Aнгиак

Неожиданно для себя Макс стал отцом. Пока малышка была в утробе, он думал это никогда не свершится. А теперь сидел над крошечной кроваткой и виновато смотрел на малышку. Новорожденная была настолько слабой, что почти не издавала никаких звуков, лишь иногда, совсем беззвучно открывала свой крошечный рот. Макс сам не понимал, откуда знает, что требуется его дочери. Он интуитивно поворачивался в её сторону, когда крошечное сморщенное личико малышки искажалось недовольной гримаской. В его голове будто звучал стук её сердца. Он чувствовал дыхание дочери постоянно. Между Максом и малышкой налаживалась незримая связь, которая уже никогда не исчезнет. Макс нежно, но насильственно вернул ножки малышки в обычное для младенца положение. Его особенно беспокоили её нижние конечности неестественно раскиданные по сторонам и прижатые к плечам. Девочка настойчиво складывалась в ту позу к которой привыкла в утробе, находясь в неправильном предлежании. Старушечье личико девочки поморщилось и она зашлась в безмолвном плаче. Максу стало жаль беспомощное существо и он прикоснулся пальцем к глубоким морщинам у рта девочки. Девочка успокоилась, почувствовав возле себя родной запах и попыталась схватить палец губами. Макс резко одёрнул руку и улыбнулся. В первую же ночь малышка из кроватки перекочевала в постель к Максу. Он считал, что дети не должны находиться в кровати взрослых, что их не стоит брать на руки без особой надобности. Но так уж получилось. Из-за недоношенности почти в шесть недель, нервная система малышки не успела развиться должным образом и её подбородок, губки, ножки беспомощно дрожали. Дрожь унималась только когда Макс брал девочку на руки. Он хотел пригреть малышку у себя на груди и положить обратно в кроватку, но так и задремал с ней. Проснулся, когда пришло время кормить малышку и пришёл в ужас. Он же мог нечаянно повернуться и навредить ей. Но, невзирая на пережитый ужас, в следующую ночь, а также в остальные ночи малышка засыпала на груди Макса, а потом Макс укладывал её рядом с собой. Сон Макса стал чутким, он просыпался от любого нетипичного вдоха малышки, от каждого её движения. Свои ночные недосыпы он научился компенсировать днём. Отключался при возможности в любое подходящее время. За хлопотами Макс забыл о себе. Были отложены к лучшим временам занятия с реабилитологом, как и утренний кофе у гостеприимной Элен. Всё что было нужно Максу для восстановления трудоспособности и всё, что приносило хоть немного радости — всё было сдвинуто на второй план. Единственное, что стало постоянным – мысли о Джозефе. Макс много бы отдал, чтобы забыть его, вырвать из сердца. Но чем сильнее набирала свои силы весна, тем сильнее становилось физическое влечение Макса. Даже дочери не удавалось перетянуть всё внимание отца на себя. В его душе имелось хорошо затаённое местечко для Джозефа. Молодой организм Макса требовал сексуальной разрядки. Раньше, не познав плотской любви было легче с этим справляться. В спортзале или втягиваясь в работу, иногда с помощью несильных препаратов. Теперь, его съехавшее с катушек тело не поддавалось самоконтролю. Было стыдно за свою похоть. Перед малышкой в первую очередь – та всё чувствует. И перед собой тоже. Макс мог позволить себе услуги профессионала в интимной сфере и знал что за свои деньги получит лучшее качество. Он смог бы купить себе сексуального партнёра максимально похожего на Джозефа или прикрыть глаза и представить его на месте умело отсасывающего хастлера. А может он бы обратил внимание на опытную женщину, которая помогла бы ему справиться с проблемой. Макс впервые в своей жизни изучал так детально рынок сексуальных услуг, который, как он заметил, ориентирован больше на мужчин. Так что Макс оказался в выгодном, в отличии от слабого пола положении. Выбор тоже был большой –на любой кошелек и любой вкус. Макс представил, как в соседней с его малышкой комнате он предается продажной любви. Как комната в которой мирно спит его девочка, наполняется запахами секса, звуками похоти и мерзостью. И как он, перенявший от своего продажного партнёра его грязь, берёт на руки малышку, кормит её донорским молоком, купает на ночь… Макс вспомнил