***
Пятнадцатого января федеральное правительство привело в полную готовность Центры по управлению чрезвычайными ситуациями. По мере увеличения числа пациентов, нуждающихся в искусственной вентиляции лёгких к работе привлекли студентов последних курсов и пенсионеров. Было принято решение упростить легализацию иностранных дипломов. Это мало спасало ситуацию, так как кадровый голод назревал уже давно. Нехватку персонала в реанимациях восполнили за счёт молодых сотрудников. Фитцпатрик роптал, протестовал. У него забрали лучших. Он долгое время держал вакантным место для Макса, тогда ещё студента, а теперь руководство сочло, что ничего страшного не случится, если это место вновь побудет вакантным. В реанимационные отделения стали поступать люди из домов престарелых. Целыми домами престарелых. Только тогда Фитцпатрику начал доходить весь масштаб ситуации. Больше он не роптал. Макс чувствовал себя тревожно и одиноко. Он больше не работал в одной команде с Джозефом. Так решило руководство. Джозефа перевели в отделение интенсивной терапии. Макса же пока оставили в женской клинике, но не на прежнем месте и должности, а в реанимации. Ему пришлось вспоминать отработанные во времена студенчества навыки анестезиолога-реаниматолога и осваивать новые. Макс делал почти ту же работу, что и Джозеф, только с меньшими полномочиями. Смены парней стали рассинхронизированы настолько, что видели они друг друга в основном спящими. И то нечасто. Они оба были привычны к интенсивному графику работы, но теперь слишком перерабатывали. Макс мог себе позволить оставить работу, переждать с Джозефом и дочерью тяжёлые времена на каком-нибудь острове в комфорте и безопасности. Но этого не делал. Дело в репутации. Шанс заразиться у обоих оставался высоким из-за постоянного контакта с заболевшими. Джозеф как-то пошутил, что один из них узнает слишком поздно, если со вторым случится худшее. Макс был более оптимистичен. Сказал, что по физическим показателям они не в группе риска. Самое сложное не видеть друг друга. Днями, неделями не ощущать физически рядом партнёра, его поддержку. Иногда они встречались за завтраком, когда один спешил на работу, а второй уже вернулся. И почти никогда за ужином. Семейных ужинов больше не было. Каждый питался в удобное для себя время. И томительного секса в ванной на кушетке тоже не было… Как и быстрых актов в гостевой ванной. Никакого секса вообще не было.***
Увиделись в суде. После недель смен вразнобой, Джозеф отлучился с работы на время судебного заседания. Макс же был свободен до вечера. Им показалось, что они как-то изменились. Стали выглядеть иначе, взрослее. Оба обзавелись тёмными кругами под глазами, а сами их глаза покраснели от хронического недосыпа. От постоянного ношения маски у Макса на лице появилось раздражение, а у Джозефа мелкая сыпь. От них пахло антисептиком и дезинфицирующим раствором. Они оба были уставшими. Их оппонент Себастиан Ридель, наоборот, имел свежий и отдохнувший вид. Он успел слетать на Карибы до введения чрезвычайной ситуации. Счастливый, в строгом костюме, белоснежной рубашке, красиво подчёркивающей его свежий загар, он был готов к нападению. Тактику Басти, его конечную цель трудно было разгадать даже опытным адвокатам. Да и как можно понять наполовину сумасшедшего человека? Логично, что лишать своего внука родительских прав Ридель не стремился. Он был всего лишь сумасшедшим, а не тупым. Оставшаяся без опеки малышка попадёт в приют, а после — в приемную семью. Далее же след такой маленькой, пока ещё безмолвной девочки имеет все шансы затеряться. Ридель добивался свиданий с внучкой и имел на это полное право. Но зачем такими способами? Можно считать, что Басти захочет большего — совместной опеки. Что бы что? Шантажировать Макса или отобрать его дочь? Юристы Донованов не знали и действовали вслепую. В любом случае, у Риделя было не так много шансов добиться своего. Ведь в случае его выигрыша в суде, подобных дел появиться в множество. Многие вспомнят о своих некогда брошенных детях, позабытых