Красные огни

      Чан прижимает Хёнджина к стене с обоями сомнительной чистоты и новизны, вдыхает его запах — кровь, немного сладости тональника, зубная паста, виноградный сок и морская соль. Нежно прикусывает его шею клыками, шепчет:       — Я опять тебя хочу, сейчас и навсегда.       Хёнджин прикрывает глаза и упирается руками ему в плечи:       — Хватит, я же говорю тебе, мы приехали в мотель не за этим. Нам нужно к Князю.       — Князь не потерпит ещё пять минуточек? Десять? Часик? — нежно воркует Чан.       — Ты не знаешь Минхо. Он уже нас сожрёт. Ты же видел ту машину.       — Ага, — подтверждает Чан. — А ещё слышал, как там боттом стонал. Они просто потрахаться туда приехали, Джинни. Как и мы. Ты — параноик.       — Отвали, — Хёнджин по-настоящему серьёзен.       Чан отступает и разводит руками — мол, как хочешь, насильно мил не будешь.       — Я тебя понимаю, — шипит Хёнджин. — Ты сейчас себя чувствуешь охрененно крутым, гору по камешку растащишь и всё такое. У меня тоже сознание мутится, уж поверь. Но ты не знаешь Князя.       — Прекрати меня пугать им, как Бугименом. Князь… у нас демократия, не?       — Крис, не неси чушь. У нас нет демократии. По сути, кто сильнее, тот и прав.       — Джинни, я стол пополам сломал. Движением руки. Кстати, сколько я по счёту должен?       Хёнджин осматривает мебель на предмет чистоты и решает, что безопаснее всего для здоровья будет опереться о спинку дивана. И то слегка.       — Нисколько. Не возражай. Ты слишком мало о нас знаешь.       — Наверное, потому, — Чана вообще ничего не беспокоит, он хлопается в кресло напротив, — что мы не разговариваем, а трахаемся. Меня всё устраивает.       — Крис, у нас на это будет всё время мира. После того, как мы поговорим с Князем.       — Когда ты так говоришь, мне хочется оплатить счёт и свалить. Можешь считать это первой нашей ссорой, — цедит Чан.       — Давай раз и навсегда закроем этот вопрос, Крис. У меня есть дар — люди верят всему, что я им говорю. Вообще всему. Я как Илон Маск — фоткой собаки могу обрушить котировки валют. Но это не мой метод.       — Почему? — оживляется Чан. — Это же весело!       — Да, но слишком открыто. В общем, я могу сделать пару звонков и купить тебе всё, что захочешь.       — Ага, миску, поводок и свисток, по которому я буду к тебе подбегать. Ты загипнотизировал меня, обманул и заставил себя трахнуть. Теперь я жутко хочу жрать и совершенно не знаю, как жить эту жизнь.       — Настоящей собаке требуется гораздо больше, Крис, — Хёнджин с трудом сдерживает улыбку. — Мы поедем к моим родным и я тебя познакомлю с Кками. Вылитый ты, только гавкает.       — То есть мне не придётся, как в фильмах, бросить свою прошлую жизнь? Ну, знаешь, чтобы не сожрать свою собаку.       — И у тебя есть собака? Хочешь удариться в каннибализм?       — Э-э, ты на что намекаешь? Ты меня псиной обозвал или что?       — Ты первый начал про ошейники с цепями, — пожимает плечами Хёнджин и копается в телефоне, не глядя на Чана. — Если закончил придуриваться, давай я тебе поясню хотя бы самое основное.       — Что меня ничего не берёт, кроме хэдшота, я понял, — Чан дурашливо прикладывает два пальца к виску и имитирует выстрел. — Бэнг-бэнг, и нет бати в здании.       — Не закончил. Я подожду, — тянет Хёнджин, не отвлекаясь от телефона.       — Давай уже свою лекцию, — Чан откидывается на кресле, закладывает руки за голову и вытягивает ноги.       — В общем, в этом городе есть два клана. Уже два. Один — моего Князя, Минхо. Второй — Князя Феликса.       — Знаю я одного Феликса, — тянет Чан. — Поназывают детей…       — Крис, — Хёнджин на мгновение отвлекается от телефона, ловит его взгляд. — Это один и тот же Феликс.       — Э? Что? Феликс? Этот, прости меня...? — глотает ругательство.       