Красные огни

      Феликс чувствует, как будто выпадает из реальности на несколько секунд и тут же выныривает обратно. Хочет сосредоточиться на том, что говорят — но не может. Конечно, его приводит в восторг идея Хёнджина — снова стать одним кланом. Но это всё как-то проскакивает по периферии сознания, как и язвительность Чанбина. Всё потому, что поперёк груди осторожно обхватывает рука Минхо. Жилистая, сильная, но такая тёплая…       Он просто держит и не принимает участия в обсуждениях, как будто это его не касается. Лишь одобрительно уткнулся в волосы — ответ Чанбину действительно получился достойный. На секунду Феликс даже задумывается: а что было бы, если бы они с Минхо правда поженились? Не человеческим обрядом — это всё глупости, и пока ещё запрещено по закону в этой стране. Настоящим, кровавым, вампирским — навсегда. Мечтать об этом можно — это красиво. Торжественно. И страшно. И Минхо на это никогда не согласится — хотя теперь уже им обоим очевидно, что расстаться не получится. И все их отношения — вроде договора, теперь уже о ненападении. Но всё равно Феликса захлёстывает счастьем, он чувствует себя как будто на маленьком островке посередине океана — только он и Минхо. Слова, краски и даже запахи приглушены.       Наслаждаться идиллией, впрочем, не очень получается — то Чанбин с его бредовейшей идеей настроение портит, то теперь этот мелкий… Ян. Дитя-катастрофа — стоило только Сынмину отойти от него ненадолго, тут же попытался встать и сотворил фигню: потянул за собой одеяло, с которым не хотел расставаться, но забыл, что на нём разместились ещё Феликс, Минхо и Хёнджин, и расставаться с насиженными местами тоже не собирались. Конечно же, вампирчик запнулся и полетел вперёд, врезался в столик — стаканы, бутылки с водой, ваза, графин с соком и разная мелочёвка опрокинулись и полетели в стороны.       Феликс среагировал быстро — поймал телекинезом бутылку, вазу, стакан и ещё что-то. Но не цветы: они были ещё живые, — срезанные ветви гибискусов, — рассыпались по столешнице веером, ломая лепестки и пестики, а почти вся вода досталась футболке Чанбина — ему было невозможно уклониться, не уничтожив мебель. Это было почти героически, и он стоически стерпел порчу брендовых вещей — даже не возмутился, только с сожалением провёл ладонью по пайеткам — те и не подумали переворачиваться, норовили погнуться.       Виновник катастрофы ничего не говорит, не удивляется, не извиняется и даже не собирается устранять бардак — кое-что Феликсу всё-таки не удалось поймать. Просто стоит, зашугано опустив голову и ссутулив плечи. Феликс сглатывает — слишком знакома ему эта поза ожидания неизбежного наказания.       Но особенно не по себе Феликсу становится, когда Минхо расцепляет объятья и встаёт с кровати. Недоброе сразу чувствует Чан — хочет подойти, но Хёнджин благоразумно придерживает его. Феликс колеблется — если Минхо рассвирепеет, нормально защитить Чонина сможет только он, Чанбину нет резона и пространства для манёвра, не рискнёт. И не тогда, когда его водой окатили.       Но вместо того чтобы наказать или даже просто отругать, Минхо осторожно похлопывает вампирчика ладонью по кудрявой макушке и вообще не злится:       — Ничего страшного, сбавил обороты, уже не мост эпохи Эдо.       Чонина это не успокаивает, он затравлено озирается и тихо спрашивает:       — Все знают?       Хёнджин не может сдержать улыбку, хоть и прикрывает её ладонью, Чан тактично отводит взгляд, а вот Чанбин действительно не в теме, вопросительно приподнимает бровь. Впрочем, его вводить в курс дела никто и не спешит и не до него уже вообще — возвращается Сынмин. Феликсу тут же спокойнее — тот цепким взглядом оценивает обстановку, невозмутимо ставит коробку с заказом на второй, не пострадавший столик, подхватывает с пола укатившийся, но не разбившийся стакан и успокаивает Чонина гораздо лучше Минхо, хотя фраза сухая и холодная:       — Тут есть обслуживающий персонал.       