***
С Максом Джозеф познал что такое любовь. Это не то, чем она ему казалась раньше. И даже не то, что он испытывал к Максу в самом начале. Была симпатия, было влечение. Сильнейшее влечение, до безумия. Но пока ещё не любовь. Любовь они начали создавать, когда Макс пригласил Джозефа к совместной жизни. Макс работал над своей любовью со всей ответственностью. Джозеф тоже. Он менялся, как внутренне, так и физически. Даже его тело стремилось соответствовать — становилось выносливее, более жёстким, худым. Причиной тому были не только тренировки, а и изменение диеты. Джозеф ел сколько хотел, никогда не оставался голодным. Изменилось качество продуктов. Лукас организовал доставку продуктов со всего мира для своих ресторанов, а заодно и для семьи. Джозеф никогда ещё не был в такой хорошей физической форме. Макс тоже изменился в лучшую сторону, он морально взрослел и вызывал гордость Джозефа. Он рос профессионально и Фитцпатрик нашёл рычаги вернуть Макса к себе. Вернуться в отделение должен был и Джозеф. Он дожидался когда выйдет с больничного его коллега.***
Макс проводил много времени в Fertility clinic. Знал, что не всегда будет работать фетальным хирургом в государственном учреждении. Он набирался там опыта и надеялся, что Джозеф тоже. Макс был уверен, что они оба составят отличный тандем профессионалов. Он уже нуждался в Джозефе как в сотруднике. Одним летний вечером Макс задержался в лаборатории. Его с Джозефом смены были пока рассинхронизированы. Он намеренно старался решить, как можно больше рабочих вопросов сейчас, чтобы потом у него было время на Джозефа. Рабочий день давно был закончен. Макс оставался в клинике один, если не считать его личного телохранителя и сотрудника охраны клиники. Макс закончил свою работу и навёл порядок: нужный материал убрал на хранение, ненужный в утилизацию. Продезинфицировал рабочее место. Своими действиями он всё больше напоминал Лукаса. Тот также ревностно относился к порядку на рабочем месте. К вечеру жара немного спала и Макс наслаждался прохладным ветром, пока ожидал машину. Это было нарушением правил безопасности так стоять одному, но соблазн был велик. Макс знал, что его новый телохранитель получит выговор от Ульриха за некомпетентность. Может даже ему придётся доказывать свою квалификацию — телохранитель не должен идти на поводу у охраняемого лица. Неподалеку за старым деревом стояла поникшая мужская фигура. Человек неуверенно топтался и даже сделал несколько несмелых шагов навстречу Максу, но потом остановился. Передумал. Макс подошёл к нему сам. — Здравствуй, Себастиан, — протянул ему руку Макс. — Прости, что слежу за тобой. Соскучился, — сказал в своё оправдание Себастиан. Он опасался, что кто-нибудь из охраны Макса, сейчас держит его под прицелом. Он не верил, что доступ к его внуку может быть настолько прост. Человек охранявший Макса выполнял также функцию водителя. Выглядел он совсем безобидно, без спортивной выправки и ростом куда ниже охраняемого лица. — Как твой ковид? Вылечил? — спросил Макс. — Ты был прав. У меня не было ковида. Сейчас со мной всё хорошо, – почему-то покраснел от стыда Себастиан. — Да, ладно… — Макс миролюбиво взял его за руку и повёл за собой. Машина уже стояла в положенном месте, а телохранитель рядом нервно вёл переговоры через устройство. Макс пригласил Себастиана в машину. В этот раз это был не роскошный Rolls-Royce, а простенький старый Ford из гаража Питера. Они сидели рядом на заднем сидении, очень близко друг к другу. Оба чувствовали себя некомфортно. Те злополучные записи, которые Себастиан выложил в открытый доступ, мешали наладить отношения. Безусловно, Ридель злодей. Злодей мыслящий, харизматичный, грациозный. Привлекательный злодей. Ещё этот злодей зачал и воспитал