Хёнджин, видя растерянность Чана, не может не засмеяться, показывая клычки. Тот продолжает бушевать:       — Что смешного, бля? Хватит надо мной потешаться. Я, может, как вампир только вчера родился, но знаешь, что?       — Что? — спрашивает Хёнджин сквозь смех.       — Я сейчас встану и отгрызу тебе твою сладкую жопу, вот чего, — задохнувшись, Чан ворчит.       Понимает, что в нём действительно нет злости на Хёнджина. Нисколько. То ли гипноз, а то ли эта их связь-страсть старается. И если успокоиться и поразмыслить, многое сходится. Феликс — та ещё штучка и тёмная лошадка, о нём почти ничего не знали решительно все. Бан Чану ещё повезло, что он лично с ним виделся. На особом счету числился. Ну и понятно, рука руку моет — если Феликс сам вампир, то что могло быть проще подложить его, Чана, сородичу в постель. Но… разве плохо?       — Если ты мне её отгрызёшь, — Хёнджин пытается казаться серьёзным, — то тебе придётся мириться с тем, что я ужасно отсасываю. Выбора не будет.       — Я такого не говорил, — торопится опровергнуть истину Чан.       На это Хёнджин только хмыкает и вновь утыкается в телефон, чем уже начинает бесить.       — Меняешь семейное положение в фейсбуке и в какао?       — Нет, заказываю нам еду. И одежду. Ты же не собираешься явиться к Князю в таком виде?       — Каком? Нормальная паль, — Чан стряхивает налипшие песчинки с рукава. — Ещё не засрал сильно.       — Вот именно, что паль. «Louis Vuitton» или «Gucci»?       — Хз, — Чан оглядывает себя.       — Нет, я спрашиваю, что ты предпочитаешь носить?       — Эм?       — Может, «Hermes»? — рассуждает Хёнджин. — «Versace» тебе не по стилю…       — Прости, ты сейчас с кем говоришь?       — Ладно, будем проще и скромнее, — соглашается Хёнджин. — Тебе «Balenciaga», мне вообще «Etro».       — Да уж, скромнее некуда, — давится воздухом Чан.       — Но серьги только «Cartier» и не спорь. Часы носишь?       — Ты собираешься осчастливить меня «ролексами» в такой халупе?       — «Grand Seiko», если на мой вкус. Не возражаешь?       — Очень даже возражаю. Ты прикалываешься? Не, я понимаю, и «ликан» под окном вижу. И тебя вижу, у тебя один тюбик тональника стоит, столько, сколько я за неделю не заработаю. Но сюда тебе одежду лично Ив Сен-Лоран привезёт?       — Нет, он не сможет.       — Не такой ты и крутой?       — Ив Сен-Лоран умер тринадцать лет назад, Крис. Никто из вампиров не может воскрешать мёртвых.       — Ты вот… ну вот какой ты всё-таки есть! — злится Чан и не может подобрать слов.       — Сам чушь несёшь, сам обижаешься, — пожимает плечами Хёнджин. Обычные курьеры. Забыл, что все люди мне верят?       — А кровь кто привезёт? Дракула? Я знаю, что он тоже умер, ага.       — Тут у нас свои связи. Возьму на свой вкус.       — Есть разница?       — Причуды, — Хёнджин вертит кистью около головы. — Поживёшь достаточно долго, обзаведёшься.       — Ага, с тобой, в золотой клетке, — ворчит Чан.       — Не обижайся, но «золотую клетку» придумали нищеброды, которые не видели в жизни других отношений, кроме рабских. Думаешь, я тебе всё подарю, и ты мне будешь должен? Или вывезу тебя на острова, смотреть на пальмы и кораллы, и ни на шаг не отпущу? Это примитивно, Крис. Так поступают только те, которые деньги любят больше, чем партнёра.       — А, то есть ты меня любишь? — Чан недоверчиво приподнимает бровь. — Вот просто так, за день, полюбил и теперь подаришь все сокровища мира? Я должен поверить? И сколько у тебя таких «любовей» на месяц? Гипнотизируешь, знаю. Сам сказал, тебе все верят.       Хёнджин шумно выдыхает, гасит экран смартфона и аккуратно кладёт тот на столик.       — Я первый в душ.       — Э, нет, стой. Мы же опаздываем и ты мне что-то там ещё собирался рассказать?       — Собирался, — Хёнджин вскидывает голову. — Но ты не слушаешь. Значит, потом. И есть разница, тратить время на пустую болтовню или действительно нужные вещи. Я не могу себе позволить явиться к Князю потным и местами в сперме, Крис.       