***
Ближе к вечеру Макс в компании Джозефа направился в сторону спальни своего деда. Где-то рядом, по его мнению, должна быть гардеробная. Из библиотеки показалось любопытное птичье лицо Николаса. Посторонние звуки заставили его выбраться из книжных завалов, как свежий воздух вынуждает высунуться крота из норы. — Что, заметаешь следы прегрешений своего сообщника Питера? — ехидно спросил Макс. — Не имею такого права, малыш, — покорно опустил свою голову Николас. — То, что тебя интересует находится наверху, под самой крышей. Пошли проведу. Николас прикрыл за собой дверь и повёл парней в другой конец коридора к лифту. Он хорошо понимал теперешние физические возможности Макса, поэтому не предлагал ему подняться лестницей. — Наверное, в каждом уважающем себя доме есть особое место, куда попадают вещи, которые выбросить жалко, но и держать в местах обитания не хочется. В этом доме — это чердак. — Николас нажал самую верхнюю кнопку лифта. — Туда попадает надоевшая или не подошедшая вкусу обитателей мебель, одежда... Обувь иногда даже не вынутая из своих коробок. Там много чего интересного. — Именно здесь я смогу увидеть дурацкий костюм Лукаса с его выпускного? — поинтересовался Макс. — Думаю, и его тоже, — улыбнулся Николас. — Костюм действительно был дурацким. Других выпускных костюмов не существует – только дурацкие! Прошу! — Николас провёл парней в хорошо освещённую комнату с большим диваном и зеркалами. Вокруг множество полочек и стоек с одеждой. Все вещи аккуратно сложены и упакованы для хранения. На полу стояли коробки с детскими игрушками, книжками и резиновыми сапожками. Некоторые вещи сюда попали давно, со времён основания дома. Но все они были в прекрасном состоянии, за ними ухаживали. — Это уж слишком, — проявил недовольство Джозеф. — Зря ты так, — пробубнил Николас, — Этот с виду заброшенный чердак, может рассказать о семье намного больше, чем любой фотоальбом. Кстати, фотоальбомы здесь тоже имеются. Макс подошёл поближе к кукольному домику — умело изготовленной копии настоящего: с работающим лифтом и освещением, с кухнями и ванными, а также их обитателями и питомцами. Он нажал маленькую кнопку внутри лифта и тот пришёл в движение. Когда лифт остановился, Макс включил свет в одной из квартир, выставив на всеобщее обозрение быт маленькой семьи из трёх человек и одной собаки. — Ты злишься на Тео потому, что у него было то, о чём ты даже не смел мечтать? – Спросил Николас. Макс кивнул. Стоит признать, он невзлюбил этого маленького выскочку. Пусть у него была короткая жизнь, но она ценная и за неё боролись. Малыш получил столько любви, сколько Максу не получить никогда. Тео любили — грустный ангелочек на его могилке тому подтверждение. Он, словно бы, подчеркивал значимость маленькой жизни для семьи: каждой своей тёмной жилкой на мраморной шее; каждой прозрачной складочкой на рубашке; крыльями, лёгкими словно пух, и уже готовыми к полёту. Этот ангелочек, как и Тео совсем из другого, недосягаемого для Макса мира. Макс иногда задумывался, что было бы с его телом если бы он погиб? Для него ответ очевиден. Его растащили бы дикие звери, если конечно, Магнус не прикопал бы где-то в лесу. В случае его гибели в школе, он имел бы собственную могилу на полузаброшенном школьном кладбище. Возможно, какой-то надгробок с датой смерти или просто номером. Со временем этот камень обязательно бы сдвинули в сторону, а на месте его захоронения поставили бы лавочку или посадили дерево. Дерево это хорошо. Макс хотел, чтобы на месте его праха росло дерево. — Малыш так и не получил свой рождественский подарок, — прервал тишину Николас. — Ты не обижайся на него, Макс. Если бы не его смерть, то ни Лукас, ни ты не пришли бы в этот мир. Николас торопливо погасил свет в игрушечной