Двойная память

Тишаль проснулась в теплой постели и сладко потянулась. Полусвет в комнате был зыбким, солнечным, что на миг ей почудилась, что она вернулась в Вэст-Моррон, а матушка вот-вот позовет ее завтракать. Чтобы убедиться в этом, она принялась шарить рукой по кровати — по простыни из тонкого льна, но вместо любимого мягкого одеяла нашла рядом острый кусок деревяхи. Она сжала его в ладони. Все вспомнила. И села. Рядом что-то зашуршало. — Доброе утро, — тишину прорезал бесцветный бас Хелли. Тишаль протерла глаза, проморгалась. Свет пробивался через единственное окно. Если бы над этим городом можно было разглядеть небо, она бы по положению солнца могла бы с точностью до минуты определить время, но по здешним зеркалам этого сделать было невозможно. Неизвестно, сколько она проспала. — Доброе, — сипло поздоровалась Тишаль. Хелли сидел за круглым столиком в центре комнаты. Гигант успел одеться, и теперь уплетал принесенный служанками завтрак. По комнате вновь принялся витать аромат кофе и свежей выпечки. Это утро почти не отличалось от предыдущего, однако… — Где Себерих? — спросила девица, сонно оглядывая комнату. Вольдара нигде не было, а его завтрак стоял на столе нетронутым. — Я не знаю, — так же спокойно ответил Хелли, откусив кусок от хрустящей булки. — Когда я проснулся, его здесь уже не было. Ни его, ни его трости, ни сапог. — Может он убежал, чтобы вы снова не сцепились? — Тишаль нехотя вспомнила прошедший вечер, завершившийся гневной перепалкой между мужчинами. Сколько раз Хелли назвал Себериха «эгоистичным безумцем» — она припомнить не могла, но зато хорошо помнила раскрасневшееся лицо Вольдара, выслушивающего гневную тираду; помнила, как у того нервно заходили желваки на скулах, а в глазах разгорался какой-то нехороший огонь. В тот миг Тишаль была уверена, что в Себерихе бушует настоящая буря, но слова не срывались с его губ только потому, что злоба мешала ему соединить их в связное, осмысленное предложение. — Из-за него мы чуть не погибли, — напомнил Хелли, — Все, что произошло в пустые — случилось исключительно по его вине. Тишаль поджала губы. В словах Хелли совершенно точно присутствовала крупица истины. Она понимала его гнев и в глубине души даже его разделяла, но при этом не могла взять в толк, почему Хелли игнорирует все остальное — все хорошее, что сделал для них Вольдар. Ведь именно из-за него они все еще были живы. Их не сцапали люцерхалы и не убили имперцы лишь потому, что Себерих смог убедить Фейда отвести их всех в безопасное место. Если бы той ночью они остались в пустыне — неизвестно, чем бы все закончилось. Тишаль тряхнула головой, влезла в плетеные тапочки и встала с кровати, пытаясь привести в порядок непослушные всклоченные волосы. Спорить с Хелли ей не хотелось, как и поднимать больную для него тему. Она видела, что тот все еще был раздражен. Это читалось по его скованной позе и суровому лицу, лишенному всякой радости. — Надеюсь, после Шаб’лосса наши с ним пути разойдутся, — вдруг произнес гигант и замолчал. Сначала девочке показалось, что он хочет добавить что-то еще, но этого не произошло. Тишаль молча подошла к зеркалу и охнула — отражение продемонстрировало, что она выглядит ужасно. Красные глаза с мешками под ними, на голове вихрь из рыжих волос, а платье… Боги! Мятое после сна, оно смотрелось так, словно Тишаль обнаружила его в куче мусора, а не получила в дар от местных старух-служанок. Грубая ткань неприятно касалась тела, а еще этот подол — она потянула его рукой — теперь определенно стал короче и едва закрывал колени. Все дело в Ведьме. После общего собрания, где Себерих своими воплями почти обрек их на смерть, ренн’ган Бездны увела Тишаль в небольшую комнатку, напоила пряным чаем, и говорила с ней так тепло и ласково, что ее забота, как и неподдельный интерес к «пробуждению» после Вспышки, казались искренними. А затем Ведьма предложила сделку. Точнее, в понимании Ведьмы это была «сделка», в то время как Тишаль сочла подобное предложение попыткой воровства: Ведьма намеревалась забрать у нее восемь лет жизни, чтобы превратить ее из девочки в женщину. Тишаль отказалась. В конце концов, она все еще собиралась вернуться в Вэст-Моррон к своим родным, и хотела, чтобы по возвращению они ее узнали. Поэтому Тишаль «отдала» Ведьме два года, как Вольдар с Хелли, «за вход». И еще месяц — за информацию, скрепя сердце, поскольку всем своим нутром не желала сотрудничать с женщиной, что все еще кланялась старому имперскому гербу. Но Тишали повезло. Ведьма оказалась столь заинтересована ее историей, что попросила служительницу Исэю поискать в архивах информацию про человека по имени Эршер Бархом. Долго ждать не пришлось. Тонкая бестия в высокой черной шапке вернулась примерно через полчаса и принесла старый клочок пергамента, в котором говорилось, что несколько лет назад некий Эршер Бархом приобрел дом в самом сердце старой Империи, в столице — Ард-Ровэнне. Тот это был Эршер или нет, узнать возможности не представлялось, но Тишаль о большем и не просила. Теперь она знала, куда идти и где искать: поиски единственного выжившего сына, потерянного после трагичных событий в Кадессе, следовало начинать оттуда. Девица наклонилась к зеркалу, пытаясь получше себя рассмотреть: два потерянных года почти никак ее не изменили. Разве что с щек схлынула детская припухлость, а ноги стали чуть длиннее. Не велика потеря. — Хелли, — позвала Тишаль, глядя на гиганта через отражение в зеркале. — Я пойду поищу Себериха. Южанин не поднял взгляда от кружки с кофе: — Ладно. Только будь осторожнее. Тишаль сощурила глаза, приглаживая рыжие локоны к голове. Как и всегда, Хелли не упускал возможности проявить о ней заботу. Не то дружелюбную, не то отеческую — сложно было разобрать. Это началось еще в лечебнице, с первых дней Вспышки, когда громилу подослали к ней, чтобы сделать успокаивающий укол тертернава. Тогда, ничего не соображая и захлебываясь от рыданий, Тишаль все ему и рассказала. Хелли был первым, кто узнал правду о