Безвременье. Сказочный мир, Сказкоград
Как оказалось, уговорить Моргану взять компанию из другого мира с собой на бал было ничтожно малой частью долгой и нудной дороги, именуемой «Бальный этикет». Их шестерка про этикет и танцы знала мало — если, конечно, не считать Варю, с младенчества обучавшейся всяким светским премудростям, кое-что сведущую в этой сфере Снежку и, совсем немного, Сашу, семь лет жизни стабильно посещавшего кружок бальных танцев. Моргана этот казус предугадала, и порадовалась тому, что до следующего бала была ещё целая неделя — для того, чтобы обучиться азам, этого было более чем предостаточно. Отчего начать решила сразу же и, едва только ребята покончили с завтраком, отвела их на сцену, где и собиралась предаться танцевальным занятиям. Ведь, если теоретическую часть, касавшиеся мириад правил и тонкостей этикета, можно было объяснить в течение одного-двух вечеров, то обучение танцам требовало долгой и упорной практики. — На королевском балу восемь танцев, — начала Моргана, покручивая в пальцах мундштук, но, услышав возмущенное «Сколько?!» указала его концом на Аленку и спокойно заметила: — Раньше было пятнадцать, со временем семь отсеклось. Итак, танцев — восемь, из них: три кадрили, мазурка, два вальса, полонез, который завершает вечер, и королевский котильон, соответственно открывающий вечер. — Разве не наоборот? — спросила Варя, и Моргана, развела руками: — Сhérie, здесь вам не какой-нибудь Штормград, это королевский бал в Сказкограде, где испокон веков первым танцем был котильон, а последним — полонез. Варя закатила глаза и стиснула зубы. Родное королевство она особо не жаловала, но слова «какой-то там Штормград» все равно неприятно отозвались внутри. Конечно, согласно курсу истории в начале двадцатого века Штормград был в весьма плачевном экономическом и политическом положении, находясь под угрозой войны и революции, и о том, что дедушка Виталий в свое время буквально поднял страну с колен, превратив ее в процветающее государство, Моргане, как и остальным сказочным, было не знать — случилось это уже после закрытия портала. Однако легче на душе от этого не становилось. Тем временем Моргана, точно не заметив перекосившегося лица одной из учениц, продолжала вещать: — Сложнее всего — мазурка, так как ее танцуют быстро. Кадриль тоже, но ее гораздо проще выучить. В вальсе главное ритм, в полонезе — поклоны, однако это самые легкие танцы, поверьте, к ним обратимся позже всех. Котильон похож на вальс, он не быстрый, однако это самый главный танец вечера — после него по значимости идет уже мазурка. Почему он настолько важен? Во-первых, это первый танец, обязательный для всех, во-вторых, если с третьей кадрили, второго вальса и полонеза еще можно уйти (этикет это разрешает), то с котильоном подобного не выйдет. Построен он таким образом: первые три тура танцует королевская чета, затем, через каждый тур, к ним присоединяются сначала родственники, затем светская верхушка — правители иных государств, министры, герцоги, и только после все остальные. Но по причине того, что у королевы родственников нет, вся эта процессия сдвигается ровно на один тур. Но не буду мучить вас теорией, перейдем к практике. Встали, как я вас изначально ставила. Она дважды хлопнула в ладоши, и прежде находившиеся у занавеса юноши встали напротив Вари и Аленки, а Вася с Сашей, последовав их примеру, поспешили занять места напротив Снежки и Маши. Первое время тренировки шли хорошо — им удалось выучить котильон, понять суть мазурки, вот только вальс все никак не хотел поддаваться ребятам: они постоянно сбивались с ритма. Моргана за эти два дня сломала три мундштука, использовавшиеся вместо указки (или линейки хрестоматийной учительницы балета, которой она била неподдающихся