***
Джозеф чувствовал себя некомфортно среди собравшихся в гостиной людей. А их было не менее шестидесяти. На женщинах были черные платья, видимо в знак «траура» по Питеру, на мужчинах – смокинги. Нанятые девушки официантки бегали в форменной одежде и белых ажурных передниках. Телохранителей были в удобных костюмах. Макс, по просьбе Николаса воспользовался услугами Симона и его охранного агентства. Накануне вечера Симон провёл беседу с семьёй и объяснил все правила безопасности. Соблюдать эти правила для Лукаса было повседневностью, для Макса привычно, для Джозефа и Агнес очень неудобно. Симон подробно разъяснил, кто из официантов будет обслуживать семью, к кому из охраны обращаться по тому или иному вопросу, чего избегать. Симон ознакомил Макса и новых членов семьи со списком и краткой характеристикой гостей. Джозефу показалось, что в доме их гораздо больше, чем было указано в списке. Наличие чужих людей в доме и охраны делали атмосферу крайне недружелюбной. Паула, как хозяйка, вела себя крайне нагло и деловито. Она мастерски создавала видимость своей незаменимости, при этом ничего полезного не делая. Она покрикивала на прислугу и пыталась командовать Николасом. Джозеф невольно сравнил бывшую женщину Лукаса со своей мамой. Да, Паула была старше, но Джозефу трудно представить Агнес такой, даже через десять лет: располневшей, злоупотребляющей косметикой и услугами пластических хирургов. Платье Паулы было претенциозным и безвкусным. Видимо, модный дизайнер создавший его, любил льстить богатым дамам, густо украшая свои творения мехами, драгоценными камнями и кружевами. Дорого, но излишне. Что касается Агнес, то она ещё не успела закупить себе новый гардероб, а в старом — одежды для подобных случаев не имелось. Макс считал, что не стоит покупать платье которое ты не хочешь, лишь потому что надо. Лучше ещё раз подняться на чердак. Когда Джозеф увидел Агнес вышедшую к гостям, то понял насколько Макс был прав. На Агнес было платье от Баленсиага, благородного приглушенно-голубого цвета с круглой горловиной и таким же круглым, только более глубоким вырезом на спине. Оно было присобрано с одного боку пятью изящными бантами. Это было настоящее платье, созданное для настоящей женщины, а не для манекена. Его сшили в пятидесятых годах двадцатого века. Макс добился чего хотел, а именно того, чтобы все видели его любимую Агнес такой же красивой, какой видит её он сам.***
В двух, мажористого вида девицах, Джозеф признал названных сестер Макса. Симон описал их с педантичной достоверностью. Старшая, та что пофигурнее пошла в свою мать. Младшая, Зои́ — тщедушная девушка, по всем признакам имеющая проблемы с запрещенными веществами, играла на рояле фоновую музыку Эрика Сати. Её игра была заученной и скучной, а повторяющиеся бесконечно мотивы вызывали оскомину. Что касается старшего названого брата Макса, Симон сообщил, что его здесь не будет. Питер добился судебного предписания о запрете на его приближение к дому. Это порадовало. Стол накрыли в банкетном зале, который находился в пристройке и им очень редко пользовались. Зал не имел общего с домом отопления. Только два камина. Макса всё не было. Уже пора было идти к столу, и в толпе раздавался недовольный шёпот. Джозеф понимал, Макс берёг свои силы, ведь вечер не обещал быть ни лёгким, ни коротким. Чёрный Николас достал из кармана старинные золотые часы на цепочке и суетливо осмотревшись по сторонам, покинул гостиную.***
Николас застал Макса в спальне. Тот сидел всё в том же свитере, добытым из шкафа Питера. Ему было в нём уютно. На кровати лежал смокинг Макса, который вчера доставили из таунхауса. Но Макс не спешил переодеваться. Так не хотелось снимать с себя уютную одежду. Николас взял руку Макса в свои руки. Несмотря на жар мучивший молодого Донована, его рука была холодной. — Из всех отпрысков Донованов наиболее я привязался к тебе. Конечно, ты можешь в это не верить, но мне нравилось ухаживать за тобой. Такой маленький малыш и такой осознанный взгляд. — Я чувствую себя сплошной рваной раной, такой уязвимой перед дикой сворой, — пожаловался Макс. — Не все из «дикой своры» против тебя. Те в чьих жилах течет одна с тобой кровь, тебя полюбят. А те кто находится здесь по праву удачной женитьбы на Донованах — с ними всеми следует быть на чеку, — дал совет Николас. Макс с неохотой начал стягивать с себя старый, заношенный свитер Питера. Николас остановил его. — Это необязательно. Много чести, — Николас был полон уверенности. — Выходи к гостям в том, что тебе удобно. Только умой лицо холодной водой.***