безумного Магнуса, глумящегося над его маленьким истерзанным телом. Чем он тогда будет лучше своего обидчика? Макс покинул сайты сексуальных услуг с чувством отвращения. Натомест занялся более полезным делом — поиском курсов по уходу за новорожденными для Грейс. Он считал её хорошей сиделкой, отличной медсестрой и верной прислугой, но для ухода за его малышкой ей недоставало квалификации. Пока ещё Макс не был готов подпускать к своей дочери ни её, ни кого либо другого, но он понимал, что в скором времени придётся наступить себе на горло и переложить некоторые тяжести ухода на чужие руки. Удивительно, как маленькое существо меньше четырех с половиной фунтов весом, подчиняло себе. И Макс покорно подчинялся, несмотря на то, что уверял себя в том, что никаких чувств к малышке не испытывает, а всего лишь работает инстинкт сохранения рода (отцовский инстинкт). По прошествии первого месяца от рождения малышки, Макс привык к новому укладу жизни, к простеньким комнатам в торце дома и отсутствии привычной работы. Он даже почувствовал некую идиллию в своём положении, которую не испытывал никогда ранее. Не до идиллии стало остальным членам семьи, занявшим другую, парадную часть дома. Хитрая Фиона хоть и напускала на себя вид всезнающей ведьмы, но мало доверяла потусторонним знаниям в серьезных делах. Она нашла возможность установить у Макса несколько микрофонов, чтобы знать, когда в случае неприятностей, кричать «Караул». Макс без труда вычислил хитрость бабушки. И оставил всё как есть. Он привык жить под наблюдением и если ей так легче, то пусть слушает. Только, что? Тишину? С Ульрихом он общается посредством телефонных сообщений, с малышкой не разговаривает вовсе. О чём можно говорить с маленьким человеком, который даже не умеет читать? Макс не знал. Лукас пытался пробраться к сыну, узнать что у него происходит. Женщины становились непреодолимой преградой по пути к нему. Главной противницей Лукаса стала Фиона, взяв на себя роль предводительницы женской компании. Она боялась, что Макс отречётся от дочери, если начать вмешиваться. У мужчин Донованов очень шаткая привязанность к детям поначалу, очень важно не спугнуть. Нужно дать Максу время привыкнуть отцу к дочери, полюбить её. Пусть испытает, почувствует все трудности связанные с отцовством, пусть поймёт, что дети не даются просто так. — Если бы можно было вернуть время назад, – сказала Фиона Лукасу. – К тому моменту, когда Макс появился в этом доме, оставить вас наедине, то всё было бы иначе. Ты бы обязательно полюбил Макса и у него было бы нормальное детство. — Ага… – Огрызнулся Макс. – И куда бы я его дел, имея рядом Паулу с детьми? Как показало время, к разводу мне нужно было созреть. — Тогда бы всё стало по-другому, — мудро заметила Фиона. Фиона часто заглядывала в будущее. Ей было известно, что будущего как такового нет. Есть лишь варианты судьбы, есть множество дорог и возможность увидеть некоторые из них. С возрастом этих дорог становится всё меньше, а жизнь всё предсказуемее. Также Фиона могла видеть прошлое. Ей было интересно узнать, как могла сложиться судьба маленького Макса, с того момента, как он сбежал от самозваного отца Магнуса. У её внука было много вариантов детства: от бесконечной смены приёмных семей и приютов до усыновления любящими родителями. Максу выпала довольно тяжёлая участь, но не самая печальная. Что касается взрослого возраста, то Максу на роду написано быть богатым. При любом развитии событий. При этом над ним всегда висело наследство Донованов. Это было предначертано задолго до его зачатия. И это никак не изменить.

***

Потихоньку в торце дома устанавливались свои правила. С наступлением тепла, Фиона стала всё чаще замечать своего внука во дворе с кружевным свёртком в руках. Сначала он выходил на улицу исключительно в тихую, безветренную погоду. Потом его прогулки стали более частыми, а ближе к маю стали носить постоянный характер. Два раза в день: утром с девяти до десяти и во второй половине дня с шестнадцати до семнадцати. В это время Фиона, прячась за занавесками, пыталась разглядеть малышку в окно. Она догадывалась, нет была уверена, что другие члены семьи тоже сейчас прильнули к окнам.

