Kintsugi

Гарри Поттеру что-то снится: обрывки снов врываются в тёпло-чернильный сумрак яркими пятнами, стремительно пролетают мимо. Оседают тенями образов – и плохих, и хороших. Гарри Поттеру что-то снится, но впервые за долгое время ему всё равно. Тепло, поселившееся в груди и под боком, наполняет спокойствием, давно заслуженным уютом – и этого Гарри хватает, чтобы проспать разом всё: и наркотически-похмельную мерзость, и сонмы кошмаров, и тень глубоко запрятанной боли. А потом время, застывшее в моменте нежности, словно растянутая до предела и отпущенная струна, сжимается с резким хлопком. Драко снится – кажется – что он падает с огромной высоты – он рывком садится, сбрасывая с плеча чужую руку и отодвигаясь от горячего бока. Стирает с лица сонную оторопь, потирая глаза. Хрипло поминает Мерлина и Моргану, чувствуя, как саднит и ноет всё тело. Ощущение, словно его били. Возможно – ногами. И совершенно определённо с большим чувством. Но красноречивые отметины зубов на плече и ниже, весьма недвусмысленный след от засохшей спермы на животе опровергают эту мысль. Память услужливо разворачивает перед внутренним взором картину минувшей ночи. В красках и подробностях напоминает про всё. Следы укусов подтверждают, что это был не приход. Точнее – не только приход. Гарри открывает глаза сразу же, стоит тёплому телу рядом в первый раз дёрнуться. Открывает глаза, но не шевелится, смотрит настороженно, в полумраке комнаты осознает. Лицо Драко в первые секунды выглядит настолько сонным и мягким, что Поттеру кажется, будто он ещё спит. Он даже улыбается приветливо... Пару секунд. Драко трёт челюсть – уже наметившаяся щетина щекочет пальцы – и заторможено пытается осознать, в какой момент его посетила «гениальная» мысль трахаться на полу. Всматривается в тело рядом с собой, пытаясь опознать своего спонтанного любовника... и холодеет. Чувствует, как волосы на загривке встают дыбом. Лицо каменеет, превращаясь в стерильную маску – не оставляя ни следа от живых эмоций снаружи. «Пиздец», – думает Драко и жалеет, что, даже если ему удастся наложить на Поттера забвение, он всё равно с большой долей вероятности загремит в Азкабан. Просто, потому что Малфой. Привычно-холодное выражение забралом – в тишине комнаты отчётливо слышен лязг – опускается, превращая Малфоя в Малфоя, и Гарри напрягается. Тоже резко серьёзнеет. Приподнимается на локте – медленно, будто боясь спугнуть готовую к прыжку змею. Пока не до конца понимает – не хочет понимать – произошедшее, но точно не хочет ругаться с Драко после... После всего. Взгляд Малфоя мечется по комнате, пока не находит палочку, лежащую в ножнах – там же, куда он вчера легкомысленно сбросил, на кофейном столике совсем рядом. Расстояние до безопасности – чуть больше вытянутой руки: вполне достаточно, чтобы не чувствовать себя беззащитным. Это не та роскошь, которую Драко сейчас себе может позволить. Не то место, не то время и не тот человек, с которым он мог бы позволить себе беззащитность в трезвом уме. Челюсть Поттера невольно поджимается, напрягаются скулы – и это единственное, что выдаёт острое ощущение опасности, зудящее между лопаток и нервной дрожью холодящее пальцы. Это – и короткий взгляд туда, где должны лежать ножны. Найдя их на месте, пусть и далеко, так, что не дотянуться, Гарри тихо выдыхает. Смотрит теперь только на Драко, читает тень ускользающей паники в его глазах и чувствует, что должен хоть что-то сказать. – Доб… – звучит хрипло, Поттер коротко прочищает горло и продолжает, – доброе утро, Малфой. И улыбается – легко, почти только самыми уголками губ. Это бы могло вместо приветствия показаться насмешкой, если бы не настороженно-немой вопрос, застывший в зелёных глазах. Гарри отчаянно пытается понять, было ли ночью что-то