Aнгиак

— Синьорита, это ваша вторая беременность? — спросил Макс, заранее зная ответ. — Нет, третья, — ответила лежавшая на кушетке женщина. Её округлый живот был весь в глубоких фиолетовых растяжках. Она плохо понимала понимала английский, чуть лучше французский. — И по сколько лет вашим мальчикам? — поинтересовался Макс. Хотя на самом деле эта информация ему не была особо интересна. Он бессовестно лицемерил, взяв на вооружение плохой, но почти всегда срабатывающий пример Рахмона. И с беременными женщинами это работало на отлично. Они расслаблялись, когда кто-то интересовался их детьми, когда преуменьшали их возраст или не замечали предыдущих беременностей. Это помогало Максу наладить доверие с клиенткой. И неважно, что нужную для себя информацию он знал, не заглядывая в медкарту. — Старшему шесть, а младшему четыре, — услышал Макс радостный ответ женщины, — они сейчас с отцом отдыхают на Карибах. Уже родившиеся дети не вызывали в нём никакого интереса, кроме как профессионального. Но Макс делал вид что слушает об особенностях развития этих двух, конечно же самых красивых в мире детей. Макс смотрел на женщину участливо, но на самом деле давно уже погрузился в свои размышления. Там, в матке абсолютно случайной женщины находилась генетически родная Максу малышка. Он пока не испытывал к ней никаких чувств, как и ко всем другим детям своих клиенток. Макс перевёл взгляд на экран аппарата ультразвуковой диагностики. — Малышка сильно толкается? — Нет, не сильно, почти не беспокоит — услышал он ответ. Макс повернул экран так, чтобы женщина не видела происходящее. Суррогатным матерям это ни к чему. Так он считал. — Хочешь послушать её сердцебиение, Лукас? — в этот раз Макс обратился к своему взволнованному отцу. Лукас хотел. Ещё как хотел! Он был счастлив, что Макс взял его с собой, а теперь делится с ним информацией. Он вслушивался в мерный стук маленького, такого родного сердечка и был безмерно счастлив. На экране появилось сплющенное личико с широко расставленными глазками. Лукас придвинулся поближе к экрану, несмотря на то, что Макс позволения на это не давал. Он едва не захлебнулся от восторга и уже влюбился в эту маленькую девочку. Макс спокойно выжидал, позволяя отцу рассмотреть всё в подробностях. — Это её профиль… — Макс отодвинулся от экрана и сделал некоторые пометки в свой блокнот. Его не интересовали черты лица ребенка – только медицинские параметры. — Пальчики на конечностях пересчитывать будешь? – предложил Макс. — А что, для этого есть основания? — разволновался Лукас, — У нее там проблемы? — Нет… — уверенно сказал Макс и широко улыбнулся. Улыбка была дежурной, заготовленной именно для такой ситуации. Часть профессии. – Клиентов часто интересует этот вопрос… В десятке самых часто задаваемых. — Может не нужно?  Если там всё в порядке, зачем лишний раз тревожить девочку? – голос Лукаса дрожал. Он испугался за малышку. С недостающими пальцами жить не очень просто. — Ты прав, Лукас… – Согласился Макс. – Странно, но пока мне никто из детей не жаловался, что я нагло вторгаюсь в их частную жизнь. Лукас следил за развитием малышки с первых дней её существования, с тех самых нескольких клеточек подсаженных в утробу суррогатной матери. Он знал о девочке буквально всё, но тем не менее очень беспокоился, когда наблюдал за действиями Макса, за тем как он внимательно всматривается в экран, как делает пометки для себя в блокнот. За сыновьим холодным взглядом Лукас пытался разглядеть хоть малейшие проявления родительской заинтересованности. Увы! Ничего подобного тому, что испытывал сам Лукас к малышке или детям Паулы. Лукас понимал, что Максу ещё рано по возрасту становится отцом. Он или не готов к родительству, или оно ему не дано от природы. Его Макс, когда-то такой нежеланный, теперь станет отцом такого же нежеланного ребенка. Этот факт очень огорчал. Питер, видимо понимал, что его внук никогда не решится на продолжение своего рода, поэтому шантажом навязал ему дочь. Покончив с ультразвуковой диагностикой, Макс уделил внимание суррогатной матери. Он достал несколько салфеток и помог вытереть женщине живот. — Синьорита, вас наверное уже предупредили, что стоит готовиться к родам плода в ягодичном предлежании? — Макс потрогал отёкшие ноги уставшей от беременности женщины и почувствовал нечто похожее на сочувствие. — Надеюсь, вы не поставите на поток этот вид заработка. Он навредит вашему здоровью… Женщина с трудом повернулась на кушетке. Она чувствовала себя развалиной, а так хотелось выглядеть привлекательно для симпатичных мужчин. Или хотя бы не настолько отталкивающе… Она долго думала, хотела сказать, что ей нужны финансы, чтобы поднять детей и что ей совершенно никто не хочет помогать. Обычные стандартные отговорки, когда хочется легко заработать. Но так ничего не сказав, женщина просто грустно вздохнула. Макс понимающе кивнул. — Думаю, уже в начале апреля вы обнимите своих детишек. Может раньше. Дети из моего рода всегда спешат.

