кривые зеркала

Брови тут же сводятся друг к другу и образуют между собой небольшие морщинки. Джемин ни черта не понимает, что сейчас происходит и особенно к чему Джено всё-таки клонит. «Его особенность» — это чья? И почему была? Что это за такие дурацкие загадки? — В смысле? — он непроизвольно хрипит и из-за этого тут же откашливается. — Ты про кого? — Давай лучше сядем, — неутешительно произносит Джено, не смотря ему в глаза, и отстраняется первым. Подходит к столу, с неприятным грохотом вытаскивает из-под того один из табуретов и забирается поверх, тяжело вздыхая. — Предложение о кофе всё ещё в силе? Джемин оживляется только лишь сейчас. Рефлекторно кивает, подходит к кофейной машинке и погружает в ту капсулу. Подставляет кружку, ожидает приготовления под несколько напряжённое молчание и жужжание собственных мыслей и нервно теребит нижнюю губу зубами. Откровенно боится предстоящего разговора и непроизвольно вздрагивает, когда в его суетливые размышления внезапно врывается резкий звук: кофе готово. Он тут же хватается за ручку, относит кружку терпеливо ожидающему Джено и решает заварить ещё одну порцию горячего напитка и себе. На всякий случай припасает для себя что-нибудь крепкое — алкоголь в его доме, к несчастью, отсутствует. — Сахар у меня, правда, закончился. — Всё нормально. Я люблю больше без, — это неправда, потому что Джено нравится класть иногда аж по четыре кубика, но Джемин всё-таки решает промолчать. Сейчас это не главная проблема. Когда вторая кружка наконец-то заполняется, он тоже садится за стол. Поднимает к старшему взгляд, уверенный, что теперь определённо готов к разговору, и мгновенно ошибается, по ощущениям, сразу же проваливаясь в некую тёмную бездну. — Моим загадочным соседом, которого я от тебя скрывал, был мой брат, — начинает Джено и задумчиво смотрит в своё отражение в кофе. — Брат-близнец. Родился позже меня, но во многом будто бы всегда был старше. Взрослее. Сильнее. Джемин, в свой черёд, тут же перестаёт дышать и расширяет в откровенном не то ужасе, не то удивлении глаза. Чужое «был» предательски отражается эхом о стенки его черепушки. — Что… Подожди, — он растерянно мечется по всем окружающим предметам взглядом. — Как это близнец… Что с ним случилось? Джено заметно съёживается — и Джемин тут же тянется накрыть чужую ладонь своей. — Он погиб, — парень резко сжимает свои пальцы в кулак. — Его сбила машина, когда он возвращался домой. Я… Я не могу сказать точно. Всё произошло слишком быстро. Он не оставил мне возможности себя спасти. Он буквально пожертвовал собой ради меня. Чужая рука резко выдёргивается и вся дрожит, а взгляд устремляется в сторону. — К-когда это произошло? Джемин ещё не знает ответа, но уже ужасается от собственных догадок. — В прошлую субботу, когда он возвращался от тебя домой, — и это служит для него настоящим ударом под дых. Он резко вскакивает с табурета, отстраняется от стола, будто ошпаренный, и начинает судорожно задыхаться. Сердце яростно рвётся из грудной клетки наружу, как и неожиданные бессильные слёзы — из глаз. В этот раз Джемин даже не жмурится. Не съёживается в какой-то невидимый панцирь, а просто стоит, беззвучно шевелит дрожащими губами, словно рыба, выброшенная бушующим морем на берег, и обжигает щёки предательским потоком солёной влаги. — Нет… — всё же вырывается из него не верящий хрип. — Нет. Этого не может быть. Этого… Этого просто не может быть. Только не снова. Только не сейчас. Только не с ним. Джено тут же поднимается с места. Торопливо огибает стол, притягивает его к себе и прижимает к груди, будто бы пытаясь укрыть от боли; но эта стерва мёртвой хваткой впивается в него и ни за что не отпускает. Джемин сжимает