Минхо убирает ладонь с головы вампирчика, признавая, что с его кровным дитя всё-таки лучше общается посторонний дядя — Чонин тут же улыбается и обретает дар речи:       — Извините, у меня постоянно так. Я соберу цветы.       — Может, и не вступать в ваш клан, — тянет Чанбин. — Сегодня водой обдали, завтра чем? Золотым дождём?       Повисает довольно тяжёлая пауза — шутку никто не оценил, но по разруливанию таких ситуаций Хёнджин всё-таки непревзойдённый специалист, он вскрывает коробку с доставкой и спрашивает:       — Где чей заказ?       — Самый блестящий — для Князя Чанбина, — сообщает Сынмин.       Феликс понимает, что это отличная шутка, когда видит, что шапка пены на коктейле посыпана золотой пудрой. А вот до самого Князя, похоже, не дошло, или он как всегда, игнорирует шум — но ему по крайней мере нравится.       Коктейли разбирают, и Минхо неожиданно спрашивает у Феликса:       — Твой с зефиром?       — Да.       — Сильно не радуйся, я не настолько внимательный, чтобы это помнить, — хитро щурится и почти шепчет Минхо. — Он самый сладкий. И горячий. Забирай.       Тычет Феликсу в руки стакан так, что чуть не расплёскивает. Ни капли не горячо, Феликс тут же перехватывает трубочку губами. Очень вкусно.       Остаются всего два стакана, и Джисон интересуется:       — Какой мне?       — Остался ореховый и с зефиром, — Хёнджин держит стаканы в обоих руках. — решайте.       — Ореховый, — заявляют Минхо и Джисон одновременно, и тут же сами себе отвечают: — Уступлю.       Хёнджин хихикает и спрашивает ещё раз:       — Так кому какой? Или слить и смешать?       — Ореховый мне, — снова оба.       Феликс фыркает, напустив ещё пузырей в молочную пену, и всё-таки помогает:       — Я заказывал ореховый для Минхо.       — Но я их тоже… люблю, — Джисон строит жалобную мордашку, надув щёки.       — Вот и забирай, — великодушно соглашается Минхо и первый берёт у Хёнджина стакан с маршмеллоу.       — У нас одинаковые, — удивляется Феликс и бросает взгляд на Сынмина.       Тот пожимает плечами. Вообще хорошо, что он купил Хану хоть какой-то, будто знал наперёд, что Чанбин припрётся не один. А теперь… забавно получилось. Минхо отпивает из стакана и морщится:       — Чистый сахар. Тебе больше достанется, если захочешь допить, Ёнбоки.       Хёнджин, судя по звуку, давится коктейлем — ну а как он думал! Самому Феликсу тоже неловко, что его при всех назвали этим именем, ещё и в такой ласковой форме, но… это определённо к добру!       — М-м, а с чем мой? — Чонин происходящее вокруг толком не понимает, точно не до тонкостей.       — Жвачка, — поясняет Сынмин. — Не жёваная, ароматизатор.       И улыбается вампирёнышу. Широко, демонстрируя кончики крупных белоснежных клыков, которых он обычно стесняется. Минхо показывает глазами театральное удивление, надеясь на реакцию Феликса. И тому снова хочется смеяться. Не потому, что шутка смешная или рожа, которую скорчил Минхо, а просто так. Потому что всё идёт правильно.       — А что мы не чокаясь? — возмущается Чанбин. — А ну, быстро все сюда, к столу, первый тост за будущее объединение кланов!       Не то чтобы кто-то из них поторопился, но никто не отказывается, и все собираются вокруг столика, с которого Чонин до сих пор собирает цветы, но судя по сопутствующему ущербу — скорее потрошит их. Феликсу растения не особенно жалко, гибискусы вроде бы многолетние. Кустов на улице полно, а растерзанные цветы ничем не отличаются от завявших — всё равно радовали только в момент дарения. Интересно, а кто кому их принёс? Или вампиры просто решили подурачиться и наломать их? Феликс был обескуражен букетом лилий, но сейчас уже более-менее привычно то, что Минхо не хочет и на секунду выпускать из объятий, стоит позади и обнимает за талию.       