Aнгиак

Напротив большого панорамного окна стояли двое. Старший, Рахмон, был темноволосый и ухоженный, словно сошёл с картинки модного журнала. Он имел как восточные, так и европейские черты лица — это было чертовски красиво. Младший, совсем ещё подросток, похож на породистого жеребёнка, который скоро оформится в прекрасного мустанга. — Любишь Лондон, Дахил? — спросил Рахмон. Подросток кивнул, не отводя глаз от оживленной улицы внизу. — Не знаю, что заставило его изменить решение, — Рахмон недоумевал. Почти полгода он потратил на поиск этих апартаментов, их покупку и меблировку. Искал в подходящем районе, чтобы удобно было добираться к месту учёбы Дахила. Но странные перемены в настроении Рашида заставили Дахила, с виду совсем ещё ребенка, (хотя по документам ему уже девятнадцать) спешно собирать вещи и лететь на другой континент. — Я всё-таки сомневаюсь. Я сомневаюсь, что ты сможешь сам… Ты плохо приспособлен. Кратковременно да, ты можешь. — Я не этого боюсь, — наконец подросток отвёл взгляд от городского пейзажа за окном. — Я боюсь встретить его. А так мне подходит. Даже будет лучше. В той медицинской школе делается акцент на исследовательской деятельности — как я хотел. Дело не в этом. Это же не случайное совпадение? Та же самая страна, город. Больше всего я не хочу его видеть. Питера. Скажи, что так совпало, Рахмон. — Канада — страна большая. Может и совпало, – Рахмон ответил уклончиво. Он не верил в случайные совпадения, но мальчишку нужно успокоить. Дахил провел рукой по светлым волосам и рукав его рубашки слегка задрался, оголив глубокий, грубо зашитый шрам, тянущийся почти от основания мизинца и дальше в глубь рукава. Рахмон содрогнулся. Он всё никак не мог привыкнуть к несоответствию — такая красивая, нежная рука и грубый, всё ещё розовый шрам. — Почему ты его не удалишь, Дахил? Парень смутился и опустил рукав. — Ты же избавился от шрама на виске, ты так придирчиво возвращал нормальный вид своим поломанным рукам и ногам… А там же ногтей почти не было! Почему так попустительски ничего не делаешь с этим шрамом? — Не хочу больше, чтобы ко мне прикасались, — тихо пробормотал Дахил. — Этот шрам — последнее, что должен был видеть Он. Теперь тебе всё понятно? — Есть что-то, что ты должен мне рассказать? Или подождёшь, когда станет поздно? — обеспокоенно спросил Рахмон. Дахил покачал головой — он не рассказывать. Может позже, когда переболит. — Ты недавно был в Лондоне. Хотя сказал, что ездил в Эр-Рияд… — Дахил Сафари был в Эр-Рияде. Посетил всемирную выставку медицинского оборудования и технологий. Остановился в отеле Ритц-Карлтон. Как положено — безналичный расчёт, можешь проверить. А кто был в Лондоне, не знаю, — заученно отчеканил Дахил. — Хочу верить, ты знаешь, что делаешь. Но всё-таки стоит довериться Рашиду. — Ты ему доверился, — Дахил взглядом указал на расплывшийся от шеи до уха светло-зелёный синяк. — Я мужчина — сам буду решать. — Надеюсь, ты всё сделал правильно, — вздохнул Рахмон. Внимание парней привлекла цокающая маленькими коготками по полу болонка. Он была такая же ухоженная и дорогая, как её хозяин Рахмон. Болонке срочно понадобилось внимание, и она требовательно уставилась глазками на Дахила. Пришлось брать собачонку на руки и перемещаться на диван. Рахмон неохотно оторвал взгляд от оживлённой улицы и устроился рядом. — Почему ты его не бросишь? — жёстко спросил Дахил. — Если что, то у него красуется такое же украшение, — Рахмон улыбнулся и указал рукой на область в районе уха, — Рашид стареет, а я уже не тот мальчик, которого он подобрал. Это ты в его глазах всё ещё ребенок, о котором надо заботиться. А меня в твоём возрасте он нещадно драл. Я никогда не был для него ребёнком. Но я ему благодарен. Если бы не он, то, без сомнений, я бы не дожил до своего возраста. Рахмон провёл ладонями по лицу, словно прячась от плохого, и продолжил: — Я не понимал тогда тот язык, на котором он говорит, а он мой знал... Я был настолько глуп, что не сразу догадался, что от меня хотят. Я пытался вырваться, но его охранник Азад, взял меня за горло и просто немного подержал. Больше я не сопротивлялся. — Чёрт, — прошептал Дахил, прижимая к себе болонку. — Он изнасиловал меня в душе. Я даже не мог кричать. За дверью стоял Азад. Потом Рашид потянул меня в спальню. Ему было плевать на мою боль, лишь бы самому получить удовольствие. Он заставил меня кончить. Теперь не знаю, могу ли я, то что произошло со мной, назвать изнасилованием. А позже я уже сам его хотел. Но тогда мне было стыдно и я отодвинулся на другой край кровати. А он всё двигался и двигался ко мне, трогал, смотрел на меня. Я думал, утром Рашид выбросит меня и