***
Свадьба Лукаса стала последним светлым событием в жизни Донованов на долгое время вперёд. Угроза, как и предвещала Фиона ещё прошлой прошлой весной, пришла из Восточной Азии. Пока не было ни одного зафиксированного случая заражения в стране, а Макс, Джозеф и Фитцпатрик проводили вскрытие. Сразу два случая гибели беременных. Обе погибшие попали в реанимацию с дыхательной недостаточностью. После проводимых мер и интубации, пациентки пошли на поправку и должны были перевестись в отделение. Неожиданно их жизненные показатели резко ухудшились и была констатирована биологическая смерть. Вскрытие проводили спешно со всеми мерами предосторожности и защиты, понимая, что уже к утру, когда начнётся новый рабочий день, может прийти запрет на подобные действия. Нужно было опередить запрет, успеть разобраться в происходящем и предотвратить последующие случаи гибели пациентов. Макс, как всегда, был внешне собран, но Джозеф знал, что твориться у него в душе. Две суррогатные матери их детей находились под серьёзной охраной, но не были защищены от вирусов. Джозеф немного злился на Макса за то, что скрывал второго ребёнка и правду из него пришлось вытягивать. Лукас, наученный горьким опытом, очень боялся, что скрытность Макса может привести к нехорошим последствиям в его семье. Поэтому заставил сына признаться. На что надеялся Макс, скрывая ребёнка Джозеф не знал. Так как и то, чью яйцеклетку он использовал. Хотя в случае с талантливым Максом могли быть разные варианты: он мог обойтись несколькими донорами, а мог и вовсе без них. Вместе с ним в клинике репродуктологии работала та самая беспринципная команда, которая помогла стать отцом Рашиду с его отягощенной генетикой. Джозеф знал одно — этот ребёнок для Макса особенный, иначе так бы его не прятал. Сейчас все обиды и сомнения были позади. В спокойной обстановке Джозеф обсудил с Максом его взгляды на продолжения рода. Больше двух биологических детей Макс не планировал. Это минимум, который требовал его род. Меньше нельзя, больше он не желает. Тоже самое, зеркально, он предложил Джозефу, оставив право выбора пола и времени рождения ребёнка за ним. Нехорошее предчувствие заставило Джозефа временно отложить мысли о втором малыше. — Здесь всё аналогично, — крикнул Макс скучающему за столом патологоанатому, — Френк, запиши — тотальное поражение лёгких, множественные венозные тромбозы, — и взглянув на часы добавил. — Времени сейчас три часа… Тридцать две минуты. Макс вытер извлечённый плод салфеткой, положил рядом с матерью и прикрыл тканью. Это не была его работа, он заботился о безжизненных телах, как будто они ещё чувствуют. Это черта Макса, редкая в его профессии. Тот же Джозеф уважительно относился к покойным, делал то, что ему положено, но не более. Он никогда не задумывался, прилично ли лежит тело. В его понятиях после смерти уже нет ничего неприличного. Фитцпатрик знал, что Джозеф долго себя ломал, прежде чем так спокойно, так уверенно находится рядом с телами. Эту ломку проходят многие, проходил её и он сам. У Макса всё было по-другому. Его ни разу не тошнило, он не терял сознание, даже ни разу не побледнел от вида криминальных трупов. Казалось, он поступил в медицинскую школу уже с большим опытом работы в патанатомии. При приёме в команду Макс признался, что вскрывал падших лошадей на конюшне своего опекуна и ещё работал по несколько часов в неделю в больнице на Ближнем Востоке. Контейнеры с изъятым по всем правилам материалом были приготовлены для лабораторного анализа. Но все понимали, что результаты они узнают не скоро. А скорее всего, их временно засекретят. — Как ты думаешь, Макс, в лаборатории которая принадлежит твоему восточному знакомому, можно всё это исследовать? Макс неуверенно кивнул и сказал: — В ближайшее время эта зараза разойдётся по всем миру. Её невозможно скрывать. Конечно, я могу выделить лабораторию под эту нужду… Пожалуй, так и сделаю. Думаю, стоит временно приостановить ЭКО и другие процедуры связанные с зачатием. Это будет разумно в виду сложившейся ситуации… В пятом часу после полуночи все трое и дежуривший той ночью патологоанатом истратили на себя имеющиеся в наличии дезинфицирующие средства. Мылись молча, тщательно, соблюдая все правила, прежде чем вернуться в чистую зону. На их лицах была тень недоумения. Фитцпатрик отпустил Джозефа домой, несмотря на то, что у него были запланированы операции уже через несколько часов. С его работой мог справиться другой. Максу такой джекпот не выпал. Его некем было заменить. Два оперативных вмешательства, требующих особого внимания и сосредоточенности, Фитцпатрик мог провести только в коллаборации с Максом. В последнее время подопечный Фитцпатрика поражал своей необычной интуицией и каким-то звериным чутьём. Он быстро рос в своей профессии, ставя в тупик коллег.***
