Aнгиак

Рахмон вновь сидел у кровати своего воспитанника. Всё как в былые времена. Такое состояние Дахила ему знакомо. Проходили вместе два раза. Оба раза мальчишка сваливался неожиданно, безо всякой на то причины. Рахмон никогда не забудет то его тяжёлое свистящее дыхание. Каждый раз ему казалось, что Дахил не жилец. Потом болезнь уходила так же неожиданно, оставляя по себе слабость. Азад, глава службы безопасности Рашида оказал Дахилу первую помощь. Он работал по европейским стандартам. Но Рахмон знал, что какую помощь не оказывай, болезнь будет протекать, как ей надо и уйдёт в положенный срок. Фатима, в свою очередь, послала мелкого Салиха за местным знахарем. Тот был из дервишей, осевшим в Зоне племён. Рахмон был недоволен, но к воспитаннику шарлатана подпустил. Хуже, точно, не будет. Дервиш долго жёг зелье в комнате больного, что-то шептал, и Дахил, правда, пришёл в себя и начал наблюдать за происходящим. Дервиш, встретившись взглядами с пациентом, увидев его глаза, существенно занервничал. — Его не одолел шайтан... Он и есть сам шайтан. Да простит меня Всевышний. — Тебя смутили его глаза? — рассмеялся Рахмон. — Этой особенностью его наградил Аллах. Да пребудет с нами его милость. — Сыны Адама ничем не отличаются от поганских сынов, – настаивал на своем дервиш. – Только избранный может их различить. Это метка! Рахмона забавлял этот дервиш. Смешной. Необразованный. — Ты, ба! — вскрикнул испуганный дервиш и брякнул цепями. – Да ты такой же, как и он шайтан! Астагфируллах! Я попал в логово шайтанов! Дервиш выскочил из нехорошего дома. Впрочем, не забыв взять плату с простоватой Фатимы. Рахмон с удивлением смотрел "лекарю" вслед. Дахил не пил уже много часов и стремительно терял жидкость. Рахмон пытался его напоить подкисленной лимоном водой, но тот не глотал. Суровый Азад, прокапал заболевшему раствор натрия хлорида и дыхание Дахила выровнялось, стало более мягким. Он начал потеть. Рахмон несколько раз за ночь сменил ему мокрое бельё. Знакомое голое тело. Только поврослевшее. Когда-то он согревал его в своих объятиях… У Рахмона были особенные чувства к своему воспитаннику. Нечто промежуточное между отцовскими и любовью к младшему брату. И ещё немного любви. Той самой. Рахмон задавил её зародыше и одновременно пресёк аналогичное чувство со стороны воспитанника. Партнёров и влюбленностей у него может быть сколько угодно. Авторитетного взрослого — нет. — Это ты меня раздел? — первое, что спросил Дахил, когда пришёл в себя. Рахмон улыбнулся во весь рот. Его воспитанник очень бы не хотел, чтобы это сделала Фатима. — Не волнуйся, я! — Знаешь, ты был объектом моих первых сексуальных фантазий, — признался Дахил. — Знаю. Я везучий, — улыбался во весь рот Рахмон. Он не знал радоваться этому признанию или нет. По крайней мере Дахил красивый. Это приятно. Рахмон любит красивых. Те кто говорит, что внешняя красота не главное – лицемерят. Расширяющаяся индустрия красоты тому подтверждение. Нейджел — любовник Рахмона, тоже красивый, но по-другому. Иначе. У Дахила широковатый, а не классический рот. И губы у него не пухлые, как сейчас модно, а обычные, даже узковатые. Но это его не портит, а придаёт невероятное обаяние. — Я убил человека, — признался Дахил. — Уже второй раз. — Тебе всё приснилось, милый, — успокоил воспитанника Рахмон — Это