мать Макса. — Как Августа? — спросил Макс. — Не знаю. Мы расстались сразу после твоего визита… — в голосе Риделя не было сожаления. Но внутри него, в укромном местечке, куда он прятал свою исковерканную душу всё заливало пульсирующей, чёрной кровью. Макс ничего не сказал. Так оба молчали до конца поездки. Приветливый дом Макса встретил Себастиана буйством красок цветущих кустарников. Казалось, все эти розы, гортензии, рододендроны росли непричёсанно, сами по себе. На самом деле было не так. В этом не было ничего непричёсанного. Сад был в английском стиле, на который сейчас мало кто решится, чтобы не прослыть старомодной деревенщиной. Сейчас больше в моде скучные газоны и геометрические формы. Огромный белый пёс недоверчиво уткнулся Себастиану в живот. Он с величественным спокойствием показал всю серьёзность своих намерений. Нервная дрожь пробежала телом Себастиана, выдавая его страх. — Не боись… — сказал Макс. — Это Карагёз. Ему нужно тебя обнюхать, чтобы познакомиться. — Не люблю собак, – заявил Себастиан. – Куда уж приятнее коты. Те больше заняты собой. — Это не о моём коте, Себастиан. Поверь, Карагёз куда приличнее себя ведёт. Навстречу сыну спустился Лукас с Рахмоной на руках. Себастиану он был не рад. У него имелись на то причины: боль в рёбрах после неудачной попытки «поговорить» давала о себе знать до сих пор. Зато Рахмона, увидев свою жертву, очень обрадовалась. От удовольствия аж клацнула своими хищными зубками. Она помнила, сколько приятных вещей можно сотворить с этим милым человеком. Например, отнять у него ценные вещи и надёжно спрятать у себя. Также его можно больно укусить, и папа за такое поведение не отругает. А ещё совсем не обязательно проситься на горшок.Такая проделка особенно веселила девочку. Она как раз проходила свою горшочно-какашную стадию развития. Рахмона была очень благодарна своему отцу за такого приятного гостя и от радости захлопала в крохотные ладошки. У Себастиана сработал защитный инстинкт и он попятился назад. Макс заметил его реакцию и рассмеявшись, потянул за собой, не обращая на обиженный, требовательный крик дочери. Он повёл Себастиана в детскую. Бывшая спальня Питера, а теперь Рахмоны пока мало походила на комнату маленькой девочки. Но в ней имелась колыбелька, и обычная кровать тоже была. Рахмона сама выбирала где ей спать: когда считала себя взрослой ложилась на большую кровать, а когда хотела побыть ещё немного папиной малышкой — выбирала колыбельку. В санузле была установлена детская сантехника. Макс сжал острый локоть Себастиана и подвёл к шкафу. — Смотри, где твои часы! — таинственным голосом шепнул он и присветил телефоном щель между шкафом и стеной. Там действительно что-то лежало. — Я могу их забрать? — Несмело спросил Себастиан. — Не можешь, — шепнул Макс и вынул из тайника те самые часы и несколько денежных купюр. — Это её добыча. Она пересматривает свой тайник два раза в день: утром, перед тем как позвать няню и вечером, когда все думают, что она спит. Ей неизвестно про камеры… — Очень необычный ребёнок, — поразился Себастиан. — А деньги у неё откуда? — Бизнес. Она собирает каштаны и продаёт их Лукасу. — Каштаны? – удивился Себастиан. — Да, плоды конского каштана, — объяснил Макс, — редкое дерево в этих краях. Очень странно, что именно нам их наносят птицы. — И что, выгодный бизнес? — Не очень. Лукас ей платит пятьдесят долларов за корзинку. Но она уже собрала все прошлогодние каштаны и лишилась своего заработка. — Зачем Лукасу каштаны? Не уверен, что он сможет перепродать их дороже. — Плоды каштанов имеют свойство прорастать и вырастать в благородные деревья. Лукас очень страдает, когда приходится их ликвидировать. Я прошлой осенью все проросшие саженцы велел высадить в поселковый парк. Но это