***
Оркестр прогремел из динамика ноутбука, как только начались титры. Видимо, создатели фильма таким образом под конец решили познакомить зрителя с музыкой того, о ком он только что посмотрел кинокартину, но двум музыкантам было вовсе не до этого. Они уснули еще двадцать минут назад, раскинулись по разные стороны дивана так, что нога Итана покоилась на груди Томаса, а рука бедного прижатого парня свисала с дивана. Иногда пальцы подрагивали: создавалось впечатление, что в своих снах Раджи был великим гитаристом, покорившим сцену, а не студентом на грани исключения. Парень даже улыбался: в своих снах он забывал о долгах по учёбе, о лёгкой влюбленности, хотя, может, именно она позволяла ему так спокойно спать, ведь тот, кто интересует гитариста, совсем рядом, под боком. Виртуоз тихо сопел, иногда жмурился и пытался повернуться, но Томас рядом явно мешал. Резкая тишина показалась непривычной. Титры закончились, оркестр перестал играть, музыканты собрали инструменты – когда-то давно, после записи – и разошлись по своим делам. Зная перспективы этой профессии, Итан боялся всего лишь сесть в какой-то оркестр или просто вести музыку в школе, но он мечтал о большем. О сцене, о свете прожекторов, о том, что сам станет композитором или скрипачом виртуозом. Но страх…он жесток и велик, особенно когда считаешь время, слишком много мечтаешь, стараешься, но где-то в глубине души понимаешь — это всё несбыточно, этого не случится. Именно такие мысли разбудили, просто выдернули из сна, пусть и тревожного. Размыкая тяжёлые сонные веки, Итан огляделся в полутьме: ноутбук погасил экран, папка с конспектами на полу, а Раджи…он совсем рядом. Музыканту даже стало неловко от того, что он позволил себе уложить ногу на чужой груди, занимая слишком много места. Пришлось осторожно перелезть через нового знакомого, мягко ступая по полу босыми ногами. Торкио не успокоится, пока не умоется тёплой водой, чтобы согнать с лица нахлынувшие переживания. Слишком резко и через чур ярко вспыхнули в ночи мысли о том, что не суждено ему стать великим музыкантом. Томас считал иначе. Для него Итан — образцовый музыкант. Гитарист был влюблен в то, как этот парень сливается с музыкой во время игры, как превращается в единый поток эмоций и чувств с нотами, играя не только на скрипке, но и на струнах души слушателя. Пожалуй, Раджи был готов стать инструментом виртуоза, его лучшей виолончелью, гитарой, а может роялем. Наверное, и его миром. Чувство влюблённости слишком окрыляло, металось внутри, обжигало грудь. Томас стал слишком чувствительным и потому заметил, что рядом слишком пусто. Он даже услышал едва заметные скользящие по полу шаги. Этого хватило, чтобы понять — Томас остался на диване один. Тепло исчезло, смерклось, а так хотелось ещё хотя бы пару минут чувствовать Итана рядом, даже если тот не влюблен в ответ, хотя почему-то казалось иначе. Зачем такому умному студенту помогать кандидату на отчисление? По доброте душевной? Раджи верил, что музыкант может быть настолько открыт и добродушен, но почему тогда у того никогда не было близких друзей? Может, именно сейчас у Итана иные чувства, и он впервые решил подпустить кого-то ближе? Гитарист мог долго размышлять и гадать, но решил тихо встать с дивана, чуть не наступив на папку с биографиями десятка композиторов. В кармане покоились беспроводные наушники. Слова дамы из них, оглашающие о включении и соединении с телефоном, казались слишком громкими, будто Итан на кухне услышит их за шумом воды. Страничка Spotify открыта на вкладке «Классическая музыка», а сон в глазах Томаса сменился горящей идеей. Нужно было идти еще тише, чем шел Итан до этого. Гитарист почти парил, лишь бы незаметно приобнять парня со спины. И Торкио дрогнул, ощутив, как знакомые руки скользят по ребрам, мягко обнимая. Музыкант едва успел повернуть голову, как голова его пленителя улеглась к нему на плечо, расслаблено улыбаясь, в то время как у Итана забилось сердце так, будто его охватил страх, но далеко не в негативном ключе. Этот страх напоминал заряд энергии после выступления на сцене, лёгкую эйфорию с дрожью в ногах. Потому виртуоз не вырывался, а с доверием смотрел прямо в глаза человека, заставившего его так насторожиться от собственных ощущений. — Ты любишь цветы? — ничего лучше придумать не вышло, и Томас сам растерялся от этих слов, аккуратно вкладывая наушник в руку возлюбленного. — Люблю. Но только с корнями. Мне всегда дарят такие. — Итан же не тормозил, поддержал разговор, пока вставлял наушник в ухо, поправляя его так, чтобы было удобно. — Какая-то семейная традиция? — Вроде того, потом расскажу. — Торкио уже совсем