***
Незадолго до слушания по делу Рахмоны, Макс созвал семейный совет. Текущие события заставили его ещё немного повзрослеть. Он стал более мрачным и одновременно нечувствительным к эмоциональным неудобствам. Его улыбка утратила лёгкость и приобрела вынужденный оттенок, как у Лукаса. И у Джозефа… Макс смело занял место главы семейства, которым он и являлся. Теперь вся ответственность о семье была на нём. Макс слегка откинул голову назад и расслабил тугой узел своего галстука. На него с картины семнадцатого века укоризненно смотрела прародительница, тяжело вынашивающая свою первую беременность. Полная символизмов картина приоткрыла Максу окно в тяжёлый быт его пра-семьи. Чёрно-белый плитчатый пол, жёсткая, неудобная мебель, высокие стулья — всё то, что и сейчас в излишестве имелось в доме Донованов. Всё это Макс ощутил на себе сполна, очутившись в своей первой детской под чердаком. Через несколько недель женщина продолжит род своего мужа, подарив жизнь его сыну, передав по наследству потомкам ту часть неизменной генетической информации, которой Макс, через Лукаса, а ранее через Питера и сейчас обладает. То, что по цепочке он передаст своим потомкам. Макс был уверен, что картина на этом месте появилась совсем недавно. Он не помнил её в детстве, не видел по возвращению в Альберту. Картина появилась незадолго до смерти Питера или сразу после неё. Это был посыл ему, Максу, не забывать, помнить об ответственности за каждое свое решение перед ушедшими поколениями, настоящим и будущими. Макс собрал свою семью по тяжёлому поводу. Эпидемическая обстановка по стране, как и во всем мире стала плохо контролируемой, непредсказуемой. Особенно опасна она для старших людей. Он и Джозеф находившиеся в ежедневном контакте с людьми из группы риска стали худшим соседством для Фионы, Элен, Николаса, Якуба. Макс понимал, что встретит сопротивление со стороны родственников на предложение изолироваться. Особенно его беспокоила возможная реакция Фионы. Присутствие было обязательным лишь для старших, но за столом собралась вся семья. Джозеф из уважения к ситуации, а может интуитивно, надел строгий костюм, хотя никто от него это не требовал. Какого же было его изумление, видеть всех домочадцев мужского пола в таких же «строгачах». Даже любитель гротеска Николас не опошлил свой образ какой-то готовской штучкой. Что касается женщин, то они выглядели как женщины: без ярких колготок и немыслимых головных уборов на голове. В воздухе чувствовалась напряжённость, но кроме Джозефа и, может быть Фионы, никто не понимал, что происходит. Сначала Макс коротко извинился перед семьёй за те неудобства, причиненные обнародованием интимного видео. Особенно стыдно ему было перед Элен. Она меньше всех заслужила видеть его позор. Элен лишь недоуменно пожала плечами и выдала мысль: — Хм... Думаешь, меня эта запись удивила? Вот если бы в моё время так далеко зашли технологии… — Да? И чем бы ты всех нас удивила? Плоская, как доска, — поддела родственницу Фиона. — Грудь, как грудь. Многие видели, многие оценили. Я же не сидела затворницей в лесу, как ты, — не полезла за словом в карман Элен. Макс часто становился свидетелем словесных перепалок между «бабулями». Обычно они его веселили. Только не в этот раз. Он нахмурился и попросил всех замолчать. Коротко разъяснил ситуацию с той записью. Конечно, проблема не в записи, а в той наглости, с которой её украли и выложили на всеобщее обозрение. Майкл потратил меньше часа, чтобы выяснить кому понадобилось опорочить парней. Это был Ридель. Да он и не скрывал своей причастности. Надвигающаяся смертельной волной пандемия обесценила старания