не выход — каштаны чужеродцы в Альберте… Рахмона росла умной девочкой и с каждым днём становилась ещё умнее. Макс побаивался, что его не по возрасту развитая дочь, догадается, что её тайник рассекретили. Он спешно убрал её сокровища обратно и поспешил вывести Себастиана из детской комнаты. — А знаешь, Себастиан, давай покажу тебе свой дом. Правда, я сам его не очень хорошо знаю. Будем изучать вместе. Начнём, пожалуй, с крыши… Он повёл Себастиана к лифту и нажал на самую верхнюю кнопку ведущую на чердак. — С крыши? Имеешь в виду чердак? — уточнил Себастиан. Может Макс имел в виду чердак, но теперь передумал. Крыша, так крыша. С чердака было несколько выходов на крышу. Макс воспользовался ближайшим в виде металлической винтовой лестницы ведущей к люку. — Хотел крышу? — Макс бросал Себастиану вызов. Вызов его «старости». Вызов был беспрекословно принят. Макс выбрался через люк на крышу и подал руку Себастиану. Помощь была отклонена. Крыша имела небольшой наклон. Макс шёл вперёд, ловко обходя ряды вентиляционных и печных труб. За ним, также уверенно держа равновесие, следовал Себастиан. Дул свежий ветер, а над головой было звёздное небо. Дом располагался на вершине холма. С его крыши было видно город как на ладони: путаницу дорог, подсвеченную фарами машин и темные очертания Норд-Саскачевана, крыши домов. Ночной Эдмонтон сверкал огнями. Скользкая подошва туфлей Макса плохо сцеплялась с кровлей и он всё время сползал вниз. Себастиан легко и без напряга подхватил Макса за рубашку и вернул обратно: — Не ускользай… Держи равновесие. — Скользко, — пожаловался Макс и уже намерено поскользил вниз к кованому парапету, — съезжай ты ко мне. Себастиану не удалось съехать так же легко и театрально как Максу — подошва его обуви не скользила. — Как тебе вид, Себастиан? — Макс указал рукой на заднюю часть собственного двора. В свете уличных фонарей белел ещё один дом и чистый пруд под разлогим каштаном. — Прекрасно… — ответил Себастиан. — В том белом доме есть бассейн и несколько бань. Не знаю почему, женщинам нельзя приближаться к нему, даже Рахмоне. Убирают там исключительно мужчины. Такие странные правила семьи. — Я бы плюнул на правила. — Я не плюну… Макс положил локти на парапет и уставился вдаль. Ридель довольным взглядом окинул фигуру внука: гибкая спина, выворотные ноги. Это говорило, что Макса обучали классической хореографии. Зачем такие жертвы? Питер ни за что бы не позволил своему внуку развлекать публику. Он, наверное, считал большой уступкой со своей стороны, что разрешил ему пойти в медицину. Макс зря думает, что что-то решал в своей жизни при жизни Питера. — Ты случайно не танцевал балетные партии на высоких полупальцах? – спросил Себастиан. — Издеваетесь, сэр? — Макс с детской непосредственностью сел на край крыши и снял с себя туфли, носки. Показал Риделю голые стопы. Они выглядели неважно: некоторые пальцы были стянуты странными конструкциями, ногти почти все частично или полностью удалены, много ран, но все были чистыми. За деформированными стопами тщательно ухаживали. Себастиан был слегка шокирован. Ему самому не раз приходилось снимать с себя балетки вместе с кровавыми мозолями, терпеть боль, но такого не видел. — Давно это у тебя? — С одинадцати. У меня были сломаны кости на стопах. И на ладонях тоже… Но я не люблю балет, — насчёт балета Макс соврал. — Я тоже не люблю балет. — Также соврал Себастиан. Он сел поближе к Максу и занёс руку над его ногами, желая к ним прикоснуться.