пальцами ткань чужой футболки на уровне рёбер, утыкается лбом в плечо и откровенно ревёт. Беззвучно воет, стонет, кричит. Содрогается от осознания, что… Что? Его парень погиб? А кто тогда сейчас стоит перед ним? Кого он на самом деле любит? С кем разделял все эти тёплые моменты до? Кто из них, чёрт возьми, «настоящий» Джено?! Он хаотично скачет от одной мысли к другой и вдруг резко для себя осмысливает, что это не его здесь должны утешать. Старший потерял своего родного брата, самого близкого человека, которого знал всю свою жизнь, с которым делил все самые хорошие и самые плохие воспоминания, и пережить эту утрату тому пришлось наедине с самим собой. С разъедающей изнутри пустотой и бесконечными упрёками со стороны Джемина в голосовых и письменных сообщениях. Он — такой идиот! Безмозглый бездушный ублюдок. Парень резко отстраняется, заглядывает в чужие бездонные глаза, в которых так отчётливо читается искренняя незаслуженная тревога за него, и по новой теряется. Торопливо стирает все солёные разводы на щеках — парой размашистых движений тыльной стороной своих ладоней, тут же тянется к чужой напряжённой шее и крепко обвивает её руками. Вновь прижимается к Джено, но в этот раз не за поиском поддержки, а сам пытаясь ту оказать. — Прости, — Джемин практически душит Ли своим отчаянным объятием. — Прости, что меня не было рядом. Что тебе пришлось справляться со всем этим в одиночку. Что несправедливо злился на тебя. Что думал о тебе плохо. То есть… о вас. — Ты не знал, — Джено гладит его по спине, но это ни черта не утешает и не смягчает злостное чувство вины. Слёзы всё ещё безнадёжно рвутся наружу, а боль неприятно скребёт его внутренности своими когтями. — Мы, правда, хотели тебе обо всём рассказать, но я упрямился. Боялся, что ты не поймёшь нас, что настучишь правоохранительным органам, если когда-нибудь что-то пойдёт не так. — Но я бы никогда! — Я знаю. Я всё испортил… Пальцы Джено резко сжимают ткань его футболки в районе лопаток — и Джемин с нездоровой жадностью впитывает в себя чужие муки. Слишком отчаянно пытается оказаться полезным, нужным, хоть кем-то — лишь бы не монстром, лишь бы не бессмысленной тряпкой. Они молчат так какое-то время, безысходно вжимаясь друг в друга. Каждый с собственным непосильным грузом боли, душераздирающей виной и нерадостными мыслями. — Ты не против, если я закурю? — хрипло интересуется Джено. — Эта дрянь вроде как помогает мне. В отличие, видимо, от самого Джемина. — Да, конечно, — он послушно отстраняется. Немного удивляется, но практически сразу же осознаёт, что, похоже, ни черта не знает о старшем. Ни об одном из Ли. Джено, в свой черёд, выходит из кухни, а он жадно впивается в свой подстывший кофе. Выпивает всё залпом, подходит к раковине, ощущая некое чувство дежавю, и умывается холодной водой. Поверить в происходящее ему всё ещё оказывается чертовски трудно. Парень между тем возвращается с сигаретой во рту, по пути зажигает её кончик и затягивается. Садится обратно на своё место, откидывая на стол пачку, и задумчиво смотрит куда-то в окно. Джемин этим тут же пользуется и наблюдает за старшим со стороны. Всё никак не может понять, как всё это время он не догадывался, что Джено — два разных человека, а потом вспоминает о всяких различных странностях — о небольших несостыковках, на которые он каждый раз просто закрывал глаза, считая это очередной причудой своего парня, — и виновато опускает глаза. Это всё слишком странно. Он вроде бы потерял любимого человека, а вроде бы тот по-прежнему находится рядом. Молчаливо выкуривает свою сигарету, наполняя помещение непривычным запахом никотина. — Он позвонил мне, когда всё уже произошло, — вдруг осознаёт