Aнгиак

Джозеф умудрился заболеть в самый неподходящий для этого момент. Четыре дня он лежал в горячем бреду, не осознавая происходящего. Четыре дня обеспокоенная Агнес не находила себе места ухаживая за больным. Ей казалось, что Джозеф не выживет. Так сильно он ещё никогда не болел. А когда Агнес совсем отчаялась, Джозеф начал понемногу поправляться. За время болезни он исхудал и, в общем, испытывал сильную слабость, но думал лишь о Максе. Джозеф интересовался состоянием Макса. От медицинского персонала он знал, что послеоперационный период протекает гладко, лёгкое расправлено, анализы в норме, психиатр тоже не нашёл никаких отклонений. Скоро Макса в больнице ничто не будет держать. Заключение психиатра, конечно же, смутило Джозефа. Он считал иначе –Максу самостоятельно не выкарбаться. К Максу неоднократно наведывались полицейские и немецкая овчарка Симон тоже к нему приходил. Значит, дело о нападении расследуют, не пустили на самотёк. Джозеф принял решение забрать Макса к себе. Он был уверен в своих чувствах и знал, что это взаимно. Много действий Макса говорило об этом. Он интересовался успехами Джозефа в университете, не пропустил ни одного его публичного доклада. Всегда находил что спросить, чтобы выставить его работу в выгодном ракурсе. А однажды даже встрял в драку, когда за выпившим Джозефом увязались хулиганы. Поступок Макса был ценный тем, что он обычно избегал контактов с полицией. Он все ещё не был уверен в правильности своих документов. Джозеф сделал вывод, что Макс к нему неравнодушен. У него есть чувства. Кроме всего, Джозеф до сих пор ездил на автомобиле Макса.