не первый раз, когда ты бредишь во время болезни. Тогда, в лондонской квартире, перед твоим отъездом в Канаду, я наговорил тебе лишнего. Совсем не умею контролировать свой язык. — Он выжил? — спросил Дахил. Рахмон покачал головой. — Ты, наверное, о том канадце? Был здесь такой. Купил нелегально винтовку в Зоне племён. Полез зачем-то с ней в горы. Странный он. В Пешаваре слишком дешёвый опиум. Это привлекает белоухих. Обдолбятся и начинают творить глупости. — Что с ним случилось? — А что может случиться с наркоманом в горах? Стал на краю обрыва и зачем-то начал стрелять. Обдолбыш несчастный. Там был разлом после землетрясения, а этот недостойный посчитал себя бессмертным. Случился обвал. Грунт посыпался и он очутился в хлипком месте, но удержался на краю. Ты не думай, милый, что мой народ дикий. Местные пытались его спасти. Организовали спасательную операцию. Их вины нет. У канадца нервы подорванные опиумом. Он хотел поторопить спасателей. Выстрелил из своей винтовки в воздух повторно. Глупый поступок, как на мой взгляд. Пришла Фатима с апельсиновым соком. Она позволила себе вмешаться в мужской разговор. — Это всё джины сводят с ума. Под горой, на которую забрался несчастный, есть пещера джинов. Этот приезжий кафир сильно разозлил их, когда решил стрелять рядом с их домом. — Нет никаких джинов. Кафир покупал опиум у Саддама, — не выдержал Салих. — Аллах запрещает всё, что может вызвать помутнение рассудка. Мулла сказал, что канадец был наркоманом. — Он не был наркоманом, Салих! — эмоционально возразил Дахил. — Ты, главное, не нервничай, малыш! — Рахмон обнял Дахила, как раньше, как в детстве. — Наркоманом может и не был. Но тест на наркотики показал обратное. Ты же понимаешь, что мы не вернули тело семье, пока не сделали все анализы. Это наша репутация, как народа. И безопасность. Рахмон сильнее прижал воспитанника к себе. — Ты не парься — спасательную операцию снимали на видео с нескольких ракурсов. Никто не может обвинить тебя. Там тебя не было. Ты находился без памяти, но мог слышать наши разговоры. Вот в голове всё отложилось, а потом перемешалось. Дахил поднял голову и посмотрел на воспитателя недоверчиво. А Рахмон провёл пальцем по его ресницам и стал убаюкивать: — Тебе нужно ещё отдыхать. Пока рано напрягаться. А когда немного поправишься, я приглашу к нам очень интересное фрик-кабаре. В нём только девушки. Они иностранки, не носят платки. Эти смешные контрабасы. Они их ставят между ног… — заулыбался Рахмон. — Они будут выступать у нас в саду? — в нетерпеливом предвкушении спросил Салих. Рахмон кивнул. В последнее время Салих вёл себя хорошо и радовал Фатиму своей покладистостью. Дахил повлиял на него положительно. Но, в любом случае, Рахмон не позволит больше оставаться подростку в доме своей матери. Пусть встречаются во время школьных каникул. Роднее будут. — Рай находится под ногами ваших матерей, – говорил Пророк Мухаммад. Да благословит его Аллах и приветствует, — поведал мальчишке Рахмон, хоть сам не слишком верил сказанному… В целом, в тот день Рахмон много врал. Например, Дахилу, что он непричастен. Рахмон знал, что его воспитанник в Зоне племён не просто так. Здесь не действуют мирские законы, кроме племенных. Дахил же знал, что Рахмон знает. Но больше этот случай они не будут обсуждать. Никогда. Как и тот, первый.

