***
Рахмон оказался единственным допущенным к занятиям Макса с реабилитологом. В ту частичку его жизни, куда Макс пока не допускал никого. Джозефу было позволено лишь нервно ожидать под дверью спортзала. Когда Макс стал себя чувствовать лучше, занятия с реабилитологом переместились в сауну. На самом деле сауной Макс называл целый банный комплекс отдельно стоящий от дома. Джозеф оставался в доме, пока Макс занимался в реабилитологом. Иногда занятия затягивались, тогда Джозеф нервно поглядывал на часы. — Почему бы тебе не поплавать в бассейне? — подсказал Лукас. — Иди, разбей эту сладкую парочку! Ты не обязан быть с ними культурным. Реабилитолог давно уже справился со своей работой и ушёл. У входа скучали два человека из охраны Рахмона. Они лениво оценили взглядом, неуверенного в себе Джозефа, и не заметив никакой опасности для своего клиента, продолжили скучать. Джозеф застал Макса в парилке абсолютно голым. Он сидел на застеленной полотенцем деревянной лавочке и лениво подливал воду из ковшика на горячие камни. Водяные капли шипели, вздрагивали и превращаясь в огромные клубы пара. В помещении витал приятный эвкалиптово-дубовый аромат. Увидев Джозефа, Макс радостно улыбнулся и тут же приложил палец к губам. Разговоры в бане запрещены! Ещё одно правило этого дома, которые Макс так безоговорочно соблюдал. Он запрокинул голову и полуприкрыв глаза, расслабленно смотрел на Джозефа. С его распаренного тела длинными ручьями стекал пот, худой мускулистый живот слегка вздымался при каждом вдохе. — Ты такой красивый, — не сдержался Джозеф. Макс вновь приложил палец к губам, напоминая о правилах. Но вид одетого в верхнюю одежду Джозефа посреди парилки заставил их нарушить. — Раздевайся и присоединяйся к нам, — тихо прошептал Макс. К нам? Эти двое парятся вместе? Не слишком ли это интимно? Возмутительно и неприлично! Видимо Джозеф плохо знал правила не только этого дома, но и общепринятые в парных. Быть голым в парилке не возмутительно и совсем не интимно. Неприлично, когда наоборот! Джозеф оставил Макса и присматривал место, где можно скинуть с себя одежду. Ему пока была неизвестна планировка этого довольно немаленького помещения. Немного побродив полутёмными коридорами, Джозеф зашёл в комнату похожую на кабинет. На тяжелом деревянном стуле, аккуратно сложенной стопкой лежали вещи Макса. Джозеф разделся догола и положил свои вещи поверх вещей Макса. Он припрятать свою обнаженную беззащитность полотенцем из шкафа. Проходя мимо бассейна Джозеф увидел там Рахмона. Они встретились взглядами. Загорелый красавчик как раз вылезал из воды, придерживаясь за металлические поручни мускулистыми руками. Его тело было тщательно ухоженным: каждая группа мышц правильно проработанная, ни единого шрама, ни единой татуировки, смуглая кожа без единого волоска. Все волосы начисто удалены, даже в паху. Член не был впечатляющих размеров, но идеально гармонировал со стройным телом, был красивой формы и аккуратно обрезан. Джозеф взялся руками за поручни с другой стороны, заблокировав тем самым выход наглому красавцу. Он глумливо посмотрел сверху вниз на мужское достоинство Рахмона. — Не впечатляет? — догадался Рахмон. Джозеф согласно кивнул – «не впечатляет». — А ведь никто ещё не жаловался, Джозеф, — прошипел коварный Рахмон. — Наверное дело в том, что в отличии от тебя, я умею им пользоваться. Хочешь попробовать? Джозеф молчал, лишь ещё крепче сжал поручень. Он злился на удачливого красавчика: злился за доверие к нему Макса, за близость к его телу и просто за его красоту. Рахмон попытался разжать руку соперника своими руками, но тщетно. Мокрые руки красавчика соскальзывали с поручней. Джозеф ухмылялся. Превосходство было не на стороне Рахмона и он поняв всю тщетность своих телодвижений, больше не пытался сдвинуть с места Джозефа, а потянулся рукой к его прикрытым полотенцем бёдрам. — Что ж. Я тоже взгляну, что ты там прячешь, — лукаво прищурил глаза Рахмон. Ему пришлось приложить усилие, чтобы сдернуть тщательно накрученное вокруг тела полотенце. Сопротивления