забудет, как, наверное, не раз делал с другими. Но он не позволил мне уйти. Какое-то время я жил под присмотром охраны в том же доме. А потом он вывез меня в Европу, и мы были тайными любовниками. Через три года я переехал к нему. У него много жен, но ни одну он так не ревнует, как меня. Они все настолько безликие для него безликие. Когда появился ты, Рашид поручил мне заняться тобой. Вот тогда я и узнал, что такое ревность: рояль за миллион долларов, преподаватели, работающие за сумасшедшие гонорары, и много чего другого — всё, чтобы тебе было хорошо. Всё же я к тебе привязался. И Рашид тоже. Он обожал свою новую роль. Роль опекуна. Опекун из него получился, к удивлению, хороший. Но и ты – подарок. Дахила изучающе посмотрел на собеседника: — Я догадывался. Я знал. Ни на кого он так не смотрит, как на тебя. Вы оба очень рискуете. Это всё может плохо закончиться для вас. — Я тоже боюсь. Но кто посмеет обвинить нас в гомосексуализме? Ты же знаешь, что может случиться с тем, кто напрасно обвиняет. — Только прошу тебя, будь осторожен, – попросил Дахил. — Знаешь, что самое ужасное? То, что в этом была замешана моя мать. После того, как не стало отца, её выдали замуж за его старшего брата. Мне и до этого было паскудно, а в чужой семье так и вовсе стало хреново. Мать поначалу тоже обижалась. Но потом, видно ей понравился новый муж. От меня они вместе избавились, возможно, продали. Рашид не говорит, как я попал к нему. Жалеет. — А я был бы счастлив и такой матери, — вздохнул Дахил, — что им только не приходится пережить во время родов. Надеюсь, я не сделал слишком больно своей мамочке больно. Дахил отдал брыкающуюся болонку Рахмону, поднялся с дивана и начал нервно, как будто не находя себе места, расхаживать по комнате, пока не остановился возле рояля, погладил рукой его крышку, аккуратно приподнял и тут же опустил. Рахмон залюбовался своим воспитанником. Всё таки хорошо, что он настоял на его занятиях хореографией. Мальчишка больше тянулся к грубым видам спорта, хотел драться. Теперь, смотря в зеркало, Дахил обязан быть благодарным своему воспитателю. Даже небрежные движения выдают в нём танцора. Он идеален: шея, спина, плоский живот, выпуклые ягодицы, стройные ноги. Рашид считает, что хореография не причём – это результат работы многих поколений его предков. Мальчик выиграл свой счастливый билет в генетической лотерее. — Что ты знаешь о своей матери? – спросил Рахмон. — Почти ничего, — Дахил покрутился на винтовом стуле, а потом отталкиваясь ногами подъехал на нём к Рахмону. – Я не уверен, что это было на самом деле. Может мне это всё снилось. У меня была комната в подвале — окно наверху, почти под потолком. Иногда я видел ноги проходящих мимо людей. Помню Его: он был часто сердит, его боялись, а может уважали. Не знаю. Иногда он брал меня на руки и качал или же моими пальцами нажимал клавиши рояля. Помню за мной ухаживала няня, а за другими детьми их мамы. Были какие-то люди, какие-то дети. Много детей. Я знал, что эти дети ему родные, а я нет. Может я жил в доме мормонов? Не знаю. Однажды Он показал мне шкатулку. В ней была большая игла, такими сшивают шкуры, может знаешь? Он сказал, что эту иглу моя мать дала няне, чтобы та воткнула мне в голову. У маленьких там ещё косточки не срослись. Если человек не врач, то ни за что не поймет, отчего умер ребенок, — Дахил тяжко вздохнул, — Он не позволил. Сказал, что мои необычные глаза спасли меня. Он считал это знаком. Возможно, не следовало мешать моей матери избавиться от меня? Дахил подошёл к самой грустной части своего повествования. Его голос стал тише. – Однажды я сидел у себя в комнате и услышал, как некто нажимает ручку входных дверей. Потом отпускает и уходит. Это была она. Не спрашивай, почему я так решил. Потом я услышал ссору. Это был её голос. И его. Далее я видел, как она шла мимо моего окна, её ноги в зелёных, на тонких каблуках туфлях, подол её платья. Это случилось летом. А когда пожелтела трава, я почувствовал, как у меня внутри что-то оборвалось, будто разорвалась та тоненькая нить, которая всегда связывала нас. Я понял, что её больше нет в этом мире. Уже темнело. У Рахмона начался приступ мигрени и он ладонями тёр свои виски. — У меня тоже было такое чувство, когда отца не стало. Всё точно так, как ты описал, — Рахмон подошёл к столу и налил себе воды из кувшина, чтобы запить таблетку. — Дахил, если ты так не хочешь уезжать, если у тебя плохое предчувствие — затеряйся. У тебя пересадка в Рейкьявике. Я забронировал номер в отеле. Если примешь решение исчезнуть, помогу с деньгами и документами. Ты для них, для Рашида и Питера всего лишь разменная монета. Я не знаю, что они задумали.