кроме... Кроме того, чему он даже названия не готов дать пока. Драко зябко ёжится, расправляя плечи и гордо вскидывая голову. Предрассветная серость касается обнажённой кожи холодными пальцами сквозняка. Оглаживает поясницу, обнимает, шевелит тонкие волосы на загривке. Малфой смотрит на Поттера сверху вниз – прячет растерянность и страх за надменностью и разочарованием – словно на досадное недоразумение. Неторопливо нанизывает на тонкие пальцы тяжёлые кольца, выуженные из спутанной шерсти ковра. Думает: просчитывает варианты, прикидывает дальнейшие действия и возможные последствия своего опрометчивого поступка. Лёгкая тень тёплой надежды растворяется в предрассветном сумраке вместе с дымом камина, вместе с улыбкой Гарри – вместе с кольцами, оковами смыкающимися вокруг изящных – слишком умелых – пальцев. Взгляд Поттера будто прикован к ним, но на деле – к пространству, поскольку остаётся в той же точке, после того как Малфой заканчивает. Драко недовольно хмурится и поджимает губы. И молча – со злой резкостью отбрасывая полу своей мантии в сторону – встаёт. Отступает на шаг, всё ещё глядя на Поттера с враждебной насторожённостью, не поворачиваясь ни боком, ни тем более спиной. Подхватывает со столика ножны – привычно-быстро затягивает ремни на предплечье. И плавным движением кисти выхватывает палочку. Медлит чуть дольше секунды – с трудом подавляет абсолютно самоубийственное желание стереть блядскому Поттеру память и себе заодно – и выдыхает очищающее заклятье, стирая с кожи следы. Чувствует себя отвратительно-грязным. Запятнанным и униженным. А после – отходит к дивану – тоже молча. Начинает одеваться, больше не глядя на Поттера прямо. Не выпуская его из поля зрения ни на минуту. В голове медленно собирается чёткий, предельно простой план. Гарри тянется за брюками, за самый кончик ремня подтягивает к себе ножны. Не застёгивает, палочку не достаёт. Почти не дёргается на магию Драко: опасность поёт между лопаток, частым пульсом стучится на шее, но кому, как ни Гарри Поттеру знакома привычка её игнорировать? Кому, как ни Гарри Поттеру знать, что только полный идиот решится его тронуть в самом сердце одноимённого праздника? Впрочем, сейчас, в моменте, наедине с Малфоем – старым врагом? Новым любовником? Кем? – Гарри плевать. Он слишком хорошо помнит прошлую ночь. Не до конца осознаёт – но хорошо помнит. Её – и невозможные в сгустившемся холоде тепло, искренность и доверие. Спросить прямо, было ли что-то ещё, он не решается. Из кармана брюк появляются сигареты: Поттер вытряхивает одну из пачки и закуривает, откидываясь на спину. Не на Малфоя смотрит теперь – в потолок. – Не думаю, что кто-то из нас хочет, чтобы обо всём произошедшем узнали. – Тон кажется слишком холодным, до пустоты обречённым. Казался бы таким, если бы Малфой Поттера знал хорошо. Слова, неосторожные и необдуманные, понижают температуру в комнате сразу на пару градусов. Холодом скатываются по позвоночнику, отдаются нервным тремором в пальцах – Драко не с первого движения попадает в тяжёлую пряжку ремня. Хранит гробовое молчание, застёгивая рубашку и запонки, завязывая чёрную бабочку и пряча чернильно-алые пятна засосов за воротником-стойкой. Лаковые туфли, повинуясь взмаху палочки, сами подходят к хозяину и сами завязывают вощёные шнурки. Гарри всё это время старается на него не смотреть, изучает изгибы потолка и курит. Напоминает статую – далеко не античную – забытую на чёрном ворсе ковра. Одевшись, Драко садится на диван и, упершись локтями в колени, опускает тяжёлый и холодный, как вечная мерзлота, взгляд на Поттера. Смотрит несколько долгих минут, подбирая слова. Хрипло и тихо, абсолютно бесстрастно. Словно все человеческие эмоции выгорели в нём минувшей ночью, оставив только пепел. Гарри успевает поджечь