***

Лукас не понимал, что происходит с Максом, зачем он так тщательно скрывает своего ребёнка. Злился. Каждый раз когда пытался поговорить с сыном его останавливала Фиона. Она убеждала, что положение девочки не такое уж и плохое. По крайней мере намного лучше, чем у её отца в таком же возрасте. Её жизни точно ничего не угрожает. Макс очень придирчив ко всему, что касается её здоровья. Трижды в день к торцу дома подъезжала машина с донорским молоком. Всё что попадало к малышке тщательно проверялось лабораторно. Здесь Макса было нельзя упрекнуть в жадности. Лукас навёл справки, что малышка нигде не зарегистрирована ни как дочь Дахила Сафари, ни Макса Донована. Это печалило. У ребёнка должны появиться документы в течении первого месяца жизни. Лукас знал, что быстро решит этот вопрос, как только Макс будет готов, но пока малышка жила без имени. Это печалило. Осознает ли Макс всю степень ответственности за свою дочь, Лукас не знал. Очень боялся, что у него не хватит умений ухаживать за дочерью, что он её нечаянно уронит. – Не уронит... – как то ему сказала Фиона за завтраком, – этот не уронит.

***

Был тёплый майский вечер и уже три месяца, как Джозеф расстался с Максом. Поздний визит Лукаса не предвещал для него ничего хорошего. Джозефу всё ещё болело то, что произошло между ним и Максом. Лукас стоял такой себе обычненький, упёршись рукой о дверной косяк и демонстрировал свою шикарную улыбку. — Нужно поговорить. Пустишь? — он виновато переминался с ноги на ногу. Джозеф меньше всего хотел общаться с кем-то из Донованов, по крайней мере до тех пор, пока он болен Максом. Но Лукас всем своим видом дал понять, что настроен на разговор с Джозефом решительно. Обычно Лукас для частных коротких визитов не брал охрану, сам садился за руль. В этот раз телохранитель выполнял и обязанности водителя. Он вышел из машины и смотрел вслед своему клиенту. Джозеф встретился взглядом с охранником и понял, тот отступать от намеченной цели не будет, если нужно то поможет Лукасу войти в дом. — Входи… – Джозеф жестом пригласил Лукаса.

За прошедшие три месяца Джозеф видел Макса два раза. Первый раз случился в клинике. Джозеф сидел в комнате отдыха для персонала и просматривал медицинскую документацию, когда услышал радостные возгласы сотрудников. Они окружили только пришедшего Макса. Двумя днями ранее, Джозефу пришло на телефон напоминание для мистера Сафари о необходимости сдать анализы и пройти обследование. Джозефа был указан как своего родственник Макса и ему продолжала поступать некоторая медицинская информация. Джозеф перенаправил уведомление Николасу. Он был расстроен тем, что Макс так глубоко проник в его жизнь. Макс сильно исхудал. Почти вернулся в то состояние, в котором он был до операции. Его лицо болезненно заострились, огромные глаза были воспалены, а губы покрыты ранками, возможно от укусов. Макс когда нервничал, часто кусал себе губы. Макс почувствовал взгляд Джозефа на себе и повернулся. Улыбка сползла с его лица, уступив место гримасе боли. Фитцпатрик увёл куда-то Макса за собой, и в тот день он больше в комнате отдыха не появлялся. Джозеф думал, что после обследования Макса ему начнут приходить уведомления о консультациях изменениях плана лечения. Но ничего не приходило. Макс вычеркнул имя Джозефа из своей медкарты. Второй раз Джозеф встретил Макса через три дня, уже на пороге своего дома. Макс был не сам — позади него стоял мужчина, примерно одного с Лукасом возраста. Незнакомец имел небрежный вид и, наверное, был иностранцем. Так как Макс общался с ним по-немецки, а тот, в свою очередь говорил с Максом на хорошем английском. Джозефу показалось, что Макс нашёл себе любовника: блеклого невзрачного с нестриженными волосами. Типичная лабораторная крыса. Возможно такой тип партнёра более правильный для Макса, подумал