со стороны Джозефа не было, он сделал непроизвольное движение бёдрами, чем очень помог своему сопернику. То что увидел Рахмон, показалось ему диким и необузданным, но довольно притягательным: достаточно больших размеров член был необрезанный, головка почти полностью скрыта под сморщенной шкуркой, а в паху имелась тёмная растительность, слегка подстриженная триммером. Рахмон театрально присвистнул изображая ужас. — Бедный Макс! Как же ты пихаешь ему всю эту штуку в зад? — Тоже хочешь попробовать? — отзеркалил предложение Рахмона Джозеф. Рахмон наигранно брезгливо поморщился. Нет! Джозеф для него был слишком… грубоват, что-ли… Хотя… если… Раздался громкий всплеск воды и соперники обернулись в сторону шума. Макс, как раз выныривал, создав вокруг себя фонтан из брызг. На нём, в отличие от бесстыжего Рахмона, были чёрные шорты… Соперники переглянулись и тотчас забыли о своём споре, они словно подписали негласное перемирие, на время присутствия Макса. Джозеф нехотя разжал руку на поручне пропуская соперника. В парилке Рахмон забрался на верхнюю полку и оттуда поглядывал на своего соперника: злобно, ревниво, словно коршун выжидающий удобный момент, чтобы напасть на свою добычу. Этой добычей он выбрал Джозефа. Здесь может быть только один альфа самец и это безусловно – Рахмон! Плевать на довольно средний размер и преимущество противника в силе. Он опытнее, хитрее, коварнее. И Джозеф знал это. Тонкие струйки пота стекали вдоль пульсирующей венки на виске Макса. Джозефу очень хотелось слизать языком эту солёную жидкость, но ледяной взгляд синих хищных глаз заставлял сидеть ровно на полке. Джозеф косо посмотрел на Рахмона и прикрыл рукой своё начавшее проявлять интерес мужское достоинство, лишь после этого смог хоть немного расслабиться. Макс подливал воду на горячие камни и от образующегося пара становилось невыносимо жарко. Когда столбик банного термометра поднялся на одно отделение, Рахмон лениво слез с верхней полки и сел рядом с Максом. Очень близко. Недопустимо близко! Он взял своего воспитанника за руку и погладил его шрам на запястье. Макс всегда настороженно относившийся к подобным вторжениям в личное пространство, сидел спокойно, расслаблено. Рахмон прощупал пульс Макса и подхватив его за локоть, толкнул животом вниз на соседнюю лавку. Джозеф не мог не ревновать — эти двое понимали друг друга! Рахмон отхлестал Макса веником. По парилке распространился горький запах грецкого ореха. Макс кряхтел и сжимался. Джозеф тихо негодовал, ему не нравилась та близость, в которой Рахмон находился к так любимым им ягодичным ямочкам. Рахмон знал слабость Джозефа и демонстративно проходился веником по заднице Макса. Он сам не раз засматривался на эту привлекательную особенность. Когда экзекуцию было закончено, Рахмон взял Макса за лицо и переглянулся с ним. После этого покинул парную, оставив Макса Джозефу. — Этот Рахмон… Он пытается развести нас на тройничёк? — поинтересовался Джозеф. Макс снова приставил палец к своим губам, напомнив о режиме тишины. В следующий раз, когда они встретились взглядами, Макс качнул головой. Было непонятно это «да» или «нет».***
Джозеф стоял в душе и тщательно смывал с себя хлопьями слезающую старую кожу. Телу становилось непривычно легко и хорошо. Рядом с ним мылся платиново-блондинистый Макс. Его губы, едва заметно вздрагивали в неуловимой улыбке, когда он смотрел на Джозефа. Где то вдали слышался шорох шагов Рахмона и его тихие переговоры с охраной. Джозеф вылез из-под холодной струи и прижав Макса к кафельной стене, жадно накинулся на него с поцелуями… Макс отвечал. Отвечал страстно, слегка прикусывая зубами. — Нужно в спальню… — Джозеф погладил большим пальцем ту самую пульсирующую жилку на виске. — Так пойдём… — Там охранники Рахмона. Макс сдвинул плечами. Он больше пяти лет жил среди охранников Рахмона и Рашида. Своя охрана у него тогда тоже имелась. О том как обвести вокруг пальца телохранителей, Макс может давать мастер классы. Но зачем? В спальню никто из них не зайдёт. Не было у них такой задачи. Макс