***

Макс быстро восстанавливался и наслаждался ощущением хлынувшей на него свободы — моря свободы, целого океана свободы. Теперь он мог позволить себе многое: спать сколько угодно, заниматься чем захочет или просто ничего не делать. Всё то, чего не позволял себе много лет. Точнее никогда не позволял! И он этим пользовался как мог. Когда Джозеф был на работе, Макс часто ездил по городу или выезжал за его пределы. За годы проведенные в Эдмонтоне у него не было возможности близко познакомиться с городом. Иногда Макс заходил в понравившееся ему место, будь-то небольшая кофейня или музей. Часто посещал аутентичные лавчонки народного промысла аборигенов Канады или небольшие европейские магазинчики подобной тематики. По медицинским показаниям Максу ещё рано было самостоятельно садиться за руль. Он пользовался услугами водителя рекомендованного ему Симоном. Несмотря на личную неприязнь, пришлось признать профессионализм «немецкой овчарки» Также Симон нанял для Макса личную охрану, поэтому «свобода» не была безусловной. Симон понимал стремления своего клиента, поэтому нанял персонал, как можно более подходящий: незаметный, молчаливый и исполнительный. Макс наслаждался семейным теплом и уютом, который мастерски создавала Фиона. Удивительная женщина решила побыть рядом с внуком до весны, пока тот совсем не окрепнет. С ее помощью Макс осваивал новый для себя музыкальный щипковый инструмент и таким образом восстанавливал чувствительность в кистях. А когда совсем ленился, то просто наблюдал, как его бабушка колдует на кухне с приготовлением еды. Фиона его умиротворяла. Вечерами, Макс учил Агнес танцевать танго. Тогда Фиона играла для них на бандуре, умело подстраиваясь под их ритм. Это продолжалось пока Лукас или Джозеф не возвращались с работы. Также Макс находил время на разбор завалов в Питеровой библиотеке (правда, Лукас объяснил сыну, что завалы теперь не Питера, а его на законных основаниях). Чтобы разобраться в одних лишь семейных архивах, Максу пришлось бы потратить уйму времени. Поэтому за помощью обратился к угрюмому Николасу. Тот с удовольствием помогал Максу разобраться с давней, многовековой историей семьи. Теперь Макс знал, когда отелилась корова у его пра- пра-… и ещё много раз пра- деда, и когда, и в какое дерево ударила молния, кого брали в жёны молодые Донованы-Палагны и как звучала его фамилия много веков назад. Максу стали известны обстоятельства падения с лошади упёртого и ворчливого Пьетра Палагна — ментального двойника Питера Донована. Та скурпулёзность с которой вели свои записи предки Макса много веков назад поражала и удивляла. — Кто они, все эти люди сохранившие память о себе? – спросил Макс. — Свободные грамотные люди, сумевшие сколотить свой капитал. Твои предки были строителями. Не самыми худшими, а главное предприимчивыми, – ответил Николас. — Вольные каменщики? — Макс отложил в сторону старинную рукопись и снял с себя специальные тонкие перчатки. — Я не слишком вписываюсь в эту семейную картину? Да? — Ты один из нас. И мне кажется, один из лучших, — возразил Николас. — А Макклаи? Какая их роль в нашей семейной истории? — Ну какие же они Макклаи? Так себе, сплошная шелупонь, никакого отношения к тому славному роду не имеющая. Они извели Макклаев, украли их фамилию, лицо, историю. Но остались записи и ещё много чего, что никогда не позволит несуразным стать Макклаями или нами...