внуках и начнут беспрепятственно лезть в их взрослую жизнь. Ридель вошёл в образ, изображая жертву обстоятельств. Его актёрская игра была великолепна. Он умело сыграл осиротевшего отца, лишившегося единственной дочери. Оклеветал ушедшего Питера и немного Макса. Теперь всё выглядело не так, как знал о себе Макс. Донованы — вот кто были главными злодеями в этой истории. Не Ридели отказались от внука, а Донованы запретили к нему приближаться. Не Ридели прогнали Макса со своего двора, а Макс явился к ним с угрозами. Оказывается, это Макс не отвечал на письма доброго дедушки Басти и отказывался от его подарков. Чем разбил стариковское сердце. Судья расчувствовался от слов хитрого Риделя. Особенно, когда тот описывал свои поездки в Европу, и как он днями простаивал у ворот школы, чтобы хоть издали увидеть своего внука. Внук, с его слов, увидев деда прятался, избегал всеми возможными способами. У Макса отняло речь от невиданной, вопиющей лжи. Без сомнений, Ридель ездил в Европу и, наверняка, бывал на Ближнем Востоке во времена его учебы. Но что это меняло? Его никто не искал, и никому до него не было дела. Факт, в детстве он не был нужен никому. Несмотря ни что, Макс многое бы простил Риделю, окажись его слова хоть немного правдой. Пустые надежды. — Макс не видел тебя ни разу, не знал как ты выглядишь, пока ты не влез в его жизнь, — закричал с места Джозеф. На лице у Риделя промелькнула та знакомая улыбка, когда он улыбался одними уголками губ, немного обнажая выдающиеся клыки. Взгляд же его оставался холодным, презрительным. Судья оставил реплику Джозефа без внимания. А где-то позади раздался довольный смешок Паулы. Ненавистной ей Фионы не было в городе, и она почувствовала себя настолько свободной, что пробралась в суд, чтобы немного позлорадствовать. Судья попался глупый, неоправданно сердобольный. Он сочувствовал всем оступившимся и верил, что добротой можно исправить самого жесткого преступника. Также судья тайно ненавидел гомосексуальных людей и уважал традиционные ценности. Его убеждение часто влияло на результаты решений. Макс удивлённо таращил глаза на простодушное лицо судьи, не понимая, как такой мог удержаться в профессии более четырёх десятков лет. Неисправимый! Судья огласил вердикт, ссылаясь не на закон, а больше на свое личное мнение. Он прочитал тираду о ценности семьи. Высказался, что нельзя лишать старых больных людей общения с единственной внучкой. Ридель не выглядел старыми и, тем более, ничем не болел. Наоборот, в зале суда казался здоровее всех остальных. Джозеф хорошо понимал слова судьи, мысленно отказываясь их принимать. В зале стоял гул, от которого кружилась голова. На уровне инстинкта хотелось кинуться к Максу, чтобы защитить. Телохранитель, кажется Дейв, предугадал желание Джозефа и быстро преградил ему путь. Сердце Джозефа едва не разорвалось от отчаяния, чувства несправедливости, от жалости к Максу. Помощник Симона бегло и тихо объяснял Джозефу суть решения судьи. Вроде бы малышка должна проводить выходные с семьёй Риделей. Ещё каникулы? Теперь он с Максом не сможет единолично выбирать методы лечения и воспитания своей дочери. Вывозить из страны тоже нельзя без согласия Риделей. Да кто они такие? Джозеф не мог понять, что собственно происходит. Ладно бы они были плохими родителями, бедными или не прислушивались бы к советам соцработников, протоптавших дорожку в дом Донованов. Так нет же, все рекомендации надоедливых женщин Макс выполнял с особой ответственностью. Он переделал бывшую комнату Питера в детскую. Покупал ненужные детские вещи, по настоянию соцработниц, лишь для того, чтобы те отстали. Позже отдавал весь тот хлам на благотворительность, даже не распечатав его. Все эти приспособления для ванночек, кроваток, бутылочек для кормления. Приспособления для приспособлений. На Макса было больно смотреть. Его за руку придерживал Симон и что-то нашёптывал на ухо. Ульрих тоже находилась неподалеку. Джозеф расслышал фразу Симона о возможном опротестовании вердикта. Макс растерянно протирал запотевшие