Джемин, вспоминая тот вечер. — Я пытался узнать, что случилось, а он… просто прохрипел, что любит меня. Глаза по новой неприятно из-за этого щиплет. — Да. Он и вправду любил. Джено, кстати, встретил тебя первым, — произносит тоже Джено. Боже. Да это сводит с ума! — До сих пор помню тот день. Он вернулся из универа чертовски довольный и с таким упоением рассказывал о загадочном новичке Джемине. Уверял, что ты мне тоже понравишься, и так оно и вышло. Это невольно вызывает улыбку — лёгкую, но ужасно горькую на вкус. — У вас обоих отличный вкус, — пытается он разбавить напряжённую между ними атмосферу шуткой. — Да, — Джено приподнимает уголки своих губ и тушит сигарету о кружку. — Наверное, тебе это всё кажется диким, но на самом деле мы и вправду были как будто одним человеком, одним целым. То ли потому что братья, да ещё и близнецы, то ли потому что всегда жили только этим принципом, что мы — Ли Джено. И поэтому теперь… Тот невольно замолкает — и Джемин понимает, в чём дело. Теперь всё иначе. Огромный кусок от того жестоко оторван, а продолжать двигаться дальше всё равно как-то надо. — К-как он умер? — тем не менее, интересуется он и весь сжимается от собственных слов. Суть, конечно, в принципе, понятна, но… ему необходимо знать больше. — Недалеко от нашего дома какой-то ублюдок сбил его на машине. Джено сильно ударился головой, сломал себе ещё и руку. У него обильно шла кровь на затылке, но он всё равно умудрился добраться до дома. Ради меня. Этот идиот просто хотел отдать мне наш идентификатор, чтобы никто не узнал, что нас двое. Чтобы я мог жить дальше, пока он… — парень неожиданно прерывается. Врезается локтями в поверхность стола, зарывает лицо в свои ладони и весь дрожит от накатывающих эмоций. Джемин мгновенно срывается с места. Буквально подлетает к тому, подходит со спины и, нагибаясь, крепко стискивает в своих руках. Эту боль они разделяют на двоих, как и должно было быть всё с самого начала. — Я не смог его спасти, — Джено безжалостно разрывает изнутри. — Он умер у меня прямо на руках. На моих собственных руках… Я… Я не представляю, как мне теперь жить без него. Он был для меня всем, Джемин. Всем. Они являлись одним цельным механизмом. У них даже одинаковый запах был — Джемин непроизвольно ловит себя на этом странном осознании. Одно лицо, одно телосложение, одна жизнь на двоих. Погиб один — и другого теперь тоже невыносимо тянет ко дну. Единственный спасительный плот — только Джемин; однако тот также поломанный, ненадёжный и тонущий. — Я положил его в постель, как будто просто спать, — продолжает, тем не менее, Джено. — Открыл окно, запер дверь и больше не заходил туда. Все эти дни я думал, что мне делать с телом. Как его похоронить, чтобы никто об этом не узнал. Это сводило меня с ума… Я больше не мог находиться там один. — Я понимаю, — но это на самом деле гнусная ложь. Джемин даже и не представляет, насколько это ужасно, и только лишь сильнее стискивает Джено руками — практически до хруста в костях. — Я с тобой. Мы сделаем это вместе. Мы что-нибудь придумаем. Помещение вновь погружается в угнетающую тишину, прерываемую лишь их шумным дыханием и бешеным сердцебиением в груди. Что делать — на деле неясно. Произошедшее по-прежнему не укладывается в голове; всё кажется каким-то дурацким кошмаром, от которого им всего-навсего необходимо проснуться. Разбудить друг друга нежными поцелуями, горячим шёпотом куда-то на ухо и ласковыми прикосновениями пальцев вдоль обнажённого плеча. Джемин так яростно желает очнуться. Сжимает со всей силы глаза, мысленно считает до трёх и, разлепляя их, ощущает отчаяние. Реальность никуда не пропадает, как и ноющая под рёбрами боль. Он вынужденно отстраняется — Джено желает выпрямить спину, наблюдает за тем, как тот тянется за новой сигаретой, и просит одну и себе. Парень, естественно, не отказывает. Зажимая между губами фильтр, Джемин судорожно затягивается. Он курит далеко не впервые, но впервые пользуется сигаретой как пластырем. Заполняет свои лёгкие никотином, словно тот способен подействовать на него как лечебная мазь для душевных ран, прижимается к краю стола и вновь прикрывает глаза. Внутренняя буря наконец-то постепенно утихает — и он успокаивается, как и рядом сидящий Джено. — Я хочу увидеть его, — внезапно срывается с губ, и старший тут же поднимает на Джемина взгляд. Поначалу удивлённый, а после смиренный и понимающий. — Мне нужно попрощаться с ним, пока… он ещё он. — Хорошо. Они докуривают начатые сигареты, выкидывают всё в мусорку, попутно убирая грязные кружки в раковину, и собираются. Пока Джено умывается, Джемин заправляет постель. После — они одеваются, выбираются на улицу и идут к метро. В молчании, но с его музыкой на фоне (по одному беспроводному наушнику каждому) и переплетёнными пальцами. Периодически обмениваются какими-то краткими фразами, не несущими в себе особого смысла, наблюдают за несущимся куда-то потоком людей и не понимают, почему жизнь так легко движется дальше — несмотря на огромную дыру в их грудной клетке. До дома обоих Ли они добираются только где-то через час. Район оказывается хорошим, очень опрятным. Джемину здесь определённо нравится. Особенно — когда Джено начинает делиться какими-то воспоминаниями, рассказывая, где и как они в детстве — поочерёдно — играли и что всегда нужно было быть осторожными. — Дедушка у нас был строгий, — поясняет парень. — Как-то Джено на одной из таких прогулок лазал с местными ребятами по деревьям, сильно упал и разодрал себе кожу во многих местах. Упрекать за такое ребёнка — глупость, но в нашем случае нельзя было относиться к себе небрежно. Дед тогда взял точильный камень для ножей и в тех же местах разодрал кожу уже мне. Было жутко больно. — Какой ужас… — Да. Мы тогда тоже так подумали, так уродливо ревели, — Джено срывается на краткий смешок. — Но зато этот случай научил нас, что мы — одно целое и что мы должны заботиться друг о друге, как о себе. — Мне жаль, что вам пришлось пройти через всё это, — произносит Джемин, смотря куда-то себе под ноги. — Грёбанные законы. Как же я ненавижу их и наше правительство. Всю эту невыносимую жестокость. Он по-прежнему продолжает терять слишком многое из-за неё — и, к сожалению, не только он один. Его внимание, тем не менее, переманивает здание, у которого они вдруг останавливаются, — и Джемин скользит по тому оценивающим взглядом. После — следует за тянущим его к входной двери Джено, проходит внутрь подъезда и поднимается по лестнице вверх, до нужного этажа. С нездоровым предвкушением мажет языком по губам, наконец-то выпускает чужую ладонь из своей и терпеливо дожидается, когда перед ним раскроют очередную дверь. Съёмная квартира, которая, по словам Джено, у них осталась ещё от деда, оказывается гораздо больше его, но такой же уютной. Перешагивая через порог, Джемин сразу же с любопытством скользит по окружающей обстановке и одновременно разувается. Они находятся в просторной комнате, служащей, судя по всему, и гостиной, и столовой, и кухней; а по каждому боку оказываются запертые двери — исходя из количества, видимо, от двух спален и ванной комнаты. — Он, если что, там, — Джено указывает в левую часть, и Джемин инстинктивно кивает. — Я приготовлю нам чай и… Слушай. Прости, что сразу об этом не спросил, но можно будет пожить какое-то время у тебя? Пока, ну… — Конечно, — он подходит ближе и берёт чужое лицо в свои ладони. — Не