньше. Но где и когда, я припомнить не мог. — Да-да. — Фейд небрежно отмахнулся от старика. — Я несу ответственность за всякую гадость, которую притаскиваю в дом, — сказав это, он развернулся к своим соратникам и громко свистнул. — Вы слышали вашу калифари! Помогите расположиться нашим гостям. И не выпускайте их из виду. После его слов парни в куртках подхватили Хелли с пола, подняли Тишаль, и под конвоем нас повели куда-то вглубь холодного подземелья.