вторую сигарету. – Очень верно подмечено, мистер Поттер. Блестящее умозаключение. В таком случае, раз уж наши желания в этом совпадают, я смею надеяться, что вы не будете возражать против магического контракта. Непреложный обет не предлагаю: посвящать в детали третье лицо мне бы не хотелось. Как и крови. Малфой выжидательно молчит, искренне надеясь, что возражений не последует. Ему мучительно хочется закончить с формальной частью и как можно скорее покинуть комнату. Хогвартс. Британию. – Обойдись без мистеров хотя бы сейчас, мы не на третьем курсе. – По лицу Поттера пробегает тень усталости, – контракт... – затяжка, следующие слова вместе с дымом улетают в потолок почти без задержки, – хорошо. Формулировка? Мучительный стыд и осознание дьявольскими силками шевелятся где-то под животом, но внимания им сейчас достаются жалкие крохи: ровно столько, чтобы не лезло наружу. Поттер зажимает сигарету в зубах и снова тянется к ножнам, извлекает на свет совсем не ту палочку, которой пользовался весь званый вечер. Узловатую, длинную. Слишком узнаваемую. Малфой кривит губы, но исполняет просьбу, отбрасывая гипертрофированную вежливость. – То, что случилось – ничего не значит. И ничего не меняет. Поттер. – Не значит, ага, – глубокомысленно хмыкает Поттер и затягивается. Вот теперь вроде бы издевается. Слушает, тем не менее, очень внимательно. – Формулировка проста. Всё, случившееся между нами со второго мая двухтысячного года на третье мая того же года, останется в тайне. Никто – ни живой, ни мёртвый – не должен узнать об этом. Ни устно, ни письменно, ни мысленно. Ни лично от кого-то из нас, ни косвенно. Любая информация, касающаяся событий, не должна быть использована ни во вред, ни во благо. – Драко говорит сухо, чётко проговаривая каждое слово. И не сводит настороженно-ледяной взгляд с Поттера. Точнее – с его рук и палочки, от одного вида которой у него нервно дёргается кадык и напрягаются скулы. – Это всё, что мне нужно, Поттер. Уверенность в... безопасности. Устраивает? Бесстрастный тон полнится тенью раздражения и усталости. Едва заметной. Почти неслышной. – Не так. Всё, случившееся в выручай-комнате со второго мая двухтысячного года по третье мая двухтысячного года, будь то события или имена их участников. Косвенно – не получится. Если кто-то сам догадается или заподозрит – нас приложит обоих. – Поттер предельно серьёзен, настолько, что машинально поглаживает выпуклости палочки. – Контракт бессрочный, но может быть расторгнут по добровольному обоюдному согласию участников. Мне тоже нужна уверенность в безопасности, Малфой, но неразрушимые контракты я больше заключать не готов. Вот и всё. Никаких эмоций, только холодная сосредоточенность. Как на дуэли. Так просто. Драко коротко кивает, принимая корректировки. В любом случае он никогда не даст своего согласия на расторжение этого контракта. Он в этом уверен. Поднимается с дивана резко, но приближается к Поттеру медленно. Настороженно. И приседает на корточки, протягивая руку. Обхватывает пальцами чужое предплечье и касается скрещенных запястий своей палочкой. Поттер, не поднимаясь и не меняя позы, вытягивает руку вверх и крепко обхватывает запястье Малфоя. Бузинная палочка касается сцепленных рук и – почти – кончика чужой палочки. – Я, Драко Люциус Малфой клянусь, что всё, случившееся в выручай-комнате со второго мая двухтысячного года по третье мая двухтысячного года, будь то события или имена их участников, останется в тайне. Никто – ни живой, ни мёртвый – не должен узнать об этом. Ни устно, ни письменно, ни мысленно. Любая информация, касающаяся событий, не должна быть использована ни во вред, ни во благо. Заключаемый контракт не имеет сроков, но может быть расторгнут по добровольному обоюдному согласию