учеников) и, по ее собственным утверждениям, лишилась последних оставшихся в запасе нервов. Что касаемо ребят, то каждый из них к тренировкам относился по-своему, что, в общем-то, вполне соответствовало уровню их умений. Варя с видом собственного превосходства радовала Моргану идеальными движениями и осанкой, отчего в бесконечные монологи своей патронессы не вслушивалась, заменяя это скучное занятие упражнениями по кокетничеству и флирту — ее партнер, один из актеров театра, казалось, был только рад играть роль учебного пособия. Снежка и Саша, напротив, старались быть примерными учениками, слушаться и исполнять заявленное, однако поставленные им в пару Вася и Маша оказались теми еще танцевальными бревнами. И если от Васи нечто подобное можно было и ожидать, то положение Маши всех немало удивило (причем настолько, что Саша даже подумывал подлить подруге пару капель горячительного, на что сама Маша сквозь зубы желала ему исключительного здоровья и долгих лет жизни). Алена же, пусть и обладала куда большей пластичностью нежели друзья, от врожденной неуклюжести излечиться не могла, отчего то и дело путалась в складках платья, оттаптывала ноги партнеру и падала на ровном месте, роняя за собой бедного актера, который уже и не рад был, что вызывался на помощь. Моргана, наблюдая за ее падениями, сначала смеялась, позже молчала и снисходительно улыбалась, а в этот же день долго фырчала, точно ее смешливую и добродушную натуру подменили, и, в конце концов, притопнула каблуком, произнося: — Если ты продолжишь вести себя, как слон в посудной лавке, то тебя даже до порога дворца не допустят! Ты же там все сломаешь: столы, паркет, chandeliers! Ну разве можно так, enfant?! Ребята, временно отвлеченные от танца забавным падением подруги, дружно посмотрели сначала на недовольно размахивающую мундштуком Моргану, после — на Алену, выжидая ее ответной реакции. Вот только вместо ожидаемого огненного взрыва, Алена молча поднялась, приподняла юбки платья и, прошипев сквозь зубы: «Тогда не вижу смысла, продолжать тренировки. Я лучше останусь здесь и никуда не пойду», — поспешила за сцену. — Чего стоим? — спросила Моргана, прихлопнув в ладони. — Вальс сам собой не выучится. Давайте, шустрее. Plus rapide, plus rapide! Оставшиеся послушно шагнули в объятия партнеров (дальше проверять прочность нервной системы Морганы никто не решался), и один лишь Саша, мягко вверив Машу аленкиному актеру, извинился и поспешил за кулисы, ведомый внутренним компасом и лежавшим прямо посреди коридора доспехам — ни дать ни взять, уронил кто-то особо нерасторопный. Призрачный «кто-то» нашелся тут же — вжавшись в нишу, подобно древнегреческой скульптуре, Алена с остервенением выбирала из волос шпильки, что редким дождиком падали на деревянный пол, позвякивая и отскакивая в разные стороны. Сняв очередную — наверное, пятидесятую по счету — она встряхнула головой, запустилась пальцы в волосы и облегченно выдохнула: — И жить хорошо, и жизнь прекрасна. Саша громко хмыкнул и, оперевшись плечом о стену, заметил: — На самом деле, тебе очень шло. Алена всего на мгновение встрепенулась от неожиданности, но тут же взяла себя в руки и, нахмурившись, спросила: — Что? Это гнездо? Громоздко, неудобно, стягивает волосы и такое ощущение, что вот-вот заведутся птицы или еще какая живность. А это платье? Блин, да я же скоро все ноги себе переломаю с этими юбками. А я еще молчу про корсет и, прости господи, чулки!.. Саша постарался издать понимающий вздох, однако не сдержался и расплылся в улыбке. Где-то в глубине души возмущения Аленки он разделял — ему самому доставляло неудобство постоянное ношение неудобных туфель и пиджаков, вот только ее недовольство его знатно веселило. Да и могло ли быть иначе, если, негодуя, она забавно