Credo

      – Подожди.       Кэйа до сих пор дёргается, когда к нему подходят исподтишка. И сейчас его чуть не подбросило, хотя на небе солнце сверкает, на площади с фонтаном людно даже в рабочее время и никто не осмелится причинить ближнему своему вред. Но так ведь хищники подходят, так в спину сорок кинжалов вонзают. Кэйа обернулся, видимо, с видом настолько неприглядным, что Дилюк отступил на полшага.       – Извини, что напугал, – повинился он прежде, чем ротмистр даже подумал, что сказать. – Дело срочное.       – Вот как? – Кэйа выгнул бровь. – Тебе какие-нибудь канцелярские крысы досаждают?       Это «срочное дело» Кэйю поставило в тупик. Дилюк разучился просить помощь – так, по крайней мере, казалось. Ротмистр понимал, почему – у самого это желание всё детство вытравляли, учили надеяться только на себя и на сделки, и даже спустя десять лет оно не могло встать на место так же, как у остальных мондштадтцев. Не иначе, Дилюка совсем прижало – причём то, с чем он сам разобраться не может, как бы не бился. А разбираться он не научился только с канцелярией Ордена. Так, по крайней мере, казалось Кэйе.       – …можно и так сказать, – Дилюк искоса поглядел на толпу. Кэйа заметил по меньшей мере три взгляда, направленных на них. – Ты не против пройтись?       – С тобой? – Кэйа мягко рассмеялся. – Хоть на край света!       Дилюк посмотрел на него, как на дурака, и это развеселило ещё больше. Дилюк потянул ротмистра за запястье и свернул в проулок между жилыми домами, вечно пустой и тихий. Только шум мондштадтского ветра, без которого и города нет, и тихий плеск гидро-печати на двери слышались, но их заглушал стук каблуков Дилюка. Идёт тяжело, нервно – он всегда так ходил, когда в юности думал, что жизнь кончена и что на этот раз его точно наругает отец или лишат рыцарского достоинства. И так же, как в юности, Кэйе стоило огромных сил не смеяться над этим.       – Так что случилось? – спросил Кэйа, когда подумал, что они отошли достаточно.       Дилюк остановился, достал что-то из кармана и сунул Кэйе. Это оказалось письмо на обороте открытки из Спрингвейла – такой сломанной и гнутой, что даже жаль стало фотографию родника. Кэйа посмотрел на письмена. Правый глаз знакомо прострелило болью. Будто тончайшие черви задвигались в нём, ткани разрезая острыми телами…       – Я смог расшифровать часть. Может, ты больше прочтёшь. Вроде как…       – Нет, не разберу, – перебил его Кэйа, поняв, к чему ведёт Дилюк. – Алфавит у Бездны и грешников один и тот же, но больше ничего общего нет – ни в написании, ни в произношении.       – Неважно, – Дилюк нетерпеливо тряхнул головой. – В общем, близ Спрингвейла в одной из пещер Орден Бездны поставил лагерь, и… я не хочу тебя впутывать, но их там столько, что я даже представлять не хочу, чем обернётся их битва с Ордо Фавониус. Я пойму, если ты не захочешь влезать.       – Почему ты не хочешь меня «впутывать»? – Кэйа фыркнул, посмотрел буквы на знакомого алфавита – как же Бездна язык переломала! – Я никакого сочувствия не испытываю ни к этим тварям, ни к тем, из кого они появились, и ради них уж точно бить в спину не буду…       Дилюк глубоко выдохнул, что-то себе под нос пробурчал.       – Потому что я уже похоронил отца, и тебя рядом с ним класть не хочу. Так понятнее?       Щёки свело от глупой улыбки.       – …и нет в этом ничего забавного, – Дилюк забрал письмо из рук Кэйи, сунул его в карман.       – Я даже подумать не мог, что ты мне скажешь что-то такое. Кэйа едва подавил порыв его поцеловать прямо здесь – всё ещё непонятно, можно или нет. С одной стороны, Дилюк зачем-то согласился прийти в «Хороший охотник», но с другой всё ещё чувствовал себя неуютно, когда Кэйа позволял себе что-то больше простого разговора на публике. Впрочем, ротмистр должен быть готов. Дилюк вёл себя так и в юности – после того, как признал небратские чувства к названному брату. Кэйе не понять этих странных мондштадтских обычаев, не понять, почему даже в городе свободы надо стесняться других людей, которые в чужую свободу права влезать не имеют. Но ради Дилюка можно руки и при себе подержать.       – У тебя есть бинты или какая-нибудь ткань? – спросил Кэйа. – Мне нужно заменить повязку на что-то посерьёзнее, а так – я хоть сейчас.       Бинтов у Дилюка не нашлось. Пришлось заходить в лекарскую лавку, и Дилюк взял там ещё и пасту из волчьих крюков и обезболивающее. Глаз Кэйа заматывал в одном из переулков, поставив ногу на опрокинутую бочку и отвернувшись от Дилюка. Зачем – капитан и сам не знал. Он уже показывал скверну – неприятную на вид, но ничего ужасного и непостижимого в ней нет. Не страшнее трупного пятна, и детская вера подземных зверей в то, что передаётся она от взгляда, глупее любой веры жителей поверхности. Правду говорят: «Привычка – вторая натура».       За городом пахло влагой и свежестью. Копыта коня – одного из последних в Мондштадте – чуть слышно хлюпали по мокрой земле. Кэйа сидел позади Дилюка, чтобы не загораживать тому обзор, и позволил себе приобнять его поперёк груди. Рагнвиндр чуть тряхнул головой, но одёргивать не стал. Смирился, стало быть, с чужими привычками.       – Ты уверен, что они именно под Спрингвейлом? – решил уточнить Кэйа на всякий случай. – Открытки могут где угодно валяться. Может, это охотник в лесу обронил.       – Да, уверен. Там трижды взрывали магов Бездны, но вместо того, чтобы искать их логово, рыцари ищут подрывника, – Дилюк насмешливо фыркнул. – Приоритеты…       – Магов Бездны мы каждый день по два раза видим, – усмехнулся Кэйа. – А вот подрывники… знаешь ли, штука непривычная. Люди всегда боятся незнакомого, а что-то привычное проще пережить, чем разбираться.       – Главное, чтобы этот подрывник людей не взрывал. Кто-то спокойно ходит по Мондштадту с бомбами, подумать только… – задумчиво протянул Дилюк.       Кэйа мог бы сказать про угрюмую Джинн, дохлых рыб в Сидровом озере и Кли, что теперь в камере громко читает стишки про свободу, разученные с Альбедо, но не стал. Он только рассмеялся. Не хватало Кли третьего зануды для слежки – дети её возраста особенно остро нуждаются в свободе.       Дневной Спрингвейл всегда такой – идеальная пасторальная картинка, но за внешним обликом только пустые и безжизненные будто домишки. Охотники уходили, их домочадцы оставались на хозяйстве. Кто-то уезжал в Мондштадт, кто-то в Мондштадте жил и про родные дома на кручах, с трудом у леса отобранных, вспоминал редко. Людей нет, а если и есть – то так далеко, что Кэйе не видно. Пусто. Безлюдно. Для кого в дневном Спрингвейле петь бардам?       А Венти пел. Кэйа издали заслышал его юношеский звонкий голосок, что пел песни, людьми ныне забытые – или те, которых люди никогда не знали? Он напрягся настолько сильно, что Дилюку пришлось убрать одну руку с узды и успокаивающе погладить оголённое запястье капитана. У Кэйи – по рождению безбожного грешника – до сих пор в голове не укладывалось, что он пьёт с богом. Настоящим, живым, способным миры бурями опрокидывать. И что этот бог позволяет людям такое, чего редкий человек с собой делать позволит. Как Дилюк может разговаривать с Венти как с обычным клиентом? Кэйа мог понять лишь отчасти. Наверное, потому что он не боится – его родину никогда не карали боги, его никогда не проклинали и не заставляли за грехи свои платить кровью и мясом. А Кэйа, чёрт возьми, побаивался.       Что взять со зверя? Зверь на то и зверь, чтобы пугаться грома, искры, воды… словом, всего, что люди себе подчиняют. Что взять с машины? Если и есть у машин подобия душ, то в какой же ужас их механические душонки должно приводить всё, что в строки перфокарт не укладывается.       Венти тронул струны, чтобы их звон заглушить – как хрип прервал. Дилюк подвёл коня к одной из поилок, привязал его.       – Можно было бы отвести его на винокурню, – предложил Кэйа, неохотно сполз наземь. – Будет обидно, если такого красавца уведут.       – Орден настолько распустился, что в Мондштадте появились конокрады? – Дилюк вскинул брови, и даже не понять, он так шутит странно или говорит всерьёз.       – Дорогой мой, конокрады – они как трава. Всегда были и будут.       – Э-эй, я тут уже минут пять стою!       Как Венти оказался совсем рядом, если только что он сидел на берегу родника, а шагов никто не слышал – Кэйа не понял. Как Барбатос мог это сделать – он представлял, но Венти… или никакого Венти никогда не было, и всё это маски? Или, лучше сказать, грани кристалла, непохожие настолько, что слабенький человечий рассудок – лёд, не самые умные киты и откровенно тупые касатки – отказывался видеть за ними единый камень?       – Можешь стоять, сколько тебе угодно, – Дилюк пожал плечами. – Какое мне дело?       – Ах, без ножа режете! – Венти схватился за сердце, но перепутал сторону. – Мне казалось, мы втроём прекрасно сработались!..       – Не отрицаю. Я просто не хочу, чтобы ты грабил мою винокурню из-за этого.       – Во имя Барбатоса, да забудьте вы о вине! Я тут помощь предлагаю безвозмездную, а вы упираетесь, мастер Дилюк!       Конечно, это чистой воды комедия. Конечно, Дилюк потом поставит Венти бутылку лучшего одуванчикового вина, потому что зудящая совесть не позволит оставить хоть что-то для него сделанное без благодарности.       – Я рад, что мы со всем разобрались, – Кэйа поднял руки и улыбнулся уголком губ, чтобы отвлечь обоих от перепалки. – Даже не буду спрашивать, что ты забыл в Спрингвейле именно сегодня и именно сейчас… кстати, раз сегодня всё так удобно складывается, то не покажешь ли нам здешние пещеры?       – Покажу, – Венти хихикнул, поправил сесилию на берете. – Я не только хороший бард, но и спелеолог неплохой.       «Бог – вот ты кто, – мог бы сказать Кэйа. – И перестань присваивать своей божьей голове человеческие лавры».       Под Спрингвейлом действительно оказались пещеры. Вход зарос плющом – явно искусственным, Дендро-шаманчурлы расстарались. Неудивительно, что охотники без Глаз бога ничего не заметили. Дилюк посмотрел на плющи и, недолго думая, сжёг их. Это порядком позабавило Кэйю. Может, он надеялся, что гарь рыцари точно заметят, и те наконец-то начнут делать свою работу. А может, просто напряжение сорвать. Кто его знает?       Фракталы пещер расходились во все стороны, змеями вились – будто это не естественные трещины в плоти матери-земли, а прогрызенные чудовищными червями проходы. Не видно ни зги. Кэйа даже ощутил подобие ностальгии по подземному аду родины, где такие переходы числом подобны звёздам на небе. Дилюк взял брошенную дубинку и поджёг её. На стенах – копоть и гарь, на полу – принесённая с поверхности грязь и ошмётки слизи, что иногда искрила и покрывала сапоги инеем, стоит наступить. Венти что-то брезгливо пробурчал и пустил вперёд себя волну ветра. Слизь разметало по стенам, но пол стал чище.       – Кто вообще так живёт…       – Живёт? – Кэйа невесело усмехнулся. – О-о, местные в лучшем случае «существуют»!       – ...мне больше интересно, что нас ждёт, – со вздохом сказал Дилюк, посмотрев на ошмётки электро-слайма на стене. – Орден Бездны не стал бы себя так выдавать, не будь он готов…       – Дилюк, не стоит искать тактику там, где её отродясь не было! – Кэйа похлопал его по плечу. – Они просто схватили первую попавшуюся бумагу. Своего разума у магов немного, а Бездна… ей до наших человеческих тактики и стратегии дела нет. Всё в порядке. Ничего страшного не случится. В конце концов, бог же не оставит своих последователей…       – На такого бога я бы надеяться не стал.       Венти задохнулся в притворном возмущении, а Дилюк двинулся дальше. Чем глубже – тем отчётливее следы пребывания хиличурлов здесь. Появлялись грубо вырезанные идолы, примитивные конструкции с красными линиями – краска это или кровь? Плясали костры. Крики и звериные визги отражались от стен, накладывались друг на друга и становились тошнотворным месивом, которое слышать просто неправильно. Но привычно. Привычно настолько, что Кэйа схватился за свободную руку Дилюка, чтобы почувствовать реальность происходящего, и быстро отпустил. Благо, никто ничего говорить не стал.       