Fallen and forsaken/Падшие и покинутые

Слуги давно унесли столы, вынесли на улицу объедки с праздничного стола и погасили практически все свечи, создав приятный полумрак. В столь поздний час все они давно помолились и легли спать в отведенных им комнатах для прислуги, либо спали в своих лачугах, перебрав со спиртным в таверне. Раскрасневшаяся и растрепанная Лукреция Борджиа стремилась покинуть темную и душную залу и выйти на балкон. В ее мозгу, как пульсирующая жилка на виске, билась мысль: «Мы прокляты, прокляты, и ад поглотит нас вскоре. Дьявол лично придет по наши души…» Девушка прислонилась к каменной стене и сползла по ней, оказавшись спрятанной за изогнутыми колоннами мраморной балконной балюстрады. Она никак не могла поверить в то, что всего лишь час назад тихими шагами прокралась в покои своего спящего брата Чезаре Борджиа, и в этот раз ее тайный визит происходил наяву. Губы Чезаре уговаривали ее отступить от опрометчивого поступка, но в его глазах она читала согласие, одобрение и полнейшую капитуляцию остатков благочестия и благоразумия. – Только Борджиа может по-настоящему любить Борджиа, – уверяла и искушала Лукреция брата. – О нас и так говорит вся Италия, зачем нам отказывать в нашем удовольствии? Мужчина пытался выставить последний щит – сестра снова вышла замуж, и это ее первая брачная ночь. Не в этой постели она должна ее проводить, не в его комнате. Но Лукреция Борджиа без раздумий скинула с мысленной шахматной доски короля с лицом Альфонсо и короновала вместо него Чезаре, назначив в эту ночь своим мужем родного брата. Это послужило для них обоих знаком того, что последний бастион невинности пал. Брат и сестра упивались своими поцелуями, и чем более греховными они становились, тем более сладкими казались. Никаких сомнений или сожалений. В эту ночь Чезаре и Лукреция овладели друг другом, оказавшись в жарком кольце их переплетенных рук и разгоряченных тел, доводя друг друга до экстаза. И если бы ад поглотил ее сразу после их близости, даже тогда девушка не жалела бы, что поддалась греховному чувству, потому что никогда и ни с кем ей не было так хорошо, как с собственным братом. Лукреция покинула Чезаре до того, как Альфонсо пойдет ее искать и поднимет шум, если вдруг обнаружит ее в спальне брата. После того, что случилось этой ночью, скандал ей совсем не улыбался. Она так и сидела на балконе, и ветер иногда трепал жидкое золото ее распущенных волос, вьющихся и ниспадающих по плечам и спине. Где-то внизу под балконом разговаривали двое мужчин, но делали это столь тихо, что девушка не могла разобрать ни единого слова, даже если бы изо всех сил прислушивалась. Владислав Дракула смотрел на ночной вечный город с затаенным презрением, но всеми силами старался это скрыть перед своим Создателем, смутно ощущая такую потребность. Он чувствовал, что там, где они остановились, над их головами притаилась на балконе девушка, чья кровь пахла страстью и предвкушением чего-то большего, чем она испытала, и отчасти страхом. Дракула хоть уже и не считался новорожденным вампиром, все еще продолжал учиться искусству распознавания тайн крови, почти заполнив все существующие пробелы, а для его Создателя это не составляло труда. Впрочем, это интересовало его меньше, чем визит в Рим. Рим… Старый вампир и не думал, что однажды вернется сюда. – Здесь я познал дни своей величайшей славы и самого большого разочарования, Дитя мое. Влад насторожился. Создатель почти никогда не вел с ним задушевных бесед о своем прошлом, каждый раз это оказывались лишь крупицы, совсем незначительные фрагменты его далекой человеческой жизни. Последние тридцать лет они с каждым годом виделись все реже и реже, и старый вампир, восстановившийся после своего добровольного заточения в пещере Валахии и какое-то время опекавший свое Дитя, теперь мало