Риделя. Она уравняла в правах простых людей и тех, кто побагаче, людей престижных профессий и не очень. Все оказались равны перед смертью. Больше сотрудников Макса не интересовала плохо спрятанная домашняя порнография. Они были озадачены проблемами куда более серьёзными. Выжить самим и не дать погибнуть другим. Информация об отцовстве известного Джона Уилла Смита тоже не вызвала того широкого интереса, на который рассчитывал Ридель. Несколько разоблачительных статей в интернете – и всё. Возможно, был скандал в семье Смитов, но развода не последовало. Отец Джозефа сейчас проходил тяжёлую болезненную процедуру своего банкротства, и новость только добавила ему боли. Ещё одна семья не удержалась на плаву. Правда, слухи об инцесте немного раззадорили жадную к сенсациям публику. Но тоже ненадолго. Обсуждения в сети порочной связи звучали неубедительно, а медицинские навыки Джозефа котировались сейчас высоко. Никто при здоровом уме не собирался портить с ним отношения. Надо быть идиотом, чтобы в период пандемии поссориться со специалистом, который может профессионально делать интубацию. После «разоблачения» Джон Смит позвонил Джозефу и сразу отбил звонок. Была ещё одна попытка связаться с сыном, но тогда Джозеф не имел возможности ответить, а потом как-то не перезвонил. Позже ему пришло сообщение от отца с одним сухим словом: «Прости». Сообщение Джозеф оставил без ответа. Он не знал, что чувствовал, как всё это назвать. Скорее это был спектр эмоций и чувств. Его разрывало от ненависти и одновременно от жалости к отцу. Он хотел поговорить с ним, побыть немного на месте Уилла, узнать, как это быть рядом с родным отцом. Почувствовать свою руку в его руке. Но больше всего Джозеф боялся, что Джон не пожелает пожать ему руку. Ведь в его мире он считался неудачником, обслуживающим персоналом. К тому же он гей. Джозеф решил, что не будет искать встречи с отцом. В его жизни и без него достаточно боли.***
— Как ты думаешь, бабуль, мы переживём то, что приготовила нам судьба в этом же составе семьи? — спросил Макс у Фионы. Но смотрел он не на бабулю, а на свою прародительницу с картины. Макс врач, он знает, как ей далась эта беременность. Женщина с картины тоже смотрела на него сквозь века. Её лицо с бледной «мраморной» кожей выглядело анемичным, а под небесно-голубыми глазами отчётливо виднелись тёмные круги. Ноги беременной в грубых, неудобных башмаках были отёкшие. До родов ей оставалось совсем немного времени. Она уже не могла нормально наклониться и затянуть шнурки на своей обуви, поэтому они свободно свисали связанные на концах. Наверное, взятая за невестку в чужой дом девушка стеснялась просить о помощи. В доме имелась прислуга. Об этом говорила богатая обстановка и идеальная чистота. Домашней работой невестка Донованов не занималась. Это было понятно по её утонченным нежным рукам, которые отличались от рук простых девушек, на картинах того времени. Донованы никогда, никогда не брали себе жён для работы. Только для продолжения рода. Дети Донованам давались всегда тяжело. Они даже прибегали к позорной практике брать будущую невесту к себе в дом на воспитание, когда та была ещё ребёнком. Пока её здоровье не успело пострадать от тяжёлой работы и от плохого питания. Эта практика сработала. Поэтому Макс появился на свет и сидел за этим столом, наблюдая за прародительницей с картины. Фиона и себе мельком взглянула на картину и не нашла там ничего интересного. Она дала Максу ответ на его вопрос уклончиво, как и подобает провидице или просто хитрой женщине. — Состав семьи не останется прежним. — Для меня важно сохранить весь… — строго настоял Макс. Его