Макс столкнулся в коридоре с изрядно подурневшей Паулой. Она окинула Макса ненавистным взглядом и хотела пройти мимо, но не сдержалась. — Когда я уже избавлюсь от этого бастарда? — прошипела она тихо, но все же так, что было слышно Максу и Николасу. От Паулы повеяло давно знакомым холодом, но не обычным морозным, свежим, а затхлым тяжёлым, как из древнего склепа. — И всё же, ты не сильно изменилась, Паула. Хоть и подурнела — сказал Макс вслед своей мачехе.***
Джозеф попятился, когда увидел вошедшего в гостиную Макса. Усталый и больной, одетый не к месту, он вызвал пересуды среди чопорной публики. Ликующий взгляд Паулы и ехидный смех её дочерей, недоумение на лице Лукаса… Лукас, именно он, первый пришёл в себя и крепко обнял сына. Подбадривающе похлопал по спине ладонью. — Тебе идёт даже старая одежда Питера… — сказал Лукас сыну и не соврал. Максу, действительно, шёл свободный, крупной вязки свитер цвета охры. Коричневые брюки из вельвета хоть были ему велики и держались на ремне, не скрывали красивую фигуру. Такую одежду носили много лет назад, как повседневную или рабочую. Но это на первый взгляд: судя по фурнитуре, лейблам и другим знакам — эта одежда для обеспеченных парней. Лукас отчётливо представлял, как его отец в этом свитере изображал из себя святую простоту, подбивая клинья к Фионе. Паула злорадно улыбнулась и нелицеприятно представила Макса гостям. Она назвала его бастардом Лукаса от женщины предоставляющей сексуальные услуги за деньги. И не покраснела. Немного посетовала о том, какие сейчас тяжёлые времена, когда законные дети страдают из-за ублюдков. Рассказала о том, что она отрывала деньги от своих детей на образование чужого ублюдка. Пожаловалась, что несмотря на вложенные ею средства, ублюдок ничего хорошего в этих «Европах» не научился, только гомосексуальным извращением. Присутствующие охотно верили Пауле. Женщины вздыхали: влезет такая проститутка в семью, разрушит брак, испортит жизнь законным детям. Как потом жить? В своей «пламенной речи» Паула намеренно упустила некоторые нюансы: высокие баллы в аттестате Макса, его свободное владение иностранными языками, способность к выполнению трудных задач. Всего этого Паула не дала родным детям, хотя они не были глупы от рождения. У Джозефа вспыхнули щёки от стыда и несправедливости, он попытался вмешаться, но Лукас остановил, он шепнул ему на ухо: — Никогда не ввязывайся в спор с женщиной. Что касается Макса, то он совсем не оскорбился словами Паулы. Что правда, то правда. И про мать и про его гомосексуальность. Макс сохранил своё достоинство после разоблачения Паулы. Старая, не по случаю одежда также не сделала его хуже. Он оставался таким же благородным. Своё достоинство утратили другие, те кто делано осуждал Макса, те кто лицемерно сочувствовал Пауле. Макс сел рядом с Паулой, хозяйкой вечера, как того требовали правила. Место Джозефа было в другом конце стола, среди самых дальних, незначительных родственников, рядом с Агнес. И у Джозефа, и у Агнес было незавидное положение. Джозеф не мог объяснить гостям, кто он Максу. То есть мог, но его бы не поняли. Агнес тоже была никем. У её Лукаса имелась жена. Его клятва перед Богом оставалась действительной. Гости собрались избалованные. Они сравнивали стол, убранство дома с тем, как было при Питере, как в других домах. Макс слышал, как его судят гости за жадность, за отсутствия на столе привычных деликатесов и коллекционного алкоголя. Накануне Максу принесли утвердить меню, неизменное уже много лет. Его удивил непомерный бюджет всего лишь одного вечера. Питер не экономил на гостях. Экономил на нём. Макс отказался от кулинарных излишеств, отдав предпочтение продуктам из домашней фермы Фионы. Таким образом, он предоставил возможность ей заработать. Все съестное на столе было отменного