В тот вечер Дахил позорно проиграл Питеру в шахматы. Не помог ему даже солидный возраст соперника. Это сбило немного спесь с парнишки и пошатнуло самоуверенность. Игра длилась с восьми вечера и до трёх часов ночи. Всё это время Питер медленно, методично расправлялся с зарвавшимся щенком, наслаждаясь тем, как тот отчаянно сопротивляется, как до боли кусает губы от безысходности.
Старику не составило бы особого труда, закончить игру сразу после дебюта, но он хотел рассмотреть, изучить детально сие нечаянное творение Лукаса. Ублюдок был хорош. Он умел себя контролировать, переставлял шахматные фигуры спокойно и с какой-то нежностью, с каждым ходом загоняя себя в угол. Далеко за полночь Макс озадаченно посмотрел на своего окружённого короля, потом на Питера, кивнул ему и сказал:
— Король в тупике.
Когда за Дахилом закрылась дверь, из глубины комнаты послышался голос Николаса.
— Не самый разговорчивый у тебя внук, — тёмный человеческий силуэт отделился от стены и направился к Питеру. Оказывается, всё это время в библиотеке находилось три человека. — Фееричная игра. Нет, это не игра, а избиение младенца! Примерно так, выглядел бы поединок между боксёром-тяжеловесом и учеником младшей школы, — Николас насмешливо взглянул на шахматную доску и принялся убирать фигуры.
— Да, Николас, – сказал Питер. – Максу дорого приходится платить за свои ошибки. Тут без избиения не обойтись.
— Ты несправедлив к нему, Питер. Неудивительно, что мальчишка ищет способы отделаться от тебя. И он их обязательно найдёт! — Николас плюхнулся в кресло на котором недавно сидел Дахил. — Рашид воспитал твоего Макса по своим правилам. Не надейся, что он будет играть на твоей стороне.
Николас начал шарить взглядом по паркету, будто желая найти что-то важное. Желаемое не находилось. Он встал из удобного кресла и заглянул под шкаф. Там нашёл искомое. Он просунул туда руку и в его руке оказалась подвеска с полумесяцем.
— Давай загадаем Питер, если Макс не вернётся за украшением до следующей пятницы — он твой, — Николас передал Питеру украшение. — Если не вспомнит о своей потере вообще, считай это большой удачей.
— Думаю, он не сунется сюда до следующей игры. Тем более ради дешёвой побрякушки.
— Как сказать, – не согласился Николас. – Вещичка ему дорога. Раньше она принадлежала Рахмону, ну тому синеглазому, которого Рашид привёз для своего развлечения из Пешавара. Потом она оказалась у твоего Макса. В этом что-то есть. Думаю, нашему Максу не часто перепадали подарки. Этот достался ему в день, когда он принял мусульманство.
Кулаки Питера непроизвольно сжались, а лицо побледнело:
— Он что обрезанный? Макс, мой внук обрезанный?
— Обязательно! – усмехнулся Николас. – Как истинный мусульманин. Рашид заложил в твоего внука много неприятных сюрпризов.
Питер включил настольную лампу, чтобы лучше рассмотреть драгоценность. Обычный мусульманский полумесяц, усыпанный изумрудами.
За дверью послышался шорох и Питер инстинктивно зажал в кулаке украшение. Вернулся Дахил. Он уверенным шагом подошёл к Питеру, и посмотрел ему в глаза. Немигающий змеиный взгляд необычных глаз был требующим. Такой же, как у самого Питера. «Плоть от плоти». Старик всё понял без слов, его Макс вернулся за своим. Это значит, что он больше принадлежит Рашиду, чем ему. Простое украшение важно для Макса, он не готов отпустить свою прошлую жизнь…
За мальчишкой громко захлопнулась дверь.
— У него есть характер, это не Лукас, — заявил Питер. Он не знал, что чувствует к сопляку, который оказался его внуком. Считал, что чувства его давно умерли. Вместе с первой семьёй. И сам Питер тоже умер, а то что осталось — лишь пустая его оболочка.
Лукаса он родил, а точнее купил, в достаточно зрелом возрасте. Чтобы спастись от одиночества, а также передать ему наследие (именно наследие, а не наследство!) их общих предков. Матерью Лукаса стала давняя соседка семьи (ещё по европейскому дому) и, по-совместительству, местная ведьма. Ей, по неизвестным ведьмацким законам, нельзя было иметь собственную семью, но можно рожать (как же всё хорошо совпало!). Питеру тоже не нужна была семья, он нуждался в наследнике. Конечно, Питер не верил во всю ту чушь, которую исповедовала Фиона. Именно так звали ведьму.
