Aнгиак

Макс вышел на работу несмотря на возражения Джозефа и недовольство всех домочадцев. Он посчитал себя достаточно здоровым, чтобы работать. У него ещё оставалось право на отпуск по уходу за ребенком, но он им не воспользовался. Фитцпатрик был рад возвращению Макса, и коллектив его принял восторженно. Понятно, кто здесь любимчик. Джозеф боялся работать с Максом в одной команде и был неприятно удивлён, что Фитцпатрик в первый же день допустил его в операционную. Правда, возвращать Макса на прежние позиции, никто не торопился. Ему предстояло вновь доказывать свой профессионализм. А пока статус Макса был не выше студента четвертого курса. Он не роптал, а подавал инструменты и ставил катетеры с тем же достоинством, с которым ещё год назад проводил высокотехнологичные операции под внимательным присмотром Фитцпатрика. Фитцпатрик был им доволен и иногда поглядывал на Джозефа, изучая насколько пара сможет сработаться в одной операционной. Напряжение между ними с каждым днём снижалось. Ещё имела место некая профессиональная ревность, которая исходила исключительно от Джозефа. К счастью, Максу не были присущи некоторые из чувств. Он умело отделял личные отношения от работы и переносил присутствие рядом партнёра намного легче. Напускная холодность в отношениях исчезала, как только пара покидала стены клиники. Секс, точнее его прелюдия, начинался ещё на заднем сидении автомобиля. Сначала Макс и Джозеф пытались держать себя в руках, усаживались по разные стороны и смотрели каждый в своё окно. Первым не выдерживал Макс (всегда). Он искоса посматривал на Джозефа, пока их взгляды не сливались воедино. Потом они сдвигалась ближе друг к другу, и тогда Джозеф накрывал своей ладонью руку Макса. Это всё, что они могли позволить себе в машине. Основное происходило в гостевой ванной, (в той самой, где когда-то Макс показал Лукасу злополучные фото). Происходящее Джозеф называл «вымыть руки». Но все знали, что одним мытьём рук там не ограничивалось. Макс признал полное превосходство Джозефа в сексе, взяв на себя стереотипную женскую роль снизу. Безэмоциональный и холодный в работе он становился податливым и страстным. — Хочешь, чтобы я опустился перед тобой на колени? — спрашивал Макс. — Пожалуйста… Ты хочешь, чтобы я ущипнул себя за сосок? Как скажешь, Джозеф. В приоритете были тактильные и оральные ласки, лишь изредка уступая место грубому анальному проникновению. Все делалось поспешно. Оргазм партнёра был более важнее своего собственного. Те несколько минут проведённые в душе часто были единственными за целый день, когда парни оставались наедине. Теперь их свободное время принадлежало Рахмоне. Быстро удалив следы недавней любви, Макс и Джозеф в пушистых махровых халатах бежали к ней. Такие они останутся в её первых воспоминаниях — влюбленные и пушистые.

