Страсть моего сердца

— Здравствуй, Люциус, – ответил нежданный гость на моё ошарашение без намёка на какую-либо серьёзность, что смогла бы воссоздать эффект большей неожиданности. Боже, Мерлин! Неужели я считал, что мы сейчас на сцене театра и даём представление, а я отчитываю коллегу за ошибку в его игре?! На данный момент ситуация более, чем реальна, и её нужно брать под свой контроль немедленно. — Что ты делаешь здесь?! – громогласно спросил я, вставая со своего стула и подойдя почти что вплотную к мерзавцу, чьи обкусанные до крови от голода губы разошлись в ещё большей, омерзительной ухмылке. — Гораздо уместнее было бы поинтересоваться о том, как я выбрался из камеры. — Я знаю, что спрашиваю! Не в состоянии удерживать свою ярость, я по обыкновению прижал за плечи Долохова к стене, что делал с любым оппонентом, от которого по телу сообщались волны вырвавшегося из оков хладнокровия гнева. Горло его я оставил свободным, чтобы тот мог беспрепятственно говорить. — Ответь на мой вопрос! Меня он занимает сильнее. — Ступая в камеру преступника необходимо быть предусмотрительным, мой друг. — Зачем ты явился сюда?! – тряхнул его, напомнив о своём информационном намерении. — Думал, что я только использовал твою дочь? — Иначе быть не может, безнравственное животное! — Поосторожнее со словами, Малфой. — А то что?! В моём же доме угрожать мне глупо. — Не глупо. Если ты дослушаешь мою исповедь до конца. Желание выбить все его нечищеные, обнажённые самодовольной улыбкой, зубы и вырвать гнусный, грязный язык едва ли усмирялось, однако, я позволил Антонину договорить. — Знаешь, сейчас ловлю такое дежавю, когда ты вот так вот прижимаешь меня, как любовник. Будто в постели, но я чувствую спиной поверхность потвёрже. — Говори по существу! — Как думаешь, почему же я ощущаю это странное чувство того, что подобное было раньше? — Догадываюсь, – отрезал я, с неким опасением начиная осознавать произошедшее передо мной по собственной оплошности явление. — Когда ты навестил меня, и я оказался в таком же положении, что сейчас, я увидел в отогнувшимся крае твоей мантии нож. Что ж. Это было забавно умно с твоей стороны, Люциус. Даже сдав волшебную палочку, у тебя хватило мозгов взять на всякий случай какое никакое, но орудие самообороны. — И ты незаметно его вытащил, как я ушёл? Перерезал решётки, и проворно сбежал? Что ж, не зря ты был одним из могущественных пожирателей смерти. — Теперь мы квиты в взаимных комплиментах. Он захохотал сумасшедшим смехом, но я не стал его затыкать. Пусть радуется сколько его прогнившей душеньке угодно. Он вернётся обратно всё равно. Я до сих пор не имел понятия, зачем он навестил моё поместье, но додумался до одного точно. Долохов хотел отомстить за то, что в Азкабане оказались все, кроме меня. Конечно, обвинения по поводу того, почему Антонина не оказалось в заключении, падут на личность, что в последний раз была у преступника. — Не бойся, павлинчик. Теперь нас никто там не навещает, потому что вырваться, казалось, невероятно. А ты так умело обошёл конфискующую охрану! Моё глубочайшее... — Прихлопни свой поганый рот! Моя затрещина так и коснулась его щеки с подтёками крови. Уж не знаю, что он делал такого, чтобы получить подобный результат. — Ты добился своего. Хорошо. Похвально. Но что подразумевает под собой это "своего"? — Аврора. Дочь, которая дотоле была мной забыта, дрогнула и я уловил это телодвижение краем глаза, обратив к ней голову. Ожидаемый ужас не сходил с её лица. Она жалобно взирала на меня, желая получить защиту в виде объятий, но понимала, что тогда этим моментом слабости воспользуется Антонин. А вот как, известно лишь Мерлину. — Прелестное создание, не правда ли? – подал тот голос, и я вновь смотрел в упор на него, прожигая зрительной ненавистью. — Любишь, значит? Ухмылка непроизвольно потянула уголок моих губ вверх. — Разве насилие есть любовь? – продолжил, отпуская на пол свою "жертву", что даже не вздумала ступить и шагу. — Дай мне побеседовать с ней, Люциус. Любая нотка насмешливости соскользнула с него, словно дождевой водой смыло. Он отдал сворованный нож в мои руки, равнодушно глядев ещё пару секунд, прежде, чем двинуться к цели. — Ангелочек... Аврора тяжёло вздохнула, когда палец с изогнутым, отросшим донельзя ногтем прошёлся по её шее. Моей шее. Ревность кольнула за живое так, что наблюдать за происходившим шоу на таком расстоянии был более не в силах, и я сел на прежнее место, напряжённо держа кулак у рта. — ... я скучал. Дочь на несколько мгновений прикрыла веки, но распахнув их вновь, не прерывала со мной зрительный контакт. — Знаешь, как тоскливо быть в одиночестве? — Не таком уж одиночестве, псина. Тебя целый ворох дементоров навещает, – сорвался я, получив очередную ухмылку гадёныша. — Но заменят ли они тебя, ангел? – проигнорировав моё существование, проворковал тот над ухом Авроры, которая была "не жива, не мертва" от присутствия её ночного кошмара рядом. — А ты? Ты грустила по мне? Та отрицательно махнула головой, за что получила приглушённый смех мучителя. — Естественно. Ведь я был так груб с тобою, – он деликатно взял её подбородок, заставляя смотреть на него. Окончательная обречённость постигла её наконец. — Обещаю, теперь я буду нежен, – он поцеловал её в губы так, что не успела Аврора оказать сопротивление, а я вскочить на пути к ним, как Долохов отстранился. — Скажи папочке "пока"! – он взял её кисть в свою руку, помахав ею мне. Рванул со своего места, обронив стул назад, но как только до дочери оставалось несколько сантиметров, похититель трансгресировал с ней.