тогда Джозеф. Оба сумасшедшие, свихнувшийся на науке. Чем не пара? — Можно забрать кое-какие вещи? — тихо спросил Макс. «Крыса… Крыса, — злился Джозеф, — мало того, что вторгся в мою жизнь без предупреждения, так ещё и посмел привести своего любовника». Джозеф не сказав ни слова, открыл настежь дверь, давая гостям проход. Макс уверенными шагами направился в ту самую комнату с микроскопом, увлекая за собой незнакомца. Он поставив на стол спортивную сумку и принялся копошиться в холодильнике, вынимая оттуда биологические образцы. Потом Макс достал стопку исписанных от руки журналов с лабораторными испытаниями и передал в руки своему спутнику. — Коттке. Чустаффус Коттке. — Запоздало представил спутника Макс. — Он занимается теми же испытаниями что и я… Занимался до болезни… Только в Мюнхене. В сумке на столе что-то закряхтело. Макс машинально повернул в ту сторону голову, но продолжил рыться в пожелтевших документах. Джозеф засмотрелся на красивый, гордый изгиб шеи своего бывшего любовника, на его затылок, и тут в его мозгу пронеслась страшная догадка — там в сумке может быть дочь Макса! Он таскает свою дочь, словно собачку в переноске! Джозеф кинулся к столу, но Макс жестом остановил его. В этом жесте была неприкрытая агрессия, а в его взгляде полно злобы. Он готов был кинуться в драку, словно львица люто бдящая своё потомство. Джозеф остановился в шаге от стола и отпрянул. Уже покидая дом, Макс грустно спросил у Джозефа: — Как ты? Справляешься? Джозефу хотелось признаться, что хреново, кинуться к нему в объятия, но промолчал. Макс обратил внимание брошенную на диване чужую мужскую куртку и всё понял. — Вижу что справляешься, Джозеф. Прячешь в спальне Уилла? Джозеф растерялся, будто его застали за чем-то преступным. Не Максу, нагло явившемуся в его дом с любовником попрекать. — Что ж, хороший выбор… — устало сказал Макс и поспешил уйти. У Джозефа разрывалось сердце от боли. Он готов был оправдываться, просить, объяснять. Это было не то, что Макс подумал. Так бы и поступил, имей это какой-то смысл. Не Макс ли ползал в ногах у Джозефа всего три месяца назад?

Лукас несмело переступил порог и столкнулся с Уиллом. Бывший любовник теперь стал частым гостем в доме Джозефа. Можно так сказать, навещал «по-соседски». Лукас был хорошо знаком с семьёй Уилла, а с его отцом они даже были приятелями по гольф клубу. Молодой человек немного опешил, встретив Донована там, где не ожидал. Он поздоровался, спросил для приличия, как дела и поспешил уйти, оставив Джозефа с гостем наедине. На столе в гостиной осталось несколько бутылок от пива и Лукас демонстративно постучал пальцами по одной из них. Затем присел на стул. — Рискуешь опуститься на дно, Джозеф… – заметил Лукас. — Решил меня лечить? – грубо спросил Джозеф. Лукас не собирался никого лечить, тем более, когда у него в семье уже имеется два дипломированных специалиста по «лечению», а также мать — «шарлатанка», но тоже с медицинским дипломом. Лукас просто не знал с чего начать разговор. Накопилось много. — Ни в коем случае… — Лукас чувствовал на себе взгляд Джозефа: злой, нетерпеливый, выжидающий. Понятно, что от него хотят избавиться, и как можно скорее — Я хотел, чтобы ты вернулся домой, Джозеф. Не в постель к Максу, а просто в дом. По праву сына Агнес… Но вижу, уже поздно… — Лукас явно намекал на предполагаемую связь Джозефа с Уиллом. – Поздно. Но Уилл здесь не причём, –Джозеф злился. – Мы с ним теперь соседи. – Макс не может делать того в постели, что твой сосед? Да? – Лукас сжал в руке пустой стакан и тот треснул, едва не поранив его. — Видел я с Максом одного «молодого человека»… Скучный такой. – Джозеф ребром ладони откинул осколки на край стола, подальше от Лукаса. — А, ты наверное о Коттке? – догадался Лукас. – Я сам удивился, когда его увидел. Он первый гость