Ребенок от Фионы получился совсем обычный. Он не наследовал ни дар своей матери, ни железную хватку и ум отца. Престижная школа с хорошими условиями только развратила Лукаса. Его, тогда шестнадцатилетнего мальчишку, больше интересовали танцовщицы и проститутки, чем будущее. Так и появилась Паула. Нет, она не была ни проституткой, ни танцовщицей. Всё гораздо хуже и сложнее. Паула была из враждебной семьи.
Много поколений назад, когда род Донованов ещё жил на другом континенте, молодая женщина, прародительница Питера взяла в свою семью на воспитание сироту. Семейное правило Донованов запрещало приводить чужих детей в дом. Особенно, если есть родные дети. Эта затея закончилась очень плохо для семьи. Тот приёмыш едва не уничтожил весь род приютивший его.
Жалкие остатки некогда славного рода нашли спасение в далёких землях Канады. Но потомки проклятого кукушонка настигли их и здесь. Они выкупили землю по соседству с Донованами (ранее их фамилия звучала иначе). Жили не дружно, но относительно мирно, не считая некоторых конфликтов.
Через много лет потомок Донованов смешал свою кровь с проклятым родом. Когда Лукас представил Паулу своему отцу, было поздно. У невесты торчал огромный живот, чуть ли не упирающийся ей в нос.
Тогда, с нескрываемым ужасом Питер обратился к Фионе, матери Лукаса. Она велела ждать. Да как же ждать, когда внутри всё переворачивается? Когда родные внуки являются прямыми потомками твоего врага? А что ещё оставалось делать? Фиона ждала. И Питер тоже.
Потом в доме появился Макс, очень худой и изможденный, но такой сильный. Питер не видел особого внешнего сходства между Максом и своим сыном, но без труда признал в нём родного внука. Без всяких экспертиз. Малыш его рода. Тогда кто те трое, которые называют его своим дедом?
— Кукушата, — Питер знал это без всяких экспертиз.
После знакомства Макса с детьми Паулы, Питер понял, малышу здесь не выжить. Слишком мал и слаб был тогда Макс. А у Лукаса отцовские чувства так и не проснулись.
Единственный плюс в этой истории был в том, что от Лукаса родила девушка с хорошей генетикой. Красивая внешне, имела хорошую успеваемость в школе, подавала надежды в спорте, ровно до тех пор пока не вступила в подростковый возраст. Что с ней произошло дальше неизвестно. Да Питеру и неинтересно, его заботил только плод утробы той девушки.
Что было с ребенком до того как его обнаружили, Питер так и не смог выяснить. Он будто бы взялся из ниоткуда. Возможно его прятала мать, а когда её не стало, ребенок оказался на улице, где и подвергся насилию. Или же, как вариант, ребенок находился в приемной семье до тех пор, пока его содержание оплачивала родная мать. Больше Питер ничего не пытался узнать.
— И всё же, ты слишком много хочешь от Макса. Он практически ребенок, – сказал Николас, возвращая Питера из раздумий в действительность. — Ему бы дать подрасти, пожить жизнью подростка, найти друзей.
— Никаких друзей. Хватит мне друзей, — Питер содрогнулся от мысли, что его несмышлёный внук может повторить судьбу отца.
— Кроме всего, твой внук ещё растёт. Ему нужно правильно питаться. Я видел его анализы, они никуда не годятся. От собачьей еды, хорошо только собакам. Люди не покупают себе продукты в отделах для животных.
— У Макса хорошая способность выживать, – уверено сказал Питер. – Думаю, он тоже видел свои анализы и сделает выводы, как ему надо питаться.
— Говорят, старые мозги трудно настроить на новый лад. Это я про тебя говорю, Питер, — Николас подбросил дров в камин, так как к утру стало заметно холоднее, — у Макса уже проблемы из здоровьем. Он носит очки. Это к добру не приведёт.
— Ну и что ты предлагаешь, Николас? Может дать ему денег, чтобы он хорошо питался? — Питер знал, что гордый Макс никогда не возьмёт у него деньги. — Что я ещё могу придумать? Сказать Рашиду, чтобы повысил ему зарплату? Так он всё лишнее будет переводить на мой счёт. Придумал себе какой-то долг. Я могу по пятницам кормить его ужином. Но, думаю, он откажется. Да и что ему это даст?