С хиличурлами проще. К ним быстро привыкаешь, и они не вызывают ничего, кроме глухого раздражения. Они засели в боковых проходах, словно личинки в дуплах, и лезли, лезли… в какой-то момент они утомили Кэйю. В узких коридорах у них нет никаких шансов. Дилюку достаточно пустить огненную птицу, чтобы столп пламени затопил всё и сжёг всех, кто оказался у него на пути – сплавил плоть, и грязное тряпьё, и костяные маски… дышать становилось труднее, и Венти пришлось вызывать ветер. Огонь не щадит ничего. Огонь не щадит никого. Может, поэтому под землёй из всех стихий величайший ужас вызывает огонь.       Им встречались только небольшие гнездовья, где жили и умирали хиличурлы, но где нет совершенно ничего интересного. Бездны не больше, чем в окружающем мире. Те же строения, что на поверхности, те же связки, даже бочек со слаймами нет… Кэйа ломал хрупкие жерди мечом просто чтобы хоть чем-то руки занять. Пещеры сплетались в змеиный клубок, и они набредали на одни и те же сожжённые логовища, на одни и те же горелые трупы. В какой-то момент Дилюку надоело, и он просто опёрся рукой о стену, мрачно глянул на Венти.       – Либо я в упор чего-то не вижу, либо меня обманули, – заключил Рагнвиндр таким пораженческим тоном, что Кэйа его не узнал. – Мы встретили хоть одного мага? Может, они просто внимание отвлекают…       – Может быть, – согласился Кэйа, вновь окинул пещеру взглядом. – Но тогда это слишком умные маги.       – Мы же понятия не имеем, на что способна Бездна. Что там таится… с Фатуи проще.       – Бездна… Бездна – это лишь цветок, который вырос на могиле, – Кэйа сдавленно усмехнулся – даже мыслями касаться своей родины оказывалось неприятно. – А от трупа многого ждать не приходится.       Наверное, этого от Кэйи хотел тот безумец, который шептал ему у чужого поместья, принося его в жертву: «Это твой шанс. Ты наша единственная надежда». Ротмистр взял у Дилюка факел и свернул в один из боковых коридоров, казавшийся раньше пустым. Здесь повсюду валялись ошмётки сена и соломы, хиличурлы сложили их в простейшие лежанки, на которых человек спать не станет, но зверю вполне себе хватит.       – Венти, можешь прибраться тут?       – Не вопрос!       Бард положил стрелу на тетиву, спустил. Рукотворный смерч унёс всё с собой вглубь земли, обнажил чёрный камень, слишком полированный, к которому явно кто-то руку приложил. В случайных на первый взгляд выемках и зазубринах Кэйа узнал родной алфавит – язык Бездны, но с человеку понятной грамматикой и структурой, тот, который возможно перевести. Только смысла слов опять не понять. Что ещё за «неприкосновенный запас», «оборудование третьего порядка», «допуск только по протоколу 37-985»? Свет факела выхватил круглую дверь – перехлёст металлических балок на металлической же основе, тяжёлая петля, створки и оконца как на тех старых машинах, которые ему показывали в обрушившемся музее лет семнадцать назад. Кэйа опустился на пол, ощупал люк. Никаких щелей не нашлось. Повезло. Загадочную «перфокарту» даже кровный отец, который старые машины понимал лучше людей, вырезать бы не смог.       «Ты знаешь числа. Этого достаточно», – шепнул полузабытый, безумный голос, к которому у Кэйи никакого почтения нет. Он нашёл пять оконец с числами, начертанными на белых пластинах, подвигал – поддались, тройка сменилась на четвёрку.       – Видит кто-нибудь цифры в надписи? – спросил он.       – Вижу, – отозвался Дилюк.       – Отлично. Венти, друг мой, постой на входе! Не хочу, чтобы кто-то явился без приглашения.       – Как скажешь, – отсалютовал ему Венти и встал у входа в проход, наложил стрелу на тетиву – никакой земной твари не укрыться от божьего гнева.       – Продиктуй цифры, – попросил Кэйа и продолжил, когда молчание затянулось. – Они значат то же, что наверху, никакой разницы нет. Мне верить можно, меня с этими цифрами столько…       – Три, – перебил его Дилюк, звучащий чуть раздражённо – он так и не смог принять, откуда же Кэйа на самом деле, и ротмистр его прекрасно понимал. – Семь. Девять, восемь, пять.       