забудь прихватить с собой свои футболки оверсайз, о которых ты мне обещал. Джено слабо улыбается, а Джемин ловит губами его тепло. Кратко целует, практически сразу же отстраняется и уставляется тяжёлым взглядом в закрытую дверь, ведущую к другому его Джено. Шумно вздыхает, ощущает нарастающее в грудной клетке сердцебиение и всё же возобновляет свой шаг. Ему чертовски страшно, но он упрямо не поддаётся данному чувству и решительно открывает дверь. В нос сразу же ударяет неприятный тошнотворно-сладкий запах, от которого не спасает даже нараспашку открытое окно, — и Джемин невольно морщится, натягивая на пол лица воротник своей толстовки. Становится немного проще. Он привыкает через пару новых вдох-выдохов и тут же запирается внутри холодного помещения. Рвётся жадным взглядом к постели, на которой умиротворённо лежит Джено, со всей силы сжимает губы зубами и хмурится. Всепоглощающие чувства мгновенно рвутся наружу — и Джемин старательно пытается с ними совладать. Совершает неуверенные шаги в сторону кровати, всё лучше и лучше всматривается в любимые очертания и перестаёт прятать нос за плотной тканью. Опускается на край постели, дрожащей ладонью накрывает чужую — чертовски холодную — и сжимает её. На глаза вновь наворачиваются слёзы, но он пытается их сдержать. С ужасом скользит по лицу, которое ещё неделю назад торопливо покрывал мелкими поцелуями, замечает, насколько сильно некогда смуглая кожа побледнела, одрябла, иссохла и покрылась какими-то странными пятнами, и чуть сильнее сдавливает свои пальцы — до ужасающе пугающего хруста под ними. Джемин резко вскрикивает, отдёргивает руку и замечает, что, не рассчитав свои силы и обстоятельства, кажется, сломал Джено мизинец. — Боже, нет… — он начинает весь дрожать, опускается коленями на пол и пытается вернуть всё на место. — П-прости меня… — его вновь накрывает. Несмотря на сильный запах, вызывающий рвотный позыв, Джемин вцепляется в чужую руку, прижимается лбом к груди, к выпячивающим сквозь тонкую ткань футболки рёбрам и скулит, обжигая холодное тело своими горячими слезами. — Прости меня, пожалуйста. Я… Я так люблю тебя. Я… Боль сжирает его, как и слова. Он не знает, что говорить, поэтому просто опустошается иначе. Полностью забирается на постель, сворачивается рядом с Джено калачиком и позволяет своим слезам бессильно течь. Утыкается лицом в острое плечо, обвивает руку своими и понимает, что ни за что не сможет покинуть того. Бросить гнить где-то под землёй совсем одного. Решение ничего не делать с телом — просто оставить в этой комнате — приходит в голову как-то само собой. С этой мыслью Джемин немного успокаивается, ласково поглаживает чужую грудь и представляет, что Джено действительно всего-навсего спит. — Ты не говорил мне, что любишь рок, — произносит он вдруг, раскрывая глаза, и вновь обращает внимание на приклеенные на стену плакаты. Наконец-то отпускает парня, перекатывается на спину и уставляется опустошённым взглядом в потолок. — Ты, в принципе, многое мне не говорил. Вы оба такие жестокие. Джемин заслуживал узнать правду иначе. Не так болезненно. Не так несправедливо. — Может, ты просто заберёшь меня с собой, а? — он поворачивает голову к чужому профилю, мягко очерчивает тот взглядом и переводит его туда, где должна быть та самая родинка под глазом, и вправду только лишь его особенность, и не может разглядеть её из-за сильных кожных увечий. — Ты прав. Я не могу оставить Джено. Я позабочусь о нём. Обещаю. Лёгкий толчок — и Джемин накрывает губами чужую впалую щёку. Без всякой брезгливости, любовно целует её, а после отстраняется. Неохотно принимает сидячее положение, вытирает всевозможные следы от слёз и поднимается с кровати. С