Чан фыркает и лениво созерцает потолок, бурчит:       — А я очень даже могу. И даже без лакшери шмоток.       Ему быстро становится скучно, он встаёт, подкрадывается к столику и берёт с него телефон Хёнджина. Не последний айфон, но всё равно какой-то из них. Вредный аппаратик требует отпечаток пальца. Впрочем, шпионить Чан и не собирался — так, поинтересоваться, фотки полистать. Но то, что на экране блокировки у Хёнджина стоит фотка собаки, успокаивает — хотя бы не врал, что свободен.       — Был свободен, теперь очень прочно занят, — болтая сам с собой вслух, Чан подходит к двери в ванную и распахивает её: — Обслуживание номеров!       — Придурок, — Хёнджин отворяет дверцу душевой кабины и высовывает голову. — Чего тебе? Курьер всё-таки приехал?       Чан замирает. Смотрит на Хёнджина заворожённо. Как впервые — но он теперь и близко не похож на «клиента». Щурится, чтобы вода не попала в глаза, брови слиплись иголочками, с намыленных волос стекает вода. Под глазом опять видно родинку, а уж губы…       — Тебя. Мне — тебя, — Чан подступает ближе и придерживает дверцу душевой кабины.       — Ой, уйди, — Хёнджин пытается его оттолкнуть       Но Чан не отступает, заходит под струи воды прямо так, в одежде и обуви, гладит по плечам.       — Ты купаешься, значит, время зря не теряешь, — усмехается Чан и целует Хёнджина.       Тот пытается снова сопротивляться, но вяло, вскоре уже просто вцепляется в плечи Чана, комкая мокрую ткань, и сам прижимается к нему, шепчет:       — Тут неудобно и негигиенично. Я, кажется, видел плесень в углу…       — Вот и не смотри туда, — взрыкивает Чан. — В стену смотри, она чистая.       Хватает Хёнджина за плечо, разворачивает от себя, чуть наклоняет. Тот послушно упирается руками в стену и расставляет ноги пошире. Старается расслабиться, но Чан всего лишь оглаживает его тело. Бёдра, спину, плечи, любуясь. Замирая от желания и до конца сам себе не веря.       — Если ты меня купаешь, так хоть гель для душа возьми, — нетерпеливо прерывает его Хёнджин.       — Тут есть масло «Johnson's». Как думаешь, оно только глазки не щиплет или всё остальное тоже?       — А как ты думаешь, Крис, — Хёнджин нетерпеливо оборачивается. — Тут младенцев купают или…?       Чан откупоривает крышку и наливает масло на руку, дотрагивается пальцами до ануса Хёнджина. Почти рычание:       — Некогда.       — Только не говори, что я неромантичен и никаких прелюдий, — хмыкает Чан в ответ и дёргает молнию на брюках. От воды она заедает и не сразу расстёгивается, Чан дёргает сильнее и срывает «собачку». Высвобождает член, наливает ещё масла и обхватывает Хёнджина за бёдра, толкается.       — Воу, — выдыхает тот, — полегче, синяки будут.       — А?       Мысли Чана довольно далеки от осознанных, когда член сжимает обжигающая задница.       — Руками осторожнее, ты вампир, силу соизмеряй. Лечить долго.       — Прости, — шепчет Чан, наклоняясь. — Я буду с тобой нежнее.       — Нет, — Хёнджин сам подаётся навстречу, насаживаясь на член, — Ты будешь со мной грубо и быстро. Но без травматизма.       — Как скажешь, Джинни, — Чан легко касается губами уха Хёнджина, слизывает капельку воды. — Твой каприз для меня закон.       — Это не каприза, а необ… нгх!       — Рот свой замолчи, — советует ему Чан и зажимает тот ладонью.       Двигает бёдрами и корпусом, резко, мощно. Да, быстро и рвано — тоже хорошо. Но эгоистично. Чан оглаживает свободной рукой талию Хёнджина, ныряет ладонью на живот и ниже. Сжимает член, трёт, отпускает. Пощипывает. Не прекращая вдалбливать любовника в стену, чему тот сопротивляется, подаваясь навстречу, Чан добивается желаемого. Обхватывает уже полностью вставший член Хёнджина скользкой от масла ладонью, перебирает пальцами. Скорее ласкает, чем надрачивает. В контрасте с резкими и быстрыми фрикциями, нежничает. Пощипывает кожу, оттягивает её, выписывает на головке окружности кончиками пальцев.       