ней, и единственным лекарем в лечебнице, которому она представилась Тишалью. Какое-то время он недвижимо стоял над ней в жуткой лекарской маске и ждал, пока успокоительная сыворотка сработает, а затем, когда Тишаль перестала плакать, он снял маску, показав южное лицо, и попросил больше никому не называть этого имени. Как оказалось — не зря. После побега Тишаль часто задумывалась об этом: если бы не Хелли и его совет, ее бы, возможно, уже давно растерзали фанатики. Тишаль кивнула гиганту, накинула на себя простыню, подобно плащу с капюшоном, и вышла за дверь. Снаружи ее встретил рослый страж, охраняющий комнату, и окинул скучающим взглядом. На военной форме — имперская нашивка, мечи — в ножнах на боках. — Я могу выйти? — спросила Тишаль на имперском. Мужчина лениво пожал плечами: — Калифари сказала, что вы гости, а не пленники. Иди, если хочешь. Но если уйдешь, за твою безопасность я не ручаюсь. — Я могу за себя постоять, — бросила в ответ девица и пошла по коридорам — к лестнице, что должна была вывести ее в город из каменного лабиринта. Куда, проглоти его Бездна, делся Себерих, и как давно он убежал? Тишаль припоминала, как прошедшим вечером он что-то говорил про Ведьму, и о том, что должен с ней еще раз поговорить. После этого они с Хелли и поругались. Тишаль остановилась возле арки, ведущей в город, и хмуро посмотрела на солдат, притаившихся в тени. Задумалась. Как бы ей не хотелось, сперва придется наведаться к Ведьме и узнать, заходил ли к ней Себерих. Этот дурень только из-за цвета глаз мог влипнуть в любую неприятность, и Тишаль бы не хотела, чтобы ему их выкололи на потеху разъяренной толпе. После войны прошло столько лет, а воспоминания о ней все еще плясали в голове Тишали, словно она видела зверства имперцев вчера на рассвете. Захватчики всегда жестоко обходились с теми, кто не разделял их идеалов, и не ведали пощады даже к старикам и детям. К сожалению, пропагандисты Императора в то время знали свое дело. Они настолько переконопачивали южанам мозги, что свою жестокость они с легкостью оправдывали «заботой о народах мира», мечтами о светлом будущем, моральной чистотой и нерушимой верой в Императора. Сладкие речи ораторов постепенно внедрялись в сознания молодых людей помимо их воли, превращая их в непоколебимые и бездушные орудия убийств, нападающие на всех, кто на них не похож. Даже сейчас стражник в арке преградил Тишали дорогу. Причем, не заслонил грудью, как полагается, а вскинул руку и схватился за арочный проем. Так резко, что Тишаль едва не налетела на эту руку и судорожно выдохнула, глядя на серый рукав. Форма, конечно, была староимперской, перехваченной в поясе широкими ремнями с тяжелыми литыми пряжками. Тишаль всегда испытывала перед захватчиками страх, но сейчас это чувство только усилилось, потому что от южанки, которая всегда могла притвориться «одной из них», у нее остались только воспоминания. Страж не отходил, не двигалась и Тишаль. Она упрямо смотрела себе под ноги, ощущая теплое дыхание солдата на своих волосах. Замерла, как дичь, примеченная охотником. В напряжении сжала кулаки. А затем страж подался назад и опустил руку, пропуская ее. Тишаль быстро проскользнула мимо него, но через несколько шагов, выйдя на свет, все-таки остановилась и обернулась. Имперец больше на нее не смотрел. Смуглый и весьма молодой парень, как заметила она, уже был занят беседой со своим соратником в темноте арки. Интересно, что бы случилось, посмотри она ему в глаза? Этот вопрос не давал ей покоя, пока на чистых улицах Саара она не нашла калифара Фейда. Черноволосый, как и все вокруг, он сидел на развалинах старой мраморной статуи — гигантской голове, поросшей плющом — и взирал оттуда на небольшую шумную площадь. Чем-то это место напоминало «Рыночный закуток» Вэст-Моррона, с торговцами, палатками и работягами, тягающими ящики и бочки. Завидев внизу девчонку, Фейд поманил ее рукой. Не без труда, Тишаль все же взобралась на голову безызвестного героя по разрушенному фрагменту его бюста. — Малявка, а ты чего тут бегаешь? — спросил он на имперском. Светлые глаза калифара одобрительно сверкнули, когда он повернулся. — Молодец, что накинула на себя тряпку. Не многие горожане рады присутствию чужаков. Тишаль присела рядом с Фейдом, поглубже спрятав голову в простыню. В прошлый раз, когда он находился так близко к ней, то замахивался мечом, оскалив зубы. Сейчас от него не веяло злобой. Только благовониями и табаком. — Я ищу Себериха, — призналась Тишаль. — Вы не видели его? — Нет, не видел. Не многословный ответ. Чтобы не растягивать неуютную тишину, девица зажмурилась и спросила: — Так вы отравитесь с нами в пустыню? — Похоже, что так. Мать не изменит своего решения. Она давно искала повод сослать меня куда подальше. — со вздохом поведал Фейд. — И да, ради наших богов, опусти титулованность и обращайся ко мне, как к человеку. Матери здесь нет, а значит нет и нужды соблюдать условности. Тишаль удивленно моргнула. Не ожидала она, что этот человек, едва с ней знакомый, сразу перейдет к подобным речам. До этого момента Фейд казался ей острым, опасным, злым и неразговорчивым человеком. Возможно, излишне резким и вспыльчивым из-за горячей южной крови. Но теперь... Он казался другим: спокойным, как замерзшая река в горах, задумчивым и даже чем-то опечаленным. Девушка беспокойно заерзала на камне. — Ты ведь из нововозвращенных, правильно? — вдруг поинтересовался Фейд. — Да. Она кивнула, но Фейд на нее не взглянул. На его чисто выбритом лице застыло странное выражение. Голубые глаза смотрели вниз, на оживленную площадь, но будто бы не видели ее. — Скажи, это страшно… умирать? Тишаль замерла. Задумалась. Нехотя вспомнила последние мгновения перед взрывом ишальских снарядов — сотни темных глаз, в ужасе уставившихся на нее со всех сторон. Крики. И яркий теплый свет, затмивший все вокруг. — Ожидание смерти страшнее ее самой, — наконец, произнесла она. — К чему ты это спрашиваешь? — Из любопытства. Если бы не силы моей матушки, Бездна