***

Щёки Макса заметно округлились, и он больше не пугал семью своим болезненным видом. Он стал менее напряжён и на лице его появилась улыбка. Лукас радовался за сына, а Фиона, глядя на внука лишь грустно вздыхала. Её малыш не обладал тем набором качеств, с которыми можно быть счастливым. Несмотря на видимое благополучие, Макса преследовал страх. Он окутывал каждую клеточку его тела, мерзкой змеёй заползал в его душу и душил, душил, не давая возможности спокойно дышать. Это был страх за его отношения с Джозефом, которые он очень ценил, страх за безопасность своей семьи. За будущее своей дочери он тоже беспокоился, только пока не осозновал этого. Джозеф не понимал, что происходит с Максом, утешал как мог. — Мне страшно, что я проснусь, а тебя не окажется рядом. Что ты решишь, что я слишком проблемный для тебя, не такой хороший как другие. Я всё время боюсь сделать что-то не так… Джозеф нежно гладил волосы Макса. Он не знал и не был уверен ни в чем. Не был уверен что сможет жить с партнёром заметно богаче его и по его правилам; быть придатком к чужой семье, не имея своей; жить в чужом доме, не имея своего; любить детей партнёра, не имея права на своих из-за дурацких предрассудков семьи. Правда, Макс обещал что биологический ребенок Джозефа появится на свет. И что он будет иметь законное основание быть Донованом. Когда Джозеф переехал в особняк, его поначалу пугала вся та роскошь запечатлённая в мраморе, в нарядных каминах, в писаных маслом картинах. Его детство прошло в нищете, у него в памяти отложилось, как он с приемной мамой делил одну кровать, потому что другой не было. Джозеф помнил, как они кочевали из социальных квартир в съёмные такие же убитые. Агнес даже ничего требовать не могла для Джозефа от государства, так как соцслужбы были ложно информированы, что он проживает в семье. Никто бы не позволил Агнес быть матерью ребёнку сестры. Джозеф не умел контролировать свои финансы. Если бы не несколько крупных вливаний извне, он бы никогда не смог получить медицинское образование. Переводы были достаточно крупные, и в сумме соответствовали всем тем детским выплатам, которые могла получить его мать вследствии нехитрых манипуляций. Джозеф подумал, что у его матери проснулась совесть. Он послал ей сообщение с благодарностью, но та ничего не ответила. Тогда Джозеф принял решение вернуть ей все деньги, как только сможет себе это позволить. Этим он себя успокоил и больше не связывался с семьёй. Однажды Джозеф решил поговорить с Максом более подробно о делах денежных. Он долго думал, прежде чем решился поднять эту сложную для себя тему. Джозеф выплачивал кредит за квартиру. Агнес, которая ушла с нелюбимой и тяжёлой работы, теперь не могла вносить свою долю. Содержание машины, бензин и некоторые расходы тоже затягивали немалую сумму, как и обслуживание самого особняка. А тем временем в семье были лишь двое работающих мужчин – он сам и Лукас. — Макс, ты говорил, что у Питера не было миллионов… Прости, что я об этом тебе говорю… —  Джозеф заметно напрягся.  — Прислуга… Охрана… Банкеты… Я боюсь, что мы выбьемся из бюджета, и нам будет нечем оплачивать твою дальнейшую реабилитацию… — За кого ты меня принимаешь, Джозеф? – Удивился Макс. – Разве я похож на человека, который неаккуратно относится к деньгам? Охрана – это не моя прихоть — это наша с тобой теперешняя действительность. — Я не об этом… Макс. — Джозеф попытался обнять Макса, но он вывернулся из его рук, словно скользкая рыба. Так всегда — если Макс не хотел, к нему невозможно было притронуться, — Если здесь так опасно, мы можем уехать. Анестезиологи-реаниматологи везде нужны. Ты же этого хотел! — Я думал об этом, Джозеф, – покачал головой Макс. – Как долго мы будем бегать? Сколько стран мы должны поменять? Нет, уж лучше держать врагов у себя на виду. – Нашего заработка не хватит, чтобы следить ещё за врагами, Макс, – устало сказал Джозеф, – На все твои нужды нужны миллионы. — Почему ты должен тратить свой заработок, Джозеф? – не понял Макс. – И о каких миллионах ты всё время говоришь? Я против, чтобы моё состояние преуменьшали до миллионов. Что такое в наше время миллион? Ты его, Джозеф, на своем рабочем месте