— Знаешь, что я узнал, Питер? Макса из жалости подкармливает женщина. Мать его соседа по комнате. Она сама бедная, едва концы с концами сводит.
— Узнай, кто эта женщина.
— Уже узнал. Она не родная мать, а тётя соседа Макса. Обычная женщина, с аномально сильным материнским инстинктом к своему племяннику. Макс её обожает.
— Абсолютно необычная, — возразил Питер, — у кого из нынешних женщин ты видел материнский инстинкт?
— И ещё. Это не всё. Будь с Максом осторожен. Он не забывает обиды. То, что он сделал со своим школьным воспитателем. Его ещё Аспидом называли. Так вот, те кто видел, что осталось от того человека, ужаснулись.
Говорили, зверь так не сделает.
— Ну так зверь это и сделал. Делов то, – рассмеялся Питер.
— Рашид тоже так считает. Немного подсуетился и замел все следы за своим воспитанником.
— Николас, даже если это сделал он – это не значит ничего, – уверил Питер.
— Ничего не значит? Я не хочу комментировать то, что твой внук сделал с живым человеком. Можешь и сам прочитать в полицейских сводках. Но предупреждаю тебя, не зли малыша, он только с виду безобидный. Будь осторожен, Питер!
— Странно, что ты его осуждаешь. Я думал ты на его стороне.
На угрюмом лице Николаса появилась зловещая животная улыбка, больше похожа на оскал хищника.
— Осуждаю? Да нет, предупреждаю. А в остальном – горжусь им. Он расправился с Аспидом из рода Макклаев.
За окном ночь покорно уступала власть свету, утягивая за собой страх и всех своих ночных мороков. Николас постелил Питеру постель на старинном бамбетеле тут же в библиотеке.
***
На следующий день Дахил проснулся позже обычного. Уже было совсем светло. Немного выругав себя за лень, он быстро привёл свою постель в порядок.
Из кухни доносилось позвякивание посуды и женский голос напевающий Take me to churh…
Дахил взял полотенце и пошёл в душ подпевая женскому голосу. Он не хотел это делать, но мелодия оказалась слишком приставучая.
После душа Дахил почувствовал себя отлично, будто избавился от вчерашнего морока.
Агнес пригласила к столу. Так как Джозеф куда-то уехал с Уиллом, завтракали вдвоём. Дахил улыбнулся суетящейся Агнес, и начал складывать завтрак в контейнеры.
— Одевайся, поедем прогуляемся, — он потянул за собой сопротивляющуюся Агнес.
Оказавшись в удобном, но простом и старомодном салоне Ленд Крузера, Агнес поинтересовалась:
— Куда?
Дахил молчал. Автомобиль выехал за черту города, а потом свернул с трассы на просёлочную дорогу. Агнес настороженно поглядывала на Дахила, но его лицо ничего не выражало. Он был сосредоточен на езде. В такие моменты Дахил казался взрослее, чем обычно.
Посреди густого леса автомобиль остановился.
— Приехали, — сказал Дахил, открывая дверь Агнес.
Место было довольно живописное. В гуще огромных вековых деревьев пряталось прозрачное озеро.
Дахил достал из машины себе удочку, а Агнес нашёлся теплый плед. От женщины не ускользнуло, что друг её Джозефа в дикой природе выглядел иначе. Он казался таким сильным, таким мужественным, как древний охотник. Пока Дахил был занят рыбалкой, Агнес немного прогулялась. Потом занялась тем, чем часто занималась в последнее время — стала сооружать нечто похожее на стол (дастархан так это назвал Дахил). С чувством вкуса Агнес разложила на дастархане контейнеры с едой. Когда она покончила со своей работой, Дахил уже возился у костра. Свежевыловленая и приготовленная на костре рыба, была необычайно вкусная, атмосфера за дастарханом приятная. Агнес себя давно так хорошо не чувствовала. Запах леса и костра, вкус свежей рыбы — все это отдавало первобытным, прадавним.
— Откуда у тебя этот шрам? — спросила Агнес.