Кэйа установил пластины на нужные места, дёрнул люк – не поддался. Ввёл их в зеркальном порядке – пятёрка, восьмёрка, девятка, семёрка и тройка – но и тут не поддалось. Кэйа почесал затылок. Нет, это не могло быть сложной загадкой. Даже там, внизу, подобные вещи открывались просто – в чрезвычайной ситуации даже у подземных людей-машин нет времени и сил на раздумья. А тут люк выглядел запасным планом, последним укрытием на случай бедствия, да и просто так номер приказа гравировать бы не стали. В Каэнри’ах любили протоколы, любили последовательности, чтобы всё вытекало из предыдущего и чтобы всё развивалось по жестокой логике. Из нутра земли – на поверхность земли, с поверхности земли – на купол никогда не виданного неба…       Тройка, пятёрка, семёрка, восьмёрка, девятка. Запоры в толще камня щёлкнули. Дверь поддалась, но сам Кэйа отпереть её не пытался – только жилы в руках порвёт. Вместе с Дилюком они смогли поднять люк и уложить его на пол, благо, конструкция петли позволяла. Свет от факела упал на полированные плиты пола, к которым вела металлическая лестница. Первым спустился Дилюк, за ним, после того, как сбросил ему факел – Кэйа. Он пожалел, что у него перчатки без пальцев – ледяной металл пробирал до костей даже его, причащённого льдом и холодом. Венти просто спрыгнул вниз, проигнорировав лестницу.       – Нас сверху не запрут? – с сомнением протянул Дилюк, посмотрев на люк.       – Даже если запрут, то… – Кэйа положил руку на рычаг, торчащий из стены. – Просто нажмите эту штуку, и оно откроется. Выйти проще, чем войти.       – Главное не забыть, – Венти потрогал рычаг, попытался его дёрнуть, но не смог.       – Не забудете, такие штуки делали заметными… интересно, работает ли свет… – Кэйа пошарил руками рядом с рычагом, нащупал несколько кнопок. С громким щелчком зажглись рыжие световые панели на потолке, постепенно гасли и вновь загорались, как при недостатке энергии. – Надо же, работает. Не придётся в темноте плутать!       Дилюк бросил факел на пол – старая плитка пошла трещинами от жара. Кэйа тут же потушил его энергией Крио. Вряд ли тут что-то вспыхнет. Гореть нечему, но всё равно иметь под ногами огонь… пугает. Как пугает всё, что ты не можешь контролировать, но что способно изменить твою жизнь за секунды.       В природе нет структуры и нет логики. Поэтому старая Каэнри’ах ненавидела природу и саму себя, ведь природу из человеческого нутра не вытравить. Но запереть в цифры, обратить в фракталы логарифмических графиков, разложить на простейшие химические соединения вполне возможно. И переходы старого укрытия подчинялись жестокой логике, такой, который даже сын гниющего выкидыша безбожной державы может понять. Внешние коридоры – структуры для «живой силы», коей нет сейчас, а хиличурлы довольствовались пещерами. Внутри – хранилища, внутри полигоны для великих машин и аппаратные комнаты с такими приборами, которые человеческий рассудок постичь не способен.       Жутко. Здесь пение Бездны приглушено, но слишком отчётливо в то же время. Оно сжалось до монотонного скрежетания, до ненормального эха шагов, до скрипа металлической сетки, которой многие коридоры перегорожены. За ними гасли фонари, и коридоры с идеально выверенным сечением тонули во мраке, из которого не знаешь, что выползет. Хер с ней, с Бездной – её ужасы привычны, уже с кожей срослись и не поражают. Но какие ужасы таятся в таких вот гниющих ошмётках мёртвой державы, как это убежище – неведомо даже её детям.       Двери всё ещё работали. Их стройки с горизонтальной прорезью размыкались и смыкались, как челюсти огромного монстра. Кэйа оглядывался по сторонам. Стены покрыты панелями, грибками пошедшими за пять веков, и большую часть надписей не разобрать, а какие разобрать – не понять. Дилюк смотрел по сторонам настороженно. Кэйа и сам ощутимо напрягся – он бы всё отдал, чтобы в подобные места не ступать… только Венти был беззаботен, но оно и понятно. Барбатос уже уничтожил материнский организм пять веков назад, и что ему стоит добить отросток?       – Ты можешь примерно сказать, где искать магов? – напряжённо спросил Дилюк. – Такое ощущение, что мы ходим кругами.       – Готов поклясться, они засели во внутренних залах… – Кэйа улыбнулся внезапной мысли. – А знаешь, мы можем поступить умнее. Можем не пачкать о них руки. Тут должны быть хранилища техники, и я могу натравить кого-нибудь…       – Кэйа, – Дилюк звучал то ли угрожающе, то ли укоризненно – ротмистра почти что кольнула совесть.       – Брось, вы с Венти в случае чего и со мной разберётесь, и со стражем руин. Мы же не хотим проторчать тут остаток дня? Или ты так меня на свидание позвал?       Венти за спиной хихикнул. Дилюк закатил глаза.       – Пожалуйста, давай не сейчас, а? И без того тошно.       – Тут всегда тошно… – невесело вздохнул Кэйа.       Они действительно упёрлись в хранилище «культиваторов», как называл эти машины кровный отец Кэйи. Они сидели по стенам, пронумерованные и опутанные какими-то чёрными канатами, и походили на игрушки, которые оказались никому не нужны после смерти владельца. Их даже жаль в каком-то извращённом смысле – жаль согбенной осанки их корпусов, их сиротливо глядящих циклопических глаз. Кэйа положил руку на обод глаза стража, погладил его. Он вспомнил, как тощие руки бросившего его у чужой винокурни человека точно так же ласково гладили сломанные машины, но никогда не дарили и тени той ласки родному ребёнку.       Отдать жизнь ради этого человека и ему подобных? Отдать за них волос со своей головы? Это грешно – оставлять кого-то в беде. Но Кэйа грешный эгоист, и ещё один грех на душу возьмёт без колебаний.       – Ну что, запускаем? – спросил Кэйа.       Венти сквозь смотровое окно выглянул в следующий зал. Там, прямо на устланном полированными плитами полу с ненормально-тонкими стыками, вокруг костра плясали штук семь магов Бездны. Кэйа даже заметил среди них одного в фиолетовой мантии, каких в Мондштадте не водилось. Попалось не просто логовище – ковен.       – Устроили бы тут таверну, я не знаю… – протянул Венти почти капризно. – Мы с семерыми справимся, но это будет так долго… с одним стражем руин разобраться проще!       – …никогда не думал, что такое даже возможно… – Дилюк тяжело вздохнул.       Кэйа мечом разрубил канаты на ближайшем к двери культиваторе. Внутри чёрной оболочки оказалось множество нитей из красного металла, но зачем это нужно – не разобрать. Кэйа обошёл машину, сдвинул заднюю крышку из рыжей слюды.       – Не переживай ты так, – проворковал ротмистр, расставляя цифры на нескольких кругах в нужной последовательности – по крайней мере, он надеялся, что правильно определил модель и правильно вспомнил код. – Я уже проворачивал такое, и все живы! По крайней мере, рыцари остались живы. А вот Похитителям сокровищ изрядно досталось…       – Я… не уверен, что хочу знать подробности, – оборвал его Дилюк.       – В таком случае не буду тебя донимать. Лучше спрячьтесь куда-нибудь. Такие машины – штуки дурные, и бросаются на всех…       Механические суставы заворочались, что-то внутри защёлкало. Кэйа нырнул за ближайшую машину и смотрел на происходящее из-за её «руки». Культиватор поднялся, произнёс что-то на ломанном гулком языке. Двери в хранилище перед ним разъехались, и он вышел. Раздались визги, взрывы, треск молний. Кэйа мысленно сосчитал до тридцати и вышел. В главном зале творилось что-то невообразимое – семь магов боролись с одним культиватором, но были обречены. Кэйа не знал, что не так с его ракетами, но пробивал он элементальные щиты с пугающей лёгкостью. Повезло, что ничего подобного наверху не водилось.       Минута – и всё кончено. Культиватор вошёл в режим патрулирования, начал ходить по кругу – бездумно и бессмысленно, как существует всякая машина, когда цель её выполнена, а другой ей не дали. Рано или поздно он обессилит и рухнет на пол бесполезной грудой дерева и металла.       