обернул свои бедра полотенцем, другое кинул в руки Джозефу. — Это всего лишь телохранители Рахмона, а не школьные воспитатели или преподаватели по этикету, — усмехнулся Макс. Охранники, и правда, не слишком заинтересовались парнями, и проведя их взглядами, продолжили переговариваться. Макс взял ладонь партнёра и повёл его в просторную спальню, со стеклянной наружной стеной и видом на покрытый льдом водоем и спящий заснеженный сад. — Иди ко мне. Я буду любить тебя здесь, — с выраженным немецким акцентом потребовал Макс, ладонью указывая на широкую, заправленную белым хрустящим бельём кровать. Джозеф не мог припомнить у Макса постель другого цвета, кроме белого. Ни в общежитии, ни в первом его доме, ни здесь. Иногда на одинаково-белых постельных комплектах была вышивка, тоже белым цветом. Кожа Макса приятно пахла ореховой горечью и такой же горькой была на вкус. Джозеф впервые видел его таким желающим и Макс впервые так желал. Желал осознанно. Он подставлял свою шею под поцелуи, терпел болезненные страстные укусы Джозефа. Он хотел почувствовать внутри себя его пульсирующую плоть. Пусть через боль, он больше не боялся там чувствовать боль. Джозеф опустился на колени перед Максом и уткнулся лбом в его горячий живот. Тот не сопротивлялся и не отстранился когда губы Джозефа прикоснулись к его чувствительной головке, а наоборот, Макс положил свои руки на плечи Джозефу и потянул к себе. Совсем немного, совсем чуть-чуть, боясь оказать чрезмерное давление. Влажные губы Джозефа нежно втянули головку и внутри Макса всё сжалось. Он хотел войти глубже, погрузиться глубоко, проявляя так свою инициативу. Кажется, Джозеф был не против — его вело от ощущения у себя во рту, от сильных рук Макса, так нежно теребящих его волосы. Макс медленно и осторожно вошёл настолько глубоко, что упёрся в горло и тут же почувствовал как Джозефа сжал спазм. Следующий толчок он сделал чуть аккуратнее, чуть нежнее, но не настолько, чтобы Джозефу стало совсем комфортно. Ему хотелось чтобы было так: причинять небольшую боль и подчинять себе, чтобы Джозеф сжимался и издавал эти звуки похожие не то на стоны, не то на кваканье. Макс притронулся своими руками к вискам Джозефа и слегка приподнял его лицо. Чтобы лучше видеть. Он сам был уже не раз на том месте, где сейчас Джозеф, и самое сложное для него было смотреть ему в лицо, оттого и драматичнее. Лицо Джозефа покраснело как при лёгком удушье, но в целом было понятно, что ситуация его возбуждает. Послышались шаги Рахмона. Они то удалялись, то вновь приближались и становились всё отчётливее. Когда шум стал совсем близко от дверей спальни, Джозеф замер. Нет, он был не против секса втроём, с Рахмоном и ещё с кем-нибудь, но только, если этим третьим будет кто угодно, кроме Макса. Даже представить, как чужие руки раздвигают ягодицы его любимого было больно, а увидеть наяву… Джозеф вспомнил тот непонятный кивок Макса «да» или «нет» и задумался. А что, если эти двое сговорились? Джозефа вспомнил вызывающие взгляды Рахмона и нежные улыбки Макса в адрес друг друга. Нет, Джозеф не согласен делить Макса ни с кем. Даже с красавчиком Рахмоном. Макс склонился над Джозефом и смотрел на него сверху, будто спрашивая «что дальше?». Джозеф громко сглотнул и поднялся с колен. Он развернул Макса спиной к себе. Макс, чтобы удержать равновесие, упёрся коленом в кровать. Шаги Рахмона за дверью стали удаляться. Джозеф вздохнул. Зачем себе врать? Ему нравилась внешность Рахмона. Джозефу также нравился его возраст, более степенный и рассудительный, чем сейчас у Макса. Конечно, если бы не любимый Макс, который сейчас так плотно прижимался своим задом к его паху, он бы замутил с синеглазым красавчиком. Эта смуглая кожа, яркие синие глаза в обрамлении неестественно густых кукольных ресниц… Как такое можно пропустить? Наверное Макс тоже не мог. Крепко сжатый в охапку Джозефом Макс вздрагивал от поцелуев, больше похожих на нежные покусывания. Стонал тихо, но требовательно, как ребёнок долго не получающий желаемое. Джозеф пробрался рукой между