перестал стесняться своей картавости. Он медленно развернулся лицом к гитаристу, мило и по наивному улыбаясь. Мокрые пряди спадали на лоб: видно, Итан умывался, а Томас только осторожно убирал их и сдувал с кожи тёплые капли воды. Музыкант забавно жмурился, слегка повернув голову в сторону. Ещё более милый вид ему предал выступивший румянец на щеках. — Можешь мне довериться? — немой ответ в виде кивка, и Томас резко расслабился: расправил плечи, выдохнул, отбросил весь груз ожидания, и дышать тут же стало легче. Итан потянулся к нему сам, уложил руку на плечо, ощупывая ткань чужой футболки. Он ждал следующего шага, немного улыбался, а внутри затаил не любовный трепет, а пылающее чувство привязанности. Если быть честным, ещё в первый день Торкио увидел перед собой в зале только неотёсанного гитариста, не умеющего посидеть молча, насладиться мгновением и величием классической музыки. Идеальным зрителем не назовёшь. Но сейчас Итан завидел в музыканте всё прекрасное, парень понял: искусство может являть своих последователей в разных лицах, и им не обязательно быть похожими на принцев. Такие вот неотёсанные хулиганы тоже бывают одарёнными. Стоило задуматься, залюбоваться в пустоту, как в наушнике прозвучало знакомое вступление. Духовые будто приглашали выйти в центр воображаемого зала, им лестно и плавно поддакивала арфа мелодией, похожей на бегущую воду, например, в фонтане посреди бального зала. Но такого у парней не было, только небольшая кухня, луна и тусклый фонарь за окном. Оставалось представлять статные стены, люстры и оркестр, пока Томас вёл Итана в центр это «зала», уложив руку на талию. Вступление арфы всё тянулось, будто дожидаясь двух влюбленных, не способных оторвать взгляда друг от друга настолько, что перехватывало дыхание. Томас был так близко и боялся спугнуть прекрасного принца перед ним, лишний раз выдохнув, прикоснувшись к его кисти. Но тот, заметив чужую растерянность, сам взял парня за руку в момент, когда начал звучать ритм вальса, подсказывая, как нужно вести партнёра за собой. Мелодия кларнета кружила, за ней Итан повёл смущенного гитариста, мелкими шагами обходя кухню и покачиваясь. На удивление, они поменялись ролями. Когда играла музыка, виртуоз сливался с ней, терял связь с остальным миром, он парил в нотах и хотел подарить Томасу то же чувство легкости, ведь тема скрипки, трепет флейты, похожий на порхающую бабочку, для этого и созданы. Для танца, для признания и добровольного пленения фантазией. — Представь, тут, вокруг нас, огромный зал, расписные стены, блеск хрустальных люстр. Нас окружает эта мелодия, её трели, взлёты на октавы. И это всё только для нас. — Итан говорил тихо, только бы не перебить поющую скрипку. В голове сразу вспоминались стихи: «Бал цветов в разгаре, И оркестр в ударе. Дарят каждой паре Звезды свой свет.» Но не было фраков, кринолинов, только вот действительно казалось, что эта ночь создана только для двоих. Только плененным друг другом музыкантам сегодня дарили свой свет звезды, для них луна сменила солнце, лишь бы полюбоваться, как они кружат на кухне. Медленно и аккуратно они подступали друг к другу в ритме вальса, иногда Томас кружил Итана, придерживая за руку над головой, но снова ловил, прижимая к себе. Так лирично, будто в сказке, а в сказках всегда хороший конец, так ведь? Пусть Раджи и был неуклюжим, виртуоза так и пробирало до дрожи от каждого касание, поворота, и попытки Томаса поднять его и покружить. Под конец мелодии Итан спрятал красные щеки, утыкаясь в грудь гитариста, а тот даже замер, ощущая теплое дыхание, но горящий взгляд никуда не пропадал. Бал ещё не окончен. — Итан, ты чего спрятался? — принца удивил ласковый голос, и он с интересом поднял голову. Из-под пушистых ресниц на Томаса смотрели тёмные, прекрасные глаза, с таким глубоким оттенком, что музыкант мог всматриваться и всматриваться дальше, так и не находя дна, но он уже начал разговор. Нельзя молчать. — Удели мне еще минутку. — пальцы огрубели от гитары, даже стыдно такими касаться мягкой смуглой щеки, подтягивая ближе к себе. Невольно Томас поглаживал четкие скулы, взглядом замирал на губах: к ним так хотелось прикоснуться. — Всего минутку? — Итан прозвучал наивно, будто вовсе не понимал, что сейчас будет. И вот его губы накрыли чужие, с такой нежностью и осторожностью: уж больно скрипач напоминал ранимый цветок, а губы Томаса покусанные, сухие, как осенний холодный ветер, и ему страшно сделать больно, оторвать хотя бы один бархатный лепесток. «Дунул ветер, грозя развеять сон волшебный. У чайной розы брызнули слёзы, А георгины согнули спины.» Как приятно было улечься на