***

Была середина августа. Однажды, Лукас по дороге в библиотеку услышал суету в хозяйской спальне. Эта спальня некогда принадлежала родителям Питера, а потом и ему самому. После потери семьи он перебрался в свою аскетичную комнату, а главная спальня в доме осталась более чем на полвека заперта на замок. За свою жизнь Лукас ни разу не был внутри этой спальни и теперь не удержался, чтобы туда не заглянуть. Сама комната была ухоженная и в отличном состоянии. Она мало чем отличалась от других спален, разве что более широкой кроватью, на которую сейчас устанавливали новый матрас. Куда интереснее была ванная комната: просторная, на три окна с ванной и тропическим душем, а также с собственным SPA-бассейном. Камин, которого не оказалось в спальне, находился в ванной. Похожая по красоте ванная комната имелась ещё в детской под чердаком. Только там не было бассейна. И в аскетичной комнате Питера тоже скрывалась похожая ванная, но поменьше. Во всех остальных спальнях всё было намного скромнее: либо ванная, либо душ, либо и то, и другое но на несколько комнат. К спальне прилегал уютный кабинет, в котором можно было работать вдвоём. На его стенах висело несколько картин голландских художников. Лукас отметил одну из них, в ней чётко просматривался почерк Яна Вермеера. Если бы Лукасу не были известны все его картины, он бы поручился, что это подлинник. С другой стороны Донованы не стали бы держать подделку в кабинете хозяйской спальни. Когда в комнату внесли детскую кроватку, Лукас догадался — Макс вьёт себе семейное гнездышко. Уточнить, что происходит, было не у кого. Несмотря на выходной день, ни Макса, ни Джозефа дома не оказалось. Малышку они тоже взяли с собой. Вернулись к обеду. С ними был Симон. У парней на безымянных пальцах были кольца. Из белого золота, покрытые цветной эмалью из замысловатым цветочно-птичьим узором. Достаточно простые как для финансово положения Макса, но необычные. Подобных Лукас не видел. — Что это? — спросил Лукас. — Я приобрел их, так как они сами бы не догадались… — Симон снисходительно посмотрел на парней, мол что с них возьмёшь? Молодёжь. — Зачем ты купил им кольца? — Не купил, а заказал. Их сделали на заказ за три дня. Пришлось доплатить за срочность. — Зачем ты доплачивал за срочность? Почему, я не понимаю, что творится в этом доме? Джозеф? — Лукас потребовал объяснений у Джозефа, так как считал его более взрослым и адекватным. — Что вы натворили? Джозеф опустил глаза… А случилось лишь то, что неожиданно для самих себя парни изменили свой свободный статус. Джозеф слишком быстро привязывался к малышке. Нежный комочек счастья половину ночи спал у него на груди, а потом перекочевывал к Максу. Ради неё Джозеф приучил себя спать в пижаме. А как же иначе, ведь в его с Максом кровати теперь хозяйничала маленькая леди! Также Джозефу пришлось сбрить волосы на груди, так как Рахмоне нравилось спать кожа к коже, а не тереться об ткань. Соцслужбы, конечно, придрались бы к такой близости между родителями мужского пола и ребёнком, но Макс ничего зазорного в этом не видел. От малышки пахло молочной смесью и отваром горьких диких трав. Джозеф захлёбывался от умиления девочкой. В шесть утра приходила Грейс и забирала её к себе, значит пора собираться на работу. Джозеф уже не представлял свою жизнь другой: без Макса, без его дочери. Он испытывал страх, что его могут разлучить с ней и что малышка может повторить судьбу Макса, его тяжёлое детство. Однажды, укачивая дочь, Джозеф спросил у Макса, что он должен сделать для того, чтобы принимать участие в жизни девочки на законных основаниях. — Если ты говоришь о заключении брака, то это противоестественно между мужчинами, — огрызнулся Макс. — Бесчувственный сухарь, — вздохнул Джозеф. Макс догадался, что обидел Джозефа и попытался примириться, несмело притронувшись рукой к его плечу. Джозеф недовольно отмахнулся от Макса, словно от надоедливой мухи. Той ночью Макс спал с Рахмоной в кабинете. Спал плохо, всю ночь крутился, а наутро выдавил из себя: — Во время обеда я встречусь с Симоном. Нужно составить брачный контракт. Только никаких празднований, — предупредил Макс. И больше о своем обещании не вспоминал, будто забыл. На третий день после разговора Джозеф обнаружил на прикроватном столике стопку документов необходимых для оформления брака и сам брачный контракт. — Договор имеет больше рекомендательный характер, — объяснил Макс. — Некоторые имущественные вопросы больше для защиты твоих (!) интересов, так как мои хорошо защищены законом и моими предками. Ты ещё плохо понимаешь ценность денег, Джозеф. Это не только покупки и достойный уровень жизни. Это свобода, возможность заниматься тем, что тебе нравится или не заниматься ничем. Я не смогу пережить, если ты вновь меня бросишь и окажешься в стеснённых материальных обстоятельствах. Джозеф успел вечером лишь пролистать контракт, а уже утром, в мэрии с малышкой на руках он оформлял брак. Не так ему представлялось начало семейных отношений. Перед тем как поставить свою подпись, Макс взглянул на Джозефа и улыбнулся. Так умел улыбаться только он. В этой улыбке было всё: и поддержка, и уверения не подвести, и любовь. Заключение брака стало неожиданным решением для обеих партнёров. Когда Джозеф намекал Максу о законности отношений, он имел в виду нечто другое, некое партнёрство, в котором он будет иметь право на опеку над девочкой. А получил всё сполна и сразу.