качества и хорошо приготовлено, но избалованные гости хотели золотистой икры из белуги-альбиноса, белых трюфелей, фуа-гра. Макс поднял хвост против родни! Он встал со стула и потребовал внимания к себе. Даже в этом он был на высоте. — Это мой дом и здесь мои правила. Если кому-то они не нравятся, я вас насильно не удерживаю. Что касается еды, я против того, чтобы лишать жизни краснокнижных рыб и животных, в угоду сапиенсам. Чем наш вид лучше с точки зрения эволюции, чем другие виды животных. Мы даже не редкостные и вымирание нам не грозит в отличии от белуги-альбиноса. Лично мне жаль ласточек, чьи гнёзда разрушают ради супа. И гусей, которых ради печени подвергают неоправданной жестокости, тоже жаль. — Это возмутительно! — полный лысоватый мужчина со звуком отодвинул стул. На ужин он пришёл в компании ветреной, длинноногой пассии. – Нет, это нормально! Пищевая ценность продуктов выращенных на ферме ничуть не меньше деликатесов добытых из природы. Ради чего уничтожать целые виды? Показать свой шик? Среди гостей поднялось волнение. Некоторые посчитали Макса эксцентричным чудаком, но большинство ненормальным. Гости оскорбились, что их приравняли к черни, необразованным людишкам с примитивными вкусами. Макс, не обращая внимания на остальных, принялся ужинать. Первой поддержала Макса пожилая леди, очень похожая на Питера, с такой же ровной, худой фигурой и седой копной волос на голове. Она высоко оценила национальную кухню Фионы. Лысый уже покинул банкетный зал, когда вспомнил о «неотложном деле», которое он собирался обсудить с новым владельцем состояния. Пришлось засунуть гордость себе в одно место и возвращаться к столу. Глупый, самонадеянный дурак! Новый наследник уже решил, как поступить с навязчивыми, бесполезными родственниками — судьба лысого предрешена. Скоро молодая пассия будет искать себе другой кошелек! Вечер действительно затянулся и был утомителен для Макса. После ужина гости разбрелись по гостиной, по кабинетах, по всему первому этажу. И если бы предусмотрительный Николас не запер спальню Макса и Джозефа на ключ, любопытная толпа добралась бы и туда. Младшая дочь Паулы продолжала издеваться над благородным роялем, вызывая раздражение у не лишенных слуха слушателей. У Макса к вечеру накопилась нервозность из-за отказа от некоторых препаратов. Ему показалось, что наглая девица вошла в некритическое состояние, постоянно наигрывая один и тот же куплет, повторяя одни и те же ошибки. Макс больше не мог терпеть пытку музыкой и отодвинул сестру от рояля. Он нервно разложил нотные листы на пюпитре. Эти листы были исписаны рукой Питера и принадлежали авторству Питера. Макс нашёл их в библиотеке и предполагал, что музыка была навеяна его деду маршами из фильма «Звёздные войны». Питер был поклонником франшизы. Не зря своего младшего сына назвал Лукасом. Играл Макс темпераментно. Почти не присаживаясь на стул, он умудрялся давить ногой на педаль. Его руки двигались вдоль клавиатуры быстро, а закатанные по локоть растянутые рукава свитера мельтешили перед глазами. Успевшие заскучать гости прислушивались к воинственной музыке. Особо наблюдательные из них сообразили, что новый наследник имеет характер и так просто, голыми руками его не взять. Гости были под впечатлением. Вдруг марш прервался и после паузы зазвучал тревожный «Реквием по мечте» — последнее незаконченное произведение великого композитора. В этот раз Макс заставил гостей почувствовать себя маленькими и ничтожными. Бесконечно высокий потолок гостиной делал их ещё мельче. Личности многих присутствующих были слишком ничтожны для этого дома. «Реквием по мечте» — это по их мечте. — Как такое вообще возможно? — только и смогла выговорить леди похожая на Питера. Тончайшим ажурным платком она тёрла глаза. Леди влюбилась с первого взгляда в талант Макса. Джозеф весь вечер не сводил глаз с Паулы. Её поведение казалось ему подозрительным. Паула бегала с подносом, словно официантка. А это никак не вязалось с тем положением, которое она занимала в обществе. Паула разносила гостям напитки и одаривала их своей ослепительной улыбкой. Она обошла часть гостей и сменила поднос с оставшимися бокалами на другой. Высоко задрав