ягодиц Макса, и тот успокоился и притих в предвкушении чего-то большего. Нет. Макс его, только его — Джозефа. Вновь послышались тихая поступь Рахмона, и в этот раз дверь приоткрылась. Джозеф инстинктивно закрыл своим телом другое, вздрагивающее от возбуждения тело. Он почувствовал, как бешено застучало сердце Макса, и как сжались мышцы его ануса вокруг пальца. Джозеф тихо, на ухо, успокоил Макса. Они слышали звуки возни, а потом дверь закрылась и всё стихло. Джозеф придерживая Макса под грудь, обернулся и расплылся в довольной улыбке. На полу у порога стояли две бутылки питьевой воды и флакончик с лубрикантом. Действия Рахмона принимаемые Джозефом за агрессивные домогательства, оказались простой заботой о своём воспитаннике. Максу важно соблюдать водный режим, особенно после сауны. Джозеф не подумал, что наутро и у него и у Макса будет болеть голова. А Рахмон подумал. И о заднице Макса подумал. Он же видел член Джозефа. Джозеф воспользовался лубрикантом и обильно смазанным пальцем проник в Макса. Он с интересом потрогал каждую складочку внутри, каждый изгиб. Уделил внимание шраму, давно уже затянувшемуся и позабытому самим Максом. Упёрся пальцем в предстательную железу... Макс выгнулся и застонал. Ему нравилось. Джозеф толкнул Макса на кровать и тот недовольно огрызнулся. Временная пустота внутри раздражала. Он отполз выше и втиснулся головой в подушку. — Расслабься… — велел Джозеф, и приставил к Максу свой член. — Тише! Вошёл он в Макса болезненно и сразу до конца. Больше не было силы терпеть. Слишком много голого Макса на сегодня. Джозеф почувствовал давление сжатых мышц на свой член, почти болезненное. Он слегка прошёлся по простате и Макс немного расслабился. Джозеф попытался оторвать Макса от подушки, но тот ещё сильнее вжался в неё. Тогда Джозеф просунул руку между ним и подушкой и почувствовал недовольный укус в ладонь. А ещё ощутил горячее дыхание Макса и что-то похожее на поцелуи. Это неимоверно заводило до щекотки, до спазмов где-то внутри живота. Макс трепыхался и кусался всё сильнее, всё болезненнее, а тихий стон перешёл в громкий, пока он не начал орать. Джозефу тяжело было справляться с сильным, с каждым днём крепчающим Максом. Также тяжело в нём удерживать свой член. Джозефу пришлось быть грубым, чтобы оставаться в Максе. Он старательно вбивался в простату, выбирая именно тот угол и положение под которым тому было особенно приятно. Макс потянул свою руку к члену. Джозеф щипал её, не позволяя прикасаться к себе. — У тебя всё получится так... Кончить. Макс не понимал, что с ним происходит. Он словно проваливался в пропасть. Это было непохожим ни на что, что он испытывал ранее. Ему было страшно, от того, что Джозеф знал, что делает и полностью владеет ситуацией. У него так много опыта. Джозеф успокаивал Макса, шептал непонятные слова, просил, а Макс подставлялся. Когда ему стало казаться, что терпеть больше нет сил, что он больше так не может, Макс кончил. Джозеф крепко удерживал Макса за бёдра, пока тот возвращал себе ощущение собственного тела. Он совсем забыл о себе и внезапный оргазм ошарашил его. Джозеф повалился на бок. Секс вымотал Макса и он находился некоторое время в состоянии прострации. Всегда такой щепетильный к чистоте он лежал в собственной сперме и сперме Джозефа никак не реагируя на это. — Устал… Я немного полежу и всё пройдёт... Джозеф пристроил Макса у себя на груди и ничего не сказал. Он тоже был вымотан, но не так сильно как партнёр. Яркая луна проложила дорожку к спящим ребятам, осветив их лица бледными лучами. Странное чувство чужого присутствия заставило Джозефа проснуться. Насколько он знал, в доме никого, кроме него и Макса не было. Рахмон уже давно уехал к своему Нейджелу. С собой он забрал и свою охрану. Рядом посапывал Макс. Странно, что всегда такой чувствительный и осторожный, он не проснулся. Джозеф сдвинул Макса на подушку, аккуратно, чтобы его не разбудить. Неприятное чувство никуда не девалось. При свете луны Джозеф нашёл в шкафу халат. Восточный, бархатный. Рахмон такие называл «из