слова звучали убедительно. Он не собирался никого терять в ближайшее время. Макс казался очень трогательным. Никто не ожидал от него такой привязанности и эмпатии. У всех присутствующих подступили к горлу слёзы. Было страшно не за себя, а огорчить Макса. Нечаянно причинить ему боль своей смертью. Хотя у всех были причины жить и без желания на то Макса. — И что ты предлагаешь, Макс? — вступил в разговор Лукас. — Предлагаю старшим членам семьи поберечь себя. Изоляция. — Нет! — резко отрезала Фиона. Макс вздрогнул, будто получил пощечину. Он сдержался, чтобы не дать гневу выйти наружу. — Я не советуюсь, Фиона. Я ставлю перед фактом. — И что мне делать, Макс? Сидеть в укрытии? Поселиться в дебрях, откуда полдня добираться на воскрессную службу? — Возмутилась Фиона. — Не нужно воскресных служб, – недовольно ответил Макс. – Ты сделаешь одолжение всему миру, если позволишь ему немного отдохнуть от своей шумной персоны. — Насколько всё серьёзно? — деловито спросил Лукас. — Серьёзно, папа. Ты в своей жизни с подобным не сталкивался. В моргах уже полно трупов, а нам запрещают проводить вскрытия. У меня очень мало информации… Но я знаю, что к весне ничего не закончится. — И куда ты их хочешь спрятать, сынок? — Мне достался дом от Питера. В уединенном месте, в трёхстах километрах отсюда. К нему есть удобный подъезд и вертолетная площадка. Это меня устраивает. — Я понял, какой дом ты имеешь в виду, – вспомнил Лукас. – Отец там часто уединялся. Рыбачил… Медитировал. Меня с собой тоже брал. Там есть индейская резервация в часе езды. Несколько магазинов, клиника. Можно заказать доставку еды. Не так уж всё мрачно. — Нет, — категорично повторила Фиона и Макс вздохнул. — Дом уже подготовлен для постояльцев, — сквозь зубы прошипел Макс. — Я могу переждать эпидемию у себя в доме. Там же найдётся место для Элен, Якуба и Николаса. Мой дом больше приспособлен для жизни, чем та лачуга. — Нет, — возразил Макс. — В поселке уже свирепствует пандемия. Какая-то дрянь встретилась со своим родственником, который вернулся из Китая. А потом с отцом Серафимом взломали замок в церкви, потому что был церковный праздник. Освящение воды какое-то. Половину поселка положили, суки! — А-а-а… Я знаю о ком речь! Это Стефания, песья кровь! — вскрикнула Фиона. — Но Фейге можно же оставаться? — Фейге можно. Они её бояться и не будут к ней бегать за бесполезными снадобьями. — Может есть другие варианты? — немного смягчилась Фиона. — Дом не слишком просторный, — будто не слыша «бабулю», продолжил Макс. — Если разместить нужную охрану и помощников по хозяйству, то свободными останутся только две спальни. У тебя не получится больше придуриваться и строить из себя целку, бабуля. Будешь делить комнату с Николасом. — Кого из себя строить? Ах, ты щенок! Сопляк малолетний! — зелёные глаза Фионы засверкали недобрым блеском. — Ну вот и договорились… — рассмеялся Лукас. — Охрану позвать? Или обойдётесь без драки? Макс монотонно продолжил, не обращая внимания на возмущение Фионы, на слова отца. — Это ненадолго, бабуль. Думаю месяца на три. У меня есть кое-какие идеи… Скорее предположения. Нужно немного времени… — И что изменится? Изобретёшь средство от этой болезни? — уже кричала Фиона. — В той лаборатории, где ты изготавливаешь своих мутантов? — Всё мы сапиенсы — мутанты, — иронично улыбнулся Макс. — И я не собираюсь ничего изобретать. Для спасения человечества существуют фармацевтические компании. Я лишь сказал, что у меня есть идеи. Фиона не желала оставлять внука даже на три месяца. У неё Питер уже украл много раз по три месяца! И ещё много дней рождений Макса. А теперь и Рахмона встретит