голову, подошла к роялю, где Макс, помогая себе жестами, объяснялся с высокой леди. Паула предложила Максу выпивку слишком назойливо. Он отказался сначала вежливо, но терпение не было его отличительной чертой в последнее время, а Паула была слишком настойчива и бестактна. Она схватила его за локоть и повернула к себе. Макс, к вечеру начавший терять самоконтроль, разнервничался стоя меж двух женщин. — Займись лучше гостями, Паула — я не пью алкоголь, — Макс нечаянно задел Паулу и на её руку пролилось вино. От усталости у Макса кружилась голова, ему показалось, что пролитая жидкость стала алой, словно кровь. Одним движением руки он выбил поднос из рук мачехи. — Иблис! Паула, что это? У тебя на руках кровь? Ты убийца! Макс ударил Паулу по щеке, от чего та пошатнулась и упала на пол. Больше для демонстрации ненормальности Макса, чем от силы удара. Шумная, гудящая словно улей толпа, мгновенно застыла в ужасе. Несколько десятков взоров уставились на Макса. Такая невоспитанность со стороны внука Питера! Такой позор! Многие из гостей были не лучше Макса. Многие били своих жён, детей, хлестали по щекам не угодившую прислугу. Но это всё происходило за закрытыми дверями. Никто из гостей не позволял себе бить прилюдно женщину с таким высоким статусом! Макс чувствовал спиной все эти колючие взгляды и осуждения. Он повернулся к публике лицом посмотрел спокойно и холодно. Так, что большинство гостей не выдержав его взгляда, опустили глаза. Макс тихо покинул гостиную. Джозеф последовал за ним и не понимал, как у того получается так быстро от него отдаляться, не срываясь на бег. Лукас, который воспользовался другим коридором, неожиданно оказался перед Максом и сгрёб его в объятия. — Паула убила мою мать! Это не аллегория, отец. Она убила мою мать своими руками. — Теряя силу прошептал Макс. Из его носа тонкой струйкой стекала кровь. — Чёрт, он бредит! — крикнул Лукас подоспевшему к охраннику. — Нужен доктор. Психиатр. — Я не сумасшедший, отец, – задыхаясь от несправедливости, возразил Макс, – Я знал, что ты мне не поверишь! Ты всегда был на стороне Макклаев. Фиона, которая не присутствовала на мероприятии и пережидала «веселье» в библиотеке, пришла на помощь вовремя. Она была уверена в правдивости слов Макса. Как и в том, что он не был сумасшедшим. — Тебе нужно прилечь, Макс. Утром всё станет не таким ярким и болезненным. То что было, уже давно поросло травой. — Бабуль, я хочу, чтобы тщательно вымыли весь первый этаж, везде где были гости! И там где бродила «она»! Эти люди, словно изнасиловали мой дом. — Ну неужели ты подумал, что я позволю тебе находится в осквернённом ими доме. Наверняка эти негодяи и мирт ещё испоганили? — Фиона скорчила смешную рожицу, и Макс, хоть вынуждено, но улыбнулся в ответ. Макса уложили в спальне Питера. Подальше от шума. Фиона помогла Джозефу его раздеть, снять с него окровавленный свитер, остальную одежду, не забывая при этом вытирать кровоточащий нос. — Это дар, Джозеф, – объяснила Фиона. – Знать правду физически больно. Часто опасно для здоровья. Макс сильный – привыкнет.***
Николас, который оказался в эпицентре скандала провёл взглядом Макса и подошёл к Пауле. Та продолжала вести себя странно. После роли официантки она примерила на себя роль уборщицы. Вместо того, чтобы скандалить и обвинять Макса, она быстро убирала следы недавней стычки. Николас не дал Пауле выбросить стекло. Это не её дом. Паула проявила недовольство, шипела и выворачивалась, как змея, но на Николаса не произвела впечатления. Он с помощью охраны собрал на поднос битые бокалы, где в ложбинках оставалось вино. Он собирался сдать остатки вещества в лабораторию и догадывался, что там найдут.***
Лёгкий толчок в плечо вырвал Джозефа из сонного оцепенения. Он уснул в кресле. Макс спал рядом, в кровати Питера. Она была настолько узкой, что поместиться вдвоем на ней было невозможно. — Джозеф… Джо… зеф! – в отблеске праздничного уличного освещения Джозеф разглядел Лукаса. – Иди поспи, Джозеф. Гости уже разъехались. Я постелил тебе в библиотеке. — Он бредил. Его нельзя оставлять одного. – Джозеф часто моргал приходя в себя. — Иди... Я с ним побуду, – тихо сказал Лукас. — Он твердил, что Паула испачкана кровью, что она собственноручно перерезала горло его матери. — Не думаю. Паула плохо относилась к Максу. Может какие-то детские страхи и воспоминания сыграли с ним злую шутку? – предположил Лукас. Он знал, что его бывшая не простая, но не считал её убийцей.***