парчи». Халат принадлежал когда-то Питеру. В этот раз чужая одежда не вызвала у Джозефа никакой брезгливости. Он сбросил с себя остатки сна и зябко кутаясь в халат побрёл коридором на слабое свечение настольной лампы из приоткрытой двери. Джозеф вошёл в комнату. В самом её центре, в кресле-качалке мерно раскачивался Лукас. — Никогда не любил это место, — сказал Лукас. — Отец таскал меня сюда, когда я приезжал на каникулы. — Зачем тогда ты сюда притаскался? — поинтересовался Джозеф. — Он сегодня не обедал, не ужинал и совсем плохо позавтракал… Макс. — Ты же знаешь, как он сейчас питается, — возмутился Джозеф, пристраиваясь на диване. — Ты ради этого сюда пришёл? Лукас покачал головой. — Мне пришлось усилить охрану суррогатной матери и боюсь, придётся тоже самое сделать для Макса. — Насколько это обдуманное решение? Учитывая траты… – Джозеф ещё не свыкся с той мыслью, что у его партнёра есть деньги и Лукас тоже далеко не бедный. Лукас взял со стола планшет и пересел на диван поближе к Джозефу. — Это сбросили на мою почту сегодня из неизвестного адреса. Конечно, мне не составило большого труда вычислить отправителя. Это моя бывшая, — Лукас умышленно выделил интонацией «бывшая». — Узнаёшь? Джозеф посмотрел на экран и увидел махонькие детские ножки, больше напоминающие вилочки с недоразвитыми пальчиками, на которых полностью отсутствовали ноготки. Только на большом пальце имелось некое подобие ногтя. — Что это? — возмутился Джозеф, — я не занимаюсь недоношенными младенцами. Лучше покажи это Максу, он имеет большее отношение к этой специализации. — Не спеши, — прищелкнул языком Лукас, — не делай скоропалительных выводов. Картинка на экране сменилась. На этот раз показался типичный для здешних мест пейзаж: скалы, редкие покрученные сосны и несколько таких же скрюченных лиственных деревьев с почти облетевший листовой. Небо, несмотря на позднюю осень, было ясным и морозно-голубым. На голом холодном камне сидел ребенок, около трёх лет. Его светлые волосы были ниже плеч, а на худом тельце висел старый поношенный свитер, совсем не детской расцветки, штанишки на нём были коротковаты и задрались, обнажая голые детские ножки. Погода была морозная, а малыш одет довольно легко. Невзирая на одёжку не по погоде и неухоженный внешний облик, он казался счастлив. Ребёнок весело тыкал веткой в пробегающий у его ног ручей и старательно выводил жуткую песню на немецком языке. Rammstein — Mutter. Джозеф не понимал её слов, а Лукас содрогался от каждого звука. Песня была слишком жёсткая для такого маленького ребенка, а слышать текст из уст малыша – невыносимо. Особенно Лукасу. Судя по осмысленным глазкам, ребенку был понятен смысл песни. Но он его не смущал: «Никто не дал мне имени», «А потом я утоплю её в реке» – выводил он. Малыш был артистичен от природы и очень милый. Его носик был гордо вздёрнут, а глаза прищурены из-за яркого солнца. Иногда он смотрел в сторону камеры, словно ища одобрения у человека стоявшего позади неё. И тогда была отчётливо видна особенность малыша – его разного цвета глаза, которые при ярком свете казались особенно яркими. По ту сторону камеры им были довольны и малыш радовался. — Это Макс. Взгляд у него здесь такой взрослый, — заметил Джозеф. — Откуда эта запись у Паулы? Лукас сдвинул плечами, он сам бы хотел узнать, какая связь между маленьким Максом и Паулой. — Этим вопросом сейчас занимается Симон. Смотри дальше, Джозеф. Между первым и вторым видео был промежуток около полугода времени. Ранняя весна: на деревьях едва зеленели зачатки листьев, а под ногами проклёвывалась трава. Также ярко светило солнце. Возможно, это были первые тёплые деньки после долгой зимы. В этот раз Макс послушно держался своей детской ручкой за мужскую руку и подставлял бледное лицо весеннему солнышку. Видимо, такие прогулки были для Макса чем-то особенным и он радовался. Он едва поспевал за большим взрослым мужчиной, быстро перебирая маленькими ножками по кривой тропинке. На нём были те же резиновые сапожки, которые по прошествии времени, всё так