***

Лукас негодовал. Необдуманный поступок сыновей мог породить массу проблем. Пока отношения между парнями не носили официальный характер, странную любовь молодого миллиардера можно было счесть за ребячество, причуды богатого мальчишки. То, что несерьёзно и можно повернуть вспять. Даже Лукас иногда себя так обманывал, тешил тем, что парни остепеняться и возможно создадут свои «правильные» семьи. Это было, когда он ещё плохо знал своего сына и совсем не знал Джозефа. Сомнения в серьёзности их отношений отпали, когда Лукас стал свидетелем актов любви в их тесной спальне. Именно любви. Там не было пошлости, какие бы необычные вещи те не творили. Со стороны Макса была абсолютная неопытность и доверие к опытному партнёру. В то время как Джозеф взял на себя полную ответственность за его боль, а потом и удовольствие. Они тогда оба волновались за исход операции Макса, испытывали страх перед неизвестностью. Казалось, Макс боялся больше за Джозефа, которому будет плохо без него, чем за самого себя. Для Лукаса они были просто испуганные дети, ищущие утешение друг в друге.

***

За обеденным столом собралась вся семья и Элен с Якубом. Симон тоже пожелал остаться, во избежание обострения конфликта в семье его клиента. Лукас наблюдал за Максом. Как он объяснялся с молодой горничной. На девушке было лёгкое летнее платье, которое соблазнительно подчеркивало фигуру и Макс незаметно скользнул взглядом в её декольте. Нет сомнений, Максу интересны женские тела. Наверное о сексуальности таких, как его сын принято говорить с приставкой -би. Джозеф был иной: его мир подчёркнуто стабилен, без колебаний в ту или иную сторону — гомо. Та сексуальность, которую он получил при рождении. Макс попросил у горничной принести шоколад. В стандартно-скучном рационе Макса редко появлялись кулинарные излишества. Лукас мог только догадываться, было ли это у Макса по причине природного недоразвития вкуса или выработанная годами привычка, уверенность в том, что еда нужна только для поддержания организма. Уже вдогонку Лукас велел горничной принести ещё и пару бутылок вина из подвала. Обстановка за столом была, мягко говоря, тяжёлая. Только Агнес удалось изобразить на лице искреннюю радость за детей. Другим не достало ни такта, ни артистизма. Зародившееся в последнее время напряжение между Максом и Фионой, теперь достигло своего апогея и грозило вот-вот взорваться. — Мою дочь зовут Рахмона. И я не собираюсь терпеть неуважительное отношение ни к себе, ни к дочери. — Эту фразу Макс адресовал своей бабушке, но так, чтобы услышали и другие члены семьи. Претензии Фионы насчёт имени малышки и её воцерковления изрядно надоели Максу. «Если не дашь девочке нормальное имя, буду называть её байстрючкой», — высказалась Фиона ещё вчера. За столом все притихли. Казалось, уже ничто не помешает семье избежать скандала. Джозеф особенно опечалился такому ходу событий. Это был их первый семейный обед. Конечно, если твой партнёр — Макс, ожидать праздничной романтики не приходилось, хотелось просто окончательно не рассориться с семьёй. Горничная поставила на стол несколько конфетниц с шоколадными конфетами совсем неуместными рядом с повседневным супом. У Макса появилась недовольно тяга к шоколаду. Его организм требовал. Помощь пришла откуда не ждали. Паула! Она тихо, как мышь пробралась в столовую и тут же гаркнула на испуганную горничную. — Принеси ещё одну бутылку вина, Мария! — Девушку звали не «Мария», но Паулу это мало интересовало, в её представлениях все горничные обязаны носить имя Мария или по крайней мере отзываться на него. — Ты что, не видишь, что здесь Николас? Он же вылакает всё вино. Лично видела, как этот сатана таскает бутылки из подвала. Паула была «не в себе». Она мало подбирала