Fallen and forsaken/Падшие и покинутые

Чезаре Борджиа не сводил взгляда с красивого лица своей сестры Лукреции. Она улыбалась, двигаясь в танце со своим новым женихом, Альфонсо Арагонским. Подол ее бледно-зеленого платья касался украшенного аккуратным геометрическим орнаментом пола танцевальной залы, а корсет обнимал ее хрупкое тело, показывая верх соблазнительной ложбинки груди и идеальные ключицы. О, как же он хотел заменить корсет своими руками, которые поддерживали бы ее грудь, обводили нежные полукружия, рисуя замысловатые узоры. А ее соблазнительные, жаждущие ласк губы раскрывались бы для его и только его поцелуев. Чезаре посмотрел на свои руки, и на какой-то миг ему показалось, что в его ладони навечно въелась кровь. Он убил первого мужа Лукреции и принес ей тот самый нож, которым он вспарывал живот Джованни Сфорца, как доказательство своей преданности и того, что он защитник своей сестры. Он убил их собственного брата, Хуана Борджиа, потому что тот чуть не убил незаконнорожденного сына Лукреции и их с Хуаном племянника. Перед его глазами до сих пор стояло испуганное выражение лица брата, когда он понял, что Чезаре в ярости и ни за что не отступится от задуманного. Мужчина перевел взгляд со своей сестры на ее жениха. Руки Чезаре Борджиа тут же потянулись в сторону спрятанного в одеждах кинжала, но он остановился. Если он действительно любит свою сестру, то должен дать шанс этому мальчишке сделать Лукрецию счастливой, даже если при мысли от их близости его бросает от ярости в такой жар, словно адское пламя уже поглотило его со всеми его нечестивыми помыслами. «Все, ради блага семьи. Семья превыше всего», – повторял про себя вместо молитвы бывший кардинал. Все, ради того, чтобы они построили свою великую Римскую империю, как ее однажды построил Гай Юлий Цезарь. Не зря же Чезаре Борджиа назвали в честь этого великого человека, навсегда вписавшего себя в историю. Его пыл теперь обернулся в сторону побед, завоеваний и воинской доблести. Если он не мог, не имел права любить сестру так, как нашептывало ему сердце, и так, как жаждало ее его тело – горячо и совсем не так, как должен брат любить свою сестру, то он сделает все для того, чтобы бросить весь мир к ее ногам. Лишь бы только ей ничто и никогда в этом мире не угрожало. Он не сразу заметил, что Родриго Борджиа приблизился к дверям танцевальной залы в помятых и облепленных землей торжественных папских одеждах. Музыка смолкла, и танцующие пары остановились, глядя на Папу Римского, опустошенного своим горем. Он потерял и похоронил любимого сына Хуана, но сейчас к нему уже спешили другие его дети – Чезаре и Лукреция Борджиа. – Ваше Святейшество, позвольте вас проводить до ваших покоев, – сказал Чезаре, опередив Лукрецию, хотевшую сказать то же самое. Он взял отца под руку и увел его прочь от ярко освещенной танцевальной залы. Лукреция на миг задержалась и попросила всех продолжать танцевать. Альфонсо бросился было к ней, но девушка лишь слегка качнула головой из стороны в сторону и поспешила догнать отца и брата. Чезаре довел Папу до его покоев, передав на руки слуг, и прикрыл за собой дверь. Лукреция стояла рядом с ним, с тревогой глядя на него. – Чезаре… Я не могу вернуться и продолжать танцевать после всего этого. Мужчина мягко взял ее за плечи, прижал к себе и поцеловал в макушку. – Мы должны вернуться туда, любовь моя. Мы – Борджиа, и мы не можем показывать своей слабости. По крайней мере, публично, а не наедине с собой. – Все для блага семьи, Чезаре? – иронично отозвалась Лукреция. – Что ж. Да будет так. Эта ночь продолжилась, как дурной сон, ведь не только они, но и их родители считали этот бал в честь помолвки Лукреции Борджиа плясками на костях ее старшего брата Хуана… Лукреция старалась, правда старалась полюбить Альфонсо. И даже в какой-то момент поверила, что любит его. Он красив, учтив и нежен, его манеры безупречны. И он – мил и набожен, он поклялся хранить девственность до того, как подарит ее жене. Как она ни старалась его убедить, Альфонсо оставался верен данному святой Агнессе обету, и даже их поцелуи не выходили за рамки целомудренных. И тогда на ум ей приходил другой, такой же недоступный для нее мужчина, как и Альфонсо, вернее, даже более недоступный, чем ее