же оставались велики своему хозяину. Макс отвечал на вопросы взрослого. Джозефу была понятна их беседа: взрослый голос называл название страны, а Макс говорил её столицу; если мужской голос называл столицу, то Макс говорил название страны. Потом взрослый повторял с Максом таблицу умножения, учил разбивать на десятки, сотни и тысячи цифры. За эти полгода Макс почти не вырос. Унылый, ставший засаленным свитер всё так же висел на его худеньком тельце. Что изменилось, так это волосы. Они теперь не висели свободно, а были стянуты в строгий пучок. Лицо Макса также изменилось: его мягкие черты заострились и исчезла та детская беззаботность, присущая ему раньше. — Если позволишь, я могу тебя взять на руки, — уважительно обратился мужской голос к Максу. И Макс позволил. Он потянулся своими ручонками к взрослому, и на этом съёмка прервалась. Снимать и держать ребенка на руках – неудобно. — Он ему доверял... – грустно сказал Лукас, – а потом... Что-то случилось. Последний кусочек видео Лукас скрыл от Джозефа. Он не хотел его пересматривать. Не мог. Макс был тщательно вымыт и одет в чистую одежду. Сквозь нежную, почти прозрачную кожу, светились свежие синяки. Лукас считал, что видео снято во временном промежутке между тем, когда «всё произошло» и его побегом. Разговор выглядел как наставнический, словно «добрый» священник разговаривает с малолетним прихожанином-хулиганом. Но Лукас видел всё иначе, это был разговор обидчика и его жертвы. — Ты что-то от меня скрываешь? — спросил Джозеф, сам понимая что. — Не хочу чтобы ты его таким видел. Больно... – Лукас прижал руку к груди. –А вот то, что тебе нужно знать. Лукас дал планшет Джозефу и тот увидел недавние фото и кусочки видео. За Максом следили. Его сняли в день похорон Питера, когда он выходил из машины. Ракурс сбоку от кладбища и немного сверху. Также его сняли с Джозефом в отельчике «Гензель и Гретель», с двух ракурсов. Было много фото Макса в больничной палате. Кого-то очень интересовала его частная жизнь. — Это, конечно, не приятно, — задумался Джозеф, — но так ли это опасно, как ты думаешь? — Опасно. Дело не только в этих фото и видео. Николас… Он настолько подозрительный, что сдал в лабораторию то пойло, которым мразь Паула хотела напоить Макса. В вине была лошадиная доза антигипертензивного средства. Джозефу не нужно объяснять, как мог подействовать на склонного к гипотонии Макса такой коктейль. Препараты, которые были в вине, не имеют специфического вкуса и запаха. Макс, абсолютно не разбирающийся в алкогольных напитках, ничего бы не заподозрил, до тех пор пока не стало бы поздно. — Почему ты заигрываешь со своей бывшей семьёй, Лукас? – Спросил Джозеф. – Зачем ты их провоцируешь? Не нужно их принимать в своем доме! Нет такого закона, по которому ты должен терпеть свою бывшую жену и тем более её совершеннолетних детей! Лукас не знал ответ на вопрос Джозефа. Возможно потому, что так принято многими поколениями Донованов, ещё задолго до рождения Лукаса. Потому что, ему с детства внушили, брак – это навсегда, что бывших жён, как и бывших детей не бывает. Лукас с детства на всех семейных мероприятиях или на церковных службах видел своего дядю Генри под руку то с бывшей женой, то с нынешней. Это нормально! Его дядя Чарли всегда был окружён множеством детей от пяти браков. И это тоже нормально! Такое правило: если принял женщину, признал от неё детей – отказываться нельзя. — Я пытался… Я пытаюсь сделать всё, чтобы избавиться от Паулы и не испортить отношения с семьёй... С обществом. Я не хочу рвать связи с родственниками, — промямлил несвязно Лукас. — И твоя родня этим прекрасно пользуется, – нахмурился Джозеф. – Изгадили весь дом так, что целая бригада уборщиков еле выгребла за ними срач. Дело в уважении, Лукас! Какой прок от большой родни Максу? Может кто-то из родственников вспомнил о нём или прислал открытку на Рождество? Кто-то из них пригласил Макса к себе на ужин, когда он покупал еду в отделах для животных? — Я пытался, Джозеф… Его накормить. Когда он приходил в мой ресторан… — Макс