можешь заработать. Я бы не согласился за пару миллионов взять фамилию Питера, мне выгоднее оставаться мистером Сафари и не иметь обязательств перед родом, который на много лет забыл обо мне. Ты, Джозеф, неправильно излагаешь свои мысли. Миллион и миллиард – это разные величины. – Макс залюбовался ровным профилем Джозефа, его округлым высоким лбом, подчёркивающим высокий интеллект. – Ну, ты же анестезиолог – у тебя не может быть приблизительных цифр. Джозеф присвистнул от удивления. Питер не производил впечатление настолько богатого человека. Скорее был похож на обедневшего аристократа. Но Макс всегда настаивал, что в его роду не было аристократов. Скорее творцы. — Этот старый скряга, этот скупердяй, заставивший внука нищенствовать — миллиардер? – задал вопрос Джозеф. Макс кивнул. Трудно объяснять, то чего сам не понимал. Макс что-то бормотал о том, что его дедушка в последние годы своей жизни находился в зоне личного комфорта, ведя именно тот образ жизни, который ему нравился. Что для него, Макса, он не жалел денег, вкладываясь в его образования. Просто Питер не желал получить ленивую и глупую мразь наподобие Кевина. Он оправдывал Питера, неуклюже жестикулируя, то и дело нечаянно касаясь то к одежде, то к лицу своего партнёра, и был такой милый в своих оправданиях, что Джозеф невольно улыбнулся, всматриваясь в эти округлившиеся бездонные глаза. — Зайдёшь завтра перед ужином в библиотеку? У меня давно есть к тебе дело, нужно будет поговорить, — деловито сказал Макс. — О чём именно? Макс улыбнулся и опустился перед любимым на колени, считая, что на сегодня разговор окончен. Он знал, что можно заняться чем-то куда более интересным. И похоже получил мгновенный отклик на свои неумелые движения. Да он был не самый опытный партнёр и не самый умелый любовник, но старательно этому учился. Джозеф всё понял и стал так чтобы Максу было доступнее добраться к интересующим его местам. Макс странно вывернул свои музыкальные руки и пробрался одними лишь большими пальцами под резинку домашних штанов Джозефа, деликатно приспуская их. Он с замиранием сердца следил за реакцией Джозефа на свои ласки. Ему было интересно наблюдать как увеличивается в его руках член Джозефа, как реагирует на его лёгкие сжатия. Джозеф мелко вздрагивал и прикусывал губы, чтобы заглушить свой стон. Макс же был в восторге от того что делал, он прижимался лицом к лобку Джозефа, мягким волосам. Тёрся своим лбом о его твёрдый живот, испытывая при этом невероятное удовольствие. Он хотел, чтобы Джозеф чувствовал к нему примерно то же, что и он сам, чтобы он запомнил его хорошим сексуальным партнёром – лучшим. Если вдруг… Если у них не получится… Макс поперхнулся, насадившись слишком резко своим ртом на член. Кашлял, жадно хватая воздух. Джозефу стало жаль Макса, такого по-детски старательного. Он, гладил ему виски, лоб, волосы, прижимал его к себе. Когда всё прошло, Джозеф мягко протолкнулся членом меж расслабленных губ Макса, и с каждым разом проталкивался всё глубже, пока не почувствовал лёгкое сопротивление. Он опустил свои руки на затылок Максу и крепко зажал ему голову. Макс глубоко дышал, хрипел, но не делал попыток освободиться, а наоборот, ещё сильнее всасывался в твёрдый член. Он ощущал, как прокатывается по его небу гладкая головка, чувствовал мерную пульсацию своим чувствительным языком, заглатывал обильно выделяющуюся предсеменную жидкость и привыкал к её вкусу, покорно принимая всё, что давал ему любимый. Толчки Джозефа становились сильнее и болезненнее, он уже больше не сдерживал свой стон. А потом Джозеф остановился и Макс догадался, что сейчас произойдет. Он хотел отстраниться, но не так легко было отвертеться от сильных рук. Джозеф держал его крепко и наполнял его рот густой, теплой жидкостью. Макс подавлял в себе рвотный рефлекс, а Джозеф долбил его глотку. Когда Максу начало казаться, что он больше не выдержит и задохнётся, Джозеф покинул его рот. Макс сглотнул. Он сел на ковер и прижал ладони к покрасневшей шее, его грудь вздымалась. Джозеф плюхнулся рядом и размазал по свою сперму на нижней губе Макса. — Как то так, — спокойно сказал Джозеф. Это впервые он позволил себе кончить Максу в рот.

