Fallen and forsaken/Падшие и покинутые

В кабинете Папы Римского, уставленном невысокими шкафами, в самом центре возвышался крепкий дубовый стол, как всегда заваленный разными бумагами и буллами. Служки прибирались в кабинете только с позволения Его Святейшества и только в его присутствии. На Рим уже опустились сумерки, и вскоре они уступят место ночи, но Папа Римский не чувствовал сна ни в одном глазу. Александр VI, в одиночестве и полумраке сидевший за своим столом, то комкал, то снова расправлял недавно полученное странное послание, запечатанное неизвестной ему сургучной печатью. Изображенный на ней дракон, свернувшийся кольцом, не походил ни на один известный ему герб итальянских фамилий, и все же совсем незнакомым он ему не казался. Однако припомнить, где именно Родриго Борджиа мог видеть такой герб, не получалось. Письмо, которое он получил от некоего человека, назвавшегося князем Владиславом, встревожило его не на шутку. Его принесли именно в тот момент, когда тревога за дочь слегка утихла, и ее состояние улучшилось. Написанное на латыни со всей необходимой учтивостью и любезностью, письмо содержало в себе намерение князя отомстить всем своим врагам. И в число его врагов, о которых он не написал ни слова, князь Владислав включал церковь, о которой он уже писал подробнее, и самого Папу Римского. «Ведь Папа Римский – наместник Бога на земле и самый главный человек в католической церкви. Слишком свежи еще раны от ее предательства, чтобы однажды я мог если не простить, то забыть о нем. Я принял католическую веру, отрекшись от той веры, в которой меня крестили. Надеялся, что церковь придет ко мне на помощь, услышав мои молитвы, и не осудит мои мотивы и мои способы борьбы с нашими общими врагами. Церковь и Папа остались глухи к ним, и теперь я останусь глух к просьбам о пощаде. Я окреп, чтобы моя ярость нашла свой выход. И удар будет таким же тяжелым, каким он стал для меня. Князь Владислав». Когда, в какой именно момент и где Его Святейшество мог приобрести врага с явно нездешним именем? Это имя… Оно казалось смутно знакомым. Родриго Борджиа лихорадочно перебирал в руках четки, глядя на лежавшее перед ним послание, как на ядовитую змею. Вот бы здесь оказался Чезаре. Возможно, вдвоем они смогли бы пролить свет на эту тайну. Впрочем, вскоре его сын обязательно вернется, потому что Александр VI не сомневался в его даре переманивать людей на свою сторону, делая из явных или вероятных врагов Борджиа их союзников. Чезаре Борджиа и его верная тень Микелетто Корелья тем временем узнали все о планах бастардов известных фамилий Романьи, не выдав себя и своей осведомленности тому, кому не следует. Орсини, Бальони, Вителли, Колонна – волчата, мнившие себя настоящими волками. Владычица Форли, оказывается, ранее настаивала на том, чтобы они прибыли на свадьбу Лукреции Борджиа, но все-таки торжество состоялось без них. Сфорца в тот вечер любезничала с королем Неаполя, к вящему неудовольствию Его Святейшества, который никак этого не показал. Чезаре же и тогда, и сейчас, когда свадебная суета его сестры поутихла, желал бы заточить Катерину в темнице замка Святого Ангела. Возможно, даже лично познакомить с дыбой. Кто знает, как бы запела после пыток эта лживая птичка? Катерина Сфорца умело опутывала бастардов Романьи сетями своих заманчивых заверений, но отгрызла бы им головы, словно самка богомола после того, как самец ей более без надобности. В тот момент, когда они стали бы ей не нужны, их жизнь едва бы тянула на флорин. Орсини и Колонна грызлись между собой так же, как это делали Вителли с Бальони, и все они пока не слишком верили в альянс. Это было на руку Борджиа, ведь если они все-таки всерьез объединятся, Чезаре Борджиа придется поспешить с его французской женитьбой. Пока же он и Его Святейшество поддерживали дипломатические отношения с Францией, заверив друг друга в их взаимовыгодных интересах. Как и Папа, Чезаре умел выжидать, чтобы нанести удар. Хитрый лис Джулиано делла Ровере никак себя не проявлял, но и отец, и сын Борджиа помнили про существование опального кардинала, к неудовольствию последнего. «Борджиа не прощают», – от этой мысли Чезаре слегка бросило в дрожь. Он