не ходит по ресторанам, когда у него нет денег. Тем более по таким как твой. — Я предоставлял ему всегда возможность заработать в моём ресторане... Но ты его знаешь! Ни Лукас, ни Джозеф не заметили, как в комнату вошёл Макс. Он проснулся от ощущения пустоты и хотел вернуть в свою постель Джозефа. — Смотрели кино с моим участием? — Осторожно спросил Макс. На нем не было одежды кроме полотенца прикрывающего бедра и он присматривал себе укромное место, где можно было одеться. Не увидев ничего подходящего, он махнул рукой и принялся натягивать на себя одежду прямо здесь. Лукас с интересом наблюдал. На теле его сына к шрамам добавились следы засосов и укусов, а также отпечатки пальцев Джозефа на ягодицах. — Мне тоже сбросили несколько серий, – сообщил Макс, – Думаю, стоит задуматься. Макклаи не просто угрожают, они исполняют свои угрозы. Макс показал свой шрам на запястье. — Ты считаешь, что Паула имеет отношение к тому что случилось с тобой? — Лукас избегал прямых обвинений в адрес бывшей жены. — Не считаю... В роли Паулы не уверен, но Кевин точно что-то замышляет. Это он подрезал меня на дороге. И стрелял тоже. Я даже помню оружие из которого он стрелял. Сейчас такое не производят. Макс строго посмотрел в глаза Лукасу и не дал ему ничего сказать. — Я очень хочу жить, как бы это не казалось со стороны. Я хочу, чтобы жили мои близкие. А на деле, не могу гарантировать безопасность никому за стенами своего дома. Особенно Агнес. — И в стенах твоего дома тоже, — добавил Джозеф, – судя из того, как вольно себя чувствует здесь Паула. Ушедший в иной мир Питер не единожды говорил, что беда Лукаса в том, что он недооценивает опасность исходящую от Макклаев. Это дикое семейство испытывает глубинные комплексы перед более успешными, каждый раз восстающим, словно из пепла родом. Макклаям нужно всё: состояние Донованов, их родословная и даже лицо. У Макклаев никогда не было своего лица, лишь зверинные рыла. Они мечтают стать Донованами, как когда-то стали Макклаями. Но для этого им нужно уничтожить ненавистный род. Эти безликие особи на редкость последовательны в своей подлости и лжи. К тому же, в отличии от Донованов, Макклаи плодовиты и кровожадны. — Макс… — шепнул Лукас. — Симон уже занимается этим вопросом. Суррогатная мать под охраной. Она в поселке, в семейном поместье. — Я не доверяю Симону, — возмутился Макс. Вряд-ли мы с ним сработаемся. Он играет на стороне Макклаев. — Зря ты так. Симон работает на Донованов много лет. И не единожды доказывал свою полезность. Он не работает на Макклаев – Паула носит фамилию Донован, и её безопасность входит в круг его обязанностей.***
Лениво полыхали дрова в камине. У него грелись двое: огромный Карагёз и новый обитатель дома – кот с демонической мордой и скучным серым окрасом. Звери почти сразу поладили. Серый в новой обстановке не показывал свой дерзкий характер, а Карагёз обрадовался компании существа равного себе по статусу. В последнее время люди так мало баловали его своим вниманием. При свете свечей и бликов огня в камине семья встречала Новый год. Громко мурлыкал серый кот, вызывая у Рахмона знакомое, приятное ему чувство восторга и умиротворения. Фиона радовалась созданной ею праздничной атмосфере. В этот раз было очень интимно. Члены семьи и Рахмон с замиранием духа отсчитывали последние секунды уходящего года и слушали бой старинных напольных часов, оповещающий начало Нового. — Всё проходит, всё меняется. Вот и этот год стал прошлым… — пробормотала Фиона, разливая шампанское. На этот раз она не обошла Макса стороной и проигнорировала его возражения. — Вот так и нас через много-много лет за этим столом сменят будущие поколения, а мы будем наблюдать за ними из другого, тонкого мира и недоумевать с их суеты. — Иншаллах, — подтвердил Рахмон. — Да будет так, — согласился Макс. — Пусть хорошо будет нашему роду: всем кто уже покинул этот мир и тем кто ещё придёт. И той, что уже в пути, — Фиона посмотрела на Макса, а потом заискивающе на Рахмона. — И твоему славному роду, Рахмон, процветания…