— В школе упал…
— Это хороший ответ, интересно бы услышать верный, — Агнес села вплотную к Дахилу, укрыв его и себя одним пледом. Дахил слегка содрогнулся от такой близости, но прижался к ней. Ему казалось, что поступает неправильно, что не имеет права быть так близко к Агнес. Это право исключительно Джозефа. Но украдкой воспользовался его привилегией, словно мелкий воришка.
— Не надо, мне уже не болит, Агнес… Почти не болит. Ты знаешь, я умею внушать ненависть к себе. Меня почему-то ненавидят даже те люди, о существовании которых я не подозреваю. – Дахил выдохнул и Агнес почувствовала его горячее дыхание на своей шее.
— Так всегда, Дахил. Делают плохо другие люди, а вину чувствуем мы — слабые и всегда виноватые. Я до сих пор не могу забыть, то что было со мной в детстве. А мне через два года будет сорок. Я с родителями не живу уже двадцать лет, а до сих пор боюсь свою мать, — Агнес обняла Дахила как ребенка, — всё детство я мечтала начать свою жизнь, отдельно от семьи. Только появление Джозефа помешало моим планам. До сих пор стоит перед глазами отец, открывающий с ноги дверь в мою комнату. Как он стягивал с меня одеяло, только потому, что по его мнению я непозволительно долго сплю. У моего отца был синдром накопительства, Но в отличии от других накопителей, он был очень брезглив и не любил беспорядок. Иногда до поздней ночи заставлял меня выгребать мусор, который всегда возвращал обратно. От матери я не видела защиты. Она постоянно оскорбляла меня, называла плохими словами, из которых «гадюка» было чуть ли не самым ласковым. Укоряла себя, что не сделала вовремя аборт. Я часто обещала себе не разговаривать с матерью, чтобы не провоцировать её на скандал. Но она находила, чем меня заинтересовать, и как только я вовлекались в разговор, в мой адрес сыпалась брань и оскорбления. Я долго отходила от таких разговоров. Моя мать же, после ссоры, всегда имела хорошее настроение и весело пела. Уже будучи взрослой я у неё спросила, почему она ни разу меня не защитила от побоев отца? Знаешь, что она мне ответила, Дахил?
Дахил не знал, что ответила мать Агнес.
— Она мне сказала, что могла бы защитить меня, но очень боялась, что её может ударить муж. Это было обидно услышать. Кстати, к моей сестре было совсем другое отношение. Представляешь, моя мать была способна на чувства. Просто меня она невзлюбила. Говорила, что лучше бы у нее был только один ребенок. Но мои детские социальные льготы она очень любила. Только льготы закончились, а ненавистная гадюка, то есть я, осталась.
Я долго не могла покинуть родителей из-за Джозефа. О карьере, учёбе и всяких там подростковых радостях речь не шла. Продавщица или уборщица. Я не получала на Джозефа никаких социальных денег. Моя сестра официально считается его матерью до сих пор. Она тратила детское пособие Джозефа исключительно на своих других детей. Я даже пожаловаться не могла, потому что у меня отобрали бы Джозефа. Я так и не вышла замуж. Конечно же, у меня было много мужчин, да и сейчас на меня засматриваются. Но видно не судьба. Я уже смирилась с тем, что не оставлю после себя потомства.
— Тебе ничто не мешает родить ребенка. —Дахил нежно потеребил обесцвеченные волосы Агнес. Он давно хотел так сделать. Волосы пахли шампунем, лаком, какой-то химией ну и самой Агнес
— Я думала об этом. Думала, когда Джозеф станет немного на ноги, я себе позволю родить. Даже заморозила свои яйцеклетки, после того, как у меня случилась внематочная беременность.
Только недавно поняла, что я больше не могу и не хочу быть мамой. Я истратила всю себя на Джозефа.
Уже темнело и заметно похолодало. Разговор с Агнес тяжёлым грузом лёг на плечи Дахила. Он молча собрался. Пора ехать домой. Уже в машине Дахил нарушил зловещую тишину, спросив у Агнес.
— А какая дальнейшая судьба твоих яйцеклеток?
***
В общежитие приехали поздно. У порога их ждал недовольный Джозеф, который не знал что подумать. Его мать пропала и на звонки не отвечала! Он смотрел, выискивал сводки об авариях и жаловался в соцсетях Рахмону. Ставший всего лишь несколько дней назад счастливым отцом Рахмон, ответил не сразу. Всё никак не мог понять, что от него хотят? Это его так поздравляют? Жалуются? Что опять не так с этим несносным Дахилом?