***

Следующим утром Макс тепло одетый в зимнюю курточку, проводил на работу Джозефа. Было ещё темно и холодно. Можно было пройти подземным коридором к гаражу, чтобы не мёрзнуть. Но Джозеф хотел пройтись перед работой, чтобы окончательно проснуться, поэтому велел шофёру ждать его за воротами. Да и Макса он хотел немного прогулять. Тот шёл рядом, раскачиваясь и ставя ноги шире обычного. Прошедшая ночь давала о себе знать. Джозефу было приятно видеть на Максе свои отметины. У него ещё не спала пелена очарования прошедшей ночи. Макс под ним извивался как последняя шлюха, подставлял свою задницу и громко стонал. А с виду такой тихоня. У машины Джозеф обнял одной рукой Макса и шепнул: — Не представляю, как я сегодня буду работать, когда перед глазами такое. Макс подождал, когда закроются автоматические ворота. Сегодня в его планах поработать с Симоном, но до его визита ещё оставалось время. Он решил прогуляться по зимнему парку в предрассветной тишине. Дорожки уже были вычищены от снега и Макс ходил по ним, любуясь яркой зеленью хвойных деревьев, мёрзлыми гроздьями красной рябины и белыми плодами снежноягодника. Особо нежные растения были укутаны специальным полотном от мороза. Макс почти не знал того заботливого садовника, который несмотря на уход в иной мир своего работодателя, заботился, чтобы растения комфортно пережили зиму. Макс свернул с дорожки и тут же провалился своим идеальным, начищенным до блеска ботинком в снег. Шить качественную обувь на заказ, он смог позволить себе не так давно. Ранее о его обуви заботился Рахмон, но вся она стала ему мала. Макс сильно подрос когда учился на третьем курсе. Он покупал себе обувь, которая выглядела неплохо и подходила по цене. Во время очередного визита Макса в европейскую клинику репродуктологии, Рахмон привёз обувных дел мастера. Этот седой немец был одним из самых оплачиваемых в своём сегменте рынка. Макс был рад услышать немецкую речь и поэтому безропотно позволил сделать слепки своих ног. Через полтора месяца Макс стал обладателем двух пар качественных, а главное удобных ботинок: одни теплые на зиму, другие всесезонные. Стоимость такого удовольствия была шесть с половиной тысяч евро за две пары. Макс принял подарок Рахмона как должное и даже не потрудился поблагодарить его за заботу. Он просто вычел нужную сумму из своего гонорара за медицинские услуги. Рахмон обиделся на Макса – ему впервые вернули деньги за любовь и заботу. Снег был свежий и мягкий, словно пуховое одеяло. Приятно в него погружать носок своего ботинка, нарушая гладкое полотно. Макс поправил на себе голубую отороченную искусственным мехом курточку и завалился спиной на снег. Над ним нависали снежные тучи. Столетние хвойные ветви мерно раскачивались от легких порывов ветра, на лицо падали мохнатые снежинки. Он не чувствовал холод, боль. Ничего, кроме лёгкого головокружения. Макс прикрыл глаза и отъехал. Перед ним замелькали картинки из прошлого этого дома: дамы в лёгких шубах, строгие мужчины, дети, животные, приемы, банкеты... Всё кружились словно в водовороте, издалека слышался голос Питера. Макс замерзал.