Обычно, если в рабочую смену появлялась возможность поспать, сотрудники устраивались в комнатах отдыха на диванах, иногда в коридорах. Это было шумно, неудобно, но никто на полноценный сон не рассчитывал. Фитцпатрик предложил Максу свой кабинет с импровизированной спальней за шкафом. Сам он спать не планировал. Ближе к утру Макс сквозь сон услышал шаги Фитцпатрика, как он прошёлся к окну, а потом вернулся и укрыл его одеялом. Спал Макс тревожно и проснулся достаточно поздно. Судя по рутинному шуму, сотрудники уже давно обсудили рабочие моменты и теперь каждый был занят своим делом. Макс взял свой телефон и попытался войти в рабочий кабинет. Не получилось — он был заблокирован. На общий сайт для сотрудников больницы он тоже не попал. Списав это недопонимание на сбой в системе, Макс решил проверить обстановку чуть позже с планшета, которым пользовался исключительно для работы. До плановых операций ещё оставалось немного времени, чтобы принять душ и немного поесть. Обычно Макс мылся в операционном блоке, там было проще соблюсти конфиденциальность в отличии от душевой, которая находилась рядом с комнатой для персонала. Та не была предназначена отдельно для мужчин или для женщин. Всё было общим. В этих стенах не было места для стыда. Помывочная выполняла функцию «мыться», а помещение рядом было для того, чтобы переодеться и оставить использованную рабочую одежду для стирки и дезинфекции. Те, кто не желал публичности, могли подождать, когда в душе никого не будет или воспользоваться санузлом в оперблоке или для посетителей, там где всё рассчитано на одного человека. Максу было всё равно. Здесь в рабочей обстановке его тело не могло быть объектом интереса. Со временем даже женщины-мусульманки переставали обращать внимание на голых сотрудников. Макс положил на лавочку упакованный в полиэтилен костюм из прачечной, снял бейдж из старого костюма, положил сверху. Использованную одежду сложил в специальный именной контейнер. Эти движения были отработаны им с предельной точностью, как правила мытья рук, как правила перехода из грязной зоны в чистую, как повороты головы в сторону камеры, чтобы пройти фейс-контроль. Чистые вещи Макс брал у себя из шкафа, но ни разу не видел, как они туда попадали. Это говорило о профессионализме и слаженности служб, которые обеспечивали его работу и работу его коллег. За Максом, Фитцпатриком, Джозефом и другими специалистами стояло много людей: от техников, медтехников, программистов обеспечивающих бесперебойную работу оборудования, до работников столовой, прачечной и служб занимающихся доставкой медикаментов или медицинского оборудования. Такие, как Макс, находились на вершине, хоть и считались персоналом. Правда, очень дорогим. Раздевшись догола, Макс стал под горячую струю. Он пытался расслабиться и собраться с мыслями. Возможно, это будут единственные спокойные минуты наедине с собой за весь день. Макс особенно ценил их. То, что в душевой ещё кто-то есть, заметил не сразу. Ничего страшного — сюда не попадают посторонние. Вход в комнаты, где собираются врачи строго по карточкам или с помощью программы считывания лиц. Вошедший не спешил идти мыться, не шуршал одеждой, раздеваясь, а бесцельно бродил туда-обратно. «У вошедшего должно быть много свободного времени» — заметил Макс. Он провёл рукой над датчиком и подача воды прекратилась. Теперь в праздно шатающемся человеке он узнал Бена, акушер-гинеколога. Он молча наблюдал за Максом. Максу стало не по себе от такого внимания, но решил пока ничего не предпринимать. Он хотел подойти ближе к своей одежде, голым ему было как-то неуютно. Бен нагло пялился на Макса и демонстративно преградил ему путь к одежде. Макс обернул полотенце вокруг бедер и шагнул вперёд. — Позволь мне… — заикнулся Макс. — Не позволю, — нагло отрезал Бен. У Макса не было в запасе продуманных вариантов действий. Он не знал