слова и выглядела небрежно. На ней был простой костюм из плотного трикотажа, который сидел неаккуратно. Густые волосы она собрана пучок и слегка подкрасила ресницы, наплевав на макияж, которым она часто злоупотребляла. Лицо Паулы казалось осунувшимся и озабоченным, но, как ни странно, моложе. — Как говорят венгры, — произнёс Николас, — ты её гонишь в двери, она в окно. Ты её в окно, а она с чёрного входа. Паула, когда ты чего-то хочешь, никакая охрана тебя не остановит… Завтра же заделаю все крысячьи норы. Иначе в следующий раз притащишь сюда весь свой выводок. — Побойся Бога, Николас, грех такое говорить! Моя дочь неизлечимо больна, — Паула без приглашения села на свободное место в конце (!) стола и громко раскомандовалась. — Мария, принеси ещё один один прибор, я буду обедать! — Дай угадаю! Твоя младшая Зои стала употреблять ещё больше наркотиков, — заметил Николас. — Не слушай его, Паула, — встревожился Лукас, — что случилось с Зои? Почему-то ни у кого не возникло сомнений, что несчастье случилось именно с младшей Зои. — Она стала быстро уставать. Я тоже подумала — наркотики. Нашла клинику для лечения наркоманов. А там выяснили, что проблема не в наркотиках. В наркотиках, конечно тоже. У Зои рассеянный склероз. — Не может быть. Только не Зои, — расстроился Лукас. Из всех детей Паулы, именно к Зои он был привязан больше всего. Она была единственная из троих способная на проявление добрых чувств. Почему беда коснулась самой безобидной? Лукас поднял лицо и посмотрел в глаза Максу. Есть ли связь между его интересом к данной болезни и состоянием Зои? Он что-то знал? Лицо Макса не выражало абсолютно ничего. Примерно так, как если бы Паула говорила о погоде. Зато Агнес была почти на грани обморока. Новость её впечатлила и она уже позабыла обо всех мелких и не очень неприятностях, доставленных ей Паулой. Сейчас Агнес была готова броситься на помощь дочери врага. — Не понимаю, при чём здесь семья Донованов? У Зои́ есть отец. — сказал Николас. — У Оливера нет столько денег, как у Донованов, чтобы помочь. — Наличие денег тоже не сильно поможет, — заметил Макс, — у нас бесплатная медицина. Джозеф подтвердил слова Макса. — Он прав, Паула. Наличие денег, кроме дополнительного комфорта ничего не даст. — Может не у нас… Есть другие страны. Может новые лекарства? Она такая молодая, — Паула припала к бокалу с вином, — Макс, ты же врач. — Макс… — вторила Пауле Агнес, — ты должен что-нибудь придумать. Так жалко девочку! Макс, наверное, впервые обиделся на Агнес. Отцовство изменило его. Он больше не собирался терпеть заигрывание с врагом в своём доме. И если его любимая Агнес желает помогать убийце его матери, помогать той, которая осознанно портит ей жизнь и почти испортила её репутацию, пусть это делает не в его доме. Агнес не выдержала пристальный холодный взгляд Макса и опустила голову. — Что придумать? Это неврология — не моя специализация. Единственное, чем могу обнадежить — эта болезнь протекает у всех по разному. У некоторых есть шанс дожить до старости. Может Зои́ повезёт. И к тому же… — Макс зло посмотрел на Паулу, — Ты была бы рада, окажись я на месте твоей дочери, да? Лукас всё понял. Макс знал о диагнозе Зои уже с дня семьи. Он слушал её игру на рояле не как слушатель, а как врач. У Донованов хороший музыкальный слух от природы, и то, что Лукас считал за фальшь, для Макса звучало как приговор Зои́. Теперь понятно почему Макс не спешил с местью досаждающему ему семейству. Он тихо выжидал справедливости от природы. От этой болезни рано ушла двоюродная бабушка Паулы и её тетя. Есть вероятность, что Зои́ не единственная такая в семье. Макс оказался расчётливее и хладнокровнее, чем предполагал Лукас. Радоваться этому или огорчаться пока не знал.