бы уже облизывала черную Пасть, предвкушая скорый пир. Я гораздо старше, чем ты можешь подумать, и моя молодость мне не принадлежит. И я не знаю, сколько она продержится, если я уйду отсюда на другой край империи. Тишаль вновь подумала своего маленького Эршера, улыбчивого, большеглазого, с темными завитками волос. Вспомнила, на что пошла, ради того, чтобы он выжил. И произнесла: — Мать никогда не оставит своих детей без защиты. Фейд тотчас злобно покосился на Тишаль, будто она оскорбила его, выпалив несуразную глупость. Затем он быстро поднялся на ноги и принялся отряхиваться военные брюки. Подумать только, голубоглазый южанин в имперской форме… Тишаль поняла, что если бы это увидели имперцы, жившие полвека назад, они бы сказали, что Фейд, надевая форму, оскорбляет ее. Его бы вздернули на висельнице. — Раз уж зашел разговор про старость… — произнес он, криво ухмыльнувшись. — Пойдем, покажу кое-что действительно очень старое. Тишаль напряглась, но пошла за местным калифаром. Сначала спрыгнула за ним с мраморной головы, а затем побрела по многолюдным улочкам Саара. Интересно было наблюдать, как толпа расступалась перед Фейдом и кланялась ему. Это казалось лишним, ведь он был настолько тощим, что мог спокойно проходить в зазорах между людьми, как сквозняк под дверью. Вскоре он привел Тишаль к краю города, где золоченые дома соприкасались с отвесной стеной каменного купола, и повел вниз по старой, раскрошившейся лестнице куда-то в подземелье. В пещеру, если точнее, и вход в нее никто не охранял, как будто люди специально старались держаться от этого места подальше. Путь освещал чадящий факел, который Фейд снял со стены. Сначала проход был настолько узким, что Тишаль могла коснуться противоположных стен руками, но затем стены пещеры разошлись и они ступили в изумительный зал с ровным каменным полом и толстыми округлыми колоннами. Это место чем-то напоминало старинный собор в столице Ард-Ровэнна. Тишаль было хотела сказать об этом, но не осмелилась нарушать тишину. Фейд молча повел ее дальше. По утомительно длинным коридорам и залам, выложенных камнями со странными узорами. Свет факела позволял рассмотреть древние своды, местами покрытые трещинами, с проступающим кое-где известняком. — Что это за место? — подала голос Тишаль, и ее слова повторило многократное эхо. — Удивишь. Девица продолжила идти за тенями, уводящими ее все глубже. Коридоры вновь сменились узкими туннелями, но здесь одна из каменных стен с узорами стала другой, гладкими, отражающей свет, как старое кривое зеркало. Увидев свое искаженное отражение под слоем ржавчины, Тишаль коснулась стенки туннеля рукой и обнаружила, что та холодная, как лед, хотя воздух под землей казался теплее, чем на городских улицах. — Как странно… — вырвалось у нее. — Тут стены из металла? — Почти пришли, — хмыкнул Фейд, не оборачиваясь. И в конце концов привел ее в просторный зал, со множеством каменных рвов непонятного назначения глубиной в человеческий рост. Это была развилка, как поняла Тишаль. Здесь лестница заканчивалась и в странной литой стене открывалось два удивительно круглых прохода, овитых тем же блестящим и холодным материалом. Они чем-то напоминали водопроводные трубы, но гигантские, высотой в несколько этажей. В них зияла чернота, которую не разгонял даже свет факела. Там мог бы спрятаться целый дирижабль. — Это что такое? — испуганным шепотом спросила Тишаль и принюхалось. В горячем воздухе пещеры запахло чем-то горьким, оседающем в горле. — Шахты? Трубы? — Это части двигателей, — с самодовольной ухмылкой заявил Фейд, встав спиной к беспросветным черным дырам. — Матушка уверена, что эта штука когда-то летала по небу. Тишаль непонимающе нахмурилась: — Эти трубы летали? — Нет. Весь город, представляешь? — Улыбка Фейда, восторженная, как у ребенка, обнажила кривой ряд зубов. — Матушка также убеждена, что здесь был рожден Мудрец, и что именно здесь он и повстречал саму Бездну. Ты же помнишь эту легенду, правда? Про Мудреца. О том, как он пришел из неоткуда, был проглочен черной Пастью, выжил, и Мать Бездна смиловалась над ним, первой из богов даровав ему свои таланты. Не исключено, что это случилось здесь, когда летающий город упал с неба и отравил землю, превратив Аршаллу в пустыню, полную ядовитого песка. — Земли Аршаллы всегда были пустыней. — хмуро заметила Тишаль. — Нет. — Фейд помотал головой. — Город наверху старше, чем мы с тобой. Старше империи. И старше самого Мудреца. Большая часть города ушла глубоко под землю, и она до сих пор не обследована. Но в том месте, где лежат железные разрушенные башни и в горле саднит так, что невозможно дышать, мы нашли древние карты, вытесанные в странном ровном камне. Аршалла на них обозначена зелеными равнинами, а земли Севера и Юга — единым целым. Тишаль глупо заморгала и вновь посмотрела на гигантские трубы. Воображение позволило ей представить, как они дышат огнем. В сравнении с ними война Империи со всем миром показалась ей очень мелкой и незначительной. — Таких труб здесь много, — продолжил рассказывать Фейд. — Во время вылазок в «низины» я насчитал их штук пятьдесят. Но потом матушка запретила нам туда спускаться. — Почему? — от привкуса горечи в горле засаднило. Тишаль закашлялась и прикрыла рот тряпицей. — Потому что все, кто ходили туда со мной, потом умирали. Их кожа меняла цвет, чернела и краснела. Пузырилась. Слезала с вместе с мясом, отделялась от костей. — Но ты ведь жив, — испуганно отметила Тишаль. — Я крепко связан с Бездной, как и моя мать. Но не остальные. — Заметив страх в глазах девицы, Фейд быстро добавил: — Не бойся. В этом месте безопаснее, чем в остальных. Все, кто сюда спускался, даже не болели. Затем он развернулся к трубам и осторожно коснулся блестящего металла пальцами. — После исследований мы предположили, что темнокожий народ Аршаллы стал таким не из-за гнева Мирного Ока, как говорится в легендах, а из-за яда упавшего города. Он отравил землю и изменил их самих. А удар города о землю разбил единый