свой первый день рождения без неё и без своей крёстной. Это значит, что не будут выполнены нужные обряды, не будут сострижены первые младенческие волосы, чтобы на их месте выросли настоящие – детские. Свой первый день рождения Рахмона отпразднует там, где провела первые месяцы своей жизни — в комнатах бывшей няни Питера и Элен. Макс и Джозеф приняли решение на первое время ограничить своё общение с девочкой и оставить её на попечение Грейс и одной горничной. Возможно, если Лукас сам того захочет и согласится соблюдать меры предосторожности, тоже будет допущен к своей любимице. — Это так грустно — расставаться. — Фиона вытерла слёзы ажурным платком. Она умела играть на публику и была убедительной. Она могла расчувствовать самого чёрствого собеседника, довести до слёз. Макс ей не поверил и проигнорировал манипуляцию. — И ещё, — далее продолжил он, – после взлома церковь находится под круглосуточной охраной. Ваша дамская развлекуха прикрылась. Не будет никаких сборов, отпеваний, крестин, венчаний. На данный момент, церковь — источник заразы. — Только не говори так при посторонних, – попросила Фиона. – Люди в поселке — необразованная, фанатичная деревенщина. Они уверены в том, что в святом месте невозможно подхватить что-то плохое. Все они причащаются из одной ложки, целуют иконы, руки Серафиму… Ты сильно рискуешь отнимая у них церковь. — Я поступаю логично, бабуль. В соответствии с карантинными требованиями, — устало выдохнул Макс и поднял голову вверх на картину. Художник слишком реалистично отобразил прародительницу, выставив напоказ все непрезентабельные проявления её беременности. Макс сходу поставил ей несколько диагнозов. Беременность в те времена сама по себе была диагнозом. Всё же молодой прародительнице удалось дать жизнь и выжить самой. Первый её сын стал последним. Макс перевёл взгляд на Фиону. Она как раз встревожено просматривала что-то в своём телефоне. Её лицо становилось всё гневливее. — Что это, Макс? — она словно не верила своим глазам. — Ты зачем вступил с ними в конфликт? Ты наживаешь себе врагов, мальчик! — Одним врагом больше, одним меньше. Мне они погоду не сделают, — пожал плечами Макс. — Не говори так! Ты зачем вступил в перепалку с Серафимом? Что это? — Фиона притворно щурясь зачитала по слогам: »…почему такая человеколюбивая церковь, так агрессивно относиться к моей дочери, родившейся в непонятный (непостижимый) для нее способ». Зачем ты это спрашиваешь у отца Серафима? Да ещё и публично. Или вот: «Разберитесь прежде с внутрицерковными скандалами по поводу педофилии, а потом лезьте в постель к посторонним взрослым мужчинам». «Христианство на много веков затормозило развитие человечества»… Это он отцу Серафиму написал! Понимаете? — Фиона обвела взглядом сидящих за столом, ища себе сторонников. — Серафим писал, что я живу во грехе и буду отлучён от церкви, – пожаловался Макс. — Зачем, зачем? Зачем тебе это, Макс? Это как? — Фиона продолжила читать. «Описание мира в священном писании существенно отличается от снимков с самого простого спутника. К ним имеет доступ каждый школьник. А что вы можете дать современному ребенку, неуваж. Серафим?» Да ты сопляк, как посмел такое писать Всечестнейшему отцу? Да кто ты такой? Тебя же отлучат от церкви! — Я вообще-то мусульманин, если здесь кому-то есть до этого дело… – напомнил Макс. – Но по иронии судьбы — это Я отлучил Серафима от церкви. Просто отняв у него ключи. Фиона вскочила со стола и с силой схватила Макса за руку. В её глазах светилась бешеная энергия. — Это тебе будет дорого стоить, малыш! Ты немедленно извинишься перед Всечеснейшим, сделаешь щедрое пожертвование… И