как действовать в подобной ситуации. Судя по всему Бен настроен к нему враждебно, и причину враждебности Макс пока не знал. Он, конечно, мог кинуться в драку или просто оттолкнуть наглеца, но такие действия могли расцениваться как агрессия. Возможно, Бен на это рассчитывал. Макс осторожно обошёл Бена со стороны и наклонился, чтобы взять свои вещи. Чужая рука нагло вторглась к нему под полотенце и крепко сжала ягодицу. Макс замер, понимая, что его открыто провоцируют. Полотенце не удержалось и упало на пол. Макс вновь остался голый. Не теряя самообладания, он медленно взял пакет и осторожно выпрямился. И тут же был прижат лицом к стене. — Ты сглатываешь? — спросил Бен, заламывая руку Макса назад. Макс не сразу смог осмыслить вопрос. Он понимал, что в нём заложен сексуальный подтекст, но что именно от него хотят — нет. Кажется, пару месяцев назад Фитцпатрик поздравлял Бена с созданием обычной гетеросексуальной семьи. — Отсосёшь? — уточнил Бен свой вопрос. Его руки противно шарили по ещё влажному телу Макса, двигались вниз к паху, проникали между ягодиц. Макс издал злой рык и вывернулся из чужих объятий. Как ему показалось, он лишь слегка толкнул Бена, но тот неуклюже рухнул вниз на идеально чистую поверхность пола. Бен не ожидал такого отпора. Макс оказался сильнее, чем казался. Его мышцы не сильно проступали сквозь кожу, но на ощупь были словно из металла. Макс уставился на Бена страшным змеино-вольчим взглядом. Смотрел на него сверху вниз, давая понять, что не стоит двигаться с места, и Бен опустил глаза, словно поверженное животное. Надевая белье, больничный костюм, Макс попытался забыть об инциденте. Впереди у него тяжёлый рабочий день. Он полностью сосредоточился на мягкой хлопковой ткани костюма. Больничная одежда была стерильная и всегда смятая. Его костюм был неопределенного грязно-зеленого цвета. Такие же костюмы были у Фитцпатрика и у других хирургов, работающих в операционной. Джозеф носил костюм не такого скучного оттенка, а ближе к голубому. Анестезиологи-реаниматологи считались более чистой, привилегированной кастой. При приёме на работу, Фитцпатрик, выдал Максу несколько листов инструкций, написанных специально для него, во избежание неприятных ситуаций в коллективе. Инструкции получили и коллеги Макса. Их предупредили, что излишние прикосновения, нарушение личных границ неприемлемо для нового сотрудника. Бен переступил черту. Макс не понимал, чем спровоцировал такое поведение коллеги, но догадывался, что это как-то связано с ограничением ему доступа во все компьютерные системы клиники. Макс рукой разгладил на себе костюм и развернулся к выходу. Бен продолжал оставаться на полу, но решился посмотреть ему вслед. Его взгляд был полон недоумения.***
Вернувшись в комнату отдыха, Макс первым делом схватился за рабочий планшет. Он всё ещё был заблокирован во всех больничных системах. Подождав до девяти утра, Макс позвонил системному администратору и ничего вразумительного от него не услышал. Тот сослался, что только пришёл на работу, и пока не успел разобраться в происходящем. Макс знал, что сбой в системе не касался остальных сотрудников — те с интересом смотрели в экраны своих телефонов, а потом на Макса. Был большой соблазн заглянуть через плечо кому-нибудь из них, посмотреть, что же там такое происходит, но интуиция подсказала — лучше не проявлять излишнее любопытство. Это может потянуть за собой неприятные последствия. В операционную Макс подымался лифтом вместе с Томасом Фитцпатриком. В кабине было людно и он чувствовал на себе любопытные взоры, тогда как Фитцпатрик стыдливо смотрел вниз. Это не показалось. — Сэр, меня лишили доступа к рабочим файлам, — с трудом выдавил из себя Макс, стараясь не обращать внимание на окружающих. — Я могу узнать что происходит? Я уволен? Фитцпатрик не ответил, а когда лифт остановился быстрым шагом поспешил от Макса. — Сэр, объясните что случилось? — закричал Макс вдогонку. Фитцпатрик обернулся, схватил Макса за локоть и утянул в ближайшую нишу. — Ты много болтаешь, мистер Донован! Уже настроился на работу? — Я не могу работать, не обладая нужной информацией. Мне нужен доступ хотя бы в рабочий чат… — возмутился Макс. Фитцпатрик сильнее сжал Макса за локоть и произнёс: — Можешь… Ещё как можешь, когда захочешь… Чтобы что-то отрезать или пришить, не нужно собирать больничные сплетни. Макс не собирал сплетни, но чувствовал себя неуютно, как в вакууме. Это никак не могло повлиять на результат его работы и, по большому счету, ему плевать. Но эти взгляды… Фитцпатрик хотел идти дальше, но задумался и пожалел мальчишку, которому не помешало бы немного повзрослеть. Дело именно в возрасте, а не в пресловутой психологической или эмоциональной зрелости. Он дружелюбно хлопнул Макса по плечу и уже миролюбиво произнёс. — Позже поговорим.***