Высота библиотечных стен занимала два этажа. После гостиной это было самое высокое помещение в доме. Но гостиная была уютной, красивой, а библиотека холодной. Джозефу плохо спалось в настолько открытом пространстве. Его пугали внутренний балкон и потайная лестница уходящая в неизвестность. Слышались разные звуки, по стенам пробегали тени, а в старом кресле мерещился человеческий силуэт. Он часто вздыхал, иногда подымался и бродил, шуршал книжными листами, трогал шахматные фигуры расставленные на доске. «Это от выпитого вина, – подумал Джозеф. – Утром встану и окажется, что это игра моего воображения и никакого кресла нет, как и шахматной доски с фигурами». Джозеф проворочался добрую половину ночи и проснулся только к обеду. Он не сразу сообразил почему рядом нет Макса. За последнее время он привык к нему и нуждался в его присутствии физически. Джозеф отыскал взглядом кресло и шахматную доску. Всё находилось на своих местах, как было в его сне. Он чертыхнулся и потянулся к одежде. Удивился, когда на месте смокинга увидел свои домашние штаны и худи. Джозеф вышел из библиотеки. Спустился вниз. На первом этаже ещё продолжали трудиться сонные и уставшие работники из клинингового агентства. Некоторые окна временно лишились своих занавесок, повреждённый мирт был аккуратно подстрижен, а рождественская ёлка хоть и изменила свой облик, но уже светилась множеством разноцветных огоньков. Макс был в гостиной. Выглядел он спокойно и безмятежно. Таким Джозеф не видел его давно. С его лица пропала болезненность, а тёмно-седые волосы стали платиновыми. Виновник преображения Макса сидел рядом с ним на диване, так близко, что уже много раз нарушил его личное пространство. Но Макс никак не реагировал на это безобразие. Джозеф знал, кто тот единственный счастливчик, (кроме него конечно), которому позволено настолько близко приближаться к телу. Рахмон! Чертов мерзавец сидел рядом и кормил Макса фруктами. Макс не уворачивался, а ел с аппетитом, чего с ним не случалось в последнее время никогда. На коленях у Макса сидел огромный, просто невероятных размеров серый кот — обещанный подарок Фионы. Всё внимание парней было сосредоточено на питомце, хотя о чём говорят эти двое Джозеф не понял. Разве что часто звучало имя Питер. Или просто показалось. — Питер — это старый кот Рахмона. Вот уж кто имеет девять жизней! — Шепнула Джозефу Фиона, заглядывая в гостиную через его плечо. — Представляешь, Макс хорошо поел и нисколечко себя не заставлял. Надеюсь ты тоже не откажешься со мной пообедать? Фиона, во что бы то ни стало, желала оставить Макса наедине с воспитателем. Она симпатизировала Рахмону. Джозеф был голоден и с удовольствием принял приглашение. Но чувство ревности к Рахмону его не отпускало, он не был намерен оставлять эту парочку надолго одних. За обедом Фиона заговорила о воспитателе. — Рахмон из славного пуштунского племени. Питер собирал на него информацию. В своей семье он один такой роковой синеглазый красавчик. Все остальные члены его семьи имеют обычную приятную европейскую внешность. До подросткового возраста Рахмон не умел толком читать, но деньги считал всегда хорошо. Неизвестно, чем руководствовался Рашид приставив его к Максу, но со своим заданием парнишка справился. Этот Рахмон добился того, что Макс получил школьный аттестат и диплом колледжа в один год. У Питера хранятся копии переписки Рахмона с отделом образования и судебные решения. Рахмон за пять лет сделал из просто умного мальчика, желательного студента для любого учебного заведения. Не представляю, чего это ему стоило. Фиона подала Джозефу рыбу и продолжила свой рассказ. – Рахмон много сделал для Макса. Он организовал ему доставку еды из Англии, так как местную пищу Макс не мог есть. Поставил его на ноги в прямом смысле слова. У Макса была серьезная травма ног. Если бы не Рахмон он никогда бы не бегал и не танцевал. Макс после травмы, долго