кровать, а не диван, придвинуться к любимому человеку близко-близко, слышать его дыхание над ухом, и грудью ощущать, как разрывается другое влюбленное сердце. Рядом с Итаном Томас понимал, какая его квартирка пустая, серая, а стены будут давить, когда завтра он окажется там один. Хотелось верить, что эта ночь не закончится, она обаяет двух парней, прижмёт друг к другу ближе, свяжет их, как настоящий родственные души, такие разные, но горящие друг другом. Томас горел восхищением, дыхание перехватывало от любого движения: стоило виртуозу поправить волосы, как гитарист замирал. Итан менял своё мнение о Раджи, да, резко, но в лучшую сторону: он больше не казался неразумным парнем с гитарой – в глазах Торкио он обрастал своеобразной загадкой. Что он может предложить в следующий раз? Но, увы, Итан не узнает. Не может себе позволить.***
Вставать не хотелось, кровать такая мягкая и теплая, но солнце решило иначе, пропуская лучи в комнату сквозь полупрозрачную тюль. Итан тоже не стал лежать долго, ведь сегодня очередной прогон итогового концерта. До него осталось всего пару часов, но Торкио даже не стал сразу будить возлюбленного, потому что он то и дело улыбался во сне, стоило потрепать его по плечу или погладить по волосам. Кое-что всё же разбудило. Гитарист заметил, что его муза слишком нервно, и на удивление ровно, ходила по комнате, то и дело перепроверяя в сумке наличие нот, сверяя время. Томас сел на кровати и поймал парня за локоть, когда тот бродил, и потянул к себе, вниз. Второй их поцелуй, с привкусом мятной пасты, но от того не менее сладкий или желанный. Наоборот, это подталкивало проснуться скорее, чтобы вместе пойти на чёртову репетицию. — Доброе утро, Итан. — на лице растянулась расслабленная улыбка, это утро слишком приятное, чтобы быть правдой, но достаточно солнечное и желанное, чтобы быть сном. Томас хотел бы не покидать подобный сон, не идти в академию, а посветить своё время другому музыкальному искусству, по-настоящему живому, а не в головах преподавателей, чрезмерно возносящих ноты, как что-то божественное. Если есть красота, которой хотелось бы посвятить строки и песни, то она прямо сейчас улыбалась в ответ, прибирая длинные локоны за ухо. — Вставай, Томас, у нас десять минут до выхода. Ты - самая настоящая Соня. — попрекнув спящего, Итан насупился и потянул его за руку. Видимо, за минутами лежаний стояли целые часы, и парням оставалось всего ничего до выхода. А ведь Томасу на самом деле казалось, что глаза он смыкал всего на пять коротких минут после долгой ночи. — Но я...Ладно, встаю. — этот концерт и вправду важен, а репетиций мало, большинство кабинетов занято, дома злые соседи – играть негде. Жалкие тридцать минут на большой сцене академии становятся необходимыми, как кислород. Без них пальцы перепутаются, забудут всю мелодию, штрихи и динамику. Если не теорию, то практику Томас должен сдать на отлично. Гитарист спал в джинсах, а футболку натянул быстро, сборы почти окончены, оставалось только потерпеть, пока Итан закончит приглаживать светлые волосы музыканта, что вовсе бесполезно. Его, конечно, предупредили, но Торкио сдаваться не намерен. Тонкие пальцы старательно пытались что-то сделать с непослушной чёлкой, ещё немного, и принц начнет выражаться, как ему не положено. Это заметно по взгляду, по тому, как он свёл брови. — Да ну, опять этот локон вылез! К черту! Почему ты смеёшься? — Твоё «к чекхту» прозвучало очень угрожающе, очень. — Томас не мог перестать смеяться, оголяя зубы, даже когда его хлопнули по плечу и ушли открывать дверь. Два оборота. Раджи вышел из квартиры первым, не затихая. Он так же по-доброму насмешливо смотрел на виртуоза, но тут запнулся, когда встретился с сожалеющим взглядом. — Почему ты так вдруг расстроился? Я переборщил? Извини, я не хотел. — чуть разомкнув губы, Томас в растерянности смотрел на парня за порогом. — Послушай. — сквозь горечь пробормотал Итан, но он сглотнул колющий ком в горле и продолжил увереннее — Тут мы разойдёмся... У меня условие с родителями: либо учёба, либо отношения. Я не могу позволить себе отказаться от музыки, понимаешь? Ты мне очень сильно нравишься, но я не могу… — после этих слов, у него чуть ли слезы не покатились по щекам, но гитариста эта мысль не оттолкнула. Он только потянул руку через порог, подзывая бедное чудо в свои объятья. Томас не может так просто всё отпустить. — Давай попробуем разобраться с этим вместе? Мы будем скрываться, просто друзьями для других. Прошу, дай мне шанс… — но руку оттолкнули, дверь захлопнулась, и после этого в воздухе зависла лишь одна фраза, разбившая гитариста: — Прости, Томас. Пока, Томас.