Выделить время для перекуса, Максу удалось ближе к концу рабочей смены. Утром даже выпить кофе у него не получилось — ничего не лезло. В столовой он снова ловил на себе чужие взгляды. Ел без аппетита, потому что надо, потому что уже мутило от голода и он мог потерять сознание. С трудом, кое-как впихнул в себя сухую индюшиную грудку с листьями салата. Бойкая девушка за стойкой смотрела на Макса нагло, не пытаясь скрыть своё любопытство. Макс нервничал, давился едой, но никак не мог избавиться от её назойливого взгляда. Несколько раз строго посмотрел в ответ, но девушка так и не отвернулась. Макс с тоской отодвинул оставшуюся еду, вытер салфеткой губы, подошёл ближе к стойке и упёрся в неё локтём. На бейджике девушки красовалось одно лишь имя — Сара. Безликая: без фото, без фамилии, без должности. Он посмотрел на нее зло, с насмешкой, будто очертил ту социальную пропасть между ними, в которой ни она, ни он сам не были виноваты. — Что, нравлюсь тебе? — спросил Макс. Он ещё не успел до конца произнести всю фразу, как ему стало противно. Сегодня подобных взглядов было много, а оторвался он на бедной девушке, которая занимает самую слабую позицию. В случае конфликта руководство клиники пожертвует ею и заменит десятком таких же Сар. Максом не пожертвует никогда. Он слишком ценный специалист. В него много вложено, его трудно заменить. Поэтому Макс не имеет права на подобное поведение. Немного успокоившись, Макс вновь позвонил системному администратору и вновь ничего вразумительного не услышал. Находиться среди сотрудников стало невыносимо. Так, как операций и консультаций в тот день у него больше не было, он уединился на лестничной площадке. За окном стемнело. Макс равнодушно наблюдал за бесконечным движением транспорта, свечением фар и мигалок. Здесь его разыскал Фитцпатрик. — Пошли… Макс уныло поплёлся за старшим коллегой. У него тяжёлое предчувствие. Фитцпатрик был настроен доброжелательно. Это чувствовалось в его движениях, его голосе. Он пригласил Макса в свой кабинет и закрыл за ним дверь. — Ты как? — голос Фитцпатрика звучал сочувственно. Макс сжал плечи в недоумении. — Я видел людей из твоей охраны. Они присматривают за тобой. — Это протоколы. Они здесь бесполезны… — резко отрезал Макс. — Не совсем. Скажу наперёд, если понадобится, я предоставлю твоей службе безопасности доступ ко всей доступной мне информации. Ко всем камерам слежения. — Произошла утечка информации? — Да, Макс. Но сразу предупреждаю, ничего страшного не произошло. Эти стены видели и не такие скандалы. С нашей работой, мы даже свою интимную жизнь наладить не можем, — в голосе Фитцпатрика слышалась боль. — Времени не хватает… Я вот с женой развожусь. Она от меня устала… Фитцпатрик кивком головы предложил Максу сесть на диван, и сам сел рядом. Он чувствовал себя неудобно. Опозорился Макс, а стыдно ему. Испанский стыд! Фитцпатрик положил Максу на колени свой планшет и ничего не говоря ткнул пальцем в нужную иконку. Переведя дух, Макс взглянул на экран. Он не ошибся. Это было видео с участием его в главной роли. Был ещё второй участник, но в кадре видна только его нижняя часть. Нижняя! «Это не стыдно» — говорил тогда Джозеф. «Стыдно, ещё как стыдно. Знал бы ты, как мне стыдно», — думал теперь Макс. Макс всегда прикрывал лицо, когда стоял на коленях перед Джозефом. Стыдился. А в тот раз позволил себя снимать. Он даже думать не хотел, как эта запись попала в публичное пространство. Судя по количеству взглядов впивающихся в его тело, её посмотрели все желающие. Теперь понятно поведение Бена, хотя это его не оправдывает. — Иблис… — выразил степень своего недовольства Макс. Фитцпатрик уже хорошо изучил своего молодого коллегу. У него редко вырывались крепкие словечки. Когда Макс упоминал шайтана, это значило, что дело плохо, но терпимо. Когда же речь шла об Иблисе — это было очень плохо. Фитцпатрик, как-то