не мог носить обычную обувь. Рахмон сначала заказывал ему обувь в Европе, но и она не подходила. Перепробовал много мастерских, пока не вышел на протезный завод в Израиле... И так во всем. Рахмон нигде не опустил руки. Заметь, Джозеф, между Рахмоном и Максом совсем небольшая разница в возрасте. Они скорее братья, чем отец и сын. — Не верю ему, Фиона. Рахмон сохранил все чеки. Для чего? Чтобы выставить Максу счёт? – спросил Джозеф. — Ничего личного, – не согласилась Фиона. – Такая черта характера. Любит порядок в делах. Тебе может показаться, что Рахмона интересует исключительно собственная красота и маникюр, но это не так. Забота о внешности, это лишь вершина его личности. Он, как айсберг. Настоящая личина Рахмона незаметная для других – он расчётлив и предприимчив. Поверь, Рахмон хоть молодой, но сколотил хорошее состояние. При этом он хорошо знает, как стать незаметным для налоговой, где можно схитрить, где нельзя. — Удачлив, – вздохнул Джозеф, – Я уже начинаю его недолюбливать. — Не стоит, Джозеф. Рахмон удачлив в бизнесе, но не в любви. В этом доме у стен есть уши. Может это неправильно, но я с тобой поделюсь. У Рахмона в Канаде есть любовник. Макс его знает — Нейджел. — Черт… — выругался Джозеф. Ему понадобилось время, чтобы прийти в себя. Не ожидал... – Что ж, – сказал Джозеф погодя, – хороший выбор. Они оба достойны. — Макс так не считает. Он уговаривал Рахмона взяться за ум. У них с Рашидом на двоих четверо детей. — Не знал. Насколько я помню у Рашида проблемы с детьми. У него была только дочь – карлица. У Рахмона должен быть сын. Что же изменилось? — Макс помог, – усмехнулась Фиона, – Он создал для гей-пары детей в лаборатории. Где-то в восточной Европе. Джозефа не обрадовала эта новость. Макс был гениальный, но ходил по очень тонкому льду. Он уже на первом курсе игнорировал медицинскую этику. Макс рисковал попасть в немилость не только закона, но и религиозных деятелей всех конфессий и вероисповеданий. Джозеф не сомневался, что детей для Рашида Макс создавал не брезгуя использовались недозволенные методы. — Он, что клонировал Рашида? — Ах… — всплеснула руками Фиона. — Какая чушь. Макс никогда до такого не опустится. Он любит создавать химеры. По крайней мере, я слышала, как они с Рахмоном говорили о ребёнке-химере. Минимум один ребёнок Рашида – химера. Природа создаёт химер. Так почему людям не создавать их тоже? Я умею создавать химеры. В основном в огороде... Ещё кот. Тот кот с которым сейчас играет Макс — химера. Он происходит от двух слившихся яйцеклеток и имеет два, то есть дважды по два комплекта ДНК. Кот интересная смесь дикой кошки и мейн-куна. Он не мяукает, а издает странные звуки. — А Макс? Макс — тоже химера? — задумался Джозеф, — Он амбидекстр и у него гетерохромия — такое бывает у химер. — Я, право, не знаю, Джозеф. Спроси лучше у него. Думаю, с его любознательностью, он давно исследовал этот вопрос. — Даже если так, это совсем неважно, — устало вздохнул Джозеф. — Лучше скажи, сколько эта парочка будет занята друг другом? Я хочу побыть с Максом. — Я знаю, ты его ревнуешь, Джозеф, – сказала Фиона. – Но я тебе всё это рассказываю не для того, чтобы вызвать ревность. Ты должен найти общий язык с Рахмоном. Он единственный, к кому Макс прислушивается безоговорочно. Даже когда не согласен. Между ними существует связь. Они не созваниваются, не ездят друг к другу в гости... Но только Макс не дал о себе знать, Рахмон засуетился и приехал. — Знаю, Фиона. Макс выкладывает фото раз в три месяца. Одиннадцатого декабря он был в реанимации и не смог ничем поделиться. Но сегодня двадцать девятое. Не сильно то Рахмон и спешил… — Ошибаешься, Джозеф. Рахмон приехал в Канаду уже тринадцатого декабря. Макса дома не застал. Вышел на Симона. Тот ему рассказал, что случилось. Навестить Макса тогда Рахмону не позволили. Вот он и переключился на любовника. Ничего не поделаешь – восточный потаскун. За окном сгущались сумерки, Фиона развела огонь в маленькой печи. Не для тепла, а исключительно для уюта и настроения. Джозеф ещё долго оставался на кухне. Он решил дать Максу время побыть с близким человеком. Но такое решение далось ему тяжело. Ревность не давала покоя.