материк на Север и Юг. У Тишали закружилась голова. То ли из-за невероятного рассказа Фейда, то ли по вине горячего горького воздуха. — Пойдем отсюда, — жалостливо попросила она. — Мне тут не по себе. — Конечно. Легкий дурман не отпускал Тишаль до тех пор, пока Фейд снова не вывел на подземный уровень города к просторным сводчатым залам. Тут она было почувствовала себя лучше, но странный проблеск света по другую сторону зала заставил ее насторожиться. «Себерих?» — подумала она, но все же зашагала дальше за Фейдом, что вел ее через катакомбы, не оборачиваясь. Наверху, когда Фейд вернул факел на место и привел Тишаль на площадь, он повернулся к ней и сказал: — Проведи остаток дня с пользой, — посоветовал Фейд, прощаясь. — Подумай, что вам пригодится в дорогу, и скажи об этом солдату возле вашей комнаты. Он мне все передаст, и я распоряжусь, чтобы вам принесли все необходимое. Одна больше по городу не ходи. В Сааре живут славные люди, но, к сожалению, они смертельно боятся чего-то нового и того, чего не понимают. Тишаль кивнула, поправляя плащ-простыню, Фейд попрощался с ней по-имперски — прислонил тыльную сторону ладони ко лбу и отсалютовал — и Тишаль быстрыми шагами побрела по чистым многолюдным улочкам, нигде не задерживаясь и не отрывая взгляда от земли. Но не к безопасной комнате, как предложил Фейд, а обратно к подземелью. Там Тишаль вновь сняла факел со стены и спустилась вниз, к величественным канонадам, и снова побрела по темноте, слушая, как под сводчатыми потолками свободно гуляет эхо. Ноги понесли ее в ту сторону, где она видела странный проблеск света. Она не сомневалась, что это был свет от фонаря. Или, может быть, от лампады. В его поисках девица прошла через пустоту квадратных залов, широких коридоров и низких галерей, и в итоге наткнулась на ржавую железную дверь, никак не гармонирующую с великолепием нижних комнат Саара. Тишаль положила факел на пол и вцепилась обеими руками в поржавевшую грубую рукоять. Дверь оказалась тяжелой, как Хелли, но все-таки поддалась на ее усилия и приоткрылась на хорошо смазанных петлях. Во времена войны Тишаль была разведчицей. Одной из лучших, как говорили в Сопротивлении. Только она была способна проникнуть туда, куда не осмеливался никто, остаться незамеченной и вернуться обратно невредимой. Так что уверенная в собственных силах, Тишаль подняла факел и пошла дальше по узкому коридору, приведшего ее вертикальной круглой шахте с едва заметными крючками-ступенями, по которым можно было вскарабкаться наверх. Простыню-плащ, как и факел, пришлось оставить внизу. Но наверху и без того хватало света: шахта привела Тишаль в лабиринты туннелей, испещренных ржавыми витиеватыми трубами и маленькими красными лампочками. Здесь было жарко и важно. Местами из дырявых труб валил пар. Где-то щелкали механизмы, капала вода. Осматриваясь вокруг, Тишаль решила, что скорее всего это место снабжает водой весь город, перекачивая ее из подземной реки или какого-нибудь специального резервуара. Собравшись с духом, Тишаль пошла дальше, стараясь ступать по железной сетке на полу как можно тише. В этих лабиринтах помимо нее находился кто-то еще. И она убедилась в этом, когда преодолела третий поворот на очередной развилке: вдалеке раздались чьи-то приглушенные голоса, едва различимые за воем труб и шипением пара. Тишаль замерла, прислушиваясь, но голоса быстро растворились в общем шуме. Тогда она крадучись подобралась к следующему повороту и выглянула из-за него, пытаясь рассмотреть говоривших. И тотчас пожалела об этом. В соседнем туннеле их оказалось двое. Мужчина и женщина, оба были нагими. Мужчина — несомненно, обладатель самой бледной задницы во всем Сааре — стоял к Тишали спиной, и телом закрывал женщину, которую прижимал к трубам. Раздавались мягкие влажные звуки. Черные тени в свете красных ламп двигались медленно, ритмично. Тишаль смотрела на все это круглыми от удивления глазами. Дыхание застыло в ее горле, когда смуглая женская рука обвилась вокруг шеи мужчины и притянула его ближе. Этот обритый затылок не узнать было невозможно. — Себерих, — шепнула Тишаль, и едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, когда в соседнем туннеле заметила движение. Подобно паукообразному чудовищу из кошмарных сновидений, служительница храма Бездны бесшумно выплыла из-за соседнего поворота. Она плавно двигалась над железной сеткой, словно ступая по натянутому шелку. На боку ее платья, прикрепленный к тонкому ремешку, висел маленький фонарь размером с ладонь. Его-то Тишаль и приметила в темноте, когда Фейд выводил ее из катакомб. Девица в ужасе уставилась на еще одну незваную гостью. Та тоже приметила Тишаль, и в удивлении наклонила голову на бок. Высокая черная шапка медленно накренилась, зловеще покачнулась вуаль. В этой тонкой женщине ощущалась сила и хрупкость — молоденькие девочки часто рисуют подобные силуэты в своих альбомах. Сердце панически застучало в ушах. Но даже его стук не заглушал стонов, доносившихся из бокового туннеля. Тишаль всю свою жизнь относилась к служителям Бездны с опаской. И не потому, что они могли тебе что-то сделать, а из-за страшных суеверий, переходивших из уст в уста от одного поколения к другому. Увидеть служительницу на улице средь бело дня — к беде. Увидеть ее лицо без вуали — к скорой смерти. Будто прочитав ее мысли, служительница потянулась к высокой шапке и обхватила ее края обеими руками, собираясь снять. Тишаль зажмурилась, резко отвернулась. И бросилась прочь из катакомб. *** Цокали каблуками по начищенному до блеска полу крепкие сапоги солдат. Скрипели рядом сапоги Хелли. Эти звуки передразнивало эхо торопливых шагов, отражающихся от стен пустого зала, где в свете отраженных от зеркал солнечных лучей летали редкие пылинки. Затем открылась тяжелая дубовая дверь. — Что на этот раз? — сухо проскрипел старик, осматривая вошедших людей с ног до головы. Хелли не нужно было выглядывать из-за плеч стажей, чтобы увидеть Советника, стоявшего у окон в тенях занавесей, ведь