Дилюк достал меч. Всё-таки придётся подраться. Как жаль, Кэйа уже надеялся, что оставит всю работу машинам.       Всё должно кончиться быстро. Венти пустил две стрелы культиватору в глаз – он осел на пол. Кэйа заморозил ему поясной механизм, Дилюк отбил руку… он включился опять, выстрелил ракетами. Ротмистр дёрнулся в сторону, утянул за собой барда – залп просвистел рядом, но ничего не изменил. Всё равно машине конец. Следующее отключение станет фатальным.       Но вдруг раздался странный гул и щелчок, будто девятихвосткой об пол ударили. Мгновение – и корпус культиватора раскроило надвое. Из страшной щели, что расщепила его глаз и тело до самого «пояса», по каплям давилась вода – смрадная, чёрная. Правый глаз Кэйи прострелило такой болью, что он едва не взвыл. Это что-то намного, намного хуже магов… опять щелчок – и вот уже над трупом одного из магов склонилась тварь намного искажённее, намного страшнее, чем они. Потому что она выглядела почти человечно. Только голова ненормальная. Только скверна тошнотворно-заметна. Только отчётливее понимаешь, что ты тоже можешь превратиться в… такое.       – Это ещё что за?.. – Дилюку пришлось упасть на пол – водяной выпад чуть не разрубил его голову. Сердце Кэйи болезненно ёкнуло, когда он на секунду представил мёртвого Рагнвиндра на этом полу.       – Так ты и есть тот… Полуночный герой? – проскрежетала тварь голосом, что отдавался в правом глазу такой болью, что ещё мгновение – и он лопнет от резонанса, как стекло от какой-то из звуковых частот. – Забавно. Забавно… человеческая упёртость всегда… удивляла.       – Да вас любая упёртость удивит! – Венти поднялся на ноги, прицелился, но тетиву не спускал. – Что человеческая, что не совсем…       – Вашу мать, вы собрались разговаривать вот с этим? – Кэйа перехватил меч обеими руками, сжал его, пока в костяшках не стало больно. Накрыло. Накрыло так, как до этого ни разу не было – ни в первые месяцы после смерти отца и причастия, ни сейчас, когда маги Бездны рыскали по Мондштадту будто по собственным угодьям. – Даже не пытайтесь. Оно вам только рассудок наизнанку вывернет, и ставь обратно…       Вестник Бездны – так этих тварей называли там, под землёй. Вестник, герольд, глашатай… голос. Тот, кто несёт волю своего господина, но не имеет собственной. Тот, кто выворачивает гнилое нутро Бездны и Каэнри’ах наизнанку, всё выкладывает, как на духу, без фальши и обмана. Потому что правда страшнее любой лжи. Потому что правда такова, что все они движутся к этому – к совершенству формы и к редукции внутреннего содержания. Чтобы не осталось людей – мяса с амбициями, мяса, у которого в головах миры больше Тейвата и у которых души не считаются цифрами, зато хорошо вытаскиваются в стеклянные шары и дают власть над миром, божьей подобную. Чтобы все превратились в совершенные механизмы. Безупречные. Всемогущие. Безвольные. Даже не рабы – у раба хоть что-то своё остаётся. Вещи.       А скверна то же самое делает, что делают эти культиваторы, расчёты на перфокартах, совершенные военные выкладки. Ничего в Каэнри’ах не меняется. Ничего.       – Ну что, тварь, пришёл за Полуночным героем? – Кэйа усмехнулся, отнял одну руку от рукояти. Её закололо от скапливающегося холода. – Только через мой труп, а я тварь живучая!       – Да будет так.       Вестник быстрый. Проворный. Опасный. Он призывал себе в помощь воду, всю рокочущую мощь её штормов, и Кэйе только и оставалось, что её замораживать. Венти снова устраивал бураны, снова метал стрелы со смерчами на остриях, но только почти бесполезно. Сколько не ломал Вестнику кости Дилюк ударами двуручного меча – не ломались. Сколько не метал Кэйа ледяные иглы в голову – глаза не выкалывались. Это когда-то был каэнриец – или каэнрийка, в Бездне полов не оставалось – со звёздами в глазах, но раз глаза – зеркало души, то у бездушных тварей их быть не должно.       