спросил у Макса, в чём разница между Иблисом и шайтаном? В его понятиях, что первый, что второй — зло. Макс ответил, что шайтан смертный, его можно победить. Иблиса нет — он бессмертный. — Скорее шайтан, — возразил Фитцпатрик. — Если тебя это успокоит — ты красиво смотришься. Внимательный… Сосредоточенный. — Ты тоже это смотрел? — побледнел от ужаса Макс. — Я — да! Поверь не из праздного любопытства, — Фитцпатрик забрал планшет у Макса. — Меня заботят две вещи. Первая — кто это сделал? Вторая… Я уверен, что твой партнёр на видео –Джозеф. Но всё же… Если вдруг это не, дай мне знать. — Это Джозеф, — признался Макс. — Тогда легче. Я заблокировал и его, чтобы у тебя было время, что-нибудь придумать, если вдруг не он… — Фитцпатрик встал с дивана, чтобы налить себе воды. — На первый вопрос у тебя, конечно, ответа нет… — Нет… — выдохнул Макс. — У тебя есть враги? Макс кивнул. Врагов хватало. Даже среди тех, до кого ему не было никакого дела, и которых он по сути не знал. — Я сужусь с отцом своей матери. Ещё, мой адвокат предупредил, что родственники по отцовской линии могут подать на меня иски из-за наследства. Также было покушение. Это тебе известно. Фитцпатрик прислонился губами к стакану, но не смог отпить, казалось что его сейчас стошнит. — Ты судишься со своим родным дедом? — Он мне не дед. Он никто. Отец моей покойной матери, — уточнил Макс. — Хорошо, Макс… Хорошо, — Фитцпатрик несколько раз повторил слово «хорошо», словно хотел успокаить, — Пусть будет «никто». Какая профессия у мистера «никто»? — Он журналист. Смог нажить себе немало врагов. Сейчас не работает. — Иблис! — выкрикнул Фитцпатрик и запустил стаканом об стену. Только журналистов ему не хватало. Макс должен был предупредить о профессии своего деда, о судах, о врагах, чтобы он смог принять меры предосторожности. А какие нужны меры? В клинике сложная система безопасности. Почти все двери открываются с помощью карточек, которые есть у ограниченного количества лиц или с помощью системы распознавания лиц. Если утечка произошла в этих стенах, то это случилось ночью, когда все трое были на вскрытии. Без помощи сотрудников тут не обошлось. Фитцпатрик пожалел, что попросил парней оставить свои телефоны в комнате отдыха. Глупое искушение. Вычислить, кто подходил к столу парней нетрудно. Народу ночью не так много, и все камеры работали.***
Фитцпатрик отпустил Макса после того, как приехал Майкл. О нём было известно то, что он из бывших полицейских. В доме Донованов Майкл занимался охранными системами. Полицейский быстро нашёл общий язык с парнями из службы безопасности клиники и сразу приступил к работе. Оставшись наедине, Фитцпатрик позвонил Джозефу. От него узнал, что ту запись получила вся семья, включая бабушку и возрастную тётку Макса… Кто-то морально уничтожал мальчишку. То, что происходило, не было чьей-то нелепой шуткой. Здесь просматривался садизм или месть. Отец Макса был вынужден прервать свой медовый месяц и сейчас находился в самолёте по пути домой. Тот, кто решил опорочить его сына, специально подбирал момент. Томас Фитцпатрик зашёл в Инстаграм Бенжамина Дэвиса — Бена. Он работал прошедшей ночью. Успешный молодой человек, красивая жена, сейчас на поздних сроках беременности, хороший дом, интеллигентные родители… Слишком всё хорошо, будто напоказ. Фитцпатрик не поверил. Было что-то нарочитое в тех красивых фотографиях, будто Бен выдавал себя не за того, кем является. Ещё при приёме на работу Фитцпатрик понимал, что у этого талантливого парня двойное дно. Среди пациенток бытует мнение, что все гинекологи геи. Фитцпатрик знал, это не так. Но гетеросексуальная ориентация Бена была под большим сомнением. Он странно смотрел на красивых мужчин, когда думал, что никто не видит. Фитцпатрик видел. Скрывать свою истинную суть напряжно для нервной системы и, на взгляд Фитцпатрика, бессмысленно. Он не верил, что Бен способен на большую подлость. Так, по мелочам… Но имея такое двойное дно, он мог стать объектом шантажа. Следующее имя, которое Фитцпатрик вбил в поиск — Себастиан Ридель. Тот работал под своим именем, а не под псевдонимом, что уже странно. С таким отрицательным послужным списком не помешало бы скрывать свою личность. Ридель был скандально известным. Его статьи имели подлый разоблачающий характер. Серия судебных исков против него. У Риделя никогда