от неконтролируемых слёз очки. Без них он почти ничего не видел. Всё расплывалось как в тумане. Бледный, уставший от недосыпов и переработок. –… пределы провинции, — шептал помощник Симона. — Что? — переспросил Джозеф. — Если понадобиться выехать с ребенком за пределы Альберты, нужна подпись Риделей… Этот вопрос Джозеф решит потом. Так как хочет Ридель не будет. Сейчас его беспокоило состояние Макса. Выглядел тот неважно, но как-то по-особому: теряющий почву из-под ног, но всё же несломленный, с высоко поднятым подбородком и без малейшего намёка на сутулость. Даже в такого потерянного Макса, Джозеф наверняка бы влюбился, если бы не любил уже давно. Дейв слегка кивнул Джозефу, требуя следовать за ним. У него почти не оставалось времени. Нужно было ехать на работу. Проходя мимо Паулы, он старался не смотреть в её сторону, чтобы не встретиться с ней взглядом, чтобы не позволить продемонстрировать ей своё ликование и окончательно не сорваться. В любом случае, Ридель сегодня превзошёл её.***
Лукас почти не смотрел на сына. Его мало интересовал Джозеф. О них в той или иной мере позаботятся. Он уже жалел, что лично просил Симона разрешить вопрос с Риделями цивилизованным путём. Просил ради Макса, чтобы его имя не трепали лишний раз в прессе, и ради Рахмоны, чтобы та не упрекала потом отца, что дурно поступил с её прадедом. Нужно было нанять киллера или самому грохнуть его. С Риделем цивилизованные способы не работают. Злая, умная обезьяна — Ридель. Он хотел войны и получит её. У Донованов достаточно ресурсов, чтобы уничтожить сотни таких Риделей. Тысячи!***
Ридель хорошо понимал, что ступил на тонкий лёд. Донованы никогда не смирятся с его присутствием в жизни Рахмоны. Но Лукас вызывал особые опасения. Тот плохо контролировал своё лицо, что было для него не свойственно. Глаза Лукаса, ещё совсем недавно имевшие спокойный медовый цвет, приобрели жуткий зелёный оттенок. Себастиан хорошо чувствовал опасность. Этот Лукас способен на многое, в том числе и на убийство. Если кто-то потянет руки к его любимице, то –да. Фактически он, а не Макс или его партнёр являлся отцом малышки. Те двое, ещё не до конца осознали своё отцовство. Себастиан действовал вопреки инстинктам самосохранения. Раньше он уже имел дело с пострадавшими от него людьми. Но те слабаки, способные лишь возмущаться в интернете. Лукас не был слабаком, хоть и позволил по молодости сесть своей бывшей жене себе на шею.***
Риделю ничего не стоило представить свой окровавленный труп на скользкой плитке в туалете. Тем не менее ему было интересно провоцировать Лукаса. Он неспеша направился в отдаленный конец коридора, хоть не сильно ему и приспичило. Лукас, не задумываясь, поплёлся за Риделем. Вскоре его опередил телохранитель, быстро проверил все кабинки с презрением покосился на Риделя и скрылся за дверью. — Даже посрать не можешь без телохранителя, — ехидно заметил Ридель стоя лицом к писуару. — Могу себе позволить, — ответил Лукас и стал рядом, внимательно рассматривая Риделя. — Так и будешь смотреть? — спросил Себастиан. — Мне никто не запретит смотреть на твой член в мужском туалете, — ехидно улыбнулся Лукас и нарошно уставился на Риделя, пытаясь сильнее разозлить его, вывести из себя. У них была не такая уж большая возрастная разница, поэтому Лукас вёл себя с Риделем как со сверстником. — Ты смотри, Лукас! Смотри… Не стесняйся. Тебе же нравится. Вы богатые — такие извращенцы. Вот и твой сын… Женат на мужике. Прости, Господи! — Ридель застегнул ширинку и поднял лицо на Лукаса. — Какое тебе дело до моему сына, Себастиан? — Лукас решил пока не проявлять свой гнев. — Это была сделка, понимаешь? По условиям договора, я не несу ответственность за незапланированную беременность твоей дочери… — Она была несовершеннолетняя… — Мне жаль, Себастиан. Я неоднократно обращался в то агентство и не знал, что оно с настолько подгнившей репутацией. — Ты был у неё первым. Я читал дневники. Лукасу опустил голову. Он никогда не стремился быть чьим-то первым и терпеть не мог несовершеннолетних. Все