Макса в его доме. Не считая Рахмона. — Кровь не вода. Тянет к своим? Хоть корявенький, хоть страшненький, но свой — немец… – не сдержал досаду Джозеф. Лукас привстал со стула и близоруко уставился на Джозефа. Он не верил тому, что услышал. — Мне показалось или ты ревнуешь, Джозеф? Я, конечно, предполагал, что остались чувства… Нельзя же вот так, столько пройти вместе, а потом потерять интерес друг к другу. Лукас казался осунувшимся в тот вечер и излишне озабоченным. Джозеф подумал, что это первый раз когда он выглядит примерно на свой возраст. — Коттке, всего лишь коллега Макса. – объяснил Лукас. – Перед операцией Макс снял несколько роликов на немецком языке и выложил их в открытый доступ — я помню как он их снимал. Макс там красавчик, хоть и опасно болен. Он провёл некоторые испытания. Что-то связанное со стволовыми клетками… Как он объяснил, это касается самого загадочного и неизученного периода жизни человека — от нескольких клеток, до эмбриона. На тот период приходится больше всего выкидышей, что делает дороже процедуру ЭКО. — И как всегда, Макс себе не изменяет!Везде ищет способы удешевить процесс, – сделал вывод Джозеф. – Снова у него на первом плане финансовая составляющая. Бездушная мразь! — Не вижу финансовой выгоды Макса в этом проекте. Разве, что получение более высокого рейтинга для клиники, в случае повышения эффективности процедуры ЭКО. Он в ролике много рассуждает о невозобновляемости ресурса женского организма. Так что ему важна не только материальная экономия, а и бережное отношение к женщине. Он продумывает всё сразу и на много ходов вперёд. Тем кто не в теме, очень трудно понять его мотивы. Макс хотел дать жизнь своему проекту, когда его собственная находилась под большим вопросом. Он несколько раз прерывал съёмку, потому что нуждался в передышке. Я помню, какие у него были боли. И мне, как отцу неприятно, что ты плохо о нём думаешь. Уверен, по отношению к тебе у него никогда не было и не будет злых намерений. Джозеф знал, что Лукас прав. Макс действительно ничего плохого не желал Джозефу, даже когда влез в его личное пространство. Просто он не умеет комуницировать с другими людьми, не разбирается в своих чувствах. Но всегда точно знает чего хочет. Одно из желаний Макса – чтобы Джозефу было хорошо. Тогда, увидев чеки, Джозеф почувствовал себя униженным — с него насмехался любимый человек. Много лет держал его, словно лабораторный препарат под микроскопом. Потому что мог себе это позволить, будучи внуком самого Питера Донована. Одиннадцатого марта Джозефа разбудил на рассвете телефонный звонок. Звонил Макс, но заговорить не решился. Джозеф услышал его дыхание и отбой. Вечером в соцсети у обязательного и пунктуального Макса появилось фото. Миниатюрная ручка новорожденного ребенка лежала на его ладони. То, что взрослая рука принадлежит Максу, Джозеф знал по хорошо знакомому шраму. За столько лет тот не изменил свой цвет и теперь сливался с маленькой бурой ручкой недоношенного ребенка. Под фото не было никакой информации: что за ребёнок, жив ли, может ли самостоятельно дышать и как прошли роды. Информацией было само фото — детская рука, беспомощно лежавшая на мужской руке, была слишком маленькая, чтобы принадлежать зрелому плоду. Джозеф всю ночь ожидал реакции от Рахмона. Тот должен был что-то написать. Но ничего не было: ни сердечка, ни простого «поздравляю». Возможно поздравлять было не с чем. Джозеф не перезвонил Максу, если там всё плохо, то его звонок будет некстати. Он запретил себе думать о Максе и попытался отвлечься физическим контактом с представителями своего пола. Таких попыток было несколько, настолько жалких, что Джозеф чувствовал отвращение к себе. Прикосновение чужих рук не вызвало ничего, кроме раздражения. Макс испортил его, приручил. Тогда Джозеф решил избавиться от