– Можно? — Нет! — запретил Макс и подтянул к себе ноги. — Хорошо, ладно… Успокойся. — Себастиан отодвинулся от Макса, чтобы не нарушать его личное пространство. Он понял, что не входит в число тех счастливчиков, кому позволено приближаться к телу. — Всё нормально… — Макс посмотрел в глаза Себастиану. — Джозеф занимается моими ногами. Представляешь? Никто бы этого не сделал. А Джозеф делает. Он закончил специальные курсы, купил инструмент. Мои ногти больше не ломаются пополам и не врастают больно в кожу, а растут обычно. Мне нравится, как Джозеф касается меня, люблю его заботу. Да, Себастиан, Джозеф для меня не только красивый член, как ты уже заметил с того видео. Себастиан покраснел от стыда и осмотрелся вокруг, ища на что бы переключиться. Его взгляд остановился на башне подсвеченной маленькими лампочками-фонариками. — Интересно, что в той башне. Ты знаешь? — Нет… — признался Макс. — Можем посмотреть. Макс обулся и потянул Риделя за собой. Чтобы попасть внутрь башенки, пришлось перемахнуть через высокие перила балкона, подвергая себя риску. Макс открыл стеклянную дверь, нашёл выключатель и включил свет. Стол, печь толстобрюшка в углу, диван, пара кресел, креденс… На полу стояла корзина с маленькими шариками из стекла и камня. Наверное здесь играли дети. — Ты не знаешь, что это за шарики, Себастиан? Я часто видел такие у других детей, — спросил Макс. — Точно не знаю… Ими как-то играют, может одним шариком выбивают другие. Не знаю, — честно признался Ридель. Макс высыпал горсть шариков на пол и толкнул одним шариком по другим как в бильярде. — Какая бессмысленная игра… — сказал Макс и запустил руку в корзину. Ощущения ему понравились. — А они красивые. Иди посмотри, Басти! Себастиан подошёл, сел рядом и набрал в полные ладони шариков, долго рассматривая их причудливый, неповторимый рисунок внутри. Тем временем настроение Макса быстро менялось от восторженного к печальному. Ридель понял, Макс грустил. Этими шариками играли дети. Вряд-ли Лукас. Ими играли те самые «настоящие» сыновья. Вновь грудь сжало то самое давящее чувство. Вновь Макс почувствовал себя самозванцем. Они все здесь незаконно: он, Лукас, Фиона… Разве что Элен по праву. Себастиан вытер прозрачную влагу в уголке глаза Макса. — У Питера были ещё дети, — признался Макс. — Не Лукас — настоящие дети. Везде по дому их следы. Они писали свои имена на стенах и их не затёрли, всё так и осталось, настолько те дети были важными. Я всё время натыкаюсь на их вещи, игрушки. Эти шарики… Питер работал здесь, а его «настоящий» сын играл на полу. Те дети ему не мешали. Я его раздражал. Лукас тоже. — И где теперь эти дети, Макс? – справедливо заметил Себастиан. – Это твой дом по праву. Ты здесь хозяин. Просто избавься от их следов, если это тебе не нравится. Ридель спокойным тоном предложил Максу простое и одновременно гениальное решение. «Избавься и всё». Совет был принят мгновенно. Макс одним рывком открыл окно и выбросил все шарики вместе с корзиной. — Так? — Не знаю. — Пожал плечами Ридель. — Как бы эти шарики не вернулись обратно. Те, что уцелели. Я бы лично вынес в мусорный контейнер или велел это сделать прислуге. — А ты умный, — заметил Макс и толкнул дверь ведущую на чердак. Как он и думал, вниз шли деревянные ступеньки. Под ними находился небольшой санузел с умывальником. Макс вымыл испачканные пылью руки сам и предложил воспользоваться санузлом Себастиану. — Я оцифровал фотографии твоей мамы, — сказал Ридель, после того как вернулся из туалета, — хочешь посмотреть? — Не хочу. — Она была красивая. Я так говорю не потому, что её отец… — У полиции есть её фотографии… — отвернул лицо Макс. — Жаль, что ты их увидел, — искренне расстроился Ридель. — Хотелось бы, чтобы у тебя была другая память о ней. Маленькой её часто путали с куклой. Искусно изготовленной, красивой куклой. Она смотрела на мир так удивительно. Будто она пришла в него ненадолго. Погостит немного и уйдёт к своим. К ангелам. — Фиона тоже так считала. Она говорила, что не видела её зрелой. — Понятно, — этот