не было адвоката, но всё суды он удивительным образом выигрывал. Фитцпатрик внимательно рассмотрел лицо Риделя. В нём было нечто тёмное, дьявольское. Удивительно красивое лицо, как в молодости, так и в старшем возрасте: платиновые волосы, светлые глаза, необычная улыбка, он улыбался одними лишь уголками губ. От взгляда Риделя становилось не по себе даже по другую сторону экрана. Фитцпатрик в детстве видел фильм — «Чернокнижник». Тогда он на него произвёл тяжёлое впечатление. Примерно такое же впечатление производил на него Ридель. Фитцпатрик наткнулся на целую группу людей в интернете, называющих себя «пострадавшими от Риделя». Некоторые вопросы они обсуждали в открытую, наверное, для привлечения новых членов. Основная же часть дискуссии велась в закрытых чатах. Фитцпатрик присоединился к группе под выдуманным профилем, созданным несколько лет назад. Свои данные решил не светить. «Пострадавшие от Риделя» искали у него слабые места. Их не находили. Фитцпатрик подумал, что сам Ридель, который обязательно сидит в чате под выдуманным именем, потешается над ними. Может даже вносит свои предложения. Слабое место имелось у Риделя. Наблюдательный Фитцпатрик вычислил его сразу. Жена Риделя — Августа. Было одно фото. Случайное. Ридель инстинктивно прикрывал жену от объектива, от чужих глаз: нежно, бережно, как самое дорогое, что у него есть. Поражало ещё кое-что — удивительная пластика пары. Так выгнуться могли только очень пластичные люди. Фитцпатрик внимательнее всмотрелся в фото. Риделям сейчас было лет за пятьдесят, не больше. Очень молодые для такого взрослого внука. Выглядели ещё моложе. Было ли причиной тому строгое отношение к себе, соблюдение диет или генетика? Ридель, ограждая жену от фотографа, неестественно вывернул ноги в сложную четвертую позицию, в то время как нежная головка Августы тянулась макушкой вверх. Не самые естественные позы для людей застигнутых врасплох. Или естественные? Для кого такое неудобное положение естественное? Страшное предположение смерчем пронеслось в голове Томаса. Черт побери, Иблис и все шайтаны вместе взятые! Это — балет! Балетные, они ведь упоротые. Чтобы добиться своей цели, готовы терпеть боль, работать до изнеможения и идти по трупам. Если хочешь пробиться из кордебалета в солисты, одного таланта мало. Нужен характер. Иначе не выделиться на фоне таких же красивых и талантливых. Только о балетном прошлом Риделей в интернете не было ни единого намёка. Фитцпатрик нашёл их под другими именами. Они дебютировали в Парижской Опера Гарнье. Дальше было два сезона в английской национальной Опере. С Ла Скалой у них было несколько длительных контрактов в разное время. И нигде не нагрели себе места. У Риделей были главные роли в постановках Жизель, Кармен, Дон Кихот… Они были сильны, как в классике, так и неоклассике и модерне. Особенно удавались Себастиану характерные роли злых персонажей. Ну, здесь он играл самого себя. Бедный Макс! Ему придётся туго, если такой, как Ридель выбрал его объектом ненависти. Тому не составит труда уничтожить внука: испортить репутацию, лишить дочери, сломать карьеру. Из-за глупой ненависти Риделя, рикошетом может пострадать и любимое детище Фитцпатрика — его отделение и команда! Весь многолетний труд, старания и усилия — всё полетит насмарку. Пострадают маленькие пациенты и их мамы. А ведь команда Фитцпатрика уже четвертый год считается лучшей во всем городе, а может и в Альберте. Жертвовать делом своей жизни, Фитцпатрик не желал. Он задумался. Так бывает, что люди обвиняют новорожденных детей в смерти своих матерей, если те умерли в родах. Фитцпатрик, в силу своей профессии, видел такое не раз. Он не знал, как погибла дочь Риделя, но был уверен, что виновным назначили Макса. Риделям не нужна его дочь. Но она нужна их внуку. Если её отнять, он никогда не оправиться. У Фитцпатрика слипались глаза, так хотелось спать. Прежде чем окончательно отключиться, он написал несколько комментариев в группе, чтобы войти в доверие, а также сообщение своему адвокату. На его команду работал целый штат юристов. Он не доверял юристам и службе безопасности Донованов. Те казались ему слишком расслабленными.***
