Aнгиак

Красивая стройная женщина с осветленными, уложенными в пышную причёску волосами, металась по тёмной квартире, время от времени поглядывая на часы и вздрагивая каждый раз, когда от сильного порыва ветра дребезжали окна. Она не знает как избавиться от настигшего её беспокойства. Заваривает уже пятую чашку кофе не потому что хочет, а потому что надо себя чем-то занять. Порывшись в шкафу, достает хорошо припрятанную для подобных случаев пачку сигарет. Только бы Джозеф не унюхал. Разбушевавшаяся стихия обесточила весь район, а может и город. Связь, на мгновение появившись маленькой чёрточкой на телефоне, тут же исчезает. Когда удается дозвониться до нужного абонента, слышно лишь гудки. Неизвестность пугает. Смена Джозефа закончилась давно. Агнес не знает, что с ним. Остался ли на работе или случилось плохое в дороге? Холодный ветер ломает деревья, срывает рекламные вывески и гоняет их по городу как бумажные листы. «Только бы Джозеф остался на работе, не нужно в такую погоду быть на улице. Опасно». Почти четыре часа утра. Скоро пора собираться на работу. Агнес решила приготовить племяннику завтрак. Почему племяннику? Джозеф давно занимает место сына в сердце Агнес. При тусклом свете свечи она нарезает салат и делает бутерброды. Послышался скрежет ключа в замке. Агнес замерла, вслушиваясь. Это он. Облегчённо выдохнув, Агнес пошла навстречу. Джозеф не сам. Рядом с ним большой, просто огромный пёс. Вид что у человека, что у животного жалкий, поникший. Мокрый пёс испуганно прижался к человеку. Они оба дрожат. От налипшего мокрого снега под ними образовались лужи на полу. Под Джозефом поменьше, под псом побольше. Пёс решил стряхнуть влагу и потряс всем своим лохматым телом. Капли воды вперемешку со слюнями разлетелись по помещению. Запахло дождём и мокрой овечьей шерстью. — Джоз, это кто? — испуганно спросила Агнес. — А–а–а, — устало махнул рукой Джозеф, — это собачка. — Собачка? Собачка… — тайком вытерла слёзы Агнес. Даже при тусклом освещении было видно, что Джозефу очень плохо. Не от холода или стихии, а от пережитого за прошедший день. — Холодно, — пожаловался Джозеф словно маленький. Его зубы стучали. При неработающем электричестве квартира за ночь остыла, и вряд-ли Джозефу удастся быстро согреться. Но Агнес знает много разных способов. Она выкручивалась и из худших ситуаций. Хорошо, что есть газовая плита. Теплый сладкий чай в постель и пару грелок под одеяло спасли ситуацию. Оказав помощь Джозефу, Агнес нашла одеяло для Карагёза и постелила ему в спальне рядом с кроватью сына, как он и просил. На подстилку водрузила мягкий кашемировый свитер, который не принадлежал её сыну. — Эта вещь пахнет хозяином Карагёза. С ней пёс легче перенесёт его отсутствие, — пояснил Джозеф. Агнес хватило такта не расспрашивать, что случилось с хозяином собаки. И так понятно — плохое. Управившись с домашними делами, женщина начала собираться на работу. Работать ей теперь необязательно, Джозеф может материально позаботиться о ней. Он ещё летом просил её уволиться с утомительной работы, не высиживать изматывающие смены у кассового аппарата. Агнес пока думала. Хоть работа ужасно надоела, и она в последнее время начала сильно уставать от неё, но неизвестность пугала. Сможет ли она реализовать себя в другой роли, а не кассира в супермаркете?