***

Тело Кевина не сразу удалось извлечь. Его засыпало грунтом. Служба безопасности Рашида во главе с Азадом первой получила к нему доступ. К тому моменту они уже осмотрели место трагедии и оставшиеся в гостинице вещи Кевина. Ничего особенного. Люди Ульриха тоже, как стервятники, околачивались неподалёку. Но им доступ к месту трагедии был ограничен. Белые здесь не приветствуются. Из телефона, который был при Кевине и почти не пострадал Азад скопировал всю информацию и после тщательного её изучения, решил встретиться с Ульрихом. Ему было чем поделиться. В телефоне была важная запись. Кевин и Паула обсуждали убийство матери Макса. Видимо, сын не слишком доверял своей родительнице и бережно хранил в телефоне разный компромат на неё. От того разговора стыла в жилах кровь даже у бывалых мужчин. Хладнокровности Паулы можно было позавидовать. Из разговора стало понятно, что убивали вдвоём: Паула и Оливер-Магнус. Вместе убивали, вместе планировали и создавали друг-другу алиби. Теперь, благодаря этой записи была восстановлена целостная картина преступления. Больше в этой истории не было темных пятен. Эта запись могла стать поводом для пересмотра дела в суде. Но, что Азад, что Ульрих так не считали. Прошло много лет, хорошие адвокаты разваливали и не такие дела. В таком случае обращение в суд может навредить Донованам, если с Макклаями случится что-нибудь плохое. Вторая запись, на которую обратил Азад внимание Ульриха была нечёткая. Страшная. Новорожденный ребёнок на голом столе. Наверное недоношенный. Ульрих плохо разбирался в детях. Его единственной дочерью полностью занималась жена. В любом случае, тот на видео, выглядел слишком плохо. Он боролся за жизнь. — Этот ребёнок не жилец, — заметил Ульрих. — Надеюсь, что не наш. — Неизвестно, что это за ребёнок. Он может быть сыном Оливера-Магнуса Макклая, единокровным братом Кевина. Появилась информация, что Магнус взялся за старое и проповедует в Америке под новым именем. Называет себя преподобным Ятолом Смитом. Он вновь начал спариваться и размножаться с прихожанками, – поделился информацией Азад. — Оливер пропал из моего поля зрения на некоторое время, – сказал Ульрих. – Сейчас мои люди внедрились в его секту. Действительно, у прихожанок родилось несколько нежизнеспособных детей и один ребёнок, который перешагнул двухмесячный рубеж. Его тщательно скрывают. — О том ребёнке у меня информации не намного больше, чем у тебя. Знаю, что он женского пола и чем-то болен. Ему установили трахеостому. Диагноз мне неизвестен. — Этот женского пола, точно не наш, — вздохнул Ульрих. — Лучше Максу не иметь таких детей, — холодно сказал Азад. Он называл подопечного Максом. Этим проявлял уважение к нему и его происхождению. Семьи Рашида и Питера враждовали несколько поколений. Макс стал тем, кто вынуждал оба клана вести себя более дипломатично. — Как он? — поинтересовался Ульрих. — Болеет. — Серьезно? — Не очень, — на мгновение лицо Азада прояснилось, стало менее суровым. — С ним такое уже было. Сначала высокая температура, а потом облазит кожа, как у змеи. — Это у них семейное, — улыбнулся Ульрих. — У Питера так было. У Лукаса тоже бывает. Раз в несколько лет. Даже у Джозефа такое наблюдалось. Когда на Макса было покушение. Вот такая странность. — Понятно… — сказал Азад. — У меня есть просьба. Даже больше просьба Рахмона. Он считает, что Макс не должен знать о записях. Ему не нужны подробности. Ульрих хмыкнул. Это само собой разумеется. — Макс воспитывался у нас больше пяти лет, — объяснил Азад. — Рахмон очень расстроится, если он вновь попытается покончить с собой. — Даже не знаю, что сказать. Максу в любом случае не избежать стрессовой ситуации. Я так понимаю, он не успокоится пока не вернёт своего ребёнка. То, что от него осталось. — В таком случае, пусть это случится позже. Сейчас он не готов. Рахмон придержит Макса при себе до конца апреля. Если получится, до середины мая. Ты должен за это время сделать всё, чтобы те записи не попали к нему из других источников.