бы с удовольствием бросил эту фразу в лицо делла Ровере, нежели своему брату, но Хуан превратился из члена семьи во врага семьи. И Чезаре Борджиа почти не сожалел о смерти брата от его руки. Юный служка, карауливший у двери кабинета Его Святейшество, увидев в замочную скважину, что доставленное им послание Папе Римскому прочитано, повинуясь воле отправившего его с заданием Дракуле, незамедлительно вернулся к вампиру. Удовлетворенный делом рук своих, князь стер его память и отправил восвояси. *** Лукреция Борджиа мирно спала, когда Владислав снова пришел по ее душу. И на этот раз он оказался в ее комнате, а не на балконе. Стоя у стены за скрывавшим его балдахином, он чувствовал сладкий аромат крови девушки, к которому примешивался запах другого человека. Ее мужа, вероятно, который, на его же счастье, сейчас отсутствовал. Мертвое сердце мужчины не сжималось от нежности при виде Лукреции Борджиа, новоиспеченной герцогини Бишелье, и все же он, умевший ценить красоту, не мог не признать того, что папская дочь – прекрасный белокурый ангел. Но она – лишь пешка в его игре. И, возможно, не только она, в зависимости от того, как будут развиваться обстоятельства. То, что вампиру пришло на ум, требовало удара не напрямую, но как будто со спины. Недостойно воина, которым он умер, но в духе ночного создания, ограниченного временем, чья ярость казалась почти осязаемой. Князь сел у изголовья кровати мирно спящей герцогини Бишелье и едва ощутимо провел рукой по ее волосам, задумчиво перебирая золотые пряди. Такую красоту наверняка увековечили художники, впрочем, и у него тоже есть способ остановить время. Да, он и ранее обдумывал эту интересную мысль и теперь только укрепился в своем решении. – Господин? – сонно откликнулась девушка, не успевшая удивиться или испугаться. – Все хорошо, – Дракула поймал ее взгляд и без труда подчинил ее волю. Она совсем не сопротивлялась, когда его клыки вспороли ее шею. Сейчас князь обращался с ней не как дикий и голодный зверь, но словно нежный любовник. Впрочем, Лукреция все еще оставалась его добычей, а не возлюбленной. Услышав шаги за дверью, вампир не оторвался от нежной шеи, жажда казалась сильнее благоразумия. К тому же он чувствовал запах крови того, кто находился за дверью, потому что кровь девушки пахла почти так же, как и кровь ее брата. – Кто бы ты ни был, отойди от моей сестры! – воскликнул Чезаре Борджиа, ворвавшись в комнату и выхватив меч. Вовремя вернувшийся в Рим Чезаре разозлился, увидев рядом со своей сестрой странного человека. Он мысленно похвалил себя за то, что пришел ее проведать сразу по возвращении. Князь Дракула без труда схватил мужчину за горло, почти одновременно с этим он нехотя оторвался от шеи истекающей кровью Лукреции. Но, продемонстрировав свою силу, тут же разжал пальцы. – Твоя сестра умрет, Чезаре, если я ей не помогу. Я готов ей помочь только в том случае, если ты разделишь ее судьбу. Владислав не гипнотизировал Чезаре Борджиа, но тот все равно не вполне понимал, что хочет от него незнакомец. Это странное создание, настолько похожее на человека, обладало силой, намного превосходящей его собственную. И его мотивы, и его способности туманны. Но главное для Чезаре – жизнь его сестры, даже если ему придется заключить сделку с дьяволом. Ради нее даже все его планы по объединению Италии отходили на второй план. – То, что я предлагаю, это абсолютно новая жизнь. Вампир ждал хоть какой-то реакции, понимая, что драгоценные минуты уходят так же, как и по капле уходит жизнь из дочери Папы Римского. – Я готов идти за своей сестрой через ад, лишь бы она жила, и жила счастливо, – глухо ответил Чезаре Борджиа, полностью вверяя себя в руки опасного незнакомца. Вампира не пришлось уговаривать дважды. Клыки Дракулы щелкнули, и он, прокусив свою руку, дал своей крови Лукреции. И тут же выпил почти всю кровь Чезаре, напоив его своей кровью. – Что ж, Родриго Борджиа, теперь твои дети – мои Дети, – тихо усмехнулся князь. – Это только начало. Дракула легко закинул на свои плечи брата и сестру, потерявших сознание, и выпрыгнул из окна, мягко приземлившись на землю. Он интуитивно держал путь в сторону заброшенных катакомб, туда, где