***

Ранним утром, в день выписки, на душе у Макса было тоскливо. Хотелось забыться хоть ещё ненадолго. Но он не мог больше спать – выспался на долгие годы вперёд. Никогда в жизни так много не спал. За дверью тихо переговаривался персонал, уборщица катила свою тележку, гудела вентиляция. Макс оделся, шатаясь от слабости и боли. Не имея никаких занятий, он стал бессмысленно смотреть в окно. За окном туман, темень, светать только начинало. В дверь постучали. Макс продолжил всматриваться в мигание маячков на крышах медицинских машин. Дверь палаты скрипнула, и в неё несмело вошли. Посетитель топтался у порога, не решаясь начать разговор. Макс провёл пальцем по украшенному морозом стеклу и не поворачиваясь, произнёс по-немецки: — Здравствуй, Магнус. — И тебе того же, малыш, — радостно ответил вошедший. Нехотя Макс повернулся к посетителю. Перед ним стоял мужчина среднего роста, коренастый, лет пятидесяти. Ничем не примечательный, разве что его чёрные глаза были чересчур близко посажены. — Тебя Кевин вынул из сундука? — спросил Макс. — Нет, дорогой. Я за тобой давно наблюдаю, но всё не предоставлялось случая встретиться. Может ты не знаешь, тебя охраняли, пока был жив Питер. Посетитель положил на тумбочку пакет с фруктами и подошёл к Максу. Подал ему руку. Макс в ответ руки не подал, лишь посмотрел странным, змеиным взглядом гостю в глаза. — Раньше ты не был таким упрямым, — Магнус отошёл на два шага от Макса. — Наоборот, ребёнком ты был очень послушным. Это потому, что никому до тебя не было дела... До твоих капризов. Своей матери ты на хрен не был нужен. Она хотела вытравить тебя и поехать к родителям... Праздновать Рождество. Там у них в семье всё очень строго. – Магнус притворно вздохнул. — Но что-то пошло не так. Ты не желал ни погибать, ни выходить на свет. Твоя мать промучилась с тобой три дня. А когда ты родился, тебя приняли за мёртвого. Повитуха клялась, что не слышала стука твоего сердечка около двух дней. Макса сильно знобило, но не от холода. Он закутался в теплый халат и продолжил слушать. — Твоя мать соврала, что срок её беременности шесть месяцев. Ты родился не менее чем восьмимесячный. Эта малолетняя дура настолько боялась своих родителей, что не решилась показаться с животом на семейной празднике. По понятным причинам в то Рождество она не появилась в родительском доме. Макс посмотрел на своего гостя так холодно, что у того мурашки пробежали по коже. Но он быстро взял себя в руки и продолжил: — Повитуха не решилась убить то, что родилось. Она завернула тебя в волчью шкуру и отнесла мне. На улице было около сорока градусов мороза, но ты был в порядке. Я отнёс тебя в комнатку в подвале, а утром тобой занялась кормилица Макс не хотел дальше слушать, но гость всё продолжал. — У тебя странные глаза. Я таких раньше не видел. Ведьма принявшая роды у твоей матери, сказала, что на твоей особенности можно хорошо заработать в нашем деле. Например, назначить тебя очередным Пророком или Посланником из ада. — Ты глава какой-то секты? – предположил Макс. Магнус кивнул, и в его глазах блеснули злые огоньки, а взгляд стал свирепым. — Ты слишком любопытен. Зря полагаешь, что я позволю тебе жить, как ты хочешь. Я испорчу твою жизнь. И твоим детям тоже. Ты ещё приползёшь ко мне и сам предложишь себя. Несмотря на угрозу, Макс не изменился в лице. Ответил равнодушно. — Возможно я приползу, возможно даже предложу себя, но ты не сможешь забрать свой подарок. Магнус вздрогнул и заметно побледнел. Он испытывал животный страх перед тем, кто уже будучи мертвым вернулся к жизни. От одного лишь взгляда необычных глаз, по телу пробежала дрожь. Магнус решил ужалить с другой стороны. — Ты потомок нацистов. Будь твои дед с бабкой порядочные, они бы себя стерилизовали и не пускали в этот мир грязных ублюдков. — Я хоть знаю, кто мои предки. А ты? — с насмешкой спросил Макс. На его щеках показались симпатичные ямочки. — Я бы так не хорохорился на твоём месте. Ты видел, что натворили твои предки? Тебя же возили с классом в Аушвиц–Биркенау. И ты от них не далёко уйдешь — достойное продолжение Менгеле. Максу было дурно от мысли, кем являлись его «чистые» арийские предки. Очень не хотелось быть потомком «подарка фюреру». Мысли о том, что натворили те люди, чья кровь теперь течет в его жилах, разрывали душу. Он видел в том музее горы детской обуви. За каждой парой чья-то жизнь. Макс сильно переживал после той поездки. Хизер сняла видимые симптомы психоза Макса, затолкала их куда-то внутрь. Но в тяжёлые моменты, всё спрятанное вылезало наружу. Макс хотел бы вырвать из себя всё то, что связывало его с преступными предками. Но для этого нужно покончить с жизнью. Прочитав скудные эмоции на лице собеседника, Магнус получил садистическое удовольствие. То, что он хотел! Поникший, израненный Макс не сможет оказывать достойное сопротивление. Всё как надо. Макс был похож на свою мать, лишь отчасти: большие глаза, светлая масть, стройное тело, которое так любил Магнус. У него была надежда, что мальчишка его сын. Было дело. Дурная девка всё время врала, путала сроки беременности. Ребёнок не был таким, как другие его дети. Он гораздо умнее, прилежнее и талантливее. Но и мать у него другая. Почему бы и нет. Почему у него, Магнуса, не мог родиться породистый ребёнок? Макс не доставлял особых хлопот, не проявлял признаков неповиновения. Иметь такого сына, было одно удовольствие. С учётом того, что он не его сын. К четырём годам малыша будто подменили. Нет, он не истерил, ничего не требовал, поведение оставалось таким же прилежным. Но взгляд. Он не смотрел на своего благодетеля так почтительно, как другие. Магнус лупил его, пока не уставали руки, а в нём ничего не менялось. Малыш не позволил себя изнасиловать, как это бы сделали другие дети. Его держали втроём. Кто бы мог подумать, что ребёнок лишь изредка покидающий свою комнату и ещё реже стены дома, сможет обвести его вокруг пальца. Магнус до сих пор не знал, каким образом он выбрался из подвала. Через окно, которое было для него недосягаемым, так как находилось под потолком? Или через вентиляцию, которой могла воспользоваться лишь худая кошка? Магнус приблизился к задумавшемуся Максу и провел тыльной стороной ладони по его щеке, потом погладил его губы, потрогал спутанные в тонкие дреды волосы. Они были в плохом состоянии. Обычно Макс подбривал виски сам и подплетал дреды у корней раз в месяц у специалиста. Когда состояние Питера ухудшилось, он отложил поход к специалисту. После аварии и без того изломанные и пересохшие волосы впитали в себя плохо смываемую грязь, пот и кровь. Временно потерявший былую подвижность, Макс не мог сам ни состричь волосы, ни толком вымыть. Сердобольная сиделка собрала повреждённые волосы в пучок и для удобства закрутила на макушке в гульку. Отчего Макс стал похож на древнего воина. Захватив в руку несколько спутанных косичек, Магнус заметил: — Ты никогда не любил стричь волосы… Серые глаза Макса смотрели внимательно и спокойно. Магнус залюбовался его обречённой красотой. Он старался запечатлеть для себя каждую его чёрту. — Почему я говорю и думаю по-немецки? Ведь это не твой родной язык, Магнус? Магнус повёл плечами. — А почему бы и нет? Я знаю немецкий, твоя няня тоже. А как ты выучил французский для нас загадка. Каждый задумался о своём. За окном рассвет. Дребезжащие блики мигалок скользили по стенам, неприятно раздражая сетчатку. Повисла зловещая тишина. Глаза собеседников встретились, и они долго смотрели друг на друга. Эмоции обоих невозможно было прочитать. Губы Макса начали едва заметно шевелиться, потом более отчётливо, а дальше стало понятно, что он поёт. Его тихое пение с каждым слогом становилось более слышным — «Carol of the bells». Мелодия узнаваемая во всем мире, язык на котором пел Макс — нет. Он пропевал отчётливо каждую букву, отчего было понятно, что Максу хорошо знаком тот язык. Он умело придал мелодии готовскую интонацию, и теперь, она звучала зловеще. Магнус испытал неприятное чувство, которое он охарактеризовал бы как ужас, а ещё неловкость. Мальчишка снова сделал его. — Это ты убил мою мать? — внезапно спросил Макс. Магнус уже уходил и неприятный вопрос застиг его у двери. От неожиданности у него задрожали руки. Магнус остановился, обдумывая ответ, но ничего в голову не приходило. Уже закрывая за собой дверь он сказал: — Хорошо питайся, малыш, ты плохо выглядишь.