***

На страстной неделе Ульрих пригласил Себастиана Риделя на разговор. Видимо что-то серьезное, раз нельзя было обговорить по телефону. Хотя бы намекнуть. Себастиан засуетился. Он окрикнул Мартина. Старик жил у него с самого дня приезда. И так будет всегда. Себастиан по-другому не мог. У Мартина был невыносимый характер. Правда, к Августе он относился уважительно, что не мешало ему выносить мозг самому Басти. Иногда он донимал настолько сильно, что хотелось плюнуть. Послать старика куда подальше, например, домой. А потом Себастиан успокаивался, приводил свои нервы в порядок, и всё шло по-прежнему. — Это мне всё за грехи, — жаловался Себастиан Августе, — за то, что тебя обижал… Августа делала вид, что понимает, а сама погружалась мыслями в творчество, в женский бизнес семьи. Она была на пике своей работоспособности. Волкопёс Луна тоже допекал. Такой же не подарок, как и его хозяин. Он мог прятаться весь день под кроватью, а ночью бродить по дому, как привидение и издавать пугающие звуки. Вообще, Басти не любил собак. Кошки лучше. Конечно, если если эта кошка не носит имя Фарук. — У тебя появилась возможность повидать Рахмону, —порадовал Ридель старика. — Нет. Раньше надо было говорить. Я старый, больной, — привычно забрюзжал он, — Ох уж эта молодежь, ничего не может думать наперёд. Мартин хоть и возмущался, но кинулся искать праздничный ошейник своего Экко. Ему не хотелось, чтобы его волкопёс выглядел хуже на фоне избалованных домашних питомцев Донованов. Пусть видят, какой Экко воспитанный, не такой, как те зануды, которые бегают по двору без ошейников, словно бездомные. — Иди сам оденься прилично. А то Фиона снова будет насмехаться над твоим галстуком, — посоветовал Себастиан. — Ведьма — эта твоя Фиона, — забрюзжал Мартин и скрылся. Через полчаса он вышел из своей спальни причесанный и в костюме. На согнутой в локте руке у него висел ворох старых галстуков. — Вот. Какой выбрать? Себастиан разложил все эти удавки на диване и покачал головой. — Старомодно, мистер… — Не правда. Я покупаю два новых галстука каждые пять лет. Самые модные. Мода, как правило возвращается. У меня, точно, есть галстук, который вернулся в моду. — Все твои галстуки одинаковые, такие носили лет сорок назад. Не стоит покупать однотипные вещи на дешёвых распродажах. Возьми лучше мой. — Не хочу твой! У тебя они какие-то женские. Пидорастические. Как твои стринги, — снова принялся за привычное Мартин. — Я не ношу стринги, мистер! — Возмутился Себастиан. — Где вы набрались такой гадости? — Ага! Так я и поверил. Все балеруны поддевают что-то срамное под свои колготки. Извращенцы! — Стой спокойно! — Себастиан приложил свой серый галстук к Мартину и отошёл на шаг, чтобы посмотреть, как он смотрится. — Это бандаж. Как бюстгалтер для женщины. В спорте необходимая вещь, чтобы не травмироваться. — Было бы чему у тебя травмироваться, — поддел Мартин Себастиана. — Бедная Августа. Так пострадала. А ты уже спал с теми потаскушками, которых учишь танцевать? — Некоторые из тех, кого ты назвал потаскухами, ещё не закончили школу. Я обучаю их классическому танцу, — лицо Басти стало серьёзным. — Нельзя так шутить о моей работе. Я могу лишиться лицензии. — Ну вот, дожились! — Мартин послушно поднял подбородок позволяя повязать себе галстук. — В былые годы такие девицы уже имели по двое детей, а сейчас школу никак не могут закончить. — Веди себя прилично, Мартин, — разозлился Себастиан и нарочно резко дёрнул галстук. — А то останешься дома.