он превосходил ростом всех четверых мужчин, притащивших его сюда. — Докладываю... — один из стражей выступил вперед, гремя амуницией. — Этот человек сновал под стенами вашей башни и потому был задержан. Он утверждает, что зовут его Хеллицад Борви. Он из компании бледнолицых, найденных калифаром Фейдом в пустыне. — Я вижу, что Хеллицад, — с тяжелым вздохом отозвался Советник. — Вопрос в том, что он тут забыл. — Я хочу поговорить, — быстро вставил Хелли на староимперском. Это, очевидно, произвело на Советника впечатление. Силуэт у окна махнул рукой. — Вы свободны, возвращайтесь на свои посты. А этого оставьте мне. Стражи отсалютовали в лучших имперских традициях и молча удалились. Советник вышел на свет. Его походка оставалась прямой и уверенной, как у любого другого молодого солдата, но вот его морщинистое лицо изрядно портило общее впечатление. Особенно сильно выделялись его острые скулы, серые хищные глаза под тяжелым лбом, большой и изогнутый нос, темные жидкие волосенки. Советник отращивал их и зачесывал назад, собирая в хвост, чтобы скрыть старческую лысину. — Я знаю, кто вы, — вполголоса сообщил Хелли, когда за стражами закрылась дверь. — Знаю из рассказов своей прабабки — только один светлоглазый человек добивался на Юге подобных высот. Но если это и правда вы, то вам уже, должно быть, за сотню лет. Старик лениво моргнул, не пошевелился. Его кислое лицо чем-то напомнило Хелли физиономию командира Варло — капитана корабля, с которым он служил несколько лет. С тем же скучающе-пренебрежительным видом Варло смотрел на сырые морепродукты, иногда подаваемые к капитанскому столу. Тогда Хелли выпятил грудь, расправил плечи, и заговорил в той манере, выработанной на флоте: — Сперва вы были советником императора Баатара Арбора, затем, в гражданской войне, поддерживали его младшую дочь. Потом за несколько десятков лет сменили не одно знамя, и теперь здесь, с имперцами. Почему? Советник даже бровью не повел. И сказал: — Семья. — Что? Сбоку что-то звякнуло. Хелли отвел взгляд и увидел на столе Советника резные деревянные часы. Над циферблатом, бороздя деревянные волны, гордо возвышался миниатюрный резной корабль с алыми парусами. — На старости лет я понял, что семья важнее карьеры и преданности знаменам. Чего, к сожалению, нельзя сказать о тебе, юноша. Хелли наморщился, вновь посмотрел на старика. Прабабка предупреждала его об этом человеке. Она предостерегала об опасности, которая исходит от него, и говорила, что его ледяные глаза способны сразу узреть брешь в душе собеседника, а острый язык — ударить в самое сердце. «Стоит тебе взглянуть ему в глаза, как он узнает все твои секреты и тайны», — шептала она в темноте, рассказывая страшилки на ночь. — Сколько лет твоей старшей дочери, Хеллицад? — Слова Советника прогремели камнепадом и тяжело ударили Хелли по голове. Уязвленный, он не успел даже рта раскрыть, как старик продолжил: — Кажется, не больше шестнадцати. Ответь мне, Хеллицад, не поэтому ли ты взялся помогать маленькой Линн, брошенной родителями в лечебницу? Думаешь, это поможет тебе искупить вину перед своими незаконнорождёнными детьми? Заглушить совесть? Хелли попятился назад. В один миг Советник из дряхлого старика превратился в беспристрастный голос совести. В руках у него не было оружия, но Хелли казалось, что он занес на его головой топор палача. — А ведь она все еще там, на той же ферме, где ты ее оставил вместе с матерью. Живет среди нищих и горбатится в поле. Без надежд, прошлого и будущего, — продолжил рассказывать старик. — Мать ее давно уж забрала хворь, поэтому девочку кличут Сироткой, и обращаются с ней соответственно. За время службы во флоте ты проплывал мимо этой фермы дважды, Хеллицад. Скажи, ты хоть раз навещал свою дочурку? Хелли оскалился и отмахнулся. Ему нечего было сказать, да он и не хотел. Стыд обжег его нутро, вина заставила корчиться душу. И потому, не дожидаясь новой тирады Советника про еще одного брошенного бастарда, Хелли выпалил сквозь зубы: — Что теперь с нами будет? Я не верю, что вы просто возьмете и отпустите нас. — Безусловно, — улыбнувшись, согласился Советник. Он шагнул ближе и победоносно сложил на груди сморщенные руки. — Вас троих нужно было сразу прикончить в пустыне. Не важно, кто вы, зачем пришли, и чего искали. Никто не должен был обнаружить это место. — Но? — прошипел Хелли, в сердцах порадовавшись, что старик не продолжил давить ему на больное. — Но решать не мне. Наша калифари решила даровать вам свободу. Не знаю, почему. Возможно, у нее есть какой-то план, но мне он неведом. — А у вас есть планы? — спросил Хелли. И быстро добавил: — Насчет мальчишки, Себериха. Старик едко ухмыльнулся тонкими морщинистыми губами. — Ты говоришь так, будто он есть у тебя, юноша. Хелли задумался, но все же решился сказать правду. Даже если бы он соврал, Советник быстро бы уличил его в этом: — Если Себерих не отступит и пойдет дальше, я хочу сдать его военному комитету в столице, как «С.А». — Чтобы вернуть свое место на флоте, — усмехнувшись, подытожил старик и разочарованно покачал головой. — Хочешь обеспечить хорошее будущее себе и своим детям, Хеллицад? Вот тебе мой совет: держись рядом с мальчишкой. И если он станет кем-то другим — просто убей его. Поверь, этим ты окажешь миру огромную услугу. И он наверняка тебя поблагодарит. Хелли вылетел на улицы Саара, как будто слова, вырвавшиеся изо рта Советника, превратились в рой пчел и погнали его прочь. Убежать он не смог. Правда быстро нагнала его, низвергла и отравила. Заставила задуматься. Он шел, спотыкаясь о каменную кладку на дорогах города, как пьяный, пока его затуманенный взор не наткнулся на бронзовую крышку люка, ходившую взад-вперед. — Хелли? Хелли! Помоги! Знакомый голос вернул гиганта к жизни. Он подошел к люку и увидел за бронзовыми прутьями знакомые зеленые глаза, круглые, как блюдца. — Тишаль? Хелли наклонился, быстро сдвинул крышку, взял подругу за руку и вытащил ее из черной дыры канализации, мокрую и замаранную в грязи. Девица