не смотри, что местные хозяйки к тебе добры. Они в меньшинстве! Фиона продолжала дергать внука за рукав, пока тот не вывернулся и уставился на неё своими огромными, бездонными глазами. — Фиона! Ты попутала берега. Мы не на кухне с тобой находимся. И это Я… Я сижу во главе стола! А ты на подчинённом месте. Ты не должна мне указывать, а лишь слушать и исполнять, то что Я говорю. — У Макса появилась между бровей чуть заметная мимическая морщинка, придав его лицу строгость и схожесть с Питером. — Да кто ты такая вообще, женщина? Каков твой статус? Ты замужем, вдова или просто так покрыла голову? Если вдова или покрытка, то должна подчинятся мне. Если замужем – представь своего мужа. У Фионы и раньше были противостояния с внуком, но чтобы так… Малыш слишком быстро отрастил зубки, и это вовсе не зубки, а настоящие звериные клыки. Подобным тоном с ней никто не разговаривал. Завидовали, да… Ненавидели. Но ещё никто не решался учить. — Я знаю почему Питер перешёл из протестантства в греко-католичество, — сообщил Макс. — Он сменил религию, чтобы вступить с тобой брак, Фиона. Чтобы твой сын родился в законе. Ему плевать было на веру. Её наши предки меняли много раз. С каждым своим вступлением в брак с иноверцем. Фиона действительно обвенчалась с Питером втайне. Этого требовали интересы её, тогда ещё новорожденного Лукаса. Иначе она бы так никогда не поступила. Она не ожидала, что Макс сможет сопоставить, казалось бы несопоставимые факты: смена религии и создание тайного союза. Зачем? Часы пробили полночь. На душе у всех скребли кошки. Конечно кроме Макса. Тот чувствовал себя превосходно. Он смотрел на свою семью торжествуя и довольно улыбался.***
У многих пар имеются удобные места для секса. У Макса и Джозефа тоже появилось такое. Уютная софа у бассейна в хозяйской ванной. У неё была мягкая спинка и удобные подлокотники. Всё что нужно, чтобы Джозеф мог распластать своего Макса, как хотел. Макс выглядел покорным, но это только видимость. В последнее время он слишком много перебрал на себя инициативы в сексе. Даже когда был в нижней позиции старался захватить лидерство. Джозеф стянул с Макса влажное полотенце и толкнул на спинку софы так, что тот упёрся в неё локтями. Макс хоть и не возражал, но инстинктивно сжал свои ягодицы. Так было всегда. Макс был напряжён, несмотря на то, что Джозеф в подобном виде видел его много раз. Ему нужна помощь, чтобы расслабиться, чтобы снять напряжение. Джозеф задрал ногу Макса на высокий подлокотник и получил максимальный доступ к его самым сокровенным местам. Макс испытывал неловкость, стыд от понимания того, что Джозеф смотрит на него в такой неестественной позе. Он почувствовал, как Джозеф почти насильно разжимает его там. Почувствовал его поцелуи, язык... Унизительно быть таким распластанным, с нетерпеливо подрагивающим от желания входом. И одновременно сладко. Джозеф любил его тело, всё ещё не до конца зрелое, с юношескими выпуклостями и впадинами, с нежным волосяным покровом, прямыми, светлыми волосками в паху, где так часто любил задерживать своё лицо Джозеф. Любил его запах, схожий с тонким ароматом скошенной травы и немного сена, а ещё примеси горьких ореховых листьев от банного веника. Погодя, под ласковым напором опытных пальцев Макс становился всё податливее и покорнее. Джозеф аккуратно повернул прячущееся в мягкое изголовье лицо Макса на бок, чтобы увидеть его затуманивающийся взгляд, то, как он теряет связь с реальностью. Макс рычал мотал головой, оказывал сопротивление. Первый толчок вызвал протяжный стон. Джозеф попал в нужное место. Это было удивительное ощущение падения, будто почва уходит