Хёнджин глухо стонет, прикусывает пальцы Чана. Сам говорил о сдержанности — но до крови. Тут же лижет, присасывается. Кровь соулмейта — изысканное лакомство.       Чан даже не замечает секундной боли. Наклоняется и зацеловывает шею Хёнджина, прижимаясь губами и языком, слизывая капельки воды, отдающие немного хлором и железом дешёвых труб, но всё-таки едва солоноватые от пота. Даже шампунь и масло не могут до конца забить запах кожи, Чан чувствует, что дуреет от этого аромата, сходит с ума от счастья. От того, что Хёнджин рядом, близко, что он изгибается и член Чана долбит его уже под другим углом, очень коварным, очень…       — Прости, но… — сбивчиво хрипит Чан и закрывает глаза.       Снова красные вспышки, искры, но куда как острее. Но всё же он пытается себя хоть чуть-чуть контролировать — если разломанный стол, разорванное сукно и разбитый хрусталь было не жалко, то сейчас в его руках…       Резко выдохнув, Чан тянет Хёнджина к себе, принуждает распрямиться, прижимает ближе. Член выскальзывает, роняя капли, но их тут же смывает вода. Чан целует Хёнджина в плечо и шею, притирается грудью к спине, шепчет:       — Продолжай быть таким же тихим, Джинни.       И теперь уже не играется с его членом, надрачивает жёстко и уверенно. Как себе, потому что с клиентами удовольствия было мало. Но теперь…       Хёнджин извивается, будто пытается выбраться, тянется рукой к члену, но Чан прихватывает его клыками за плечо, чуть кусает. Хёнджин смиряется и только глубоко и судорожно дышит, закрыв глаза. Даже не стонет — только дёргается, вцепляется в предплечье Чана, но только для того, чтобы сохранить равновесие. Дрожит. Сквозь пальцы Чана сочится сперма. Но совсем немного — он своего любовника уже конкретно утомил.       Убирает руку от рта и тут же занимает тот поцелуем — не может иначе. Хёнджин отстраняется первым:       — А вот теперь нам ещё больше надо помыться. Выметайся, — выталкивает Чана на кафель из так и не закрытой кабинки и прикрывает ту.       — Э-э, ты чего?       — Ничего. Не хочу, чтобы ты любовался, как я задницу мою.       Чан раздосадовано стягивает с себя мокрые шмотки, шваркает их о кафельную плитку. Он бы с удовольствием посмотрел, как Хёнджин запускает пальцы в свою шикарную жопку, даже и в чисто гигиенических целях. Но личное пространство должно быть у всех.       — Смена караула, — Хёнджин выходит из кабинки и проводит пальцами по груди заскучавшего Чана. — Только не задерживайся.       Голос Хёнджина мурлыкающий — он совсем не злится. Чан перехватывает его пальцы и подносит к губам. Целует. Нехотя отпускает.       Ополоснувшись, на полу в душевой обнаруживает кольцо. Понятия не имеет, уникальное или «штамповка», но решает, что это слишком жирный подарок для горничной и сжимает то в кулаке.       Впрочем, Хёнджин пропажу не ищет — разбирает пакеты с одеждой. Обернувшись, улыбается и перебрасывает Чану полотенце. Не гостиничное — на краю богатая вышивка, лого «CHANEL». Чан, перехватив его, мысленно заключает, что особой разницы, чем вытирать яйца, нет. Но соображения оставляет при себе — если Хёнджин так привык, кто он такой, чтобы возмущаться. А кто же он ему?       — Так, смотри, — тот показывает ему небольшой тёмный пакетик с длинной трубочкой в нём. — Это теперь твоя еда.       Чан присматривается. Пакетик выглядит не аппетитнее, чем холодный вчерашний веганский бургер.       — Можешь пить прямо из трубочки, но, пожалуйста, не в приличном обществе, — отбросив влажные волосы со лба, просит Хёнджин.       — Это ты, что ли, приличное общество? — хмыкает Чан.       — Если ты опять собрался шутки шутить, то…       — Не злись, я внимательно слушаю, — Чан делает самые честные глаза, но улыбка всё равно выдаёт.       — Я понимаю, — выдохнув, терпеливо и ровно произносит Хёнджин, — что это для тебя как обучение в детсаду. Но ты сейчас и есть детсадовец. Так что будь так добр, замолчи хоть на две минуты.       Чан кивает. Не потому, что ему действительно интересно — раз там еда, её надо сожрать без особых заморочек. Но ему не нравится, когда Хёнджин огорчается. Поэтому терпеливо выслушивает и со всей старательностью смотрит, как правильно наливать кровь в стакан и добавлять лёд. Хёнджин готовит две порции и протягивает ему одну:       — Давай, первая кровь всегда самая вкусная.       — Первой была твоя, — улыбается Чан. — И ты прав, это было вкусно.       — Пей уже.       Смутившись, Хёнджин отпивает из своего стакана, отставляет тот на столик и снова шуршит пакетами. Чан нерешительно отпивает. Ожидал вау-эффекта, прилива сил, но это просто… вкусно. И ничего особенного. Значит, Хёнджин всё-таки прав насчёт причуд во вкусах — вот его кровь просто нечто. Но Чан не собирается питаться ей — потому что… это может навредить. И это чувство — странное. Чан не мог назвать себя эгоистом: обычно на людей ему было просто наплевать, но оказать какую-то услугу, выполнить просьбу — почему нет. Но с Хёнджином… всё по-другому. Это даже на влюблённость не похоже — обычно, добившись «того самого», Чан быстро охладевал в отношениях. Здесь же… что там пытались ему втолковать о предназначенности?       — Вот, надевай, — Хёнджин протягивает пакет.       Чан копается в нём и извлекает абсолютно чёрные шмотки. Смотрит на то, как Хёнджин набрасывает на плечи тоже угольную рубашку.       — Кого-то хороним? Или у вас, - делает ироничное ударение, — дресс-код?       — Так мы меньше будем отсвечивать. «Не беси» — единственное правило при общении с Минхо. Ты быстро усвоишь, короткая заповедь. Но лучше заранее.       — Это ваш выскочка, он что, гомофоб?       — А? — Хёнджин сначала не понимает, потом прыскает: — Ты с чего это взял?       — Ну а что ему может не понравиться в наших отношениях? Или он подумает, что я с тобой только ради денег? Так это тоже не его собачье дело, не находишь?       — Я нахожу тебя очень забавным. Может, этого нашему клану и не хватает.       — Шутом не нанимался.       — Не обижайся, — Хёнджин словно пугается. — Просто ты… свежая кровь. Как и Чонин, но за него я переживаю — его сам Минхо обратил и из когтей не выпускает.       — Так это, у вас мода такая, искать себе любовников, обращать и потрахивать?       — Десять секунд назад ты обвинял Князя в гомофобии.       — Я вообще не ебу, что у вас там происходит, кто вы и что, — взрыкивает Чан.       — Не злись, Крис. Втянешься. Если будешь хотя бы чуть-чуть внимательнее. Одевайся и примеряй бриллианты.       — Ты же хотел, чтобы мы не выделялись?       — Не до такой степени. Вот, ассиметричные серьги, — Хёнджин толкает по столу коробочку и снова занимается своими вещами. — Часы я всё-таки не решился купить. Потом на свой вкус выберешь.       Чан решает, что найденное кольцо придержит у себя. Вынимает серьги на столик, кладёт коробочку в карман прекрасно скроенных брюк, открывает там, пихает находку, защёлкивает. Не считает это воровством — если Хёнджин начнёт беспокоиться о пропаже, тут же отдаст. И не планирует продать. Обдумывая это чувство, понимает, что это вроде талисмана. Как тайно срезанный локон в медальоне. И клянётся себе купить цепочку — вряд ли кольцо получится надеть на палец — у Хёнджина они тоньше, изящнее.       — И вот, — заметив, что Чан собирается надевать серьги, Хёнджин подталкивает к нему расчёску.       Чан решает не искать лого — не прикидывать больше, сколько стоит даже такая мелочёвка. Просто привыкать — вещи как вещи.       Рассматривает себя в зеркале в ванной внимательнее. Вроде бы ничего не изменилось. Нет, изменилось — рожа довольная. И глаза всё равно красным отсвечивают. Хёнджин вчера битый час потратил на то, чтобы научить его прятать этот свет — но Чан дурачился и бегал по линии прибоя, брызгаясь. Ничего не услышал. Впрочем, они же к вампирскому Князю едут.       