почти ничего не весила. — Я нашла Себериха! — испуганно запищала она, в тщетных попытках отряхнуть грязное платье. Хелли заглянул в дыру люка, но так и не увидел нахальную светлоглазую рожу. — И где он? — Он там, внизу! — взвизгнула Тишаль. — Трахается с Ведьмой! *** Остаток дня я провел в пустыне, на гребне одной из дюн, недалеко от покосившейся башни, служившей входом в Саар. Шелестел песок, тени вытягивались и чернели, а вечернее солнце продолжало палить с бессмысленной яростью. Я почти чувствовал, как под ним сохнет кожа. Красное небо, растянувшееся разводами до самого горизонта, напоминало мазки неумелого художника; как на картинах, которые преследовали меня с самого утра. Все началось с одноглазой старухи-служанки, что пришла за мной в ночи и склонилась над моей кроватью, точно стервятник, готовый выклевать мне глаз. Она разбудила меня свистящим шепотом: — Зеркальный, — произнесла она в тишине, и я почти закричал, увидев ее уродливый лик над собой. Но сдержался. Старуха отпрянула и жестом поманила меня за собой. Мне пришлось быстро одеться, прихватить трость, и выйти за служанкой в коридор, не совсем понимая, чего она от меня хочет. Стражник у входа на нас даже не взглянул: то ли старательно игнорировал, то ли спал с открытыми глазами, привалившись к стене. В любом случае, он не преградил нам путь, и старуха, шаркая по каменной плитке, повела меня по темным коридорам куда-то вглубь подземелья, освещая путь тусклым фонарем, снятым со стены. Я не задавал вопросов. Мой сонный разум нашел занятие поинтереснее; я с тревогой изучал темноту, сгущающуюся по углам и ползущую за нами следом. Мое воображение рисовало в ней силуэты и чудовищ, но вскоре это прекратилось, когда старуха привела меня на нижний уровень города и легким прикосновением руки к стене открыла потайную дверь. Внутри, едва я переступил порог, меня почти ослепил свет, отразившийся от старых золоченых картинных рам. Я сразу понял, что это за место — кладовая с имперским наследием. Все то, что удалось спасти. Покрытые пылью картины стояли на полу, навалившись друг на друга. Большие и маленькие, некоторые были высотой с человеческий рост. Одни являли собой ожесточенные сцены битв и морских сражений, на других были изображены собрания и застолья, золотые города, но старуха подвела меня к портрету, стоявшему отдельно, поодаль от всех остальных. Оттуда на меня смотрел молодой парень с затуманенным взором. Один из его темных глаз косил в сторону, темные волосы почти касались плеч черного имперского камзола. Что-то в его лице с широким подбородком и кособоким носом показалось мне знакомым, но сколько бы я не силился, я не мог его вспомнить. — Его… — просипела старуха, с трудом подбирая слова на новоастеросском. — Его изображали так, как он хотел. Всегда. В кладовой пахло старостью, пылью и дурными воспоминаниями. Я сощурился, всматриваясь в портрет. — Это Император? — спросил я, вспомнив картину в кабинете Берка. Между этим безбородым парнем и жутким мужчиной с тростью не было ничего общего. — Зеркальный. — каким-то благоговением в голосе отозвалась старуха. Мне это ни о чем не сказало. — Это Саджам Арбор? Или Намтар Шепре? Я присел на корточки, чтобы картина оказалась на уровне глаз, но фонарь старухи отражался от масленых красок ярким пятном, как от корки льда, мешая рассмотреть портрет. На вид парню было не меньше двадцати лет. И чем больше я всматривался в его лицо, тем больше примечал его нескладность. Помимо косящего в сторону глаза и кривого носа и я обнаружил, что один уголок его губы чуть спущен вниз, как это бывает и людей, переживших апоплексический удар. Это ошибка художника, или с парнем действительно было что-то не так? — Да ну, — я поднялся, выпрямил спину. — Я не знаю, кто это. Картина даже не подписана. Женщина, я задал тебе прямой вопрос. Ты можешь мне ответить? Кто это? Зачем ты меня сюда привела? Я оглянулся на костлявую служанку и почувствовал, как в подземелье начал усиливаться холод, будто ночь пошла трещиной, через которую утекало тепло. Старуха заморгала слепым слезящимся глазом и рот раскрылся в нездоровой беззубой улыбке. — Это молодой. Настоящий. — Кто? — снова спросил я, и подумал, что годы обошлись с этой женщиной сурово, лишив ее рассудка. — Он не любил это лицо, и просил для себя лица чужие, которые видел сам. Художники рисовали красавцев, воителей. Но сперва была Иидас, да. Да! Еще до начала всего. Она рисовала по памяти, настоящего, не спрашивая, и молодой был злой, узнав тогда. Он увидел портрет. Хотел казнить Иидас, но не стал, и просто решил ее всего. — Лишил? — аккуратно поправил я старуху. Она кротко закивала. — Лишил. И лишил глаза. Я глупо заморгал, изучая безобразный лик старухи Иидас в полутьме. Ее ломаный рассказ вполне походил на одну из тех имперских баек, рассказанных Тишалью. — Значит, это Император, — решил я и снова посмотрел на портрет. Если я не ошибся с выводами, то этот человек был также уродлив, как и его дела. — А я здесь причем? — Зеркальный… Я устало возвел взгляд к темному сводчатому потолку. Замечательно. Старуха приняла меня за парня на картине, кем бы он ни был. Возможно, из-за трости? Я протянул ее вперед, показывая Иидас. Трость блестела золотом, как старые картинные рамы. — Этот «молодой» ходил с тростью? Иидас отпрянула, будто я наставил на нее нож. Скользнула настороженным взглядом по трости и моим рукам. — Ходил, — шмыгнула она, — но с другой. Этот разговор не имел смысла. Я развернулся, чтобы уйти. Россказни полубезумной старухи мне ничего не дали. Мне нужна была другая старуха. Ведьма. И правду можно было узнать только у нее. Я уже шел к двери, когда одна из картин привлекла мое внимание. На изъеденном временем полотне была изображена молодая женщина в красном платье и с синей чашкой в руках. Этот портрет отличался от предыдущего в своем исполнении. Стиль другой. Другие краски, резкие мазки. Но лицо я узнал сразу. — Это же Ведьма! — я вспомнил прикосновение ренн’гана в лечебнице. Эта картина являлась