***

Поздно вечером Лукас проводил Паулу и присел отдохнуть на лавочке. На душе было тяжело. В дом идти не хотелось. Вскоре к нему присоединился Николас. — Ты считаешь, что лучше бы Макс молча выжидал пока Макклаи расправятся с ним, а потом и с остальными? — при свете ночных фонарей Николас казался угрюмее, чем обычно. — Зои́ никому не вредила. — Ошибаешься, Лукас. У Зои́ ключи от твоей квартиры и доступ во все места где ты бываешь. Паула вредит Агнес руками Зои́. — Может быть… — слишком быстро согласился Лукас. — Иногда я вру самому себе, что хотя бы самая младшая не пойдёт против меня. Я к ней очень привязан… Что тогда ожидать от Макса, который уже начинает показывать зубки. — Не бойся, Лукас. У него пока слабые очень зубы! — рассмеялся Николас. — Единственное, что он хочет — это удержать свою семью в руках. Боится, если потеряет бдительность — место Донованов займут Макклаи. Сам видишь, Агнес уже готова позабыть всё плохое и пойти навстречу Пауле. Не привыкла она давать отпор, когда с ней говорят по-хорошему. — Понимаю. — Лукас посмотрел на окно новой спальни сына, — Кевин Макклай пытался убить Макса, и обязательно доведёт начатое до конца при первой возможности. — Макс хорошо осознает ситуацию и держит её под контролем. Он не хочет, чтобы Макклаи дали потомство. Их дети будут опасны для Рахмоны и других его детей, если те появятся. Думаю, он пойдёт на сделку с Зои́ — предложит ей отказаться от материнства, взамен на помощь в лечении болезни. — Кроме Зои́ есть ещё Макклаи детородного возраста… — В своих записях Макс вычеркнул твою старшую дочь из угроз. Не знаю, по какой причине: бесплодна ли она или что-то другое. А Паулу, наоборот, несмотря на возраст, считает угрозой. Думаю, причина в замороженном биоматериале, который дожидается своего часа. — Есть ещё Кевин и потомство Оливера. Зои́, после сегодняшней, новости он может вычёркивать. — О потомстве Оливера и о Кевине он не писал ничего. А болезнь Зои́ Макс не считает преградой для воспроизведения себе подобных. Во время беременности такие больные даже чувствуют облегчение. Там какие-то гормоны… — Бедный Макс, — Лукас снова посмотрел на окно его спальни, — как же ему со всем этим справиться? — Постепенно, Лукас. Постепенно. Сначала пусть справится с последствиями безмерного употребления шоколада. Угрюмый Николас улыбнулся и одобряюще похлопал Лукаса по плечу. На душе у него полегчало. Он так нуждался в поддержке.