Вампир… надо же. Чан оскаливается, крутит головой. Клыки ему очень идут — прибавляют дерзости. Но если широко не улыбаться — не торчат. Меньшая из проблем.       Зачёсывает рыже-красные прядки назад сначала пятернёй, потом брендовой расчёской. Нацепляет серьги и вдруг замечает странное. За его спиной ванная будто подёргивается дымкой, искажается и трансформируется в совершенно другое помещение — дорого обставленный кабинет. Чёрное дерево сочетается с натуральной кожей, неоновые полоски мягко светятся в изгибах стенных панелей — в кабинете никого нет, основной свет не горит. А ещё Чан слышит звук текущей воды и ощущает на лице прохладу кондиционированного воздуха. Отступает, как от наваждения, смаргивает, мотает головой. В зеркале снова ванная. Выдыхает. Возвращается в комнату.       Застаёт Хёнджина у окна с пустым стаканом в руке. Он уже полностью оделся, даже в обуви, и теперь смотрит на ночное море сквозь пыльные жалюзи. Чан хочет незаметно подкрасться и урвать ещё хотя бы немного нежности, но Хёнджин его слышит, оборачивается:       — Ты готов?       — Да, но…       — Но что? — участливо спрашивает Хёнджин, почувствовав в голосе Чана беспокойство.       — Нет, ничего.       — Говори, — настаивает.       — Ладно. Вот это всё обращение и кровь не вызывает галлюцинаций? А то я видел в зеркале… впрочем, наверное, просто устал. Много впечатлений, понимаешь? — Чан стремится уйти от темы.       — В зеркале? Пошли, — Хёнджин опускает стакан на подоконник. — Всё мне покажешь.       Чан пожимает плечами и соглашается. Приводит Хёнджина к самому обычному зеркалу, в разводах и с отколотым краешком, поясняет:       — Я вроде как в него другую комнату видел. За спиной у себя.       — А что именно ты для этого сделал?       — Да ничего, причесался. Думал о чём-то. У тебя расчёска магическая?       — Последний изготовитель артефактов не намного пережил Ив Сен-Лорана. И расчёска точно не заговорённая. Попытайся повторить в точности, что ты делал.       — Да ничего особенного! Я просто стоял вот тут, немного отвлёкся, а потом смотрю… офис… вот же блядь!       — Я тоже это вижу, — спешит его заверить Хёнджин.       За спинами их обоих теперь вместо ванной снова тот же кабинет. Но они по-прежнему стоят на плитке– зеркало лжёт. Или нет? Хёнджин осторожно касается кончиками пальцев зеркальной поверхности — но не встречает никакого сопротивления. Как бы впитывается в своё отражение. Отдёргивает руку.       — Ты это можешь долго удерживать?       — Понятия не имею, — отзывается Чан. — То есть меня не глючит?       — Похоже, что нет, — отзывается Хёнджин и скручивает с пальца кольцо. Размахнувшись, кидает его в зеркало. Оно без труда влетает в него и оказывается в офисе, звякает по столу и останавливается у его края.       — Похоже, портал. Можешь закрыть?       — Э, наверное, — Чан зажмуривается и отворачивается.       — Не-а, на месте.       — Колдунство прекратимус!       — Не помогло, — Хёнджин хмыкает. — Будь серьёзнее. Похоже, это твой дар.       — Серьёзность — не мой дар уж точно, — фыркает Чан, но слушается, пытается ни о чём не думать, просто дышать.       — О, получилось. А ещё раз можешь открыть?       — За поцелуй, — бурчит Чан.       — За сто тысяч поцелуев, но давай портал сейчас, а поцелуи потом.       — Уговорил, — соглашается Чан.       Ему самому не терпится опробовать способности. Надо же, настоящая… магия? Как в играх и книжках? Это уже не просто клыки и сломанные столы, эта штука… Позади вновь возникает кабинет. В третий раз это получилось очень легко — он просто вспомнил интерьер. Кольцо всё так же лежит на столике.       — Вот, теперь поцелуи.       — Потренируйся пока его удерживать, я сейчас приду.       