мир был не для неё, — вздохнул Себастиан. — Мы действительно плохо справлялись с её воспитанием. Я учился балету, а всё свободное время работал, чтобы жить. Августа старалась, как могла, но получалось у неё плохо. Она боялась брать дочь на руки из страха ей навредить. Так мы попали в поле зрения соцслужб. Они только ждали, когда же мы оступимся. — Разумно было отказаться от дочери, если не справлялись, — заявил Макс. — Я думал об этом. Но её жизнь не стала бы лучше. На неё так смотрели. Мы с Августой балетные, хорошо знаем эти взгляды. Ни её, ни меня не миновала твоя участь, Макс. Ты понимаешь о чём я. — Себастиан посмотрел на внука, чтобы увидеть его реакцию. Тот содрогнулся. Значит, понимал. — Мы меняли страны, города — всё одно и то же. Нас с дочерью нигде не хотели оставить в покое. Сначала соцслужбам казалось, что мы плохо смотрим за своей дочерью, а потом, наоборот, — слишком опекаем. Я хотел, чтобы Агнесса получила домашнее образование. Но на нас давили соцслужбы, заставили отдать в школу, где было небезопасно. Всегда находились люди завидовавшее ей и желающие надругаться. Старшеклассники как-то затянули её в туалет, чтобы облапать. Агнесса не понимала, что происходит. Она всегда носила скучную одежду, но всё равно слишком привлекала внимание. В старших классах соцработники хорошо промыли ей мозги: настроили против семьи, подорвали наш авторитет. Я торчал под школой, присутствовал на всех её тренировках, забирал домой. А она… Убегала из дома. Я её бил… А она всё равно делала своё. Самое странное, зализывать раны бежала ко мне. В дверь постучали. Вошёл сонный обозленный Лукас, нарочито закутанный в длинный фартук. Он застелил стол свежей скатертью и спустился по ступенькам вниз к сервировочному столику, чтобы вновь вернуться с подносом. Макс переглянулся с Себастианом, недоумевая с какой стати его отец взял на себя роль горничной. — Ты очень ошибаешься, пап, если думаешь что я приму тебя на работу, — съязвил Макс. — Я работаю отцом и ты меня не можешь уволить. Время видел? Кто тебя так поздно обслужит? На чердак Лукаса привела не забота, а скорее любопытство. Ему было интересно, простил ли Макс Риделя или собирается сбросить его с крыши? На лице Макса невозможно разгадать эмоции. Единственное, что понял Лукас, он не хочет его здесь видеть. — Если тебе, Макс, вдруг понадобится спрятать тело или соучастник убийства, ты крикни. Не стесняйся! — сказал Лукас вроде тихо, но так, чтобы Ридель услышал. Макс недовольно уставился на отца и провёл его взглядом вон из башенки. Дождался, когда хлопнет за ним дверь и поставил перед Себастианом тарелку с рыбным стейком. — Белок тебе необходим, Басти, не отказывайся. Басти не отказался. Кроме чашки кофе утром в гостинице он ничего не ел. Целый день то шатался бесцельно по городу, то торчал под клиникой, где работал Макс. Ужинали молча. Оба заметили некую схожесть своих вкусовых привычек. Скучные тушёные овощи таяли на глазах а блюдо с разрезанными пополам помидорами быстро опустело. Последнюю половинку помидора Макс положил на тарелку Себастиану. Это уже было похоже на жертвенность и заботу. Себастиан опустил глаза. — Почему у тебя нет ненависти ко мне, Макс? — спросил Себастиан. Макс улыбнулся и отъехал на стуле от стола. — Должен ненавидеть? — Да, должен! Ты не всё обо мне знаешь, — начал свою исповедь Себастиан. — Я с Питером был знаком задолго до того, как познакомились наши дети. Он был моим первым заказом. Я писал заказные статьи на заре своей журналисткой карьеры. Мы тогда только приехали в Канаду и у нас отняли дочь. У статьи было идиотское название «Сколько стоит ребёнок?» В те времена платить деньги за вынашивание детей считалось аморальным. Я тщательно изучил вопрос, каким было материальное