***

— Сэр… Проснитесь, сэр… — чужие руки со всей силы тормошили его, растирали снегом лицо. Макса хлестали по посиневшим от холода губам. — Сэр, пожалуйста… Голос слышался всё отчётливее и в конце приобрел смысл. Макс открыл глаза: тьма уже полностью рассеялась, уступив место солнечному утру. Всё ещё удерживающий его за плечи человек облегчённо вздохнул. — Ох уж эта молодежь… Совсем не заботится о своём здоровье. Макс вспомнил мужчину. Кажется, он и есть тот самый таинственный неуловимый садовник. Он иногда встречал его, когда приезжал к деду. Садовник находился в тени, тогда как его труд был заметный. Садовник приглядывал за парком и всегда снабжал дом свежими цветами. Почти круглогодично. Ранние первоцветы, сменялись тюльпанами, потом были пионы, сирень, жасмин, дальше розы и гортензии. Менялись букеты, менялись вазы, но не менялась суть — свежий букет на каминной полке в библиотеке и на столе в столовой всегда. Недавно букеты белых хризантем, спасённые старательным садовником от мороза, сменились клиновыми гроздьями и ветками ели. Композиции достойные кисти художника. — Давайте я вам помогу, мистер Теодор…– Садовник подал свою морщинистую руку и Макс принял помощь. Он визуально оценил возраст мужчины и не стал поправлять своё имя. К сожалению, мозг иногда стареет вместе с телом, чего так боялся Питер. Садовник помог Максу отряхнуть налипший снег и предложил зайти к нему, чтобы отогреться. — Я живу здесь, в доме для прислуги. –садовник указал рукой на край участка, где в гуще старых сосен расположился уютный двухэтажный дом. — Питер заходил ко мне поиграть в шахматы. Меня зовут — Якуб Гоффман. Макс сильно замёрз и не чувствовал своих ног от холода, поэтому не стал препираться, а молча побрёл за новым знакомым. — Раньше здесь жил ещё повар и кое-кто из домашней прислуги. Сейчас только я, и... – Якуб не договорил кто. – Конечно, если у нового хозяина не появится других планов на этот дом. Дом изнутри оказался намного просторней, чем выглядел снаружи. Его построили на полсотни лет позже, чем особняк. Это Макс знал из записей найденных в библиотеке. Пока Макс осматривался и снимал верхнюю одежду, Якуб сбегал за халатом и полотенцем. — Горячий душ тебе не помешает. Иди отогрейся, – велел Якуб. — Можно? — спросил Макс. — Я могу чувствовать себя как дома? — Ты и есть у себя дома, — услышал Макс позади себя высокий женский голос. Из кухни вышла женщина в длинном белом переднике в пол. Макс сразу узнал её. Это была родственница Питера, кажется кузина. Она присутствовала на день семьи и была лояльна к нему. — Здравствуй, Теодор. Макс подал руку женщине: — Макс. — Как скажете, сэр, — присела в комичном реверансе кузина Питера.

***

Пока Макс грелся под горячей струёй в душе, Якуб спросил: — Как он тебе, Элен? — Что тут скажешь… В мать… Красивый байстрючёк получился от немки. Породистый. — Нет, он больше похож на Питера. Я не верю в немецкую кровь его матери. Он из наших. Я интересовался его вопросом. Под конец войны в тот приют, в котором были его предки, свозили детей со всей Европы. Главное условие – правильные физические параметры. Жаль, что все архивы были уничтожены. — Мне кажется, что он чувствует вину за своих предков. Было бы неплохо реабилитировать Теодора в его глазах. Не хочу, чтобы он эту вину неосознанно перенес на свою дочь. Якуб кивнул. Он всегда соглашался с Элен.