всего, что напоминает ему Макса. В большей мере от его наработок и записей. Уничтожать результаты его труда Джозеф, конечно, не планировал. Просто решил собрать всё в коробки и сообщить Николасу, чтобы забрал. Записей оказалось много: систематизированные по датам и темам. Тетради, блокноты и альбомы аккуратно исписанные скупым почерком Макса в зеркальном отображении — так ему было удобнее и быстрее. Джозеф судорожно складывал их в коробки, пока не наткнулся на заметку на полях, не имеющую ничего общего с медициной. «Deus illum adiuvet!». Джозеф приложил к записи зеркало. Да, действительно Макс просил помощи у Бога. Не для себя, для какого-то мужчины. В сердце Джозефа закралась ревность и он, теперь уже намерено, начал просматривать записи того периода. Длинные столбцы цифр, переписка с медицинскими компаниями, жёсткий торг – Макс настойчиво распродавал свою интеллектуальную собственность. Заметок на полях было много. Макс просил, высказывал свои пожелания, укладывал сделки с воображаемыми высшими силами и посылал мольбы в «бесконечность». Просил Бога добавить ума одному близкому ему человеку. И Джозеф понял кому. Этим человеком был он сам. Бездушный Макс молился за него, Джозефа на полях пожелтевших страниц, купленных на распродажах тетрадей. «Почему не поговорил со мной?» – подумал Джозеф. Он тогда готов был принять любую помощь. В то время Джозеф обращался за ней в банки и к друзьям. Но сумма была слишком большая, а у Джозефа неважная кредитная история. Он чувствовал, как падает в финансовую пропасть. Те два перевода спасли его. Он решил, что у его матери проснулась совесть, хотя понимал, насколько наивно так думать. Почему тогда у неё ничего не просыпалась, когда получала детские выплаты? Просто если бы Джозеф начал копать дальше, то вышел бы на настоящего отправителя денег. Он понимал, что правда могла не понравиться. Джозеф быстро успокоил себя, и у него всё наладилось. А у Макса нет. Пока Джозеф праздновал получение диплома, Макс расписывал на тех же пожелтевших листах план экономии на ближайший год. Вытаскивая Джозефа, Макс сам чуть не оказался на его месте. Он закрывал одни дыры в своем бюджете, образовывая новые. На обрывке бумаги Макс подытожил, что самыми сложными финансово для него были первое полугодие учёбы в Медицинской школе и весь последний год. Джозеф убрал записи Макса в стол и передумал от них избавляться. Что это, если не любовь? Джозефу попалась открытка. Обычная дешёвая из супермаркета. Отправленная Максом самому себе почтой. Он поздравил себя с получением диплома и переходом на новый уровень. Так как больше поздравить его было некому. Макс нуждался в признании и словах поддержки. А казалось, ему никто не нужен. Джозефу было трудно представить, как себя чувствовал тогда Макс. Его то поздравляли, за него радовались друзья, однокурсники, Агнес... Где теперь все эти люди, кроме Агнес, разумеется? А Макс всегда присутствовал в жизни Джозефа. Ненавязчиво, незримо, словно ангел-хранитель. Макс не пропустил ни одного важного доклада Джозефа. Он задавал такие вопросы, что показывали его работу в более выгодном ракурсе. Даже Джозеф не всегда улавливал тот скрытый смысл своих работ, что замечал Макс. Он приходил на его доклады подготовленным. На вручении диплома, Джозеф выделил нежный профиль Макса в толпе. Вряд-ли среди выпускников был ещё кто-то, ради кого Макс оторвал бы минуту своего драгоценного времени. Он пришёл ради Джозефа. Это не было преследованием со стороны Макса, скорее скрытая поддержка. Ему ничего не было надо взамен. Просто, чтобы у Джозефа было всё хорошо. А кто порадовался его, Макса, успехам? Присланная самому себе открытка красноречиво отвечала на этот вопрос. — У Макса сильный страх перед нищетой, — голос Лукаса вырвал Джозефа из раздумий. — Более сильный чем у тебя или