гостиной, скрыв от глаз Макса маленькие фарфоровые копии живых людей. — Тебе подойдут вещи Ника. Ты сейчас в том возрасте, что был он и примерно той же комплекции. Макс взял, почти не глядя, первый попавшийся костюм и две рубашки к нему. У него не было той брезгливости к вещам ушедших людей, что была присуща Джозефу. В детстве Максу часто доводилось носить чужие вещи. Почти всегда. В школе ему шили школьную одежду, но одного костюма в год было недостаточно, приходилось донашивать вещи после старших детей. Так было даже проще, за эти вещи он ничего не был должен Питеру. Только когда Макс выплатил деду весь долг за своё содержание, у него появились свои личные вещи. Так считал Макс, а Питер смеялся ему в лицо и говорил, что он просто переложил деньги из одного своего кармана в другой. Теперь вся эта сумма лежит с процентами на отдельном счету и принадлежит Максу. — Я отдам погладить, — Николас попытался взять из рук Макса рубашки. — Не стоит, я сам справлюсь, — отказался Макс. — Нет. Теперь тебе не положено по статусу. — Николас показал недюжинную силу, забирая из рук Макса одежду. Серый твидовый костюм, который выбрал Макс не выглядел ни старомодным, ни странным. На нём он смотрелся великолепно. Всё таки мода на дорогие эксклюзивные вещи очень консервативна. «А ведь настоящего владельца этот костюм радовал ещё задолго до рождения моего отца» — подумал Макс рассматривая своё отражение в зеркале.***
В красивой, пахнущей свежей елью гостиной было уютно. Слегка приглушённый свет создавал особую атмосферу. Всеми процессами здесь заправляла Фиона. Агнес тоже хотела быть полезной. Для неё Фиона великодушно отвела роль своей личной помощницы, абсолютно ничего не значащей и теряющейся среди прислуги. — Если вы с Лукасом поженитесь, то тебе придётся быть хозяйкой многих семейных вечеров, приёмов и деловых ужинов. Учись! — давала наставления старшая женщина. У порога появился Лукас. Он вырядился в простой удобный костюм, но даже в нём выглядел чертовски привлекательно. По крайней мере для Агнес. По щеке Лукаса расползся огромный синяк, учтиво поставленный ему родным сыном. Увидев любимую Агнес, Лукас подарил ей одну из своих лучезарных улыбок и подошёл к дополнительному столу, на котором Фиона разложила высокими горами рождественскую выпечку. Макс был там. Он разглядывал рождественский хлеб, выпеченный в форме барашка. Старинная чугунная форма удачно запечатлела все милые завитушки и ложбинки на его теле. Для усиления эффекта Фиона водрузила хлеб на ложе из соломы и украсила его зелёными веточками мирта. На шее у барашка красовался красный бант. — Как ты? — Лукас схватил Макса за локоть. — Смирился? — Не знаю, — Макс уставился на фиолетовый синяк и распухший нос отца. — Прости, не рассчитал. Я в школе лучше всех дрался. — Будем считать, что ты мне ответил за ту пощёчину в детстве. — Пощёчину? От пощёчины разве случается сотрясение мозга? — Ну знаешь, ты тоже, Макс, не подарок. Зачем мне нос сломал? — оправдался Лукас. — Что? — Макс грубо схватил отца за подбородок и притянул к себе. Предусмотрительный Николас очутился рядом, во избежание несчастного случая. Он готов был вмешаться в любой момент. — Где перелом, Лукас? Ерунда. У тебя нет перелома! Макс щупал нос Лукаса сначала нежно, аккуратно, а потом болезненно. Лукас скривился от боли, он счёл, что Макс это сделал нарочно. – Ладно... Всё хорошо. – Макс обнял отца и похлопал по плечу. Он словно извинялся. Эти двое пока ещё сами не разобрались, как относиться друг к другу. — Что ты будешь делать с малышкой? — шёпотом спросил Лукас. — Пока не решил. — Если ты не готов, я могу взять её себе. Агнес согласна. — Я не согласен, — твердо ответил Макс. Лукас расстроился и от греха подальше перешёл в другую часть гостиной, туда