***

Пасха в том году была четвёртого апреля. Сейчас чистый четверг. Прислуга сняла с окон зимние занавески, но пока ещё не повесила весенние, лёгкие, нежных расцветок. Окна сияли своей прозрачной чистотой, но выглядели какими-то голыми. Из-за этого весь дом стал казался пустым. Мартин отпустил Экко играть с Карагёзом и Фаруком. Он был спокоен за животных. Уже два месяца, как его волкопса приняли в стаю и больше не было драк, как раньше. Рахмона, увидев Мартина, завладела его тростью и стала носиться на ней по гостиной. Только копна рыжих волос мелькала. Себастиан грустно окинул взглядом картину семейной идиллии: женщин о чём то спорящих на диване и Мартина, который непринужденно влился в их компанию. Себастиан перекинулся с ним взглядами. Обоим было тревожно. Оба понимали, что в следующий раз Себастиан войдёт в эту гостиную другим человеком. Надломленным. Ульрих точно позвал его, чтобы сообщить плохое. У входа в библиотеку стоял Майкл. Он поздоровался и остался на месте, так что Себастиан чувствовал его холодный взгляд на своей спине. Ульрих вежливо предложил посмотреть Себастиану запись с телефона Кевина Макклая. Это было как войти в ледяную воду. Себастиана бросило в холодный пот. Он уже знал, кто причастен к преступлению против его дочери. Но все время что-то не сходилось. У Макклаев было железное алиби. Слушать ровный безэмоциональный голос Паулы было мучительно тяжело. Она часто повторяла фразу: «Ну как же в жизни без потерь?». Насмешливо. За весь часовой разговор она её повторила раз двадцать и каждый раз на её лице расплывалась довольная улыбка. Паула имела прекрасную память. Ни одну подробность не забыла. Теперь известно, где личные вещи Агнессы и телефон. Паула забрала их себе, как трофей. Себастиан тыльной стороной ладони вытирал и вытирал пот со лба. Позже он ещё много раз проверит причастность Паулы, перед тем как убедиться окончательно. А потом? Кто его знает, что потом. Себастиан не был готов обсуждать увиденное, поэтому молча покинул библиотеку. Он знал, что его не оставят наедине с собой, по крайне мере до тех пор, пока он в подавленном состоянии. Так и было, за ним плёлся телохранитель. Тихо, соблюдая дистанцию. И за это Себастиан был ему благодарен. За то, что не лез в душу. Деревья у весеннем парке только начали просыпаться. Их столбы были покрашены красной, синей и жёлтой краской. Так пожелала Рахмона. И, естественно, ей пошли на поводу. Она лично водила кисточкой по столбам и радовалась, как это будет красиво, когда папа приедет. Приедет ли? Когда? Рахмона ни разу не сомневалась, а она точно знает — у нее с отцом связь. Мартин… Он был не глуп. Услышав шаги Себастиана побежал за ним. Эта трость… Кажется, Рахмоне она нужнее. А у него ещё много сил. Мартин кинул недовольный взгляд на телохранителя и обогнал его, поравнялся с Себастианом и зашагал рядом. — Что в том доме? — первый нарушил тишину Мартин, показывая рукой вперёд. — Баня, бассейн, много чего. Женщинам туда нельзя. — У нас можно женщинам в баню, — заметил Мартин. — Здесь тоже можно женщинам в баню. К тому дому нельзя! Мужские там дела. — Понятно. Я тебе не рассказывал, что уничтожил всех, кто убил мою семью? — Ты же знаешь, что нет. — Думаю, стоит рассказать… Я нашёл их всех. С последним расправился не так давно, лет двадцать назад. Долго он прятался в Аргентине. Знал, что придёт время отвечать. Жил в страхе, но не раскаялся. Никто из них не раскаялся. Я видел их глаза. Ничего, кроме страха за свою никчемную жизнь. И твои обидчики никогда не раскаются. Повторят свой поступок при первой возможности. Мочи их! Я помогу тебе, детка. Себастиан пригласил Мартина в холодное помещения бани. Неизвестно откуда появившийся Якуб, предложил растопить дровяную печь в парилке. Это было весьма кстати. Себастиана трясло. — Как тебе удалось выжить, Мартин? — спросил Себастиан после долгого молчания, когда они, уже абсолютно голые, сидели в парилке. — Меня спас отец ценой собственной жизни. Он успел меня спрятать в антресолях. Я был тогда мелкий, а твой отец только родился. Я ничего не знал о его судьбе до сих пор. Кража младенца — самое мерзкое, на что способен человек. Экко-Луна уже набегался со своими друзьями и теперь громко кряхтел под дверью парилки. Ему было неуютно, когда не чувствовал рядом хозяина, он нуждался в нём. — Я заметил, что у Карагеза, моего Экко и даже у мутанта Фарука есть понимание вины, — продолжил Мартин. — Да, не удивляйся, Басти. Фарук меня как-то цапнул, нечаянно, а потом смотрел, так виновато. У людей убийц такого понимания нет. Завязывай с дипломатием. Мочи тех гадов! Они выросли в убийц и вырастили такими же своих детей. Нашим детям они шанса вырасти не дали. Их внуки уничтожат твоих при первой же возможности. С Себастиана рекой стекали крупные капли влаги и он неуклюже размазывал их по телу. — Внуки, говоришь? — Себастиан сузил глаза и сцепил зубы. — Нет, внуки — это для них роскошь!