интересом рассматривает помещение, узнавая для себя что-то новое — какие-то чужие личные увлечения, неосознанно озвучивает свои хаотичные мысли, периодически срываясь на лёгкую улыбку, и по итогу решает вернуться к наверняка уже заждавшемуся Джено — к самому старшему из Ли. Напоследок аккуратно поправляет чужую кровать, решает накрыть парня одеялом, будто бы тот может замёрзнуть, и всё-таки выходит из комнаты, плотно закрывая за собой дверь. — Прости, что так долго, — произносит Джемин, замечая Джено за столом с двумя кружками и корзиной, наполненной различным печеньем. — Чай, наверное, уже ледяной. — Я сделаю нам новый, — произносит тот и начинает суетливые махинации по кухонной части комнаты. — Как он? — Как будто просто крепко спит, — описывать чужое физическое состояние Джемин оказывается просто не в силе. — Всё ещё сложно в это всё поверить. В его смерть, в то, что вас двое… — Представляю, — Джено заново разливает по их кружкам кипяток. — Ты садись за стол. Поешь что-нибудь. Сладкое сейчас будет полезным. — Да уж, — Джемин, тем не менее, совету всё-таки следует и садится на указанное место. — Как вы так жили? — не выдерживает он вдруг. — То есть… Ну, как вы умудрялись быть одним и тем же человеком? — Дело привычки? — неуверенно предполагает старший и всё-таки угощает его чаем, садясь за стол напротив. — С самого детства мы чередовались. Один день выходит на улицу Джено, на следующий день — уже я. Потом снова Джено, потом снова я и так далее. Всё, что происходит вне дома, надо было всегда друг другу рассказывать. Вообще всё. Раньше мы даже вели дневники, чтобы не путаться, а потом научились обходиться и без. Иногда, правда, всё равно приходилось что-нибудь записывать, чтобы точно не забыть. — Звучит довольно сложно. — Это так только кажется. Да и мы с Джено всегда были на одной волне. Воспринимали многое одинаково. Даже вот если взять знакомство с тобой. Джено мне тогда не стал толком объяснять, как ты выглядишь, чтобы я разобрался, кто ты среди всех остальных. Сказал лишь, как увижу тебя, я всё пойму. Так и было. Ты сразу понравился нам. — Это всё ещё не укладывается в моей голове, — честно признаётся Джемин и неловко улыбается, смотря в свою кружку. — А кто со мной переписывался по вечерам? — Мы оба. Иногда в процессе мы долго спорили, даже почти дрались за телефон, чтобы ответить тебе. Несерьёзно, конечно. Мы не ревновали тебя друг к другу, но всё равно постоянно соревновались. На шутки Джено, например, ты всегда реагировал лучше, чем на мои. — Правда? — Ага. А у меня ты любил стряпню. — Так это ты мне готовил кексы? — Да, — Ли, кажется, немного смущается и срывается на неловкую улыбку. — На скалолазание тоже ходил больше я. Джено чувствовал себя неуютно из-за высоты. — Я так многое не замечал… — Джемин кривит губы от данного осознания и немного вздрагивает, когда чужая ладонь неожиданно накрывает его и сжимает пальцами. — Прости меня. Нас. Мы не хотели делать тебе больно. И врать тоже. Просто… — Так было нужно, я знаю. Вот только легче от этого не становится. Хочется только лишь биться головой о стену, но Джено не даёт ему этого сделать. Пересаживается к нему рядом, тянет к себе и просто обнимает, прижимая к своему тёплому боку. — Я тоже люблю тебя, — внезапно произносит тот, словно отчаянно напоминая ему о своём существовании, так и желая добавить «не только Джено». Старший, вероятно, слышал, как он надрывно выл над чужим телом, и почувствовал себя ещё более одиноким и ненужным, но… Почему-то сейчас не получается ответить на подобное признание взаимностью. Чувства свёртываются в непонятный комок — и Джемин окончательно перестаёт их понимать, как и что делать им теперь дальше.