его партнёрши были или ровесницами, или значительно старше. — Прости. Я не сразу понял… А когда всё свершилось, я заплатил ей вдвое больше, чем было положено по договору. Что тебе ещё надо? А? Ридель громко засопел, подошёл к умывальнику и сосредоточился на мытьё рук. Мыл с особой аккуратностью, тщательно, несколько раз подносил руки к дозатору с антисептиком. — Заплатил? Нет, ты ещё не знаешь, что значит «заплатил»! — правильное лицо Риделя-чернокнижника приобрело зловещие черты. – Это ты убил мою дочь! — Иди на хер, Басти, — Лукас схватил Риделя за рукав и оттащил от умывальника. — Ты думаешь, я убил твою дочь? Это я вынудил её зарабатывать проституцией, вместо того чтобы заставить учиться в школе? — Лукас развернул Риделя к себе и говорил ему прямо в лицо. — Зачем ты манипулируешь своей дочерью, если у самого сочувствия к ней ноль? Зеро! Она пошла в эскорт не потому, что хотела новое платье, а потому что не могла с тобой жить под одной крышей. Почему не побежала к тебе отцу, когда забеременела? Ты её бил, мразь? Лукас попал в цель, так как Ридель задумался, и на его лице появилась тень сожаления. Но он быстро справился с эмоцией, и всё его естество стало по-прежнему холодным… Прекрасно холодным. Да, зло не всегда бывает мерзким, уродливым. Иногда оно принимает удивительно красивые формы. И это есть чистое зло. Самое злое зло. Ридель вырвался из рук Лукаса, подошёл к окну и громко, демонически расхохотался. — Слышал, что ты своего тоже бил. Он даже из-за тебя попал в больницу. Как же я тебя понимаю, — Ридель театрально изобразил сострадание на своём лице. — Вместо ребенка тебе подсунули драного заморыша. Такого маленького и уже опытного. Ты, наверное, боялся, что он поделится своим опытом с твоими детьми. А может и тебя научит плохому? — Они не мои дети… — Ну да… Чужие дети всё же лучше твоего извращенца, — Ридель вновь расхохотался, и Лукасу стало жутко от его хохота. — Кто бы мог подумать, что мелкому засранцу так понравится долбиться в задницу, что не сможет остановить…ся… От фразы Риделя у Лукаса перевернулось что-то внутри живота, и он физически ощутил, как на его лицо наползла бледность. Было противно, и так хотелось ударить ублюдка, подретушировать его ухоженное лицо, испортить всю его красоту, расстоптать, унизить, убить. Лукас с трудом себя сдерживал. Ведь было очевидно, что мразь провоцирует, издевается, желает крови. Вестись не стоит. Ридель предоставит ему ещё немало поводов для физической расправы. Нужно пробовать решить проблему мирным путём. Или хотя бы сделать попытку… — Басти, послушай, — Лукас сменил агрессию на доброжелательный тон с нотками упрашивания. — Послушай… «Драному заморышу» было всего четыре. Я не требую от тебя сострадания… Мы можем договориться, если оставим его за пределами этой истории. Я могу компенсировать… Ну, знаешь, как компенсируют авиакомпании человеческие потери. Или ты хочешь своего собственного ребёнка? Думаю, ты не настолько старый. Питер был даже старше, когда зачал меня. У вас ещё есть время, а у Макса возможности. Только не надо мстить ему. — Что я слышу, Лукас? — в голосе Риделя было презрение. — Ты просишь не разрушать жизнь своего ублюдка? Того самого. Напомнить кое-что? — Нет, Басти. Не нужно… Я знаю… Давай, ты не будешь трогать его дочь. Тем более у неё северный характер. Зачем тебе этот геморрой? — С чего ты взял, что я хочу с вами договариваться, Лукас-с-с? Я давал повод? А? Если бы не твой сын, моя дочь была бы жива… — Я так не считаю, Басти, — попытки договориться таяли с каждым словом, — Вина твоей дочери тоже есть. Она не обратилась за помощью с абортом в подростковые организации. Предпочла издеваться над неродившимся плодом, вытравливала его из себя. Пережимала живот, чтобы скрыть беременность. Зачем? Привлечь к ответственности женатого человека? Выйти замуж? Я ей чётко объяснил: Донованы не женятся на проститутках, не признают от них детей. Такое правило. Что она хотела, Ридель? А? — Ты говори… Говори, Лукас-с-с. Если хочешь выговориться. Я добавлю и эти