напоминал то чудовище, с которым встретился Дракула, будучи смертным. На этот раз их пути пересеклись во Франции – именно туда призвал бывшего валашского господаря его Создатель и попросил составить ему компанию в его путешествии. Хотя вампир оделся по последней моде и старался ничем себя не выдавать, стоило им оказаться в Риме, как застывшая тоска в его глазах выдала в нем некогда принадлежавшего Древнему Риму человека. Вечный город – конечная цель древнего создания. Влад же воспринимал этот город как продолжение своего пути. Князь Владислав Дракула обрадовался тому, что оказался в Риме. Он помнил, что старый понтифик Пий II мертв. Как, впрочем, и ненавистный Павел II, и Сикст IV, и даже Иннокентий VIII. Все они умерли своей смертью, князь не вмешивался ни в их жизнь, ни в их смерть, лишь следил за их сменой, не приближаясь к Риму все эти годы. Он думал о том, что новый понтифик окажется тем, кто ответит за поступки своих предшественников, как бы иррационально это ни звучало. Ярость и гнев заклокотали в нем особенно сильно, когда он оказался в вечном городе. Князь ничего не забыл и еще далеко не со всеми своими врагами свел счеты, хотя его Создатель и не особенно одобрял его поступки и мотивы. Церковь и Папу Дракула считал своим врагом, а здесь, в Риме, церковь – это Папа Римский, и они не могут существовать отдельно друг от друга. Пока Влад и его Создатель жили во Франции, древний вампир обучал его разным премудростям вампирского выживания, сражался с ним на мечах, еще больше оттачивая его отличные боевые навыки, как если бы они оба оставались людьми и воинами. Они говорили друг с другом на латыни, и старый вампир редко поправлял князя – Дракула неплохо выучил этот язык еще при жизни. Но стоило им попасть в Италию, как князь увидел, насколько изменился древний язык. Он поставил своему пытливому уму цель – в кратчайшие сроки уловить и освоить все изменения, чтобы в нем не видели опасного чужака. По крайней мере, чтобы не сразу это замечали. Обучение пошло как по маслу, и вскоре Влад мог вполне сносно изъясняться так, чтобы его поняли. – Я никогда тебе не рассказывал, кто я, – негромко продолжил вампир начатый разговор, и Дракула обратился в слух. – Возможно, уместно сделать это сейчас. Меня зовут Гладиус, а когда-то давно меня звали Гай Юлий Цезарь. Кусочки мозаики сложились в единую картину, и Дракула почувствовал такое благоговение перед своим Создателем, которое еще ни разу не чувствовал так остро. Он и помыслить не мог о таком даже в самых смелых мечтах, о том, что встретится с самим Цезарем. Припомнил князь и то, что в пещере видел доспехи римского военачальника. Тогда он посчитал это видением, выдумкой своего мозга, лишившегося кислорода, а это оказалось правдой. – Здесь наши пути расходятся, Дитя мое. Я на какое-то время покину тебя, – грустно улыбнулся Гладиус. Старый вампир чувствовал, что Дракула не отступится от задуманного, но мешать не стал. Каждый должен учиться на своих ошибках, так или иначе. – Что вы задумали, господин? – нахмурился Владислав, чувствуя, как слегка ослабели нити привязанности Создателя и его Дитя. Гладиус пока не разорвал их, но готовился это сделать. Ответом ему послужила лишь тишина – старый вампир растворился в ночи столь стремительно, что даже совершенное зрение князя не уловило это исчезновение. Он снова одинок. Лукреция замерзала, но не хотела покидать своего убежища. Она невольно кинула взгляд вниз, пытаясь что-то разглядеть через колонны, и увидела, что внизу стоит мужчина, на этот раз без своего собеседника. Его одежда ничем не выдавала в нем его нездешность, но все-таки девушка видела в нем чужака. Влад почувствовал на себе пытливый взгляд девушки, чья кровь, казалось, стала пахнуть еще ярче, призывая вампира пригубить этот сладкий нектар. – Подойди ко мне поближе, advena*, – тихим