когда-то хоронили древнеримских язычников, и где отпрыски Борджиа восстанут в новой ипостаси. И тогда… Бывший валашский господарь от души посмеется церкви и Папе в лицо. Люцифер, покинув ложе уснувшей Санчи, вышел на балкон как раз в тот момент, когда Дракула на несколько секунд остановился на земле за пределами резиденции Его Святейшества, удобнее перехватывая свою добычу – детей Папы Римского, затем ускорился и исчез. Дьявол решил, что в этом доме ему пока больше нечего делать, и, расправив свои крылья, он взмыл в ночное небо. Он знал, что нечто интересное вероятно может ожидать его в древних катакомбах. *** Гладиус сидел на большом и гладком валуне перед одним из своих предположительных мест захоронения. Еще при его жизни его предсказатель распорядился подготовить для Цезаря несколько склепов и гробниц. Не потому, что его верноподданный желал ему смерти, просто тот дал себе слово, что когда неизбежное случится, Гая Юлия Цезаря будут ожидать достойные похороны. Ветхий и частично осыпавшийся грот хранил свои вековые секреты так же надежно, как хранил их бывший Цезарь. Бывший солдат, полководец. Бывший… Император? Он мертв уже столько веков, что и подумать страшно. И все-таки в некотором роде он жив. Не только потому, что он – бессмертное создание ночи, но и потому, что за свою жизнь он снискал себе славу, вписал себя в историю и запомнился не только своей неспокойной жизнью, но и внезапной смертью. Он подумал о Бруте. Странно, но спустя столько лет он жалел того, кто его убил. Жалел, что не стал ему верным и преданным другом, что-то упустил. Возможно, когда-то он мог бы говорить ему больше добрых слов, больше ценить его. Но история не имеет сослагательного наклонения. Кости бывшего друга давно истлели в земле, а тот, кого предал и убил Брут, живет в странном подобии жизни. Такой же одинокий, как и всегда, хоть и создал для себя Дитя. Не столько в надежде перестать чувствовать одиночество, сколько из любопытства и подспудного желания стать Создателем. По возникшему в груди беспокойному и тянущему чувству он понял, что его уединение нарушено – где-то рядом находилось его Дитя, и эмоции разрывали его. Сам Гладиус давно не ощущал столь же сильные эмоции, даже изредка охотясь, чтобы продолжать свою странную и противоестественную жизнь, но Дракула прожил в своей новой ипостаси не так уж долго, чтобы успокоиться. В одном из ответвлений катакомб, куда не смог бы проникнуть ни один солнечный луч, князь яростно раскапывал большую яму, чтобы и он, и дети Борджиа смогли легко в нее поместиться. Гладиус, как и Дракула, прекрасно видевший в темноте, стоял поодаль, зная, что его Дитя почувствует его присутствие. Глаза старого вампира едва заметно флуоресцировали во тьме. Он изредка моргал, так, как это делают змеи, но в остальном оставался неподвижным, как статуя. Гладиус не мешал и не помогал, но безучастным не казался. – Дитя мое, надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – негромко сказал он, когда князь накрывал себя и своих уже начинающих трансформацию Детей землей, как одеялом. – Да, господин. Думаю, я все просчитал, – так же негромко ответил ему Владислав Дракула, прежде чем полностью засыпал свое убежище. Гладиус бесцельно скитался по катакомбам, но все-таки вышел на поверхность и решил посмотреть на остальные развалины, раскинувшиеся под открытым небом. На старого вампира накатила вдруг безграничная тоска, когда он понял, что оказался рядом с тем местом, о котором никогда никому не говорил при жизни. То самое место, где так надеялся однажды быть похороненным с любимой женщиной, разметало временем. Правитель Древнего Рима поздно встретил свою настоящую любовь. Тогда, когда уже познал многих женщин и выиграл многие любовные битвы в поисках равной ему. О бывших женах или любовницах он никогда не отзывался плохо, но все они мало затронули его. Клеопатра же стала той, кто не только поставила его на колени, но и сама встала рядом с ним, и мужчине это понравилось. Прекрасная Клеопатра, царица Египта и его сердца, тоже осталась в истории. Ее прах, как и прах Брута, давно истлел, и за все эти века Юлий Гладиус Цезарь старался не думать и не узнавать о том, где ее