из-под его ног, и он проваливается в сладкую бездну. Джозеф имел власть над Максом, пусть и не безграничную, пусть только в постели, а точнее на этой софе. В такой позе у Джозефа был доступ к его простате и было нереально круто, чувствовать как Макс выгибается, как сжимается весь внутри от удовольствия. Макс был самый нетерпеливый партнёр Джозефа, и один из немногих, у которых получалось кончить без прикосновений к члену. А иногда случались неожиданности и оргазм приходил только от одной мысли. Но сейчас Макс не желал быстрого оргазма, он тоже хотел контролировать! Джозеф это понимал по незаметным сжатиям ануса, по тому, как он выкручивался, меняя угол введения, по сжатым до боли губам. Макс противился оргазму с завидным упорством. Когда казалось никакого выхода, как истечь прямо сейчас на спинку софы у него нет. Джозеф попытался пробраться рукой к члену Макса, и тот плотнее прижался к софе. Это было безмолвное противостояние двух сильных мужчин. Но Джозеф знал метод. Много методов! Ему было чем удивить партнёра. Он нежно проник рукой сзади в пространство между анусом и яйцами и слегка сжал его. Неопытный Макс пока не чувствовал подвоха. Всё также продолжая раскачиваться, не забывал оттягивать свой оргазм. Джозеф чуть усилил давление, а потом… Он резко навалился на Макса обездвиживая его, и одновременно усиливая давление на промежность. Он чувствовал рукой, как движется внутри Макса собственный его собственный член. Макс слишком, слишком поздно догадался о коварстве Джозефа, и уже не в силах скинуть его, заорал: — Нет! Джозеф… Перестань! Пожалуйста! Джозеф не перестал. — Нет, дорогой. Советую покориться. Если не хочешь — больно. Максу ничего не осталось, как покориться. Он держал свой зад почти неподвижно, зато пальцами царапал спинку софы. И орал, орал теряя над собой контроль. Это был бессвязный крик на неизвестном Джозефу языке. В этом языке красиво сочетались гласные и согласные, и каждая буква звучала отчётливо красиво. Голос Макса, вот что ещё возбуждало Джозефа! Он сильнее прижался к его спине, и сам застонал. Затеяв игру, Джозеф не рассчитал свои силы. Не принял во внимание то, что играет с человеком, который его неимоверно заводит. Настолько, что рядом с ним, он и сам не владеет своим возбуждением. Джозеф никак не мог отсрочить свой оргазм. Даже на миг, на долю секунды. Он кончил незадолго до того, как услышал знакомый скрип. А потом всё стихло, и Макс провалился в свой оргазм, вытекая на мягкую оббивку софы.***
Фиона осталась в библиотеке с Лукасом. Теперь она сидела на том месте, где прежде сидел Макс и косилась на ту самую картину. Перед ней стояла начатая бутылка старого вина из коллекции Донованов. Его вкус её не впечатлил. Каждый раз отпивая глоток, она кривилась и всё злее поглядывала на картину. — Тот неловкий момент, когда пра-пра миссис Донован, является родной сестрой моего прямого предка, — сообщила опьяневшая Фиона. — Только инцеста мне не хватало, — пьяно усмехнулся Лукас. — Ах, нет! Никакого инсс…с-цеста. Нас разделяет намного больше, чем шесть поколений. Другие не помнят свой род дальше прабабки, а мы вот такие… Перед тем, как тебя зачать, Питер ездил в Европу, пересмотрел архивы… Всё чисто! Как по церковным законам, так и по нашим внутрис-с-с-семейным, человеконена… нена. витс…ничским. Человеконенавистническим. Вот так род строителей и архитекторов вновь соединился с хлеборобами и земледельцами. — И немного шарлатанами. — Ну как же без этого, — икнула Фиона. Лукас налил себе ещё немного вина и нашёл его вкус неплохим. В библиотеке раздались странные шорохи, и он огляделся по сторонам пытаясь выяснить