чарующим голосом позвал Дракула. Лукреция, попав под гипнотическое воздействие голоса, поднялась и подошла к балюстраде, наклонившись вниз. Ее глаза встретились с глазами загадочного мужчины, и она уже не могла отвести взгляда. – Кто вы? – тихо спросила девушка. – Это неважно, bella**. Пока не важно. Пригласи меня войти, – мягко, но решительно подавлял ее волю Дракула. – Вы можете войти, господин. Влад тут же очутился рядом с ней на балконе. Лукреция вскрикнула, но он снова успокоил ее. Когда он узнал, что перед ним никто иная, как Лукреция Борджиа, дочь самого Папы, о которой так часто перешептывались крестьяне, он уже не сдерживал себя и впился в ее нежную шею, высасывая сладкую юную кровь. Девушка слабо сопротивлялась поначалу, а после обмякла в руках вампира, ослабев от потери крови. Князь, почувствовав приближение рассвета, оторвался от шеи Лукреции. Он коснулся своих клыков, проколол палец и провел им по ранкам, запечатывая и заживляя их, чтобы не осталось следов. – Я еще вернусь к тебе, Лукреция Борджиа. А ты будешь ждать меня, – прошептал вампир, прежде чем исчезнуть. – Буду ждать, – эхом отозвалась девушка, упав без сил и потеряв сознание. Солнце уже встало, заняв свой небесный трон, и на улице достаточно рассвело для того, чтобы римляне начинали новый день. Слуги суетились, готовя завтрак и обед, стирая вещи и вычищая полы, чтобы на них не оставалось не пылинки. Альфонсо Арагонский, ворочавшийся всю ночь, смог сомкнуть глаза только под утро и забыться коротким сном, но сейчас он не находил себе места, пытаясь найти свою жену. Он заглянул в кухню, туда, где суетились слуги, нарезая сыр и вареное мясо. Прошелся по саду, заглянув в каждую нишу за статуями. Заглянул в ту залу, где проходило празднование, и где так и осталась стоять доска, на которой его имя выделялось знаком вопроса. Разозлившись, Альфонсо нашел первого попавшегося слугу и велел показать ему покои Чезаре Борджиа. Испуганный слуга довел его до двери и, поклонившись, быстро исчез из поля зрения неаполитанского принца. Первым порывом Альфонсо было резко распахнуть дверь и ворваться в спальню шурина, но он сдержал себя, сначала постучал, а потом, услышав за дверью недовольное бурчание, вошел. Страхи и опасения принца не подтвердились – Чезаре спал один, хотя частенько в слухах, курсировавших по всей Италии, говорилось, что он часто и во всех смыслах спит со своей сестрой. Но где тогда его жена? И что с ней произошло? – Что случилось? – нахмурился Чезаре Борджиа, увидев побледневшего Альфонсо Арагонского. – Лукреция пропала, – севшим голосом ответил юноша. – И вы думаете, что я ее прячу у себя в спальне? Под балдахинами? – едко отозвался начинавший злиться Чезаре,. Он быстро накинул на себя рубашку и брюки, натянул черную соттовесте***, украшенную узором из золотых нитей, обулся и так быстро вышел за дверь, что Альфонсо едва поспевал за ним. Чезаре Борджиа молча осматривал комнату за комнатой, не заходя в те, которые уже проверил неаполитанский принц. Наконец, он вошел в одну из удаленных комнат папской резиденции и увидел, как качнулись полупрозрачные занавеси на балконе, открывая перед его взором лежавшую без чувств на каменном полу сестру. При виде ее неподвижной и хрупкой фигурки у Чезаре болезненно сжалось сердце. Он бережно поднял ее на руки и понес в ее комнату. Вид мужчины оказался настолько грозным, что Альфонсо ни о чем его не спрашивал и не произнес ни слова. Вскоре Чезаре Борджиа мягко уложил Лукрецию на ее постель. Девушка слабо застонала, но глаза так и не открыла. – Я не буду спрашивать, что у вас произошло с моей сестрой, и почему я нашел ее там, где она не должна была находиться, – тихо и угрожающе начал мужчина. – Но, если моя сестра не придет в себя, то, уверяю вас, милорд, вам это с рук не сойдет. Чезаре Борджиа