морщила лицо, становясь похожей на бобра. Едва подавив рвущийся наружу приступ смеха (сравнение с бобром оказалось настолько ярким, что в голове сразу же возникла подходящая картинка), Саша почесал нос, надеясь, что раздирается он, предвещая попойку, а не драку, и сказал: — Откровенно говоря, тебе больше всех идет наряд серебряного века. Для Вари это слишком пошло, для Маши нелепо, а Снежке просто напросто не идут платья в пол. Надеюсь, они меня сейчас не слышат, — он оглянулся на наличие упомянутых дам, но кроме доспех никого не увидел. И к счастью — пусть сказанное им являлось правдой (для данных платьев девочки выглядели слишком современно), обижать подруг ему категорически не хотелось. — А вот тебе… Ну правда, душа моя, ты словно родилась для таких платьев и причесок! — Если я правильно помню, — сказала Алена, выходя из своего укрытия, — то фишка с присваиванием себе людей притяжательными местоимениями принадлежит твоему отцу. А что касаемо платья, то пусть даже я выгляжу в нем трижды как Мерилин Монро, то танцую определенно как пингвиненок Пороро в лучшие годы! Да я ж опозорюсь перед всем бальным залом! Тоже мне, принцесса, шагу ступить не может, чтобы не упасть! Она недовольно притопнула ногой, и Саша вдруг понял, что ушла она вовсе не из-за замечаний Морганы, а потому, что устала бороться с внутренним я, кричавшем о собственной никчемности. Действительно, какое дело ей до слов какой-то там руководительницы театра, когда саму изнутри съедает червяк, твердящий о том, что никакая она не принцесса — дворовая девчонка, не более. И не то чтобы прежде ее это волновало, но… Нет, подумал Саша, заметив, что Алена едва ли не до крови впивается ногтями в ладони, всегда волновало, просто раньше она об этом старалась молчать. — Ты знаешь, не зря ведь говорят, что нужно найти подходящую пару. — Ты «Лунтика» пересмотрел? Саша закатил глаза. Язва бубонная, а не девушка! Неужели нельзя нормально поговорить, без ехидства и яда! Задушить бы, чтобы больше желчью не разбрасывалась… Он прикусил щеки и мысленно дал себе пощечину. Собственные мысли, ровно как и сошедшие с языка слова, честолюбием и добротой не радовали. Не раз он говорил то, что прежде ни за что бы не подумал, и это пугало наравне с частыми помутнениям рассудка и периодически загоравшимися в груди пионерскими кострами. Совсем как тогда, в апреле, когда он почувствовал на себе магию браслета и упал в обморок прямо посреди коридора. К счастью, прием укусывания подействовал, и Саша, стараясь не морщиться из-за ноющей боли, нагнулся в поклоне, приглашающе вытянув руку, и сказал: — Сударыня, вы выглядите замечательно. Не откажите в чести подарить мне танец? — Хватит позерничать. Самому не надоело? — Может я, конечно, что-то путаю, но, кажется, Моргана говорила, что отказывать в танце неприлично. — Но только при условии, что танец свободен. Кто сказал вам, сударь, что данный танец у меня не занят? — Да что вы говорите, сударыня, и с кем же вы танцуете? — с ужасом воскликнул Саша, выравниваясь и оглядываясь. — О, неужели с этим господином? — спросил он, кивая на доспехи. — Какой ужас! Нет ему прощения! Сударь, я вызываю вас на дуэль! Эй, вы меня слышите, я к вам обращаюсь! Что вы говорите? Вы не танцуете с этой дамой? А кто? Да что вы говорите! Представляете, сударыня, — он вновь обратился к Алене, — этот господин говорит, что до пятницы вы совершенно свободны. Так что вы просто не имеете права отказать мне в танце. Саша вновь отвесил поклон и поманил Алену рукой, и она, видя, что больше ей козырять нечем (он даже был в перчатках!) вложила свою ладонь в его, не забыв предупредить: — Будешь приставать, сожгу. — Я тебе что, ведьма что ли? — Нет, ты ее пасынок. Саша усмехнулся и начал танец, озвучивая каждое сделанное