меня. Макс знает чего боится. Он в детстве объел все листья на мирте. Я это видел, Джозеф. Макс никогда не будет таким как я… Или ты. — Максу не хватало еды или у него уже тогда были проблемы с головой? — спросил Джозеф. — Нет. В доме было полно еды. Просто о нём плохо заботились, а потом забыли. Питер говорил, что у Макса не было психических нарушений, разве что немного депрессия. Меланхолия – так он её называл. Говорил, что Макс слишком умный – поэтому у него меланхолия. – Игнорировал проблемы ребёнка, – констатировал Джозеф. – Питер не причём. Это я сделал Максу проблемы. Всё из-за страха. Я не мог смотреть сыну в глаза. Будь у него взгляд обычного ребёнка... Он и сейчас так смотрит, — у Лукаса непроизвольно вырвался глухой непроизвольный стон из груди. Он перевёл дыхание и продолжил. — Я находился тогда в доме и радовался, что в комнате наверху тишина. Я ел сам, кормил детей Паулы. А он там сидел голодный. Его заперла Паула, пока Питер был в отъезде. Макс даже не пытался звать на помощь. А может и звал, но кто слышал? – У Лукаса потекли по щекам неестественно крупные слёзы. Он, как и Макс кусал губы, чтобы справиться с эмоциями. Несколько прозрачных капель упало на стол. — Как же меня тогда выбешивало, что ребенку шлюхи досталось всё: ум, внешность, прилежный характер... Я так пытался вложить в законных детей хоть немного того, что досталось бастарду от природы. Макс – копия своей матери. У неё была какая-то необычная божественная красота. Как она могла заниматься тем, чем занималась? Как? Я понимал, что Макс погибнет без любви... И ничего не делал. У Макса были тёмные круги под глазами от недоедания. Мне ничего не стоило облегчить ему жизнь. Просто отдать его государству. Я плачу огромные налоги, чтобы оно заботилось о таких как Макс. Меня, Джозеф, никто бы не осудил! В моих кругах до сих пор не приветствуются дети от шлюх. Бастарды разрушают семейные устои, портят жизнь законным детям. Мешают... Питера ненавидят за то, что принял бастарда. Это прецедент! Меня же жалеют. Лукас грустно улыбнулся. Он осознавал свою вину. — А ты знаешь, что самое отвратительное, Лукас? То, что к сожалению, Макс простил тебя, – выдавил из себя Джозеф. — Макс, да… Макс простил. Я себя – нет, — склонил голову Лукас. Джозеф достал уже начатую бутылку коньяка и налил сначала гостю, а потом себе. Лукас жадно отпил коньяк. — У меня умирали пациенты на столе. Профессия. – Джозеф подкурил сигарету и протянул Лукасу. — Я курю, когда принимаю это близко к сердцу. Фитцпатрик говорит – так нельзя. Можно выгореть. Нужно оставаться уравновешенным при любом исходе операции. Но как? Борешься, борешься за чужую жизнь, а она ускользает. Поэтому я ушёл из интенсивной терапии. Сейчас у меня не умирают на столе. Пациентки в основном здоровые... Лукас струсил пепел и вернул сигарету Джозефу. Они курили одну на двоих. — Ты не думай, что я пришёл тебя мирить с Максом. Мне важно лишь его оправдать, – сказал Лукас. — Понятно... А я бы хотел помириться. Но это невозможно. Он видел вещи Уилла у меня дома. — Что у тебя с Уиллом? – поинтересовался Лукас. – Вы встречаетесь? — Нет. Но разве он поверит? Уилл мне теперь как брат. Лукас задумался и затушил в блюдце тлеющую сигарету. Он взял в руки окурок и начал крутить его между пальцев. — Мне нужен тебе кое в чём признаться, Джозеф. Давно пора. Просто не хотел тебя ранить. Это может разделить твою жизнь на «до» и «после». Не знаю, стоит ли рассказывать! Джозеф кивнул — стоит. — Агнес мне несколько раз закидала наше с тобой сходство, Джозеф. Мы похожи внешне. — И что ты этим хочешь сказать? – испугался Джозеф. – Уж не причастен ли ты и к моему рождению? Чертов любитель эскортниц. — Не делай преждевременные выводы, Джозеф, – успокоил его Лукас. – К твоему появлению на свет, я точно не причастен. Но тебе от