умолчал, разумеется, о том, что сестра приходила к нему, и что происходило между ними. Бывший кардинал также понимал, что принц вряд ли об этом узнал, иначе с позиции силы говорил бы Альфонсо Арагонский, а не он. Герцог Бишелье, памятуя о том, что первого мужа Лукреции убили, и все указывало на то, что убийцей стал ее брат Чезаре, всем своим существом ощутил, как навис над ним дамоклов меч. Его шурин не из тех, кто бросает слова на ветер, но и вне зависимости от этого он очень опасен. – Я никому не скажу о том, где в таком состоянии мы нашли мою сестру. Как видите, я стараюсь не навлечь на вас гнев Его Святейшества. Но отныне я глаз с вас не спущу, милорд, – холодно закончил свою отповедь Чезаре Борджиа. *** Лукреция тонула в тяжелых сновидениях и не могла открыть глаза. Ей чудилось, что она не может ни пошевелиться, ни дышать, как будто на нее навалилась тяжелая могильная плита. Обеспокоенный состоянием сестры Чезаре несколько раз приходил в ее покои, но девушка не приходила в себя. Альфонсо дремал в кресле с неудобной спинкой, которое он поставил рядом с кроватью, и периодически нервно вскидывался, испугавшись того, что он уснул. Разозлившись из-за бесполезности бдения герцога Бишелье, Чезаре Борджиа позвал их с Лукрецией мать, Ванноццу деи Каттанеи, в надежде, что присутствие семьи благотворно повлияет на сестру. Неаполитанского принца мягко, но настойчиво выпроводили из комнаты его жены. Лекарь, за которым незамедлительно послали после прихода Ванноццы, осмотрев девушку и не найдя ни ран, ни признаков известных ему болезней, терялся в догадках, что за беда с ней происходит. Единственное, что он смог предположить, это то, что у девушки исчезли силы от потери крови. Из-за того, что раны на ее теле отсутствовали, в эту догадку не поверил никто. Необыкновенно бледное лицо Лукреции сливалось с подушкой и простыней, на которых она лежала, и сама она казалась еще более хрупкой, чем обычно. Ванноцца держала дочь за руку и молилась, чтобы та очнулась до того, как сюда придет встревоженный Папа Римский. Его Святейшество пока решили не тревожить, но и Чезаре, и Ванноцца опасались, что понтифик и так вскоре все узнает, и его гнев может пасть на Альфонсо Арагонского, тем самым поставив под угрозу и без того шаткие отношения с Неаполем. В тот момент, когда Ванноцца ненадолго отлучилась, оставив Лукрецию под присмотром брата, веки девушки задрожали, и она, наконец, открыла глаза. – Чезаре, – слабым голосом позвала его сестра. – Любовь моя, ты очнулась! Чезаре Борджиа осторожно взял ее за руку и нежно поцеловал каждый пальчик. – Что со мной было? Когда я покинула тебя, то, кажется, вышла на балкон, чтобы подышать свежим воздухом, а дальше все как в тумане. Лукреция силилась вспомнить хоть что-то, но перед глазами стояла сплошная непреодолимая пелена. – Если бы я знал, что с тобой может что-то случиться, то ни за что тебя бы не отпустил, какой бы карой это для меня ни обернулось, – жарко прошептал мужчина, с жадностью всматриваясь в любимое лицо, измученное странной усталостью. Девушка лишь слабо улыбнулась брату. – Ты не в силах оградить меня от всех бед, как бы тебе этого ни хотелось. Но я рада, что сейчас ты здесь, рядом со мной, а не на пути во Францию. Их любящие взгляды встретились, и, как и прежде, слова им не понадобились, их глаза говорили за них. Они прервали зрительный контакт, когда в комнату вошли Ванноцца и Родриго Борджиа. Лукреция старалась уверить родителей, что теперь, когда ее семья рядом, у нее прибавляются силы. О том, что ее брак с ее мужем все еще не консуммирован, Папа мог только догадываться, но чутье подсказывало Чезаре, что в интересах Альфонсо соврать об этом, по крайней мере, королю Неаполя, иначе неаполитанскому принцу не поздоровится. Ведь когда сестра пришла к нему, а не к мужу в свою первую брачную