положение Фионы до встречи с Питером (скажу сразу никаким: два платья и пара белья), и каким образом у неё появился хороший дом, деньги на образование… Я узнал как сошлись Питер и Фиона. Тебе это, Макс, должно быть интересно. Она выступала на празднике сбора урожая. У неё был акробатический номер. Через всю площадь натянули канат и она на нём вытворяла разные штуки. Её наряд был бесстыже-изумительный — спортивный купальник, черные высокие чулки. В конце номера она намотала свою длиннющую косу на канат. Мужики визжали от восторга. Уверен, она спланировано соблазнила Питера. Я раздобыл фото Фионы с того праздника. Оно попало на первую страницу сразу нескольких изданий. После, на душе было мерзко. Дочь мне удалось вернуть. На время и дорогой ценой. Что касается Питера — был большой скандал. Акции его газотранспортной компании упали в цене. Лукас тоже пострадал. Его пришлось вывезти в Европу, так как журналисты осаждали школу в которой он учился. Всем хотелось сфотографировать выгодную «покупку» миллиардера. — Мне Питер ничего об этом не говорил, может не знал, — Макса впечатлила исповедь Риделя. — Питер знал. Сразу после выхода статьи он встретился со мной. Не прислал своих шавок, а приехал лично посмотреть мне в глаза… Портить мне жизнь не стал. А потом начудили наши дети. Питер приехал ко мне. Снова без своих шавок. Посмотрел на меня, осмотрел мой дом и заявил «Ты знаешь». Я знал. — И что, ты, не хотел увидеть меня? Убедиться, что я похож на твою дочь? — поинтересовался Макс. — Тогда было не до тебя. Незадолго до визита Питера, я ездил на опознания тела Агнешки. Августа словно сошла с ума. Я никогда не слышал, чтобы так кто-то кричал. Её не брали никакие препараты. Она лечилась, потеряла половину своего веса. Мне казалось, что она всё это не переживёт. Я был вынужден врать, что там не её дочь! Всем. Поверь, тебе не нужно было видеть то, что творилось в моём доме. Я два года почти не работал. Только когда Августа проходила терапию в психиатрической клинике. Она, действительно, не помнит, что тогда происходило, всё время находилась под действием препаратов. А в остальном, Макс, у неё всё хорошо с головой. Если не спрашивать о дочери. Максу не трудно было представить боль Августы. Теперь он и сам отец. На столе стояла открытая, но пока ещё нетронутая бутылка вина. 1912 — год основания этого дома. Максу было известно, что Себастиан не пьёт вино, но налил в оба бокала. — Выпей, Себастиан. Хуже не будет. Себастиан пригубил и допил до дна. Это был его первый алкоголь. Режим, ранняя ответственность за семью не позволяли расслабиться. Сейчас алкоголь был очень кстати. Приятное тепло разлилось по его телу. Теперь уже он наполнил бокал себе и Максу. Кружилась голова. Максу тоже было что рассказать Себастиану. Он хотел поделиться с ним тем, чего не знал ещё никто. Даже Джозеф. — Эта мутация произошла во времена эпидемии чумы 1346—1382. Чёрная смерть. Тогда погибла чуть ли не половина населения Европы. Заразность болезни высокая. Летальность почти стопроцентная. Но наши предки выжили. Переболели и выжили. Изменились генетически, стали выносливее, умнее, выше… Я выявил эту мутацию совсем недавно, но подозревал о её существовании давно. Пока я ещё мало что о ней знаю. Предполагаю, что эту мутацию получило несколько десятков переболевших и выживших европейцев, максимум сотен. Сейчас нас, с такой мутацией несколько тысяч человек. Точно сказать не могу. Я, ты, наши семьи очень сильно отличается от других людей. Настолько, что не можем с ними зачать. Зато новый вирус не опасен для нас. Вирус не видит в нас жертву. Мы другие. Условно выгодная мутация. — Почему «условно»? — Есть минусы. Высокий интеллект с точки зрения эволюции — сомнительная выгода. Иногда для