движение и давая советы. Но в этот наставнический момент он не пытался стать учителем, со стороны указывающим, куда стоит переставить ногу, нет — он действовал по собственному опыту, дружески подсказывая и направляя на нужный жест и шаг. Впрочем, он быстро прекратил это делать, потому что Алена, не то по наитию, не то поняв суть, сама начала делать верные движения. Конечно, она продолжала ошибаться и теряться, когда менялись па, но от своей главной проблемы — усиленного притяжения к полу — она, казалось, наконец-то избавилась. — На ноги не смотри, — предупредил Саша, заметив, что она начала все чаще посматривать вниз, — путаться начнешь. Она послушно подняла лицо и, сделав новое, особо сложное движение, не удержала любопытства и спросила: — А ты правда на бальные танцы ходил? — Да, отец меня на них во втором классе отдал. Я тогда возмущался еще: «Какие танцы, папа, я же мальчик! Надо мной весь класс смеяться будет!» — но он сказал, что умение танцевать мне в жизни очень пригодится. И знаешь, теперь я понимаю его: я же типа наследник княжеского рода, а папа тогда еще, наверное, не знал о том, что я рожден без магического дара, и думал, что я буду с ним балы посещать. Но это я сейчас так думаю, как там на деле было даже не знаю. — А почему перестал ходить? — Подговорил наших мальчиков пойти на «стрелку» с каратистами. Ну, мы им, конечно, показали, где раки зимуют, но отцу моему это не понравилось (тем более, что это был далеко не первый подобный случай) и он меня быстренько на перевоспитание в кадетский корпус отдал. Здравствуй, так сказать, небо в облаках и юность сапогах. — Но там ты тоже долго не продержался, так? — уточнила она и, когда Саша кивнул, расплылась в улыбке: — А почему? К ее немалому удивлению, Саша растерянно «кхекнул» и отвел несколько смущенный взгляд в сторону. — А тебе разве Катька не рассказывала? Он открыто намекал на то, что после выпускного два непримиримых оппонента Алена Рыжова и Екатерина Кораблева умудрились не только оказаться в одной компании, но и сойтись в весьма близком общении, сведя все прошлые недомолвки на нет. Каких-то две недели назад об этом гудели все их общие знакомые, уверяя, что союз двух старых конкуренток означал ничто иное, как надвигающийся апокалипсис, а Саша почему-то был уверен, что они просто переросли период неприязни на пустом месте и тепеть имели все шансы стать если не подругами, то хорошими приятельницами. — А что она должна была мне рассказать? — спросила Алена, заинтересовано поднимая брови, на что Саша поспешил заверить: — Да ничего особенного. В это время он, согласно танцу, прижал Алену спиной к себе и едва-едва удержался от шальной мысли поцеловать ее в веснушчатую щеку. — Так, Абрикосов, вскрывай, давай, карты, а то покусаю. Нельзя заинтриговать даму и потом не рассказывать. Она ж помрет от любопытства! Недовольно выдохнув, Саша выкрутил Алену из своих объятий (ее волосы при этом резкой волной ударили ему по лицу) и нехотя сообщил: — Математичку поцеловал. — Чего?! — Алена от удивления даже танцевать перестала — так и замерла с занесенной рукой и выпученными глазами. — Чего-чего, ты же знаешь, как у меня с геометрией все хорошо, вот я и решил попытать удачу, думал прокатит. — Прокатило? — Да. Двояк и безапелляционная просьба директора забрать документы. — Вот кого тебе надо было целовать, а не математичку, чудо ты зацелованное. — А как бы я его поцеловал? — совершенно искренне спросил Саша, разводя руками. — Он же мужик! Алена тут же засмеялась — да так заливисто и громко, что даже за живот схватилась, боясь, что надорвется со смеха. Саша, впрочем, не отставал, сразу присоединившись, и их смех разрезал тишину длинного пустого коридора, доходя до самой сцены.***