где украшением интерьера был старый изысканный рояль. Лукас несколько раз провёл пальцем по его идеально гладкой поверхности, сметая мнимую пыль, а потом оголил клавиши и начал играть полонез Шопена, на ходу вспоминая ноты. Polonaise héroïque сложный в исполнении. У Лукаса получалось криво, но никто из присутствующих в зале не обратил на это внимания. Никто кроме Макса. Он бросился к отцу и попытался оттеснить его от инструмента. Он не любил, когда делают ошибки. Лукас не сдавался и стойко продолжал играть, ещё больше фальшивя. Николас снова попытался вмешаться, ему не хотелось скандала в святой вечер. Фиона придержала его: — Не мешай. Наш Соколёнок утверждается. Устанавливает здесь свою власть, – Фиона притронулась к плечу Николаса. Получилось слишком интимно, как для просто друга, но никто не заметил. – Не находишь ли ты это забавным, ворчун? Ситуация у рояля менялась ежесекундно. Преимущество было то на стороне отца, то на стороне сына. — Ты испортишь дорогой инструмент, — шипел Макс, пытаясь плечом оттеснить Лукаса от рояля. — Знаешь, сколько стоит визит настройщика? — Ничего, ты богатый — раскошелишься, — огрызнулся Лукас. — Желаю и в дальнейшем оставаться богатым, поэтому не позволю себя обанкротить. – Макс снова пихнул отца. Лукас оттолкнул назойливого птенца от себя и вернулся к игре. Сделав ещё несколько нерезультативных попыток сдвинуть отца с места, Макс дотронулся пальцем клавиши и начал играть. Сначала осторожно, а потом смелее. Получилось, как-то само собой. Фиона не заметила когда корявая игра в четыре руки стала чище, а дальше, и вовсе, шедевром. Лица соперников раскраснелись. У Лукаса был разорван воротник на рубашке, у Макса треснула губа, но им не было до этого дела, они увлеченно погрузились в игру. Музыка их объединяла. Пока только она. Невзирая на потасовку между отцом и сыном, атмосфера вечера была дружественная. Фионе удалось создать ощущение праздника. Украшенный веточками калины, ели и мирта стол выглядел празднично. — Знаешь, в этом доме не хватает кота, — заявила Фиона, разливая вино по бокалам. Макса она с понимающим видом обошла. — Только кота здесь не хватало. Мне лично, достаточно Лукаса, — возразил Макс. — Я подобрала тебе хорошего кота. Он не позволит себя толкать, как Лукас, – подморгнула Максу Фиона. — Я тоже против кота, — вмешался в разговор Лукас. — Он может стать источником инфекции для Макса. К тому же, у нас есть собака. Макс смерил отца холодным, полным презрения взглядом. — Ладно, бабуль. Пусть будет кот, – согласился он. На столе было достаточно разных фруктов, но Макс воровато ощипывал веточку калины, стараясь делать это незаметно. От Фионы мало что можно скрыть. Она молча поставила перед внуком блюдечко с кроваво-красными, слегка тронутыми морозом ягодами. В ответ Макс посмотрел на свою бабулю с благодарностью и обожанием. «Как мало ему нужно для счастья — подумала Фиона. — Я таки поделюсь с ним частичкой того, что умею сама». После ужина Фиона принесла огромный музыкальный инструмент похожий на арфу и поставила у себя между ног. Она начала нежно щипать струны. Макс заинтересовался инструментом. Он наблюдал, как звуки исходящие из-под пальцев Фиона оформляются в мелодию. Сначала это была знакомая «Тихая ночь». Что ещё исполнять в Рождество? Потом были другие рождественские песни. Некоторые Макс знал, другие хотел выучить. Угрюмый Николас не смог скрыть удовольствие на своём лице – молодой Донован владел языком своих предков вполне сносно. А будет ещё лучше!***