вида лучше просто быстро бегать. В моем роду высокий интеллект порождает суицидников. В твоём роду тоже, мистер Ридель. «Много думаем», — говорит Фиона. Также в моём роду много гомосексуалов, намного больше, чем по человеческой популяции в среднем. Ещё один большой эволюционный недостаток — сложности с зачатием и вынашиванием потомства. Ты и Августа это испытали на себе. Зачать мы можем только со своими. Но здесь не без исключений — Джозеф! Его роду удалось зачать от канадских инуитов, его брат Уилл сумел заделать ребенка обычной белой «шмаре». Причём особо не прилагая на то усилий. Джозеф тоже так может. Я нет. Я стерилен для большинства женщин. И ты, Басти. Проверено. Мои сперматозоиды хорошо реагируют на любую яйцеклетку, а потом у них сбивается программа. Они отказываются себя вести как обычные сперматозоиды. Для своей дочери я использовал материал Агнес идеально для меня подходящий. — Жена твоего отца является матерью Рахмоны? — удивился Себастиан. — Биологической. Фактически Рахмона её раздражает. Джозеф вытянул из неё всё моральные силы быть матерью. — Надо же, — усмехнулся захмелевший Ридель. — И как наш вид до сих пор не вымер с такой сомнительной репродуктивной функцией? — Инстинкт размножения. Носители нашей мутации предпочитают тусоваться в одних и тех же местах. Мы находим друг друга в учебных учреждениях. Ну некоторые в борделях. — Макс намекнул на своего отца. — Поверь, у вас с Августой не было другого выбора, как быть вместе. Я своего Джозефа чувствовал ещё задолго до знакомства. Поэтому не решался поселиться к нему в комнату. Боялся. — Пока что больше минусы в нашей мутации, — более трезвым голосом сказал Себастиан. — Не соглашусь, — возразил Макс. — Из плюсов — твоё отражение в зеркале. Как в шестьдесят выглядеть на сорок? — Ах ты, сопляк! — зашипел Ридель. — Мне нет шестидесяти. Какие сорок? Не х-хочу выглядеть на сорок. Сорок – это старый хрыч. Я м-может всю жизнь на диете. — Тебе можно и без диеты. В пределах разумного, конечно. У нас генетическая предрасположенность жить дольше, быть здоровее. Есть семьи, которые передают в наследство свои болезни, а мы вот — здоровье. Ты будешь выглядеть хорошо и в семьдесят! Думаешь, своенравная Фиона раздвинула бы ноги перед дряхлым стариком. Н-е-е-е-т! Питер был красавчик! — Голос Макса уже не казался трезвым. — Теперь понятно, — сказал Себастиан, — почему наших предков нацисты использовали в программе Лебен… Лебенсборн. Что-то знали гады. А мы никак не можем отмыться. — Нам не отчего отмываться. Ты даже не немец, Себастиан, а чистокровный датчанин. Твой отец страдал от депрессии, а не был наркоманом. Мы не можем быть наркоманами и ар... а-а-а алллкоголиками тоже. Не умеешь ты пить, Басти! — Ты тоже, сопляк… –Ага! — икнул Макс, — У Августы есть немного немецкой крови. Но мы не нацисты. — Макс положил локти на стол. — Твои предки… Те, которых похитили, всю жизнь искали своих. И… Н-нее нашли. Те гады уничтожили всю документацию. А я нашёл. По генетической базе. Есть человек. Д-дядя твоего отца. Он ищет тебя, Басти. Т-тебя! — Офигенная информация, Макс. Почему ты мне всё это рассказываешь? — Хочу подружиться, — Макс беспардонно икал и нагло улыбался. Он был пьяный.***
В середине ночи, шаркая бархатными домашними туфлями, Лукас поднялся на чердак. Следов убийства в башенке не обнаружил. Он споткнулся об пустую бутылку и едва удержав равновесие, наступил на стеклянный шарик. Лукас чертыхнулся и впервые позавидовал Фионе и Николасу, которые себе отдыхали в лесном доме. Ему же пришлось вновь разгребать за Максом дерьмо. Несносный Макс. Лукас обречено взял тряпку и принялся убирать следы недавнего застолья. Он напевал шутливую песенку про юного алкоголика и его дедушку, которую сам сочинял на ходу.