участников. Пронзительно-платиновые ленты вспыхивают в воздухе и оплетают сцепленные руки обоих волшебников тугими горячими петлями. Малфой ждёт. И смотрит только на сомкнутые на белой ткани рубашки пальцы Поттера и кончик его палочки. Гарри повторяет клятву, и подёрнутое багровой патиной золото ложится поверх платины, сплетается с ней. Магия вплавляется одна в другую, соединяя волшебников контрактом. Руку Малфоя Поттер выпускает почти сразу же. И улыбается, пусто, но широко и провокационно. – Ты не предложил включить сюда: «никогда больше не повторится». – Поттер знает, что выглядит сейчас форменной сволочью, намекая на продолжение после всех явных и не очень жестов и отвращения, но Поттеру быть сволочью чертовски нравится. Сейчас, в моменте, пока Малфой не ушёл. Драко буквально отшатывается, едва магия завершает клятву. Рефлекторно вытирает ладонь о бедро. И возвращается к дивану, за пиджаком. – Снова спать с тобой стал бы только больной на голову. Так что оставь свои фантазии при себе, Поттер. Мне это не интересно, – возвращает вчерашнюю шпильку Малфой, одаривая Гарри полным презрения взглядом, в котором отвращение и раздражение сверкают молниями. И отворачивается, надевая пиджак, взмахивает палочкой. – Акцио: мантия. Плотная ткань взмывает в воздух, хлопая полами, словно крыльями, и оставляет Поттера без прикрытия. Малфой даже не смотрит на него: брезгливо выплёвывает ещё одно очищающее заклинание, стирая с дорогой ткани разводы и пятна. – Вчера ты был другого мнения, Драко. – Ледяной голос сочится ядом, Поттер сам не понимает, что на него нашло, но встаёт, резко и разом, только палочку у бедра держит, не собираясь провоцировать схватку, отличную от словесной. – Не ври хотя бы себе. И отворачивается, роняя очищающее заклинание – спокойно и уверенно, без лишних интонаций. И тоже начинает одеваться. Повод спрятать лицо удобен до крайности: так Малфою не будут видны ни сжатые челюсти, ни болезненно поджатые губы – всё выражение лица, в котором, Поттер чувствует, от спокойствия осталась только тень. Стремительно тающая. – Вчера я был пьян, Поттер. И на твоём месте мог быть кто угодно – я бы вряд ли заметил. Ты не особенный Поттер. Ты – ошибка. Досадная случайность. Сомнительный опыт, который я предпочту забыть. Малфой зло огрызается и прячет палочку в ножны, застёгивает крючки на мантии и, подхватив трость, быстрым шагом направляется к выходу. – Скажи ещё что-нибудь, и я точно в это поверю, Драко, – Поттер с лязгом защёлкивает ремень, но так и не поворачивается. У самой двери, уже взявшись за ручку, Драко медлит. Приглаживает волосы ладонью. – Советую привести себя в порядок, Поттер, прежде чем выйдешь к публике. Насколько я помню, сегодня прибудет пресса. – Малфой ядовито улыбается и небрежным жестом бросает на спинку кресла чёрный шейный платок, до этого лежавший на его плечах. Конечно же, пропахший парфюмом. – Не думаю, что поможет, но хотя бы добавит твоему виду немного стиля. И выходит, с чувством хлопнув дверью. Поттер молчит, пока дверь не закрывается с грохотом. Сразу же, с интервалом в полсекунды об неё разбиваются запирающие и заглушающие чары, отрезая выручай-комнату от Хогвартса. Снова. Бузинная палочка падает в чёрный свалявшийся мех. На негнущихся ногах Гарри Поттер подходит к дивану, тяжело оседает на него. И смеётся, страшно, истерично, почти безумно – так же, как смеялся со старых фотографий Сириус Блэк.

***

На празднике Поттер появляется спустя три часа. Идеально одетый, в новой белой рубашке – и с чёрным шейным платком. Развязывает его ещё спустя полчаса, и на всех фотографиях красуется с идеально чистым открытым горлом, обрамлённым полурасстёгнутым воротом и небрежно брошенным по бокам от него кашне. Малфоевским. С монограммой, тщательно завёрнутой внутрь.