слова в список твоих прегрешений. — Макс не меньше пострадал от твоей дочери, чем она от него. Она пыталась убить уже сформированного ребёнка, сознательно причиняла ему боль. Что она за тварь такая… Вся в тебя? Да? Ридель молчал, а Лукаса понесло, он уже не мог остановиться. — Почему тебе его не жаль, Басти? Он же смотрит на мир и её глазами. Зачем ты лезешь в его жизнь? Поверь, у него и без тебя проблем хватает. Сейчас он проходит плановый курс лечения после ранения и операций. К тому же, он работает. Ты своими судами не даёшь ему нормально восстановиться. Видел его перебинтованное запястье? Знаю, видел… Там то, что ты подумал — катетер… У него сильно ухудшилось зрение. Он пока это скрывает… Изо всех сил. Но я то вижу. Утром он искал на ощупь свои очки. Такой беспомощный… У меня сердце болит, видеть его таким. — И в чём же вина моей дочери, – удивился Ридель. – Моя дочь в него не стреляла. Это ваши семейные дела с Макклаями. — У него имеются типичные проблемы недоношенных. Твоя дочь хотела встретить Рождество в кругу семьи, перед этим совершив убийство? — Лукас, ты начинаешь бесить! Говори по существу. У меня тоже плохое зрение. Это –наследственность. — Это не наследственность, Себастиан! В наше время умеют отличать наследственность от внешних факторов. Семье прислали медицинскую документацию Макса со школы. Он всё своё детство разгребал последствия тупого поступка своей матери. Ему пытались провести серию операций на глазах, лечили медикаментозно. Он написал несколько жалоб, так как считал, что ему стало только хуже от лечения, и он съехал в учёбе. Представляешь, что ему пришлось пережить? Питер, старый психопат, отказывался написать отказ от манипуляций на глазах внука. Макс обратился в прессу. Питер под давлением журналистов разрешил отложить операции! Только отложить! Медики угрожали Максу инвалидностью по зрению. Как видишь, он справился и научился жить с тем, что имеет. Я не знаю, как видит мир Макс, но точно не так как я или ты. Он проводит сложные операции, работает с микроскопом. Каким-то образом обводит вокруг пальца медицинские комиссии. Твоя дочь сделала много проблем моему сыну, а он не опустился до твоего уровня, не винит её… И от меня требует не держать на неё зла. А я не могу. Не могу! Ридель довольно улыбался слегка обнажив свои симпатичные клыки. У него не было сочувствия. — Больно, да? А я тебе не обещал, что будет приятно. Ты мою дочь пожалел? Лукас не понял, что спровоцировало его к агрессии. Была ли это странная улыбка Риделя, его мимика, наличие нескольких едва заметных морщин? Лукас уставился на идеальный его ботинок, перевёл взгляд повыше на лодыжку, потом бедро: упругое, красивое, прикрытое достаточно лёгкой для такой погоды тканью брюк. Бедро — это последнее осознанное, что помнил Лукас. Именно в него он вцепился зубами, прокусив штанину. Они швыряли друг друга по всему помещению, умудрились разбить писуар, порезаться его осколками. Лукас зачем-то обвинил Риделя в том, что он делает пластику и боится стареть. Ридель протестовал, кричал, что это неправда, он делает лишь брови и пытался сжать шею противника. Лукас до хрипоты в горле доказывал, что его сын не драный ублюдок, а Ридель, отвечал что уничтожит его. Ульрих с помощником не сразу кинулись на помощь охраняемому лицу. Позволили ему немного выпустить пар. Разнять дерущихся, оказалось сложнее, чем представлялось. У них были явные намерения идти до конца, прикончить противника, невзирая на последствия. Ридель самостоятельно отряхнулся и подошёл к зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Лукасом же занялся лично Ульрих. Он одновременно, через устройство, успевал контролировать Макса, совершающего посадку в машину, Джозефа подъзжающего к месту работы и тихо ругаться, маскируя на Лукасе последствия драки. Лукас вертелся и бросал полные ненависти взгляды на более спокойного и собранного соперника. Потом неожиданно заорал: — Ты смотри, мир перевернулся! Вампиры теперь отображаются в зеркалах!***