Джозеф чувствовал свою вину. Эта запись не должна была стать достоянием публики. Она может стоить Максу карьеры. Тогда как Джозефу, чей возбуждённый член красовался на весь экран, ничего не грозило. Даже если бы он заявил, что тоже был там. Подобное могло сойти безвестному анестезиологу, но не звезде фетальной хирургии и уж тем более не наследнику богатейшей династии. У Джозефа состоялся неприятный разговор с Ульрихом. Он расспрашивал о его биологическом отце, о его связи с братом Уиллом. Джозеф не сразу догадался, что прямо сейчас в соцсетях активно перетираются события почти тридцатилетней давности, связанные з его зачатием и рождением. Он подумал, что это всё читает его родная мать, а также жена его отца. Перед глазами Джозефа всё поплыло. Окружающий мир утратил свои очертания. О связи Джозефа и Уилла знали многие сокурсники их общие друзья. Теперь они знают и пикантные подробности. Инцест. Чудовищное разоблачение. Злоумышленник, обнародовавший грязные секреты Джозефа, тщательно, методично собирал на него информацию. Если про отцовство Джона Уилла Смита он мог догадаться из телефона Джозефа, то о его связи с Уиллом нужно было расспросить их общих знакомых. В сеть попала информация о совместных поездках Джозефа и Уилла во Флориду. Разумеется, за счёт Уилла. Джозефа выставили альфонсом, искателем богатых наследников. То, чего он так боялся. Писали о Саманте, ради которой собственно его бросили. О том, что родители Уилла заплатили ей восемьдесят тысяч канадских долларов, чтобы та соблазнила их сына. Это было похоже на правду. Тяжелее всего для Джозефа было узнать то, что Уилл прошёл четыре курса конверсионной терапии в исправительном лагере под идиотским названием «Путь в мужественность». Это тоже была правда. Уилл пропадал четыре раза из его поля зрения, а потом появлялся. Но это был уже другой Уилл. Его несчастный брат Уилл. Он всего лишь хотел стать «нормальным». Страшно представить, что ему пришлось пережить. Теперь Джозеф знал, быть сыном миллионера — не круто.***
Макс снял с себя куртку и бросил на пол у самого порога. Раньше он себе такого не позволял. Его взгляд был затравленный, уставший. Но смотрел он на Джозефа без злости и обиды. Макс поспешил в гостевую ванную. Больше всего Джозеф боялся, что Макс вновь замкнётся в себе. Пусть бы ругался, кричал, обвинял, ударил в конце концов, лишь бы не уходил в себя. Джозеф уже имел возможность удостовериться, какой чувствительный его партнёр, как болезненно реагирует на стресс. Особенно в плане секса. Секс был важен для Джозефа, но только когда с любимым. Ради Макса он готов был ждать, воздерживаться сколько угодно, идти на любые жертвы, уступки. Чем больше он узнавал Макса, тем сложнее ему было от него отказаться. Даже если убрать такую значительную составляющую, как секс, всё равно Джозеф считал бы свою жизнь полноценной. Только бы рядом с ним!***
Джозеф несмело приоткрыл дверь и вошёл в ванную. Макс уже успел раздеться и стать под душ. Он зло смывал с себя несуществующую грязь, сдирал её вместе с кожей, будто истязал себя, своё красивое тело. Он никак не мог отмыться от чужих глаз, осуждения, от прикосновений Бена, от вторжения в свою жизнь неизвестного человека. Примерно так себя чувствовал Макс, после визита родственников на день семьи, когда ему пришлось заказать внеплановый клининг. Только тогда был осквернён его дом, а теперь — его тело, душа. Отработав два дня и одну ночь Макс физически устал. Ему было тяжело себя нормально тереть. Он делал короткие передышки. Чтобы не упасть, упирался руками в гладкую плитку на стене. Казалось, он уже готов был выйти из душа, а потом вновь возвращался к мытью. Жёсткие мышцы на теле Макса непроизвольно вздрагивали, непонятно от нервов или от холодной воды. Джозеф решил прекратить самоистязания Макса. Прихватив полотенце, он подошёл к нему. Выключил воду, вытер дрожащее тело и обнял согревая собой. Секс получился спонтанным. Сначала они оба смотрели друг на друга. Джозеф виновато, Макс с болью. Потом их накрыло непреодолимое желание. Всё происходило без слов. Тихо. Молча. Они соприкоснулись щеками, потом тёрлись друг об друга, громко дышали, но так и не поцеловались. Всё что происходило между ними, напоминало отношения давно устоявшейся, зрелой пары. Они хорошо понимали тела друг друга, желания, мысли. Джозеф развернул Макса к стене и прижался лицом к его мокрому затылку. Водил рукой по телу сверху вниз, по линии плеча, по рёбрам. Добрался до ягодиц и пошёл дальше. Макс был не против. Он