Следующим утром Фиона потащила всю семью в церковь. Всех, кроме Макса, которому такие поездки были нежелательны и Агнес, у которой из-за неожиданно начавшихся женских дней, не было желания выходить из дома. Макс проснулся около десяти утра. Он выспался и прекрасно себя чувствовал. Насколько позволяло ему состояние здоровья. Макс долго стоял под душем, а затем решился осмотреть себя перед зеркалом. Аккуратный тонкий шов по средней линии груди, пока розовый и припухший, но Макс был уверен, шрам обязательно побелеет и станет незаметным. Ещё была вмятина сбоку от входного отверстия пули и след на шее от трахеостомы. Эти следы более глубокие и будут давать о себе знать дольше, но не вечно. Швы на ранах были сняты лишь частично, через один. Макс осмотрел своё тело в целом. Он стал тощим, живот впал, но мышцы всё ещё прорисовывались на исхудавшим теле. Макс аккуратно заклеил пластырем телесного цвета след на шее и принялся одеваться. Ему на глаза попались вчерашние брюки от костюма и ещё одна рубашка Ника. Она была белая в мелких каплях кирпичного-красного цвета. Эти капли придавали Максу детскую беззащитность. Макс остался довольный своим двойником в зеркале. В хорошем настроении он пошёл прогуливаться по дому. Выпил на кухне кофе и от скуки начал заглядывать в пустующие комнаты. В гостиной он застал Агнес, которая сидела на диване подогнув под себя ноги. Вид у нее был печальный. — Что приуныла, красавица? – поинтересовался Макс. Агнес грустно вздохнула и поделилась с Максом тем, что скрыла даже от Лукаса. — Она измазала мою машину дерьмом… Макс сразу понял, что речь идёт о Пауле. Он широко улыбнулся. — Мне мой воспитатель, Рахмон, говорил, что это к деньгам. Тебе ведь нужны деньги, Агнес? — Ты не понимаешь, Макс! Всё серьёзно. – Агнес была по-настоящему испугана. – Она нашла меня в соцсетях и устроила травлю. Она звонит моим родителям и говорит, что я позорница и потаскуха. Это так унизительно. — Она… – Макс немного помолчал. – Её зовут Паула. Можешь не бояться называть её по имени. – Макс обнял плачущую Агнес. – Она не любит Лукаса. Это вопрос личной выгоды. – Макс, – Агнес прижалась к Максу лицом, – Лукас хочет до Нового года отметить день семьи. Обязательно до Нового года. Она тоже будет на празднике. Хуже всего, что по каким-то вашим странным традициям хозяйкой вечера будет она. — Это потому, что Лукас с Паулой разведен только юридически. Церковный брак не аннулирован и имеет моральную силу. В карман своему мужу Паула больше не может залезть, а в душу – сколько угодно. Имеет право. Перед родственниками они семейная пара, — объяснил Макс. — Лукас не хочет твоего присутствия на празднике, Макс. Говорит, почти все родственники недовольны тобой. Они агрессивно к тебе настроены. Каждый надеялся оторвать себе часть наследства Питера. Лукас не знает, как сказать тебе. Макс не сильно расстроился от услышанного. Чего бы не хотели эти незнакомые ему люди, теперь хозяин здесь он. А как поступить со сворой надоедливых родственников, решит уже после чертовой вечеринки. Макс запустил свои руки в мягкие волосы Агнес. Он нежно потеребил их и притронулся к ним губами. — А знаешь, что? Никакая Паула рядом не стояла с тобой относительно красоты. — Волосы Агнес приятно пахли ландышами. — Мне кажется, я знаю, что тебя развеселит — Платьетерапия. Платья! Много платьев! Макс встал с дивана и галантно протянул руку Агнес.***
Фиона в компании Лукаса, Джозефа и Николаса традиционно посетила утреннюю рождественскую службу. Скорее из-за многолетней привычки, чем из чувства веры. Она недолюбливала местного священника, отца Серафима. Потому что он всегда врал, навязывал прихожанам свои мысли, не имеющие никакого отношения ни к действительности, ни к Святому писанию. К тому же, этот нечестивый в рясе мешал жить не только ей, но и Лукасу. Отец Серафим, чтобы насолить Фионе, отказался дать развод её сыну. «Святой» всячески подыгрывал его бывшей жене. Он не признавал результаты ДНК- тестирования, которые подтверждали измену Паулы. Серафим