Первая встреча четы Риделей и Рахмоны должна была произойти в отеле, который ранее принадлежал Смитам, а теперь был выставлен на продажу. Джозеф передал Рахмону соцработнице и остался ожидать в вестибюле. Все восемь часов! Макс не поддержал Джозефа и дочь, хоть в тот день у него был выходной. Вообще после суда, он вёл себя странно. Вначале выглядел сломленным, а потом нарушил установленный им же самим порядок ограничения контактов с малышкой и несколько ночей провёл рядом с ней. Как в былые времена. После визитов к дочери Макс стал прежним, будто над его семьёй не висел тот несправедливый вердикт судьи. За две недели до своего первого дня рождения малышка пошла. Ни Макс, ни Джозеф не увидели первые шаги своей дочери. Их зафиксировала на видео Грейс, и тотчас выслала отцам. Джозеф расплакался от эмоций, а Макс видео посмотрел не сразу, а в конце суточной рабочей смены. Сил умиляться и как-то реагировать у него не было. Первая встреча с внучкой разочаровала Риделя. Это не был ангелоподобный светловолосый ребёнок, каким была его дочь и, судя по фотографиям, внук. Рыжее дитя не блистало ни красотой, ни покладистостью. Себастиан поддал сомнениям факт своего родства с маленьким исчадием ада. На самом деле, ни у Басти, ни у его жены Августы не было опыта общения с детьми такого возраста. Их единственная дочь родилась слишком рано и большую часть своего младенчества провела под присмотром няни, но чаще чужих людей. В сумке, которую заботливо собрал для своей дочери Макс, было детское питание, смена одежды, детский горшок и… два подгузника. Соцработница объяснила, что малышку к горшку приучила Фиона, и в целом она справляется, но иногда ещё случаются неожиданности. Неожиданность случилась сразу же. Рахмона обмочила свои красные вельветовые штанишки, а заодно и брюки самого Басти. Соцработница помогла исправить ситуацию, на всякий случай, надев на девочку подгузник. Басти великодушно улыбался. С кем не бывает? Но подгузник, хороший выход из ситуации. Улыбался Ридель, правда недолго. Вскоре с девочкой случилась другая неприятность. Оказалось, что детский подгузник пахнет не совсем цветами. От запаха Августа выбежала из комнаты, а соцработница предусмотрительно отошла в сторону, предпочитая координировать действия своего подопечного на расстоянии. У Себастиана из глаз хлынули слёзы, он уворачивал лицо, но умудрился испачкать нос дерьмом. — Вы уверяли, что она контролирует свои физиологические процессы, — сказал Себастиан соцработнице, тщательно вытирая нос влажной салфеткой. — С детьми разное случается. Раньше она контролировала. Я бывала в доме Донованов и знаю это точно. Теперь нет. Она же совсем маленькая. Бывает. Выложив в памперс всё что могла, Рахмоне было больше нечем порадовать дедушку, и она потянулась к сумке за едой. День прошёл ужасно для Риделя, но довольно интересно для малышки. В перерывах между едой она кричала, швыряла в дедушку разными предметами и бесконечно наполняла подгузник. Те два подгузника быстро закончились и Августа пулей выскочила, чтобы купить новые, а заодно дать своей голове отдохнуть от постоянных криков и ужасной вони. В положенное время за малышкой пришёл Лукас. Исчадие ада тут же сменило свою сатанинскую сущность на ангельскую. В номере был бардак, валялись разбросанные вещи. Некоторые предметы были повреждены. Лукас искоса окинул взглядом номер и довольно улыбнулся. Он подумал что, это Макс сумел убедить свою дочь, портить Риделям нервы. — Ты, Басти не стесняйся, можешь здесь всё ломать. Мы теперь родственники — сочтёмся. Я решил купить эту часть бизнеса Смитов. Хочу открыть здесь фитнес клуб. — Сочтёмся… — перекривил Себастиан. — Ты лучше скажи, чем Макс кормит свою дочь, что она так срёт? — Неожиданно? Да, дорогой? — улыбнулся Лукас. Когда малышку забрали, Ридели почувствовали себя опустошенными, разбитыми. Не на то они рассчитывали. У младших Донованов тоже было всё непросто. Джозефу не нравилась реакция Макса на происходящее. Тот, по его мнению, был слишком уравновешен и спокоен, можно даже сказать равнодушен. Не сравнить теперешнее