оглянулся на Джозефа и шире раздвинул ноги. Джозеф поспешно потянулся к шкафчику за смазкой. У Макса стоял. Чёрт его знает, что происходило с его психикой, но желание было сильным. Макс сам насадился на его член и прогнулся, как только почувствовал его в нужном месте. Макс редко когда бывал активным в нижней позиции, больше прислушивался к ощущениям, которые получал от касаний Джозефа к чувствительным местам. В этот раз он вёл себя иначе. Его не смущала боль ни своя, ни партнёра. Двигался резко, быстро, стараясь заглушить болью физической свой стыд, моральную боль. Не обращал внимания на звуки соприкасающихся тел и постыдные, хлюпающие звуки внизу. Было дискомфортно, да. Но и возбуждение было сильнее, чем обычно. Слишком быстро они перешагнули ту тонкую грань, которая неизбежно ведёт к оргазму. Джозеф хотел помочь Максу, прикоснуться, сжать его член, приласкать, а потом передумал. Стал удерживать его в том сладком предоргазменном состоянии, делать короткие паузы, чтобы оттянуть неизбежное. Он сжимал зубами прядь волос Макса на затылке, кусал её изо всех сил, таким образом сдерживая и свой оргазм. Чтобы удерживать равновесие, Джозеф упирался руками в стену. Макс положил свою ладонь, поверх руки Джозефа и слегка сжал её. В этом касании было столько нежности, поддержки, любви, что хотелось плакать, кричать. Джозеф сделал ещё несколько движений и понял, что это всё. У него подкосились ноги, а в голове раздалась громкая пульсация. Он продолжал двигаться в теле Макса, дожимая последние капли оргазма, когда услышал желанный, знакомый тихий рык. А потом почувствовал, как телом Макса прошла крупная дрожь.***
Макс сидел на кровати, кутаясь в пушистый халат. Перед ним стоял маленький столик с ужином. Джозеф поужинал ранее, и сейчас, упёршись задом в подоконник, наблюдал за партнёром. Фиона велела приготовить внуку тыквенный суп и несколько видов десерта. Она не знала, что он будет есть. И будет ли есть вообще. Макс тоже сомневался. Ему казалось, что стошнит от одной ложки еды. Он долго решался, чтобы заставить себя проглотить хоть немного супа. Головной боли добавляла Рахмона. Она уже освоила свои ходунки и теперь, с их помощью передвигалась по дому. Сейчас она хотела к папе. У Макса не было сил и желания возиться с дочерью. Ему было необходимо поесть, иначе станет плохо. На это тоже не было сил. Рахмона проявляла недовольство. Она билась ходунками в деревянное основание кровати и недовольно ворчала. Глухой стук болью отдавал в голове у Макса. Стоявшая неподалёку няня Грейс вынула малышку из ходунков и посадила на кровать. Это была ошибка. Девчушка тут же подобралась к отцу и взобралась ему на спину. Макс не сдвинулся с места и сосредоточился исключительно на еде. Кое-как протолкнув в себя две ложки супа, он отставил тарелку и взялся за чашку с теплым какао. У него даже получилось съесть небольшой сухарик. Рахмону тоже заинтересовало содержимое стола. Она и себе потянулась за сухариком. Макс молча преградил ей путь к столу. Сдобные сухарики пока не входили в её рацион. Макс был строг. Безумно любящим отцом, но ужасно строгим. Малышка изо всех сил добивалась своего, в ход пошёл громкий плач. Максу было невыносимо терпеть детскую истерику после такого тяжёлого дня. Джозеф это понимал. Он попытался перехватить взгляд Грейс, чтобы показать, что нахождение Рахмоны в спальне в данный момент неуместно. Сделать замечание няне вслух при дочери, считал нецелесообразным. Обычно люди хорошо чувствуют на себе чужие взгляды, но в случае с Грейс это не сработало. Джозеф уронил бронзовую статуэтку на пол. Только так у него получилось привлечь её внимание. Взгляда было достаточно, чтобы Грейс всё поняла. Откуда это в нём? Он никогда не рассчитывал иметь прислугу, а тем более строить её с помощью одного лишь взгляда? Даже Макс такое позволяет себе не часто. Оставшись наедине, Джозеф снял с Макса халат. Уложил его на бок, согнул ноги в коленях, таким образом придав позу эмбриона. Макс был податливый, послушный, как ребёнок. Джозеф прижал его к себе и наслаждался близостью. Оба часто дышали. Макс всхлипывал, душил в себе предательские слёзы. Джозеф тоже начал всхлипывать. Если бы не Макс, то разрыдался бы. Мужчины не плачут. А зря. За весь вечер они так и не проронили ни слова. Всё понятно без слов. И ужасно больно. Но главное они есть друг у друга.