***

Проснувшись после непродолжительного сна, Джозеф вывел на прогулку Карагёза. Пёс вёл себя прилично, был достаточно умён и понимал своего нового хозяина с полуслова, не доставляя тому беспокойства. — Хороший пёс. Умный… — Джозеф погладил пса по морде, отчего тот расплылся в собачьей улыбке. Если так пойдёт и дальше, то с Карагёзом не будет проблем. Джозеф никак не мог отойти от сна и, в общем, чувствовал себя неважно. Понимал, что заболевает. Дома, он без аппетита поковырял вилкой салат, на бутерброды не взглянул. Его мутило. Джозеф выпил две большие чашки теплого сладкого чая. Знобило. Он никак не мог согреться после ночи. На работу Джозеф приехал за два часа до начала смены. Ему хотелось побыть немного с Дахилом, то есть с Максом. Он уже проснулся, но всё ещё находился в реанимации. Лицо его порозовело, но вид был равнодушный и безучастный. Это плохо. Первым делом, Джозеф проверил выделение крови из дренажных трубок. Ближе к норме. — Больно? Макс не ответил. Ему было трудно дышать, он боролся за каждый глоток воздуха. — Это пройдёт. Скоро… — пообещал Джозеф. — Нет… Я не хочу, — он закашлялся и скрутился от боли. — Мне надоело жить! Джозеф устало прикрыл глаза, ужасно разболелась голова. Он поискал глазами на прикроватной тумбочке воду. Рядом с водой стояла тарелка с мелко нарезанным плодом киви. Макса пытались кормить, пока безуспешно. — Зачем ты это сказал? — возмутился Джозеф. — Учитывая, что я до сих пор не могу прийти в себя после вчерашнего. Как мне относиться к твоей «благодарности»? Макс недовольно всхлипнул. У него не было желания обидеть или оскорбить Джозефа. Он действительно сказал, что думал. Надоело много лет жить с болью в душе. Макс уже плохо помнит то время, когда у него не было панических атак, окружающий его мир был цветным, а каждый новый день радовал. Сейчас Макс испытывает боль при каждом вдохе, но это пройдёт. А что дальше? Как жить? Куда деть ту боль? Он устал бороться. — Макс? — Джозеф видя, что Макс проваливается куда-то в себя, ущипнул его за щёку. — Я не могу больше. Помоги мне, я здесь лишний, — попросил Макс. — Ты же хорошо ко мне относишься… У Джозефа на лбу выступила испарина, Макс не шутил. Он не просто болен, а психически болен. Толчок к его состоянию дала смерть Питера, и ещё действие наркоза. Джозеф, в силу своей профессии, воспринимал такие заявления со всей серьёзностью. — Макс, ты сейчас не можешь принимать такие решения, — Джозеф погладил руку больного, к которой была подключена система. — К нам иногда поступали люди после неудачной попытки суицида. Все они впоследствии жалели о своем поступке. Только бывает поздно. Большинство из них не хотело умирать — они не знали как жить. И ты тоже, не знаешь как жить. Джозеф взял одной рукой Макса за подбородок и больно сжал, поворачивая его лицом к себе. Держал до тех пор, пока у того не выступили слёзы от боли. — Эту боль… Всё, что сейчас происходит у тебя в голове, принимай за следствие наркоза. В силу своей профессии, ты обязан быть критичным к своему состоянию. Последние слова Джозефа разочаровали Макса. Кто он такой, чтобы допускать подобные высказывания? Макс считал себя вполне критичным. Сколько уже можно не считаться с его чувствами? Сколько он себя помнит, ему говорили, что у него ничего не может болеть, что его боль такая же незначительная, как он сам. И в общем, он не способен чувствовать ту боль, которую чувствуют другие люди. Вот те плакальщики, что были на похоронах Питера… Те да! Их боль особенная. Почему ему не позволили проститься с дедом? Кому он там мешал? А Симон, Ульрих? Они всё видели. А Лукас? Что он ему сделал? Он же всегда уважительно относился к отцу, старался не попадаться ему на глаза, чтобы своим видом не напоминать давних ошибках. — Макс-с-с… Макс-с-с… Или как ты хочешь, чтобы тебя называли? — Джозеф был в отчаянии. Он приблизительно знал, что происходило с его другом. Его боль кипела, словно в закрытом котле, а теперь вырвалась наружу. По другому быть не могло. — Ты же знаешь, у меня нет имени. Макс — так звали овчарку Симона. У Макса случился приступ, он жадно хватал воздух, пытаясь восстановить дыхание. Когда всё закончилось, выглядел крайне обессиленным. — Видишь я задыхаюсь, я не хочу жить, а тело сопротивляется и само хватается за эту жизнь, — пожаловался Макс. — Не могу исполнить твоё желание, — отрезал Джозеф. — Помоги мне, я так устал, — настаивал Макс. Джозеф знал. Он сам чувствовал его боль, почти физически. Ощущал, как плохо ему сейчас. Как же хотелось всё это прекратить! — Я не знаю, что делать… — у Джозефа предательски скатывались слёзы по щекам, а голос дрожал. — Я тебя понимаю, но не могу сделать то, что ты хочешь. И ты не сможешь. Знаю, ты хорошо подкован и попытаешься сделать это. Но подумай о людях. За твою слабость кто-то обязательно ответит. Медсестра, сиделка, твой доктор. В лучшем случае их лишат лицензии, в худшем будут отвечать в суде. Тебе плохо, но ты можешь сделать плохо и другим. Обещай, что в этих стенах ты ничего не будешь предпринимать. А потом обязательно что-нибудь придумаем. Макс едва заметно кивнул. «Это понимать как? Это да? Макс согласен?». — На самом деле Джозефу всё равно, что ответил Макс. Ему ничто не мешает соврать. У Джозефа уже есть правильное решение, отличное от того, что предлагает Макс. Нужен хороший психиатр.

***

Джозеф понимал, что разглашение психического состояния Макса, может стоить ему карьеры. Сокрытие — жизни. Он обратился к его врачу. — Я его вычислил ещё три часа назад, –весело подмигнул серой с проседью бровью доктор Хусейн, — Всегда обидно, когда усердно спасаешь жизнь пациента, а тот впоследствии совершает непоправимую глупость. Доктор старательно мыл руки, тщательно намыливая каждый палец. Периодически посматривая на Джозефа. — Ты сам то как? Выглядишь не вполне здоровым. — Нормально… Правда мутит немного. Предыдущая смена была тяжёлая, — Джозеф попытался сдержать давящий кашель, но вышло только хуже. — У тебя то у самого некритическое отношение к своему состоянию. Ты не можешь сегодня работать. И завтра… — сказал Хусейн когда плечи коллеги перестали содрогаться от кашля. Джозеф кивнул. Он уже понял, что заболевает. И скорее всего на время болезни его отстранят от работы. Хочет он того или нет. — Не волнуйся, — успокоил Джозефа Хусейн, — я уже вызвал к нему психиатра. А насколько пациент хочет выздороветь, зависит от него самого. — В том то и дело. Он не считает себя больным, чтобы желать выздороветь. Хусейн грустно улыбнулся. — Все так считают. Но блондин хотя бы себя выдал и сейчас под наблюдением. Сколько он жил со своей проблемой? Если бы не ранение, никто бы не заметил, что с ним что-то не так.