утверждал, что вся наука от нечистого. А всё, что связано с генетикой, искусственным оплодотворением, лечением плода внутриутробно – считал сатанинским. Эти убеждения не мешали бородачу обращаться за медицинской помощью в самые современные клиники. В то время, как многие его прихожане верили, что их болезни насланы за грехи и лечить их нужно покаянием. Фиона, как женщина, владеющая некоторыми передающимися из поколения в поколение знаниями, а также имеющая медицинское образование, тяжело вздыхала, когда видела последствия беспрекословного доверия «святому». На службу Фиона нарядилась крайне вызывающе. Она надела бордового цвета брюки, слегка коротковатые 7/8 брюки – так были видны её новые сапожки. Мягкое серое полупальто едва прикрывало бедра. На голове у Фионы в этот раз не было привычного платка, лишь капюшон от холода, который она откинула в церкви, показав всему приходу крашенные в тициановый цвет волосы. Жена «святого отца» – остроносая некрасивая Филомена завернутая с головы до пят в тряпье, словно мусульманка, кисло поглядывала из своего «бабушатника» на гордо поднятый подбородок Фионы. — Христос Рождается, — улыбалась Фиона односельчанам, показывая так и не утратившие свою миловидность ямочки на щеках. Вернулась вся компания домой затемно, после того, как навестили всех кумовей Фионы, которых у нее было множество. У Джозефа создалось впечатление, что Фиона крестила весь посёлок. На самом деле это не так, ведьма водилась далеко не со всеми. Напоследок Фиона забежала домой о чём-то поговорить с верной напарницей Фейге. Лукас уже успел соскучиться по своей нежной Агнес и постоянно огрызающемуся отпрыску. Что касается Джозефа, то он и вовсе предпочёл бы отлежаться в постели рядом со своим Максом, а не терпеть кумушек и крестников Фионы. Из гостиной слышался звонкий голос Макса и серебристый смех Агнес. Пока Лукас и Джозеф снимали верхнюю одежду, голоса утихли и донеслись звуки нежного вальса Яна Тирсена. В гостиной, ярко освещенной множеством лампочек за столетним Steinway & Sons сидел Макс. Лукас, со своего места хорошо видел его худой живот, закатанные рукава рубашки и жилистые сильные руки нежно перебирающие клавиши. Он ещё раз убедился, что более красивых играющих мужских рук он не видел никогда. Взгляд самого Макса был направлен не на клавиши, а немного сторону. Его лицо улыбалось искренне и так счастливо. А улыбаться была причина. Это Агнес. Выглядела она по-особенному, совсем не так как утром. Возможно, потому что была одета в платье с того самого чердака, который так заинтересовал Макса. Платье было очень давнее, двадцатых годов прошлого столетия, от легендарной Коко Шанель: цвета увядшей розы, с красивой драпировкой прозрачной тканью переходящей на бедрах в бант. Платье было выигрышной для Агнес длины — чуть выше колен. Агнес легонько опиралась на рояль, а её нежные пальцы сжимали длинный мундштук с сигаретой. Лукас посмотрел на Джозефа – ему было важно понять, прочитать на лице все его чувства, которые он испытывает в этот момент. Джозеф был на редкость спокоен и, казалось, даже слегка равнодушен. Ревности не было. Внезапно нежный вальс утих. Макс аккуратно взял из рук Агнес мундштук, стряхнул пепел, один раз затянулся и положил на блюдце. Потом притянул Агнес к себе, положил руку ей на талию, слишком откровенно. Макс закружил женщину в вальсе, тихо нашёптывая губами ритм. — Ты не можешь так спокойно на это смотреть, Джозеф! – возмутился Лукас. — Могу. Я не ревную — улыбнулся Джозеф. — А тебе следует задуматься – у Макса будет дочь от Агнес. И, может, только что, у них был секс... Не знаешь, Лукас? Лукас знал. Не было никакого секса. Джозеф нарочно язвил, чтобы сделать больно отцу своего возлюбленного. Но нет! Ничего не было. В эти дни точно!