***

На третий день после Пасхи, Джозеф надел чёрный костюм и отправился на похорон Кевина. По дороге он купил букет жёлтых, не совсем свежих мимоз. Обряд был назначен в соборе Ивана Крестителя. Почему не в новой поселковой церкви? Ведь она была построена уже осенью, а к весне была готова отделка. Всплыла одна неприятная история. Анонимный недоброжелатель высказал мнение в соцсетях, что Кевин Макклай причастен к недавнему убийству на сексуальной почве. Вроде бы серийный насильник всегда начинает убивать. А то, что Кевин насильник, больше не было секретом. Слишком много пострадавших дали интервью блогерам. Стоит отметить: дали интервью, а не обратились в полицию(!). Кто-то, очень хитрый подогревал общественные настроения изнутри и крутил населением, как хотел. Полиция больше не могла безмолствовать. На неё давили налогоплательщики. Кевин проходил подозреваемым сразу в нескольких делах. Паула уже купила место на поселковом кладбище и заказала отпевание у отца Серафима. Она обратилась к Джозефу с просьбой открыть семейную церковь для обряда. Она понимала всё сакральное содержание и значение того удивительного строения. А новой церковью пусть пользуются простаки, для которых интересно всё яркое, богатое. Джозеф мило улыбался и не отказал Пауле. Разве можно отказать убитой горем женщине? Паула решила, что нашла в особе Джозефа полезного идиота. На самом деле — нет. Синевирская общественность воспротивилась Кевину, даже мёртвому. Погибшая жила в соседнем посёлке и многие синевирцы знали её в лицо. Мужчины пообещали перекрыть дорогу похоронному кортежу, если такой появится. Паула поняла, что народ не шутит. Тем более, кто-то поджёг синевирский дом Макклаев. Паула и Зои́ словно предвидя несчастье, провели ту злополучную ночь в городе. Джозеф поднялся по ступенькам собора, вошёл внутрь. Было тихо, спокойно. Как часто бывает после большого праздника. Редкие прихожане заходили ненадолго, ставили свечи, бросали быстрые взгляды на закрытый гроб и спешили уйти. Джозеф огляделся. Отца Мельхиседека не было. Взамен него незнакомый, высокий человек в церковной одежде. Здесь, в городской суете никто не интересовался личностью покойника, а на кладбище были места для всех. Уже вечерело. Собор освещался свечами. Джозеф высокий с гордой осанкой молча стал у изголовья гроба. Рядом несколько мужчин, женщин... Паула с Зои́. Не густо. Не было шумной толпы товарищей Кевина и подруг Паулы тоже. Джозеф напряг память. Лица присутствующих были ему знакомы. С того самого дня семьи. Мейсон, отец Марианны, двое хмурых мужчин — дальних кузенов Питера, маленький лысый человечек не имеющий внешне ничего общего с Донованами. Кто-то был с женой, кто-то с любовницей, кто-то сам. У каждого из этих мужчин были свои разрушающие слабости. У Мейсона, например, увлечение детским мордобоем и немножечко — склонность к педофилии; у отца Марианны — любовь к чужим женщинам, не всегда взаимная, не всегда по согласию. У кузенов Питера были сухие, жёсткие лица, что говорило о склонности к садизму. Лысый, и вовсе, был самозванцем. Все эти маленькие слабости тянули на большую дыру в бюджете, а ещё больше на проблемы с законом. Род Макклаев поддерживал «достойных», когда деньгами, когда полезными связями в верхах. Эти Донованы и псевдоДонованы - все были куплены. Джозеф внимательно учёл особенности своих новоявленных родственников. Теперь он, в отсутствии Макса, старший член семьи. Безапелляционно. И от его решения зависит благополучие их детей. Подошёл священник. Спросил открывать ли гроб. Паула растерялась. Она, будучи сама убийцей, боялась