жених, потому что им не суждено стать мужем и женой. Это Чезаре, ее любимый брат, навеки поселившийся в ее мечтах, мыслях и сердце. В его темных каре-зеленых глазах горело яркое пламя, особенно при взгляде на нее, а его темно-русые кудри ласкали его сильные плечи. А его руки… Руки опытного воина и не менее опытного любовника. Она внимательно успела рассмотреть его руки, когда сидела на троне Святого Петра, временно заменяя Александра VI. Лукреция запомнила каждую черточку, каждую линию на пальцах и ладонях. Если бы она умела предсказывать будущее, то обязательно рассказала бы любимому брату, какая судьба его ждет, и как отвратить от него ее наиболее страшные удары. В своих снах она постоянно пробиралась то к нему в комнату, и ее встречали его отнюдь не братские объятия, то в его походный шатер, и Чезаре укладывал ее на подушки, покрывая поцелуями ее лицо и тело, пока рядом с ними несли службу караульные. В этих видениях ее подсознания они давно отринули все условности и любили друг друга. Так же грешно и порочно, как и прекрасно. И каждое новое утро девушка встречала с разочарованным стоном, что оно наступило, а желаемое так и осталось в ее снах. Оставалось еще кое-что, что беспокоило ее – в Неаполе, куда она направится вместе с Альфонсо после их бракосочетания, не ждут ее незаконнорожденного сына. Лукреция пришла к Чезаре с просьбой убедить короля Неаполя Фердинанда II признать ее маленького Джованни и позволить ему жить с ней, его матерью. Брат, конечно же, не отказал ей в этой просьбе, он ни за что не смог бы ни в чем отказать любимой сестре. Прощаясь с ней, он впервые, дразня, поцеловал в ее губы. Не совсем, как ее брат, и не совсем целомудренно, и Лукреция поцеловала его в ответ, не заботясь о том, увидят ли их слуги. Люцифер, в этот свой визит на Землю решивший побыть подмастерьем кузнеца, с интересом смотрел на брата и сестру Борджиа, пока чистил мечи. Он единственный в оружейной видел, как все искрит между братом и сестрой. Как они настроены друг на друга, словно громоотвод и молния, флюгер и ветер – куда дует ветер, туда и поворачивается флюгер. Разумеется, делиться этим наблюдением он ни с кем и не думал. Он слышал уже немало слухов про Чезаре и Лукрецию Борджиа, а теперь убедился, что они не беспочвенны. И видел, что брат и сестра ходят по краю, и их грех кровосмешения еще не совершен, но это ненадолго. В этот раз Люцифер Морнингстар решил до поры, до времени не отсвечивать, давая возможность событиям идти своим чередом. Он подумал про Лилит и ее Дитя. Ему нетрудно их отыскать, но этого он не хотел. Впрочем, дьявол не исключал того, что она сама его найдет. Исполнявший волю Отца, сидевший на троне в аду и наказывающий грешников, Люцифер хотел иметь возможность и желание хотя бы изредка повеселиться. *** Переговоры с королем Неаполя Фердинандом II прошли не так, как ожидал Чезаре. В защиту интересов Лукреции говорил лишь он. Жених сестры сидел тихо, словно воды в рот набрал. Не поторопились ли они с Его Святейшеством в выборе жениха его сестре? Она, разумеется, выбрала его сама, но не без участия своей семьи. Рим нуждался в дружбе с Неаполем, но с равным успехом Рим мог бы найти друзей гораздо более приемлемых, чем Неаполь. И уж точно гораздо более сговорчивых. Чезаре Борджиа сжимал руки в кулаки, пряча их под столом, сдерживая свой гнев. За пару смен блюд, проворно подаваемых слугами, они так и не пришли к нужному соглашению. Король Фердинанд твердо стоял на своем и не собирался менять своего решения. Не добившись нужного ему результата, обозленный Чезаре вернулся в Рим. Лукреция, с нетерпением ожидавшая брата с новостями на крыльце папской резиденции, расстроилась, что визит Чезаре Борджиа не оказал необходимого влияния на короля. Мужчина заверил сестру, что сделает ее счастливой, несмотря ни на что, но она понимала, что одних только его усилий может быть недостаточно. Ей ничего не приходило в голову, и она решила совершить бездумную прогулку, но потом одернула себя, что ей нужно готовиться к свадьбе, и гулять некогда. В зале, где собирались праздновать свадьбу Лукреции и Альфонсо, слуги суетились, расставляя столы и стулья, меняя цветы в вазах, крахмаля скатерти и приводя в порядок балдахины. Лукреция стояла у доски, размещая на