похоронили. Тысячелетний запрет Лилит создавать существ, подобных ему, а также запрет на то, чтобы после своей официальной смерти он встретился бы с кем-то, кто хорошо знал его в прежней жизни, не позволили Гладиусу обратить любимую. А с ее смертью несколькими годами спустя что-то умерло и в нем, хотя формально он мертв с момента своей человеческой гибели. Лилит не давала своему Дитя раскисать. Она приказывала, вампир подчинялся, и они веселились. Кровавые оргии, пиры плоти и боли, крики замученных смертных – музыка для ее ушей. Демоница знала в этом толк и раскрывала его потенциал. Она знала, как отдыхать в аду, и ей ничто не мешало предаваться удовольствиям в мире людей. Вампир почти не помнил тот момент, когда Лилит ослабила над ним контроль. А после Помпеи, после того злосчастного извержения вулкана она, кажется, наигралась в заботливую в ее понимании Создательницу. Он же долго скитался, и вся боль, которую отгоняли приказы демоницы, накатывала на него волнами, пока не сожгла дотла все то, что еще оставалось в нем от человека. Так он искренне полагал, когда заточил себя на пустующих землях, в одинокой пещере, которую очень редко покидал, на много веков. Когда же его отыскал правитель земель, именуемых теперь Валахией, он впервые почувствовал, что какие-то эмоции в нем все еще дремали. И сейчас, когда он смотрел на разрушенный склеп, который однажды мог бы стать общим местом упокоения для правителя Рима и царицы Египта, но так и не стал им, его мертвое сердце сжималось так же сильно, как и тогда, когда он узнал о смерти Клеопатры. В какой-то момент он почувствовал, как защипало в глазах, и когда он коснулся их, то с некоторым удивлением обнаружил на подушечках своих пальцев кровавые слезы. Люцифер ничем себя не выдал, но все же старый вампир каким-то образом смог его почувствовать. Вероятно, всему виной была та капля крови Морнингстара, которую некогда получил умирающий Цезарь. – Вы пришли наказать и убить меня, господин? – Гладиус почтительно, но бесстрашно склонил голову. – Я знаю, что ты создал Дитя. Я видел его. Где он? Вампир безмолвствовал. Он не боялся ни окончательной смерти, ни наказания. Ни даже гнева могущественного падшего архангела. – Я вернулся в Рим, чтобы в последний раз увидеть вечный город, бывший мне когда-то домом, и попрощаться с ним, – все-таки заговорил Юлий Гладиус Цезарь. – Я почти не узнал его, но все-таки я готов к своей окончательной смерти. Он ненадолго замолчал, собираясь с мыслями. Люцифер не торопил его и, как ни странно, даже не злился. Правда и бесстрашие бывшего воина и правителя приятно обескураживала. – Мне не важно, будет ли моя смерть исходить от ваших рук, или я просто встречу солнце. Я чувствую, что мой долгий путь подошел к концу. И простите, господин, но это все, что я могу вам сказать. Какими бы мотивами ни руководствовалось его Дитя, Гладиус как Создатель Владислава Дракулы не мог его предать. И даже под пытками старый вампир не выдал бы князя. – Я знаю, что твое Дитя где-то здесь, но, пожалуй, не стану продолжать поиск, он сам обнаружит себя. Как и, полагаю, уже его Дети, Чезаре и Лукреция Борджиа, совсем недавно бывшие детьми Папы Римского. Люцифер Морнингстар всегда намеревался все контролировать. Даже хаос, создаваемый им и подчиняющийся только ему известным правилам и условиям. Вампиры – его эксперимент, требующий достаточного внимания. На устах Гладиуса появилась легкая улыбка. – Вы сказали Чезаре, господин? Кто бы мог подумать, что и сейчас мальчиков еще называют в мою честь. Это даже немного льстит мне. Люцифер не мог не улыбнуться в ответ. Дитя Лилит оказался достойнее, чем он о нем думал, ведь даже бессмертие не изменило его кардинально. И в чем-то даже улучшило. – Чего бы ты желал на самом деле, Цезарь? Дьявол поймал взгляд вампира лишь для того, чтобы показать свою силу, не воздействуя так, как это случалось с простыми смертными. Он понимал, что у Гладиуса на эту силу иммунитет, полученный из капли крови падшего архангела, смешанной с кровью демоницы. И что-то подсказывало Морнингстару, что этот иммунитет есть исключительно у первого вампира. – Встретьте со мной рассвет, господин. Я хочу уйти не в одиночестве.