Волны рокотали, бились о слабые льды рассудка, плавили их. Вытаскивали наружу все те мазутные пробоины, которые Бездна в новолуние оставляла и которые Кэйа так старательно запирал в ледяных саркофагах, пока они не отравили его. Но сейчас – травили. Сейчас – страшно. И он даже метнул затравленный взгляд на открытое дверь в хранилище культиваторов. Через него можно уйти, через него можно спастись… водяной клинок просвистел совсем рядом. Кэйа вновь заморозил его, и он упал на пол, брызнул тысячей осколков.       Тяжело. Вестник только злился. Вода только прибывала, и теперь всю её заморозить не выходило. Кэйа метнулся к Дилюку, и вместе они загородили Венти – богу защита без надобности, но если Вестник попадёт по лучнику, то плохо будет всем. Пока что бард полезнее всего, и несколько стрел торчали из спины твари, выдавливали из неё скверну по каплям. Ей тоже больно. Она тоже живая. Значит, её тоже можно убить.       – Вы думаете, что оттянете свой конец?! – вскричал Вестник, когда стрела Венти ему насквозь руку прошила. – Думаете, что не сгниёте, как все остальные? Какое наивное мясо!..       Мясо. Вот кто для Каэнри’ах, что старой, что новой, её народ. Не граждане. Не подданные. Не рабы даже – мясо. А мясо способно лишь гнить. Какое же мясо с амбициями согласится на такие условия? Сгореть и то лучше, чем сгнить.       А Вестник Бездны сделал несколько пассов руками. Вокруг него собрались штормы, целый океан, хуже тех, что в Тейвате – смрадный, чёрный, ядовитый. И Кэйа понял – ударит. Сейчас так ударит, что мало никому не покажется. Жаль только, что Бездна бесчеловечна настолько, что даже время на реакцию ей не требуется. Никакой задержки, никакого преодоления пространства…       Всё, что смог Кэйа – это отпихнуть Дилюка. Он и сам почти упал на левый бок, почти ушёл из-под удара, но чуть-чуть не хватило. Какая обидная малость – а голову прожгло такой болью, что забудешь, как дышать. Рядом с этим отбитая левая рука и вдавившийся в бедро Глаз бога показались свечками рядом с диким пожарищем. Кэйю будто вышибло из реальности, будто похоронило на дне океана, за толщей воды, за наслоениями самого твёрдого в Тейвате льда. Все звуки глухие. Он видел левым глазом какие-то мятущиеся пятна – красные отсветы, синих змей и чёрный разрез в ткани реальности. Он видел – но не мог понять, что. Ощущения такие, будто ему половину головы отрезало, а одним полушарием мозга много не надумаешь.       Кто-то поднял расколотую голову Кэйи над полом, наложил на неё руки – стало немного полегче. По крайней мере, он понял, что никто ему ничего не отрубил. Просто правая сторона лица болела так, что лучше бы её не было. – …чёрт, надо было сказать, что… – что-то в груди засвербило, и Кэйа закашлялся. – Я про труп шутил… ладно. Вы же… живые?       – Да пошёл ты с такими шутками! – прошипел сверху до боли знакомый голос.       – Пойду. Я обязательно пойду, но… – Кэйа бессильно схватился за запястье Дилюка – тот зачем-то стал разматывать бинты на правом глазу. – Потом. Дай полежать…       – Достань у меня бинты и мазь. Она из волчьих крючков, поможет схватиться, – сказал Дилюк, и звучал он так нервно, что его даже жаль.       – Тут волчьими крючками не поможешь…       – Но он ведь протянет до города? Там тебе помогут, всё… всё хорошо, – Дилюк пригладил Кэйю по целой щеке. Чувствовать его тёплые ладони на лице было бы до безумия приятно, но дикая боль в правой части лица мешала. – Помнишь, как ты сломал бедро, когда мы в озеро со скалы прыгали? У тебя ещё кость торчала… я думал, что тебе конец, но ведь ты же выкарабкался!       – Протянет. Если не будет дёргаться… – Венти положил прохладную ладонь на лоб Кэйи. – Ты просто поспи немного. А то, ну, силы беречь надо. С твоим-то ранением… лучше бы кость торчала, ну правда.        И не Венти, но Барбатос сбросил его в черноту одним жестом. Так странно – когда тебя бросают в черноту, чтобы спасти, а не искалечить. Как же всё-таки странно поступают боги со своими последователями.