мне в одном из первых видений, когда Марн-Рухх начала копаться в моей голове. — Дар. Он рисовал это для нее, — старуха встала за моей спиной. — Чаша цвета родины, платье — новый флаг. Я дотронулся до полотна дрожащей рукой, понадеявшись, что смогу вспомнить еще хоть что-то. Но видение не пришло. Только голова разболелась. — Я понял. — слетело с моих губ, но на деле Иидас только больше меня путала. У самого входа в каморку стоял мольберт с незаконченной работой. Я обошел сложенные в стопку картины, бережно обернутые тканью, и приблизился к нему. — Во имя Бездны! А это еще что? Полотно багровело от алых и оранжевых цветов, таких вульгарных, что глазам было больно. Четкие линии очерчивали тронный зал и развешенные на колоннах имперские знамена. Люди — размазанные силуэты — толпились у каменного трона, стоящего на пьедестале, и чествовали мужчину, обряженного в имперские черно-золотые одежды. Тот сидел на троне, подавшись вперед, и ореол света обрамлял его голову, подобно острозубчатой короне. Трость переливалась золотом в его руках, а ухмылка — мрачным торжеством и злобой. И все бы ничего, если бы этот человек не был так сильно похож… на меня. Обескураженный, я повернулся к старухе: — Что это за хрень? Твоя работа? — Так будет, — произнесла она и самодовольно улыбнулась. — Будет «что»? — я фыркнул, отмахнувшись. — Женщина, ты безумна. Держи свои фантазии при себе. Но старуха меня не услышала. — В этот раз лицо выглядит лучше, — она прищурила единственный глаз, и ее взгляд начал метаться с меня на картину и обратно. — Да. Так лучше. Лучше! Когда я закончу, все начнется вновь. Польется кровь! И в этот раз моя работа первой будет! — Себерих? — тяжелый бас отвлек меня от изучения волн песчаного моря. Я медленно повернулся и обнаружил, что сижу в тени нависшего надо мной Хелли, успевшего незаметно вскарабкаться на дюну. — Что ты здесь делаешь? — А ты? — Я спокойно встретил его взгляд. Хелли какое-то время постоял надо мной, раздувая ноздри, но затем тяжело опустился и сел рядом на песок. — Тебя Тишаль весь день ищет. — Да? — теплый ветерок принес за собой ворох песка, мигом набившийся в нос. Я чихнул. — У меня были дела. — Успешные? — как-то странно поинтересовался гигант. Я вновь поймал на себе его взгляд и понял, что тот с беспокойством пялится на меня, как какой-нибудь закадычный друг, или заботливый дядюшка, решивший почитать мне нотации. В сегодняшнем Хелли не было и следа от того рявкающего верзилы, что прошедшим вечером обвинял меня во всех наших неудачах. — Нет, я так не думаю. — Ты нашел Ведьму? — Да, нашел. И теперь мне казалось, что все мое прошлое; все, что я когда-то испытывал в жизни, обратилось в песок, клубящийся над дюнами. — И что она сказала? Я позволил себе мысленно вернуться в темные коридоры Саара, где нашел ее. Поначалу мне показалось, что Ведьма сама поджидала меня недалеко от кладовой с картинами, но стоило мне приблизиться, как она сорвалась с места и стуча каблуками направилась прочь. Мне не осталось ничего, кроме как последовать за ней в темноту. — Постой! Подожди! Давай поговорим! — О чем? — она не остановилась. — Твоя служанка Иидас рисует ужасные картины! — выпалил я, пытаясь угнаться за Ведьмой. Но спустя несколько мгновений моя погоня начала напоминать кошмарный сон: как бы быстро я не шел, я не мог к ней приблизиться. Будто бы мои ноги завязли в трясине, и я беспомощно шагал на месте. — Постой же! — Картины? — голос Ведьмы отозвался гулким бесцветным эхо. — Иидас всегда что-то рисует и иногда ей лучше просто не мешать. — Иидас привела меня в вашу кладовую с имперским барахлом! Показала мне портрет какого-то уродливого парня! — я пытался докричаться до Ведьмы, но она уходила все дальше. Полы белого мундира раскачивались в такт ее шагам. — Объясни мне все! Но вместо ответа Ведьма просто растворилась в темноте. Стук шагов исчез, сгустилась тишина, и я остановился, не имея ни малейшего понятия, куда эта женщина меня завела. Нижние уровни Саара, с одинокими тусклыми лампадами на высоких стенах, пустые и безлюдные, напоминали лабиринты, куда попав однажды, ты уже никогда не выберешься на свет. — Почему я все время обязан за тобой бегать?! — рявкнул я, и сам удивился тому, как несдержанно это прозвучало. — По крайней мере теперь ты это делаешь быстрее. Без трости. Ведьма рассмеялась. Я разозлился. Ее тень промелькнула в соседнем коридоре. — Хватит играть со мной в игры! Постой! Я продолжил погоню, выкрикивая в спину Ведьмы вопросы, остающиеся без ответов. И все же я не сдался: прошла вечность, прежде чем я каким-то чудом настиг ее и сумел поймать за рукав мундира. — Ой… — я развернул ее к себе лицом и опешил, сбитый с толку. Казалось, картина из кладовой ожила и теперь не я смотрел на нее, а она — на меня. Вместо старухи я вытащил из тени молодую женщину, не лишенную очарования. Ее взгляд суровый черных глаз меня смутил, но я не опускал ее руки. Знал, если отступлю, придется гнаться за ней снова. — Кажется, ты была немного старше. — Разве? — ее лицо смягчилось, она весело изогнула бровь. — Не важно. — Я мельком осмотрел наши руки — боялся, что ее рука вот-вот выскользнет, обратившись бесплотной черной тенью. Сжал крепче ее запястье и почувствовал тепло. — Прошу тебя, ради всех богов, хватит пустой болтовни, намеков и загадок. Хватит держать меня за дурака. Просто скажи мне, кем я был. Либо развей мои домыслы, либо оправдай. Прошу. — Себерих, — она взяла мои руки в свои, погладила большими пальцами. — А станет ли тебе легче жить, если ты узнаешь? — Да. — Подумай еще раз. Стоит ли возлагать столь тяжкий груз на свои плечи? Я уже говорила это тебе и повторю снова: раз в первые дни Вспышки твоя старая личность тебя не захватила, и ты сумел освободиться, значит, ты сильнее ее. У тебя все еще есть выбор, кем быть и что делать дальше. Не лишай его себя. Начни жить нормальной жизнью. Используй, наконец, свой второй шанс. Она меня не убедила: — Мы должны отправиться в столицу. Вместе. — Нет. — Послушай. Если