туда заглянуть. Джозеф ответил за нее, не позволяя присутствующим взять инициативу в свои руки. — Да, все должны удостовериться, что в гробу тот самый человек. — Джозеф самостоятельно поднял крышку, ту часть, которая у головы. Пакистанские бальзамировщики из немусульман поработали хорошо. Тем не менее безжизненное, словно из воска тело, мало походило на того, кем было при жизни. Бывает. Джозеф поправил на покойнике шапку, которая прикрывала трещину на черепе. Вместо покаяльного канона священник пел торжественные песнопения, как и положено на пасхальной неделе. Джозеф сдержал ироничную улыбку: психопата, растлителя и убийцу проводят особенным чином. Он немного постоял рядом с гробом для приличия, а потом пошёл в левую сторону храма, к маленькому столику «Накануне» и поставил несколько свечей. Этим он почтил память тех, кто погиб от рук покойника, его матери и других их родственников. Священник отказался идти на кладбище. Уже темнело. Джозеф молча взял Паулу под руку и повёл за собой. Та посчитала такой жест хорошим знаком. У молодого человека есть сочувствие, а значит им можно манипулировать. Остальное — ерунда. У неё будут другие дети. Материалом она запаслась достаточно, ещё в молодости. Для благополучия своих детей нужно избавиться от детей Макса. Только в этот раз сделать всё правильно, чтобы следа от них не осталось. Дети Донованов не должны вырасти. Паула вежливо улыбнулась Джозефу, не снимая с лица маску скорби. Всё таки этот Джозеф – приятный парень. Ублюдок Макс выбрал себе хорошего партнёра. Может в его отсутствии получиться подложить Зои́ под него? Почему нет? Не все геи – абсолютно гомосексуальны. Муж Паулы – Лукас, тоже был непонятной ориентации. Его первый интерес был направлен на парней. Другого выбора в закрытой школе просто не было. Руководство школы сквозь пальцы смотрело на однополые связи между учениками. Мальчишки не забеременеют. Заразе в закрытом обществе тоже неоткуда взяться. А потом все перерастут, женятся, обзаведутся детишками и думать забудут о том, что было в школе. Паула всё сделала правильно. Она стала первой женщиной к которой Лукас прикоснулся. Не переспал – прикоснулся. Он смутился, не знал куда деть руки и одновременно был счастлив. Им овладел животный инстинкт, желание продолжения рода. К тому моменту Паула была уже беременная от Оливера. Вскоре она сообщила Лукасу "радостную" новость. Правда, кто биологический отец Кевина, предусмотрительно умолчала. Лукас хоть и был ошарашен – виду не показал. Строил из себя мужчину. Взял ответственность за свой поступок. Пошёл наперекор воли отца. Отказался от наследства. Паула с Оливером радостно распивали шампанское в лондонской квартире Донованов. Мальчишка попал в сети. Она не боялась, что Питер лишит единственного сына наследства. Других кандидатов не было. Отрезвление к Лукасу пришло после женитьбы. Слишком быстро. Паула по взгляду понимала, что он не верит, что Кевин его сын. Не говорит, но всё знает. Может жалеет ребенка, который не виноват. Но было ясно, что долго его не удержать. Слишком много женщин хотело Лукаса. Пришла на помощь черная магия. Она скрепила брак Паулы ещё на несколько лет. Теперь Паула научит Зои́, как вести себя с Джозефом, к какой магии прибегнуть. Она научит её быть нужной. Сыграет на жалости к её болезни. Эмпатия жуткая штука для её обладателя. Главное затянуть Джозефа в постель. А там уже ему не выкарабкаться. Стоя над гробом Паула рыдала. Это был театр. Хорошая постановка. Джозеф сделал вид, что оценил её игру. Он тоже решил поиграть. В игру Паулы теперь они будут играть вдвоём.