***

Вроде Макс провёл немного времени в душе, а его уже поджидал Николас. С комплектом его личной одежды. Всем своим видом он показывал, что недоволен, что-то ворчал себе под нос. Макс скорчил смешливую рожицу и скинул с себя халат, представ перед Николасом полностью обнажённым. — Бесстыдник! Вы бы постеснялись старшего человека. Вся шея искусана. И в засосах… — Ниже… Смотри ниже, Николас… — Что ниже? — не понял Николас. — Он меня укусил в районе паха... И за задницу тоже кусал, — насмешливо пожаловался Макс. Он надевал на себя узкие джинсы, а те никак не хотели натягиваться на влажное тело. — Понапридумывают всяких идиотских мод. Как такое вообще можно носить… — продолжал ворчать Николас. — Они удобные, Николас, – улыбнулся Макс. — Стой ровно… — Николас поправил воротник на рубашке Макса. — У Якуба вкусно пахнет кофе, Николас. Давай, напросимся! – предложил Макс. — Нет. Вам нужно поспешить к завтраку, сэр… — Понял, — Макс дал в руки Николасу пакет с мокрыми вещами, — ты свободен, Николас. Я приду позже.

***

Элен уже сняла с себя белый фартук и сидела за столом рядом с Якубом. Вокруг них суетилась юркая горничная. Заметив рядом с Максом Николаса, она потрудилась принести ещё один столовый прибор.

— У моей прислуги есть прислуга. У моей охраны есть своя охрана…

— пропел Макс и подмигнул горничной. Девушка изобразила на лице некое подобие кокетливой улыбки и тут же встретилась с презрительно-уничижительным взглядом угрюмого Николаса. В обществе Элен, Макс чувствовал себя хорошо. Её манеры и характер чем-то напоминали Питера, но были значительно мягче. Женщина много улыбалась и была добра к племяннику. Она немного рассказала о себе: детей нет, замужем была несколько раз, сколько именно уже не помнит, семейная жизнь не впечатлила. Наверное потому, что слишком поздно обратила внимание на Якуба. Перед Максом стоял большой поднос с бутербродами. Вроде ничего особенного, но Макс распробовал их и был в восторге. Нежные ароматные ломтики хлеба были покрыты слоем творога смешанного с маслом, чёрным перцем и пропущенным через пресс луком. Сверху тонкий кусочек ветчины, яйцо, помидор и зелень. — Я видела, что ты не ешь свинину, но кажется ошиблась. —  сказала Элен и торжествующе посмотрела на Николаса. — Я обычно не ем мясо млекопитающих. Только некоторые виды птицы и рыб. У них более примитивная нервная система. В этот раз хочу нарушить правило. Бутерброды словно таяли на глазах. Макс был ужасно голодный после ночи с Джозефом и утренней прогулки. Необычный вкус бутербродов ему понравился. Фиона тоже делала такие, но раньше он их не ел. Всегда относился подозрительно к незнакомой еде. Николас злобно поглядывал то на Элен, то на Якуба, отпивая из своей чашки горький, чёрный кофе. Женщина была явно не из робкого десятка и насмехалась с Николаса в лицо. — Не смотри ты на меня так, старый чёрт! А правда, люди говорят, что ты красишь волосы в черный цвет? Макс потрогал свои крашеные в платиновый волосы и тоже расхохотался. — А ты чего скалишься, молокосос? Давно рыдал, когда тебя стригли? Совсем как девка был, — сказал Николас и тут же пожалел о сказанном. Понял, что погорячился. Макс вспыхнул, его лицо покрылось красными пятнами. Он привык к унижениям, к неуважительному отношению. Но насмешки… Он отложил в сторону бутерброд. — Тео, ты не должен терпеть подобное отношение к себе. Запомни, здесь у себя дома ты всегда будешь хозяином положения, – нетерпимым тоном сказала Элен. — Теодор умер много лет назад, мадам… Меня можно называть Макс или Дахил — как вам будет удобно, — поправил Макс. — На данный момент я старшая из Донованов. И кому как не мне знать, как называли в нашей семье детей с такой особенностью как у тебя. Питер — это имя для старшего сына. Теодор – имя для ребёнка с такими глазами как у тебя. Второе или третье имя может быть любым, но первое всегда должно соответствовать правилам. Лукас, допустим, не пользуется своим первым именем с десяти лет. Маленькие Донованы имеют право выбирать себе имя из имеющихся после первого причастия. Ты был в школе на первом причастии, да, Теодор? — Какое теперь это имеет значение? Я мусульманин и моё мусульманское имя –Дахил. Приемный отец мне его дал…