я как-то причастен, к тому, что происходит, значит я могу это остановить. Перед мысленным взором всплыла жуткая картина старухи Иидас, рисованная в красных тонах. Я говорил, конечно, не о таком исходе, но раз по мнению служанки был возможен и такой вариант событий, я вполне мог превратить его в противоположный. Я моргнул, и вдруг обнаружил, что красный свет окружает нас и здесь. Вокруг замелькали алые лампочки. Тени отступили, но Ведьма оставалась молодой. Прекрасной, как на том портрете. — Было бы лучше, если бы держался от этого всего подальше и поберегся, — нежно произнесла она, все еще держа меня за руки. — Отправляйся на Север, Себерих. Собери своих родных и спрячься, пока еще не поздно. Не корчи из себя спасителя. Время показало, что мир способен справиться со всем сам, без нашей помощи. — Нет, не могу, — упрямство не позволяло мне с ней согласиться. — Если не пресечь последствия Вспышки, все может стать в стократ хуже, и меня, как и нас всех, уже никакой Север не спасет. Тех имперцев, тщеславных выродков, мечтающих о прежнем величии, здесь быть не должно. — Тебя тоже, — заметила Ведьма с холодностью, не сочетающейся с теплом ее пальцев. Я приблизился к ней. Поймал ее взгляд. — Я помню тебя, — и это было правдой. В отражении ее темных омутов глаз я увидел то, что когда-то знал. И радость от этого была равносильна боли, отозвавшейся в висках. — Неужели? — спросила Ведьма без улыбки. — И даже имя? Я прикрыл глаза, освобождая разум. Заветное слово поднялось из его глубин, как солнце поднимается из-за края земли — также величественно и неотвратимо. — Йерра, — сказал я, и изумился тому, как мягко прозвучало это имя. А потом что-то щелкнуло внутри, за ушами. Может, мне и почудился этот щелчок, но головная боль усилилась многократно. Я вновь моргнул. Что-то скользнуло по лицу. Йерра потянула ко мне руку и утерла щеку. На ее пальцах осталась кровь. Она нахмурилась, глядя на нее: — Нет, милый мой. Тебе лучше вернуться туда, откуда ты пришел. Прошлое может не только захватить тебя, но и убить. Дальше ничего хорошего тебя не ждет. Послушай, пожалуйста, моего совета, ради всех богов. Она что, попыталась меня передразнить? — А как же ты? — спросил я и нагло притянул ее к себе за талию. Крепко обнял. И видят боги, это было ни на что не похоже. Как будто я, наконец, вернулся домой из долгого путешествия, найдя свое место. Ведьма не оттолкнула меня. Напротив, дотронулась до шрама на моей губе, провела кончиком пальца по неровно зарубцевавшейся коже. Темное пламя пронеслось по моим венам. Она улыбнулась, и я понял, что похожая улыбка невольно появляется на моем лице. От такой близости меня захлестнула волна восхищения, смешанная с животным возбуждением. Я вдохнул ее аромат: пахло цветочными травами, вернувшими меня на луга возле старой безымянной крепостной стены в лучах заката. Совсем как раньше. Очень давно. И это было прекрасно. Я потерся шершавой, щетинистой щекой о ее щеку, ткнулся носом ей в нос, коснулся губ, потом зарылся лицом в шею. Головная боль прошла, весь мир исчез. Ее руки заскользили по моей спине… — Себерих? Так что она сказала? Хелли положил мне ладонь на спину. Я вздрогнул. Его мерзкое мужицкое прикосновение отогнало воспоминание. — Ну… Ничего конкретного из того, что бы я хотел услышать. Только то, что вернувшихся имперцев она разгонять не будет, в столицу не пойдет, а я должен спрятаться где-нибудь на Севере, пока все не закончится. Но я этого не хотел. В худшем случае я бы предпочел отправиться в столицу без Ведьмы, а в лучшем — остаться здесь, в Сааре. Конечно, моя Феллис никуда не делась. Я все еще помнил ее и совершенно искренне за нее переживал. Но мысли о том, что я должен вернуться на Север, забыть о всем, что случилось на Юге и жениться, как я когда-то пообещал, наводили меня ужас. Юг был полон прелестных возможностей и многообещающих искушений. Здесь я чувствовал течение жизни, чего нельзя было сказать про мой родной Стармор, вечно промерзлый, холодный и серый. Совместная жизнь с Феллис, казавшаяся теперь чем-то до невозможности скучным, больше не входила в мои планы. Мне хотелось большего. — Я не вернусь на Север. — Я озвучил эту мысль вслух, и она показалась мне на удивление правильной. Мне даже не пришлось себя в этом убеждать, поскольку высказанные слова принесли за собой ощущение, что теперь, куда бы я не пошел, все сложится удачнее, чем могло бы сложиться в Вэст-Морроне. На Севере же все было неправильно. И даже то, как я произнес слово «Север», прозвучало как-то не так. Я сглотнул сухим засаднившим горлом, принимая для себя окончательное и бесповоротное решение. — Себерих, — Хелли улыбнулся, но бесцветно и почти виновато. — Это не твои слова. — Как не мои? — я всполошился, будто гигант поддал мне пинка. — Мои! Мне их никто не навязывал. Я… — Себерих, — медленно произнес Хелли, перебив меня. — Ты сейчас говоришь на староимперском. И я тоже. Я захлопнул рот. А ведь здоровяк был прав — новые ощущения в глотке подтверждали его слова. — А ты откуда староимперский знаешь? — зашипел я словами, которые раньше не понимал, и с детским восторгом отметил, что они, как по волшебству, теперь складываются в цельные и правильные фразы. — Я же все детство провел со своей прабабкой, — хмыкнул Хелли. — И со мной она говорила только на старом языке. Ну, и хватит об этом. — Он поднялся, отряхиваясь от песка. — Пойдем отсюда, Вольдар. Время поджимает. Если ты не забыл, нам выходить завтра с рассветом. И было бы лучше собрать все необходимые вещи заранее, всем вместе. Я закивал и послушно побрел за Хелли с гребня дюны, размышляя о своем. Даже после всего того, что сегодня случилось; после жарких мгновений страсти, пылких объятий и моих жалостливых просьб остаться в золотом граде, Ведьма попросила меня покинуть Саар. Меня этот вариант не устроил, но я стиснул зубы и согласился с ее решением. В конце концов, я был твердо уверен, что если вдруг возвращусь обратно, она не сможет не пустить меня в свое сердце и свою постель.