этого не станет легче... — Говори уже. Ты ведь ради этого, наверное, пришёл! – не выдержал Джозеф. — Ладно. Стану тем козлом, который расскажет правду. Я собирал информацию на Агнес и на тебя… Прости, Джозеф – ничего личного. Человек моего положения не имеет права приближать к себе непроверенные лица. Агнес, просто солнышко — безупречная и несчастная. Всю жизнь посвятила тебе. Несколько неудачных романов, внематочная беременность и сдача своего биоматериала в слабой надежде продолжить себя при случае. А потом поняла, что случай не предоставится и передала яйцеклетки некоммерческой религиозной организации. Жизнь была очень строга к ней… Что касается тебя, Джозеф, твоей биологической семьи, то там всё очень интересно. На первый взгляд у твоей матери обычная семья: хороший дом, машина, собака, времяпровождение во Флориде, отпуск на Карибах, визиты к родителям по праздникам. Но никто из соседей и друзей не знает, сколько детей на самом деле у твоей матери. Разве что, очень давние приятели видели твою мать беременной тобой. Моя служба безопасности нашла информацию, что ранее твоя мать занималась тем же, что и мать Макса — такие себе подруги по несчастью. Видишь, сколько у вас с Максом общего? — Зачем тебе ковыряться в моём прошлом? — разочаровано спросил Джозеф. — Затем, что это моя безопасность, а также твоя и Агнес, – абсолютно не смущаясь ответил Лукас. – Незнание убивает. А я хочу жить. Имей смелость смотреть правде в лицо. Твоя мать испытывала дефицит в финансах. Муж ей попался довольно вялый и безынициативный… Она подрабатывала в эскорте. Благо, от родителей ей досталась красота. Как она просчиталась с тобой — не знаю. Всю беременность твоя мать ходила обычно и первое время после родов тоже. Потом она сняла отдельно от мужа дом для себя и своих детей. Некоторое время перебивалась с двумя детьми на детскую помощь. А потом вернулась к мужу. С ней был только один старший ребенок, а тебя она отдала своим родителям. Твоя мать совершила много незаконных манипуляций с детскими пособиями, если захочешь отомстить — у тебя есть для этого все возможности и основания. Лукас глянул на Джозефа – по глазам понятно, тот не собирался мстить. Он продолжил. — Не спрашивай как, но мои люди восстановили почти весь список контактов твоей матери, а дальше мы проверили несколько твоих предполагаемых отцов. Один претендент часто ужинает в «Вишнёвом Аромате». Как понимаешь, добыть его материал не составило особого труда, – Лукас налил Джозефу коньяк. — Джон Уилл Смит старший славно засадил твоей матери. Один наглый сперматозоид таки пробрался сквозь все преграды. Поздравляю тебя, Джозеф — ты и Уилл братья по отцу, – сообщил Лукас и выдохнул. — Может таки не родные? – в слабой надежде спросил Джозеф. – Может мать Уилла тоже не была верна мужу? — Мать Уилла, как назло оказалась порядочной в этой истории, чтоб ее гусь укусил, — лукаво улыбнулся Лукас. — Придётся тебе жить с осознанием того, что имел своего брата. Или он тебя имел. Как там у вас? — Это ж надо иметь такое счастье, чтобы среди восьмидесяти тысяч студентов найти друг друга, – громко рассмеялся Джозеф. – Ведь не так уж он мне нравился поначалу. Черти бы побрали мою дурную голову… Как ты думаешь, Макс знает, что у меня был инцест? Лукас кивнул – Макс знал. — Макс собирал информацию на Уилла. Я так понял, твой любовник создал ему немало проблем. Мой сын оставил грубый след своими поисками и некоторое время был на прицеле у людей из окружения Смитов. Те следили за ним. Но Джону Смиту присуща небрежность и он не слишком копал под Макса. А надо было! Макс копнул и знает кто такие Смиты. А Джон не знает ничего о Максе. После полуночи телохранитель Лукаса съездил в «Вишневый Аромат» за коньяком. Немного подумав, он прихватил ещё одну бутылку, чтобы не утруждать себя лишней ездой.