источник. Потом послышался крик: «Нет! Джозеф… Перестань, пожалуйста». — Что это? — спросил Лукас. — Джозеф преподает урок твоему зарвавшемуся сынишке. — Ему больно? — Ну что ты, Лукас! Ему хорошо... Я же тебе не раз говорила – нам очень повезло с Джозефом. Лукас кивнул Фионе и недоумевая уставился на вентиляцию, пытаясь выяснить откуда звук. — Вентиляция здесь не причём. Ты же знаешь, как строили твои предки — ни одного помещения без окна. Как-к-кая к-к-консервативность! Ни г-г-гардеробной, ни клозета… без окна. Утром я велела протереть окошко то, что под потолком в ванной комнате у парней... Оно освещает общий коридор с библиотекой. Тупые… тупорылые забыли прикрыть ок-к-кно. — Согласен. Это непрофессионально, оставить окно открытым. — Д-д-а! — ещё раз икнула Фиона. — Нужно сказать… Пусть утром исправят… А то… Макс стал такой вредный. Появился Николас, успевший сменить свой пиджак на любимый, весь в мелких дырах, кардиган. Ничего не сказав, он взял со стола бутылку и унёс с собой. Лукас и Фиона странно посмотрели ему вслед. — А ты знаешь, мама, Макс прав, – сказал Лукас. – Нам не нравится, а он прав. В противостоянии с местными, с Серафимом… — Я знаю, сынок. Наш малыш слишком рано сообразил, какую имеет власть. Но он натравил на себя весь посёлок. А впереди ещё суд с этими Риделями, — глаза Фионы стали проясняться, а слова зазвучали увереннее. — Не натравил. Эти люди всегда были настроены против нас дурно. Просто мы вот так жили и старались не замечать, чтобы не спровоцировать. Но это бесконечно не могло продолжаться. — Думаю, в скором времени посёлок немного поредеет. Очистится от самых фанатичных. Я бы на месте Макса открыла им церковь. Но он на это не пойдёт…***
Джозеф успел слегка вздремнуть, но уснуть не получилось. Удивительная пустота рядом не позволяла окончательно провалиться в сон. Он вернулся в ванную, где свернувшись калачиком на той же софе полулежал Макс. На нём всё так же не было одежды. Джозеф нежно прикрыл его своим телом и поцеловал в плечо. — Пойдём, я не могу без тебя уснуть. Макс била мелкая дрожь, ему неохота было раскручиваться, так холод станет ещё ощутимее. Джозеф понял. Он взял в гардеробной ворсистое покрывало и укутал им Макса, как самое дорогое сокровище. — Я испачкал софу, — пожаловался Макс. — Это твоя софа, Макс. Твоя мебель, твой дом. Можешь пачкать, что хочешь и никто тебя не упрекнёт. — Ты не понимаешь. Я не помню то время, когда меня приучали к горшку. Зато я помню, что неудержаться — это стыдно. Я часто терпел, когда у меня не было доступа к туалету. А обмочился только раз, под Магнусом. Также не мог себя контролировать, как и сейчас. — Макс, Макс, — Джозеф испуганно вздрогнул и сильнее прижал Макса к себе. — Тебе же не было и пяти, как ты можешь проводить аналогии. — Мне тогда стало немного легче, а Магнус злился. — Прости, Макс. Я не знал… Я лишь хотел тебя проучить. — Джозеф бережно разжал Макса из клубка, — а хочешь, я больше никогда не притронусь к тебе анально? Ты никогда не будешь снизу? Хочешь? — Нет. Ты не представляешь, как мне с тобой было… — Плохо? Хорошо? — Стремительно, Джозеф. Прекрасно. Как на атраккционах, когда падаешь вниз. Ты был на таких? — Да. А ты? — Нет. Разве, что во сне. Джозефа это не удивило. Родиться сыном миллиардера, ещё не было эквивалентном счастливого детства. Он взял Макса за руку и потянул за собой в постель. Уже пряча его под одеялом спросил: — Ты кому-то о том, что с тобой случилось рассказывал? Хезер, например? — Нет. — А хочешь, со мной поделиться? Макс придвинулся к Джозефу насколько близко, настолько это было возможно и ничего не ответил. Сделал вид, что уснул.