ночь, принц очень сильно расстроил ее. Мужчина видел отголоски этого в глазах своей сестры. А уж после того, в каком состоянии нашел Лукрецию брат, Альфонсо просто обязан быть тише воды, ниже травы. Остаток дня Лукреция Борджиа не хотела проводить в своей постели, и Альфонсо Арагонский сопровождал супругу в ее прогулке по саду. Чезаре, убедившись, что сестра идет на поправку, покинул Рим, так как получил весть о том, что Катерина Сфорца, кузина первого и ныне покойного мужа Лукреции, пытается переманить на свою сторону бастардов громких фамилий Романьи, а, стало быть, Борджиа вступят в эту игру и одержат победу над тигрицей из Форли. Слишком многим папство Родриго Борджиа стояло костью поперек горла, особенно лису Джулиано делла Ровере, опальному кардиналу и врагу Родриго, и мстительной Сфорца. Люцифер задумчиво крутил в руках травинку и прохлаждался, пока его никто не видел. Подмастерье кузнеца из него выходил неплохой, его работа даже приносила ему некоторое удовольствие, несмотря на то, что, помимо этого, в его функции входили и любые поручения по дому. Но то, что он решил побыть слугой, мешало ему сблизиться с господами, приходилось держать определенную дистанцию. Впрочем, сластолюбивая Санча, принцесса Сквилачче и жена младшего сына Папы, Джоффре Борджиа, уже положила глаз на привлекательного слугу, приметив его во время своих конных прогулок. Джоффре и Санча не могли пропустить свадьбу Рима и Неаполя, как она мысленно называла этот брак, но это вовсе не значило, что девушка не нашла бы для себя удовольствий в вечном городе. Как и во все свои предыдущие поездки сюда, по приглашению Его Святейшества. Принцесса Сквилачче постаралась отвлечь внимание Морнингстара от Лукреции и Альфонсо, на которых тот взирал издалека, с ленивым интересом лежащего на солнышке кота. – Я и не знала, что в резиденции Его Святейшества встречаются такие красивые слуги. Дьявол не слишком поспешно отвлекся от созерцания Лукреции Борджиа, на которой как клеймо отпечатался видимый только ему грех (и мужчина не сомневался, что такой же грех прибавился к прочим грехам Чезаре Борджиа), и улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой. – Чего на самом деле желает моя госпожа Санча Арагонская? – Приходи ко мне ночью и люби меня, пока мой муж нас не видит, – ответила девушка, загипнотизированная его взглядом. Люцифер внимательно рассмотрел ее, не в первый раз отмечая, как она красива. Карие глаза с затаившейся в них хитростью обрамляли пушистые ресницы, а откинутые назад вившиеся кольцами каштановые волосы открывали вид на нежную шею. Платье насыщенного изумрудного цвета, украшенное серебристыми нитями, подчеркивало стройную девичью фигуру. Девушка знала, как подчеркнуть свою красоту, и всегда успешно этим пользовалась. – Я приду, раз ты этого хочешь, дорогая, – снова улыбнулся Люцифер Морнингстар. И Санча даже не обратила внимания на то, что красивый и вовсе не такой простой, несмотря на первое впечатление, которое он производил, слуга обратился к ней на «ты». Дьявол же видел, насколько порочна девушка, и он невольно подумал о том, испытывает ли она хоть иногда вину за какие-то свои поступки. Впрочем, врата ада открыты для всех грешников и грешниц без выходных. Он усмехнулся, понимая, насколько же бесконечной может быть его работа, но здесь, на земле, вдали от его королевства, это не кажется ему такой уж откровенной рутиной. Люцифер мог видеть развитие человеческого греха от его зарождения до развития и становления, и это забавляло его не меньше, чем его прочие удовольствия. Особенно в давно полюбившемся ему вечном городе Риме. Примечания: *advena - незнакомка (итальянск.); **bella - красавица (ит.), соттовесте - мужской узкий, облегающий фигуру жилет с небольшим стоячим воротником (https://gufo.me/dict/fashion_encyclopedia/Соттовесте).