Когда дверь в его комнату с грохотом открылась, Визирь, прежде подсчитывающий нужную дозу реактивов для своего эксперимента, громко чертыхнулся: сбился. Он аккуратно опустил на стол наполненную склянку, захлопнул пыльный фолиант, поправил безупречно сидящую на лице маску и обернулся ради того, чтобы протянуть в лицо незваной гостье: — Ты решила сама себя скомпрометировать? Среди бела дня, одна, без сопровождения ворвалась в личные комнаты к мужчине с невесть какими мыслями и намерениями! Да-а-а, такую сплетню общество вряд ли упустит. — Подумаешь, все и так уверены, что у нас роман, а так хоть какой-то весомый аргумент у них будет, — совершенно без интереса произнесла Моргана, взмахом руки закрывая распахнутые двери. В несколько шагов она преодолела пространство между стеной и столом, стоявшим в противоположной части комнаты, и эмоционально встряхнула рукой с зажатым в ней свежим выпуском «Сказочного часа». Ее красивое лицо было изуродовано в так несвойственной ей обычно гримасе ярости и беспомощности, а губы дрожали точно в лихорадке. — Ты знал? — спросила она, подняв газету на уровень собственных глаз, и Визирь, уже догадываясь о причине ее плохого состояния, не смог не процедить сквозь зубы, показывая недовольство тому, что его оторвали от важного дела: — Знал что? Вместо ответа она с силой ударила газетой по столу, точно убивая ненавистное насекомое, и Визирь, покосившись на всплеснувшуюся в склянке кислоту, притянул к себе выпуск, тут же подхватывая взглядом нужный заголовок:«Интеллигенция женится: известнейший коллекционер Сказкограда Альберто Монморанси и писательница Маргарита Нестерова объявили о помолвке»
Дальше шло краткое введение в курс дела: кто такие, каково состояние и приданое, когда свадьба, какие гости, но Визиря это уже не интересовало. Поэтому он вновь посмотрел на Моргану, собираясь высказать ей свое негодование, и даже сказал: — Мадмуазель Логрес!..— как вдруг заметил, что ее зеленые глаза затуманены слезами. Поэтому ему не осталось ничего, кроме как усадить ее на неудобную жесткую кровать и вызвать слугу. — Вина принеси, — приказал он пришедшему пареньку, — южноцарского, да зелье успокоительное. Да поживее! Паренек тут же исчез, а Визирь, постучав пальцами по столу, произнес: — Только не надо, пожалуйста, реветь. То, что он объявил о помолвке, не означает, что дело дойдет до свадьбы. От тебя он, насколько мне известно, прямо с алтаря сбежал. — Да ты умеешь успокаивать, chere! — заметила Моргана, вытирая вышитым шелковым платком уголки глаз. Он ответил тут же, с таким выражением, точно готовился к этим словам на протяжении нескольких лет: — Моргана, если мужчина сделал тебе предложение и бросил, это означает, что он не мужчина, а бесхребетное существо, которое не заслуживает твоей любви и, тем более, слез. Пойми это, пожалуйста. — Я понимаю, — сказала она, — а все равно здесь, — рука опустилась на левую грудь, — так… неприятно. И самой до того тошно, слово моя премьера потерпела фиаско. Я сегодня даже на актеров своих кричала, представляешь? Он кивнул, потому что подобное состояние сам иногда ощущал. Они и сошлись-то на этой почве — несчастные влюбленные, чьи мечты о радостном будущем разбились об острые скалы, оставив лишь щемящие сердце воспоминания. Но смотреть сквозь пальцы на плачущую Моргану он тоже не мог, и поэтому доверительно улыбнулся и спросил: — У тебя мазурка с полонезом свободны? — Мазурка да, — ответила она, серьезно задумавшись, — а полонез нет. Второй вальс свободен. — Тогда я буду очень рад, если ты оставишь их за мной. Моргана тут же расплылась в фирменной широкой улыбке: — Как вам будет угодно, mon poussin, — затем щелкнула пальцами, материализуя веер и карандаш, и аккуратным маленьким почерком по-француски вывела напротив названных танцев: «Визирь».