***

Джозефу нравилась их с Максом спальня. Она не была роскошной, но была особенной. Макс расставил в ряд подаренных Элен зайцев и разложил вещи Рахмоны на полочках. Детскую кроватку он приставил со своей стороны, так как считал, что ему легче присматривать за дочерью, чем Джозефу. Присутствие ребёнка в спальне накладывало ограничения на сексуальную близость, но Джозеф придумал выход. В ванной было свободное место для кушетки. На ней им с Максом будет удобно любить друг друга. Пока Рахмона спит. Их первая брачная ночь не стала особенной. Не было трогательного секса, телесных ласк и порывов страсти. Только горько плачущая Рахмона, которая в ту ночь была как никогда капризной. Она обиженно кривила нижнюю губку и заходилась криком. Было невыносимо больно смотреть на её полное страданий детское личико. Рахмона жалобно всхлипывала и жалась поочередно то к Джозефу, то к Максу. Казалось, сердца парней разорвутся от разочарования и жалости к ней. Макс смотрел на Джозефа полным вины взглядом. Джозеф в ответ с пониманием. Малышка скрепляла их чувства сильнее, чем самые секс. Они не слишком опечалилась из-за одной испорченной ночи, у них впереди жизнь. К утру личико девочки покрылось болезненным румянцем и Джозеф отметил небольшое повышение температуры. Несмотря на это, девочке стало будто бы легче. Джозеф обменялся с девочкой парой улыбок, пока менял ей памперс и умывал. — Улыбается совсем как ты, — заметил Джозеф. Макс измученно улыбнулся и повернулся лицом к Джозефу. На его щеках за ночь проявилось покраснение, но не такое как у малышки. — Это сыпь… Шоколад. Под медицинской маской будет не заметно. — успокоил партнёра Джозеф. Завтракала новоиспечённая семья на кухне. Сонная кухарка готовила свежее овощное пюре для Рахмоны. Она уже успела подать парням завтрак и сварила кофе, а чувство сонливости никуда не девалось. Рядом суетилась Фиона. Она ничем не помогала, а только ещё больше досаждала прислуге. Ей почему-то хотелось брязкать посудой и одновременно поучать парней. Кухарка вздохнула. Всё таки есть кто-то, кому ещё хуже этим неприветливым утром. А ведь парням предстоит целый день работать. — Это вам за то, что в Бога не верите, ворчала Фиона. — А я ведь просила покрестить малышку. Никто не послушал несчастную Фиону. Из-за вас Паула её сглазила. Рахмона полусидела в детском кресле за столом пока Макс с Джозефом завтракали. Она держала кулачок во рту и пыталась запихнуть туда ещё и пятку. Удавалось что-то одно: либо кулачок, либо пяточку. Это девочку страшно расстраивало и она всхлипывала, посматривая то на Макса, то на Джозефа. Они обязаны были что-то придумать, чтобы ей помочь. Джозеф поставил перед Рахмоной тарелку и предложил ей что-то поинтереснее — овощное пюре. Малышка послушно открыла свой маленький ротик, полностью доверяя Джозефу. Новый вкус ей пришёлся по душе. Поднося в очередной раз ложку ко рту Джозеф вскрикнул. Ложка стукнулась о что-то твёрдое. Макс отреагировал молниеносно, подскочив к малышке. Некоторое время парни удивлённо пересматривались, потом поочерёдно заглядывали ей в рот, будто там было что-то, чего они никак не ожидали увидеть. Макс произнёс. — Это зубы… Слышишь, Фиона — зубы! Твоя теория о сглазе лживая и антинаучная! — Всё равно, стерва её сглазила, — стояла на своём Фиона. — Пойду скажу Элен, пусть купит девочке серебряную ложечку. Она обязана подарить своей крестнице ложку на первый зубик. Или лучше золотую? — Лучше из платины. И пусть не забудет вставить в неё бриллиант побольше и почище. Мракобесы, — огрызнулся Макс. — Побойся, молодой человек! — зашипела Фиона. — У тебя дочь. А тёмные силы злопамятные. Фиона спешно вытерла мокрые руки и сняла с себя фартук. Каждым своим движением она показывала недовольство. Установить свои порядки в доме ей не удавалось, но надежды она не теряла. Фиона громко хлопнула дверью. — Да ну её! — сказал Джозеф. — Ты бы, Макс, действительно попридержал язык. Я в реанимации такого навидался, что слова Фионы уже не кажутся глупостями. Может действительно покрестить Рахмону. Тем более, Элен ей хорошее приданое даёт.