Хёнджин убегает, и прежде, чем Чан определяется, послушаться или взбунтоваться, возвращается с парой мокасин:       — Обувайся, есть идея.       — А где крутые туфли?       — Обувь надо заказывать у мастера, а я примерно знал только твой размер. Надевай, они тоже стоят целое состояние, не побрезгуй.       — Ты же не собираешься…       — Собираюсь, — безмятежно отзывается Хёнджин. — Подсади.       Опирается о раковину, подтягивается, рискуя её обломить и Чан приподнимает его. Хёнджин без труда и изящно изворачивается и влезает в проём по пояс, на этой стороне — не отражается, и это выглядит немного дико. Толкается от плеча Чана и полностью попадает на ту сторону — и вдруг возникает в отражении — не в самой привлекательной позе, перегнувшись через спинку дивана.       — Я в порядке, но тут зеркало высоко, пришлось прыгать.       — Э, а я, — Чан подаётся вперёд и обнаруживает, что тоже просунул голову через зеркало и уже в офисе.       — А, вот и узнали, ты тоже можешь входить в свой же портал. Так, подожди.       Хёнджин легко поднимает диван и переставляет к зеркалу, забирается на него и подаёт Чану руку. Помогает протиснуться в портал — плечи едва не застревают, но обходится. Спрыгнув на диван, Чан оборачивается — ванная отражается в большом зеркале в круге — точно по размеру зеркала в мотеле. А они теперь…       — Закрывай.       — Стой. А если больше не получится?       — Ещё как получится. Это точно твой дар, Чан. Он… он чудесный. И не одноразовый уж точно.       В глазах Хёнджина неконтролируемые красные вспышки восхищения. Чану даже немного неловко, он отвлекается и зеркало вновь становится обычным.       — Хорошо, но что мы тут будем делать? Где мы?       — Ты же думал про поездку к Князю, так? Так вот, мы в его апартаментах. Повезло, что не наткнулись.       — И как так вышло? Я же тут ни разу не был. А вот в играх…       — Забудь. Дары Луны нарушают законы логики едва ли не чаще, чем законы физики. Смотри, — Хёнджин указывает на стол.       Неподалёку от кольца, рядом с закрытым ноутбуком и журчащим электрическим фонтанчиком, стоят две фотографии. Первая без рамки и явно рабочая — много людей рядами, лиц даже толком не разобрать. И почти половина зачёркнуты крест-накрест — жутковато. Зато на второй какой-то мужчина с надменным лицом, одетый крайне броско, даже экстравагантно — одна только короткая волчья шуба чего стоит. Зато рядом с ним… Феликс.       Чан глазам своим не верит и подходит ближе. Точно, он. Абсолютно счастливый, улыбается, прижимается к плечу мужчины.       — Это Минхо?       — А кто же.       — А они…       — Больше не вместе и это всё, что тебе пока надо знать, если хочешь жить. У тебя язык длинноват.       — Когда я тебе отсасывал, ты на это не жаловался.       — Всё опошлишь! Пошли, пора на казнь.       — Стой, — Чан мягко перехватывает Хёнджина за запястье. — Мы же сэкономили время на дороге. Твой «ликан», конечно, ветер, но пробки, светофоры…       — Ночью?       — Бабушка на дороге рассыпала апельсины, помогали собирать.       — Крис!       — Т-с-с, — тот прикладывает палец к губам Хёнджина. — Веди себя как можно тише.       И тут же целует его, глубоко и не сдержанно. Снова его хочет — прямо в логове Князя. На этом самом диванчике, в каком угодно виде и позе. Хочет и всё, не может себе запретить. Укладывает Хёнджина под себя, целует, прижимает.       — Я не в форме пока, — тот пытается его оттолкнуть. — Не встанет.       — А если так, — Чан заговорщически пятится, сползая пониже. — Что ты там говорил насчёт моего длинного языка?       — Я…       Хёнджин дёргается, подскакивает, едва не заехав коленом Чану в челюсть. Тот тоже отпрыгивает, оборачивается. Дверь кабинета чуть с петель не слетела, таким пинком её открыли.       На пороге стоит Князь. Минхо. Смотрит на них обоих, сужает глаза и произносит:       — Так.