Безумная любовь: Новое начало

      — Памела Лиллиан Айсли, — прочла Харли вслух, открыв толстую папку на своем столе. На обложке в переплёте были заметны потертости, и девушка догадалась, что была не первым психиатром, который копался в медицинской карте мисс Айсли, но с её везучестью она могла стать последним.       Полицейский фотоснимок Памелы был приколот скрепкой к папке изнутри, и Харли, признаться, была удивлена тому, насколько потрясающе могла выглядеть женщина даже в столь позорных условиях.       Читая дальше, она заметила, что в истории нет записи о возрасте доктора, в отличие от места рождения: Сиэтл, Вашингтон. Харли никогда не была в Сиэтле. На самом деле, она редко покидала пределы Готэма. О’кей, ладно, признала она, это не совсем так. Всё своё детство и юность Харли занималась гимнастикой и, благодаря таланту, в борьбе за медали и награды побывала во всех уголках страны. Но даже так эти путешествия не сулили развлечений. Спортсменкам не разрешалось покидать отельные номера, к тому же, они были вынуждены соблюдать строгий комендантский час и диету. Крепко вцепившись в края папки, так, что едва не скомкала плотную бумагу, Харли готова была поклясться, что до сих пор могла ощутить следы мела на своих ладонях. Она быстро отряхнула их о подол юбки, наплевав на всякую рациональность.       — Айсли, родилась в богатой семье… — читала врач по вершкам. — Глубокие познания в биохимии и ботанической инженерии… Доктор Джейсон Вудроу. — Харли остановилась, заметив сноску к этому имени. Она живо пролистнула на нужную страницу. — Доктор Джейсон Вудроу, — повторила девушка, постукивая кончиком шариковой ручки по губам. — Флороник Мен… — к истории прилагалось две фотографии, на первой был запечатлён причудливо выглядящий брюнет, тогда как на другой — ужасно искаженное существо с вытянутыми чертами лица и нимфоподобным телом из… Ну как это сказать… Предположительно, из дерева.       Что Харли находила более интересным, так это девушку, стоящую рядом с более человеческим подобием мужчины. Она была бледной, с россыпью веснушек на щеках. Толстые очки в чёрной оправе балансировали на кончике её носа, а немытые рыжие волосы были собраны в неряшливый хвост. Выбившиеся из него пряди ниспадали ей на плечо и, несмотря на молодой возраст девушки, под её зелеными глазами уже залегли тёмные мешки. Харли был знаком этот взгляд, причём очень хорошо. Это был взгляд студента, штудировавшего всю ночь учебники перед экзаменом или корпевшего до посинения над курсовой. Девушка жутко сутулилась, из-за чего казалась низкой и несколько зачуханной по сравнению с рядом стоявшим долговязым мужчиной. Улыбка её также была вымученной и не решительной. Но это ещё не всё. Студентка робко улыбалась своему преподавателю, как будто стыдилась просто взглянуть на него. Она пользовалась случаем, пока тот не смотрел. Да и на деле никакая это не улыбка, пригляделась Харли, это зачатки застенчивой ухмылки. Девушка на этом фото не была коварным Ядовитым Плющом, она была Памелой Айсли — так, как и задумывалось природой изначально.       Харли подумывала продолжить изучение завтра, но когда открыла ящик в столе, чтобы спрятать документы, то обнаружила целую коллекцию видеокассет: их было не меньше, чем историй болезней. Бегло оглянув корешки, она нашла то, что искала — кассету с надписью «Пэм». Харли невольно задумалась, как бы восприняла такое прозвище Ядовитый Плющ, и улыбнулась — точно нехорошо.       Она вставила кассету в рабочий видеомагнитофон, который, вместе с пузатым телевизором, скрывался в тени тяжёлых штор возле окна. Сдвинув съехавшие круглые очки на переносицу, Харли оглянула пульт и торжественно нажала на кнопку воспроизведения. Чёрный экран сменился изображением той же молодой аспирантки с фото. Она сидела за столом в с виду пустой комнате. Где-то позади камеры заговорил мужской голос:       — Почему вы хотите работать в «Уэйн Энтерпрайзис», доктор Айсли?       Девушка тревожно взглянула в объектив, явно чувствуя себя неуютно.       — Ну… — наконец-то заговорила она. — Я хочу изменить мир. Хочу помочь спасти его, а ваше оборудование — бесспорно лучшее в стране. — Несмотря на столь тщеславное заявление, она говорила тихо, хотя мелодичность голоса, которую подметила ранее Харли, присутствовала уже тогда.       Затем кадры записи резко сменились. Камеру подрагивало, а съёмка велась на улице. Было темно, фокус нацелен на здание, в котором Харли узнала первый готэмский нацбанк. Учреждение, ставшее одним из самых высоких небоскрёбов в панораме города, теперь было объято крупными зелёными стеблями, которые, ползя и извиваясь по фасаду банка, создавали трещины в его каркасе. Раздался леденящий душу вопль прохожих, когда из окна на втором этажа вырвалась виноградная лоза, а вслед за ней появилась зеленокожая женщина, облачённая в трико из листьев и стеблей, она шагнула с подоконника и позволила лозе опустить себя на землю. Это был Ядовитый Плющ во всей красе.       — Бегите, жалкие мешки мяса! — закричала она.       Харли отпрянула, когда на видео Плющ взмахнула рукой и стебли со всего здания бросились на жителей. Один ударил по линзе камеры и запись оборвалась.       Доктор так и просидела какое-то время в тишине, сама того не зная, крепко вцепившись в край стола, пока мышцы рук не свело судорогой. Харли откинулась на спинку стула, разжав пальцы, и с помощью пульта выключила телевизор.       — Уносит буря нежный майский цвет, — процитировала Харли, хотя сказано это было скорее шёпотом — её звонкий голос был едва уловим даже в пустом кабинете.