ней карточки с именами гостей, размышляя, каким образом их лучше всего разместить. Ее пальцы коснулись карточки с именем Чезаре Борджиа, и он сам уже оказался за ее спиной. Люцифер, как и все остальные слуги задействованный в подготовке к свадьбе, в этот раз помогал нести вазы с увядшими цветами. Морнингстар скользнул взглядом по неистово целовавшейся паре – поцелуй Чезаре и Лукреции перешел всякие рамки дозволенного. Когда они отпрянули друг от друга, дьявола и след простыл. Он уже видел, как греховное пламя горит в них обоих столь ярко, что на этот свет способны слететься все демоны ада, как жуткие мотыльки на огонь. И это пламя разгорится еще сильнее, но демонов он призывать не желал. В этом не было смысла, ведь после своей смерти влюбленные брат и сестра все равно окажутся в аду, мучаясь в его вечных мрачных чертогах. Похваливший сам себя за осторожность, Люцифер радовался, что его маскарад – оставаться неприметным слугой – работал. Спроси у него хоть кто-то из людей, кто он такой, он не солжет, но тогда испугает в равной степени грешных и набожных смертных. Тем удивительнее, каким образом грех и вера в Бога переплетаются в вечном городе Риме. Да, он изменился с его последнего визита: новые красивые здания украшали его, соседствуя с древнеримскими развалинами и бедняцкими наспех сколоченными лачугами. Иначе выглядели люди – другая одежда, другие прически. Но их грехи оставались прежними, пусть и скрываемые в ночи или в тайных залах, где никогда не окажется посторонний. Древние римляне не особо скрывали свои греховные поступки. Современники Борджиа, как и сами Борджиа, скрывались искуснее, но слухи все равно разносились из Рима по всей Италии – слишком много сплетников развелось как в вечном городе, так и за его пределами. Лилит сама нашла его, когда Люцифер стоял на мосту через Тибр, облокотившись на него и задумчиво глядя в воду. – Господин, – слегка поклонилась демоница, удивив падшего архангела. – Все дороги ведут в Рим. Правда, Лилит? – улыбнулся Люцифер. – Как там твой питомец? – Мое Дитя, – горячо поправила она, тут же смутившись. – Твое Дитя, – согласился Морнингстар. – Ты видишь то же, что и я? – перевел он тему и указал на слегка мутную реку под мостом. Лилит кивнула. Многое повидали воды Тибра, немало утопленников выбрасывала река на покатый берег или оставляла на илистом дне. Самоубийцы, жертвы грабежей и убийств, им нет конца. Понимая, что Люцифер хочет, чтобы она увидела нечто особенное, она еще внимательнее всмотрелась в беспокойную воду. Перед ее глазами возникла картина – брат убивает брата. – Борджиа. Ты это хотел мне показать? – Да. Прелюбопытнейшее семейство, не находишь? – усмехнулся Люцифер Морнигстар. – Весьма, – с улыбкой ответила Лилит. Они медленно шли вдоль берега Тибра, разговаривая так же непринужденно, как и полторы тысячи лет назад. Оставаясь вдали от ада так долго, Лилит неуловимо менялась. Нет, она не стала человеком, но ее терзала тоска по родному дому, хоть возвращаться она не спешила. Демоница так долго прожила среди людей, что, казалось, она пропиталась их запахом, их помыслами, и ад отвергнет ее. Асмодей и Белиал, ее старые товарищи, всегда завидовали ее более близким, чем у них, отношениям с Люцифером. А уж после того, что в прошлый раз он вернулся без нее, фактически разрешив остаться на земле… – Знаю, что мучает тебя. Скучаешь по дому и хочешь вернуться. Он часто понимал ее без слов, ведь это он ее создал. – Да. Я так долго скиталась. Только… – Только что? – нахмурился Люцифер. – Я даровала своему Дитя свободу воли, – выпалив это, Лилит съежилась, ожидая удара. – Ты… Что?! – мужчина настолько разъярился, что его лицо на миг стало дьявольским, а через одежду вырвались красные крылья. Он тут же успокоился, понимая, что едва не выдал себя перед простыми смертными, но, на его счастье, в низине реки прогуливались только они. – Я велела ему не создавать себе подобных, – прошептала Лилит, умолчав, что запрет действовал только тысячу лет. – Убирайся! – прорычал Люцифер, почувствовавший, что в чем-то она солгала ему, и отправил свою любимицу в ад. Он не терпел лжи своих слуг, даже особо приближенных. С ее Дитя он разберется позже, а пока… Пока семейство Борджиа по-прежнему развлекало скучающего дьявола.