состояние Макса с той болезненной реакцией в суде. Конечно, по приезду дочери, Макс внимательно её осмотрел, как на приёме у врача, несколько раз подозрительно принюхивался и отметил, что ущерб ей не нанесён. — Она не пострадала. На следующий день Макс признался Джозефу, что хочет оставить всё как есть и не опротестовывать решение суда. На что Джозеф сказал категорическое «нет» и вспомнил значение словосочетания «стокгольмский синдром». Следующие свидания с малышкой проходили примерно также весело, как и первое. После второй встречи соцработница решила, что Ридели прекрасно справляются сами и в социальном сопровождении больше не нуждаются. Как и предупреждал Лукас, у девочки был скверный характер. Она изводила Басти с удивительной расчётливостью и садизмом. Казалось, она никогда не устанет реветь. — Какой же у тебя противный голос, Рахмона. Будешь петь басом, — не выдержал Басти. — Контральто, — поправила Августа. — Один чёрт, — огрызнулся Басти. Рахмона услышала, что разговор зашёл о ней и притихла от любопытства. Басти вручил ей новую игрушку, как поощрение за тишину. Подарок не заинтересовал маленькое исчадие ада и был отшвырнут в сторону. Взгляд Рахмоны остановился на наручных часах Риделя. Они некогда принадлежали его отцу. Их оценочная стоимость равнялась эквиваленту тридцати тысяч американских долларов. Таких денег у отца Басти, конечно же не было, поэтому происхождение ценности оставалось загадкой. Возможно это давняя семейная реликвия, каким-то невообразимым образом сохранившаяся до наших дней. А может они попали к отцу нечестным путём. Басти снял с себя часы и передал малышке. Та восторженно вскрикнула и притихла. Впервые, малышка чем то увлеклась при Себастиане, и он отметил, что она даже симпатичная. Правда, этот неестественно яркий цвет волос… И ещё, было бы неплохо, чтобы её личико хоть немножко округлилось, слишком уж худое. В тот день Себастиан впервые позвонил Максу. До сих пор они разговаривали исключительно через адвокатов. Было немного не по себе, и вопрос будто бы пустяковый. Рахмона перевернула свою еду. Сделала это назло, но кормить девочку надо. Басти понимал, что такой крошке, с её проблемой пропускать приемы еды нельзя. Трубку долго никто не брал. Потом неизвестная женщина попросила немного подождать, и наконец, Себастиан услышал Макса. Тот не скрывал своё недовольство. В рабочее время ему не принято звонить без особой причины. Макс объяснил, что по вопросам питания Рахмоны нужно звонить его няне. А в случае, если его дочь неуважительно обращается с едой, лучше оставлять её голодной. По тону Макса было понятно, что его злит не сам звонок Риделя, а ситуация, то что его оторвали от работы. Впервые Себастиан осознал сложность работы своего внука. Через пятнадцать минут после звонка в номер постучали. Ридель открыл дверь. Перед ним стоял хмурый охранник Донованов с пакетом детского питания. Макс позаботился о своей дочери.***
Когда Ридели привязались к Рахмоне, суд принял сторону Донованов. Каким же было разочарование Себастиана. Он не ожидал, что вновь может чувствовать боль. В последние визиты выходки Рахмоны стали более терпимыми. Особенно после того, как она присвоила себе часы Басти. Трудно сказать, что привлекло девочку в этом предмете, сам механизм или драгоценный металл. Отнимать игрушку у ребенка он не стал, но при случае желал вернуть себе семейную реликвию, память об отце. Должны же ей когда-нибудь надоесть эти часы. После суда, в тот же день Ридели уехали к себе в Ред-Дир. Августа сильно плакала. Последние месяцы она жила от свидания к свиданию. Джозеф, глядя на Августу, пожалел о том, что навязал Максу своё мнение о пересмотре дела. То, что Ридель мразь, было понятно, как и то, что свидания с ним, не вредили Рахмоне. Уже через неделю после суда, Лукаса вызвали в полицейский участок, пока для беседы. Но было понятно, что он под подозрением. Августа Ридель заявила об исчезновении своего мужа. Желающих расправиться с Басти было множество, но устроить драку в суде додумался только Лукас.