Чанбин задерживает свой стакан около стакана Феликса, чуть сбоку. Всего на пару мгновений, но их хватает для того, чтобы разжать два пальца и провести Феликсу по запястью костяшками. Ему удаётся не вздрогнуть. Он привык к подобному — якобы случайным касаниям и тому, что Чанбин периодически ведёт себя так, как будто они ещё встречаются или вообще, Феликс что-то вроде его собственности. И это отличается от прикосновений Хёнджина — тот либо искренне хочет утешить, либо просто соскучился или развлекается, и Минхо на него не реагирует. А вот сейчас… заметил.       Миг — и рука Чанбина в стальном захвате. Феликс видит, как моментально бледнеет кожа — Минхо сразу показывает свои намерения. И голос у него при этом хоть и спокойный, ничего хорошего не предвещает:       — Наш старый дружбан Бини, дорогой мой друг. Если я ещё раз увижу, что ты хоть пальцем тронул Ликси, я тебе этот палец сломаю. А если ты обопрёшься на его плечо, как на мебель, я оторву тебе руку. Как думаешь, отрастёт?       Никакой угрозы. Это предупреждение. Феликс знает, что он действительно так сделает — Минхо не болтает зря. И сейчас дар Чанбина бесполезен, что бы он ни сделал — руки у него больше не будет. Конечно, Юнхо из клана Князя Хонджуна не откажет другому Князю в помощи и уж точно применит дар без очереди, но отрастить новую конечность для вампира — процесс длительный, болезненный и не всегда успешный. Может получиться так, что придётся снова отрезать и начинать заново. Полгода — год. А боль Чанбин не выносит, даже малейшую, и сейчас дёргает уголком рта, пытаясь не поморщиться.       — Я всё понял. Отпусти.       — Я не договорил, — Минхо, кажется, только сжимает пальцы. — Перестань вести себя так, как будто у тебя на него есть какие-то права или планы. Не порти никому жизнь, долбанная ты собака на сене. У тебя был шанс, и даже не один. Ты проебал их все, Бини.       Минхо наконец-то выпускает запястье Чанбина, и тот перехватывает его ладонью, трёт. Остались следы от пальцев. Феликсу его жаль, но он старается не подать вида. И даже не задумывался об этом, но… наверное, всегда так было. Даже когда они вроде как встречались, Чанбин его скорее дразнил. Не говорил ничего конкретного, не давал обещаний и не делился планами на будущее. Делал дорогие подарки, таскал по фешенебельным местам, но никогда не показывал на людях, что между ними что-то серьёзное. Звонить и писать всегда приходилось Феликсу первому. А сколько мелких обещаний он просто не выполнил, сколько забыл? А что касалось бизнеса и проекта с соулмейтами — вот там ни разу. В конце концов ситуация оказалась настолько абсурдной, что Феликс набрался смелости и объявил, что берёт паузу в отношениях. Чанбин отреагировал на это примерно никак. Очень покоробило, но быстро забылось — в жизнь вломился Минхо.       А когда уже между соулмейтами наступил разлад — Чанбин тоже не особенно среагировал. Не то чтобы не воспользовался возможностью «утешить» Феликса — как известно, кто не спал с Ёнбоком, тот ленивый импотент. При мысли об этом Феликс и сейчас слегка прикусывает губу. Отвратительная, грязная правда. До тошноты.       Может быть, помог бы Хёнджин — отправились бы с ним в кругосветное путешествие, прихватив Сынмина и переложив неосновные обязанности в клане на кого-нибудь другого. Пока Князь в отъезде — на его клан никто не имеет законного права напасть. Этим часто пользуются слабые и малочисленные кланы во время войн. Или входят в состав более сильных, часто навсегда. Объединение трёх больших кланов, как сейчас, в мирное время, — может быть воспринято, как угроза. Феликс не уверен, что Хёнджин в самом деле справится, и понимает, почему тот предложил подобное — стоять за плечом Князя, как советник, ему намного привычнее. Только кажется, что в голове у него феи гнездятся — на самом деле он умный, но, что важнее, хитрый. Сынмин тоже умён и опытен, но предпочитает прямые и силовые методы, или крайне изощрённую месть. И не готов идти на уступки. И остальные вампиры в этой комнате тоже по-своему одарены, просто так на высокие должности не пробиваются, но всё-таки будут тянуть полномочия на себя. Тут как в сопливой цитате о любви — выйдет толк только тогда, когда смотрите не друг на друга, а в одном направлении. И это как раз по части Хёнджина — поддержка Князя. С ним рядом с управлением справится даже Чонин — у Хёнджина проблемы только с посторонним мнением и самооценкой. А если за, по сути, его решение будет нести прямую ответственность кто-то другой…       — Не забывай, — Чанбин чуть склоняет голову и щурится, глядя на Минхо, — что мы теперь в одном клане, и ты больше не Князь.       — А это и не Княжеские дела, — невозмутимо парирует Минхо. — Это личное.       Сверлят друг друга взглядами, обстановка мягко говоря напряжённая. Но одному вампиру из всех вообще пофигу на это:       — Так кто теперь в клане Князь?       И смотрит своими лисьими глазами так невинно-невинно. Вот же… впрочем, так Сынмину и надо. И нам всем. Феликс усмехается, отпивая коктейль. Чего у Чонина нет совсем — так это страха перед старшими вампирами. И общается неформально, и всем им неудобные вопросы невовремя позадаёт. Но больше всего Феликса веселит то, что это теперь никак не его проблемы. Никаким боком. И тоже любопытно со стороны, как Князья будут власть делить.       — Чан, — заявляет Хёнджин.       — Нет возражений, — Чанбин всё-таки прерывает зрительный контакт с Минхо, предпочтя просто игнорировать напряжение.       — А?       Вид у Князя трёх кланов, объединённых в один, крайне глупый. Похоже, до него действительно не дошло, что именно обсуждается. Впрочем, вписаться в их тусовку с ходу трудно. Но особенно — привыкнуть к выходкам Джисона. Вот и сейчас он совершил грандиозный подкат… в смысле, буквально подкатился под ноги Чана, взял его за руку, шутливо «поцеловал», не донося до губ, и объявляет:       — За сим присягаю Князю… а как тебя зовут?       Хёнджин ржёт искренне и очень громко, едва удерживая стакан с коктейлем, Феликс охотно к нему присоединяется, и сам Джисон не сдерживается, хихикает. Заваривший бучу вампирёнок тоже смеётся, прикрывая клычки ладонью, утянув за собой ещё и своего бойфренда — улыбающийся Сынмин, зрелище, конечно, не для слабонервных, он клыками может кости дробить, как какая-нибудь гиена. Феликс помнит, как это и посчитали его даром — пока он не предсказал одному из вампиров смерть. Но удивительнее всего, что улыбается Минхо — как всегда, едва заметно, краешком рта, но глаза блестят.       — Эм-м, Бан Чан, а вы…       — Хан Джисон, ваш верноподданный! — он продолжает театральное действо, давясь смехом. — Прошу, призрите на меня, ничтожного! Вы — мой Князь-освободитель от непомерного гнёта!       Чанбин прикрывает глаза рукой и качает головой. Мол, я не с ним, не знаю его и вообще куда вы меня позвали. Сам Чан, похоже, наконец-то понимает, что его разводят, и соображает подыграть. Вынимает из коктейля трубочку, отряхивает и стукает Джисона ей по плечу:       — Сим посвящаю Хана Джисона в рыцари молочного коктейля и зефирок.       — Я буду с гордостью носить этот титул, мой Князь, — Джисон смахивает со щеки несуществующую слезу и стучит себя по груди, как будто там доспехи.       — А в кланах есть ещё какое-то дворянство? — робко и, как ему кажется, тихо спрашивает Чонин Сынмина, потянув за край футболки. — Если что, я тоже хочу в рыцари.       — Никаких «в рыцари»! — его даже Хан слышал. — У Князя может быть только один рыцарь! А вот должность господина сердца у рыцаря свободна!       — Господин немного занят, извини, — недружелюбно кивает Сынмин.       Феликс старается скрыть хмыканье, отпивая из стакана. Вот никогда бы он не подумал, что Сынмин может так ревновать и заявлять права собственности хоть на кого-то. Не то что на соулмейта, на это… забавное кудрявое недоразумение. Но он признаёт, что вампирёнок только кажется беззащитным ребёнком. Как только освоится — эти лисьи глаза будут всех запросто с ума сводить. Сынмин разглядел это первым — повезло, тут только завидовать. А если у него ещё и отличный дар окажется… и так непростые отношения в клане дадут новый виток интриг. Но опять же — Феликса они ни коем образом не будут касаться. Точнее, он искренне хочет верить в то, что Минхо его больше никогда не покинет. Не отпустит и не заставит уйти.       — Оу, мне снова разбили сердце, — продолжает театральное действо Джисон. — Горе мне, и дворянский титул не поможет. Зато у меня есть безлимит на молочные коктейли.       Он дотягивается до своего и отпивает, но гордится собой недолго.       — Конечно, Хани, за твой счёт, — одёргивает его Чанбин.       Но тот в стороне не остаётся:       — Быть рыцарем зефирок дешевле, чем Князем золотой люстры.       Чанбин поперхнулся очередным глотком коктейля, кашляет. Похоже, когда-нибудь Джисону такие шутки с рук не сойдут, всё-таки обаятельного иммунитета Хёнджина у него не имеется. Но сейчас, похоже, обходится, потому что Чанбин, откашлявшись, спрашивает совсем другое:       — Насчёт размещения кланов… сомневаюсь, что особняки рассчитаны на…       — Уволим всех, — неожиданно подаёт голос Минхо. — Мне всегда казалось, что никому не надо столько слуг.       — Это говорит вампир, у которого есть отдельный смотрящий за каждым котом, — подначивает его Хёнджин.       На святое покушается — важнее котиков для Минхо нет ничего и никого. Феликс чувствует, что Минхо нервничает, прижимает его к себе плотнее. Конечно, драться он с Хёнджином не будет, но отповедь тот получит. Только бы… не сейчас! Феликс находит ладонь Минхо своей, стискивает, поглаживает пальцы, надеется, что этого хватит. Но полностью остановить Минхо всё-таки никто не может:       — Следил бы ты лучше за своей шавкой, Хёнджин.       И смотрит он при этом на Чана. Воздух в номере будто становится холоднее и разреженней, дышать им тяжело. Он уже не имеет в виду Кками, отнюдь. Несмотря на то, что отдал Чану титул Князя, всё-таки проверяет. Как отреагирует, что скажет.       — Возможно, — мягко и осторожно отвечает Чан, — я сам смогу о себе позаботиться, и о всех вас.       Безупречная вежливость, но во фразе под обволакивающими округлыми звуками — непреклонная сталь смысла. Он теперь Князь, облечённый властью, и даже несмотря на то, что его дар слабее, чем у Минхо, — он может ему приказать. И тот, как ни странно, ответом остаётся доволен — снова полуулыбка краешком рта и колкое замечание:       — Тогда приступай и реши проблему с нашим расселением.       — Решаю проблему пока не решать, — беззлобный ответ. — Если что, я со всеми могу связаться с помощью своего дара. А пока не знаю, сколько у меня… вампиров в клане, не могу распорядиться. И мне кажется, уже нерабочее время. У всех нас.       Намёк мягко говоря непрозрачный, и Чан прав, все хотели бы отдохнуть, основное уже было выяснено. А Хёнджин опять сухим из воды выберется, вон как улыбается, поигрывая трубочкой от коктейля. Никто уже через пару дней и не вспомнит, что это была его идея. И ненавистные полномочия с себя ловко сложил. Ну не зря его сам же Феликс периодически Принцем обзывает — мастер дворцовых переворотов, но не король. И теперь уже не Князь.       — Не имею никаких возражений, — Минхо принимает мир, — и, если наше присутствие лишено необходимости, мы удалимся.       Феликс едва удерживается от того, чтобы не хихикнуть. Бросает взгляд на Хёнджина — тот тоже из последних сил старается. Потому что таким церемониальным тоном Минхо говорил тогда, когда присутствовал на клановом совете в полном Княжеском облачении, с короной-фибулой на полуплаще. А не почёсывая голую грудь. Но что осталось неизменным, так то, что Минхо ни на что не требуется разрешение, а возражения он не дослушивает. Поэтому кланяться-прощаться за него приходится Феликсу, которого Минхо настырно ведёт за руку за собой. Впрочем, Феликс сейчас не возражает. С друзьями приятно видеться и болтать, но чуть в других бы обстоятельствах…       Зато Феликс не сомневается, что подружится и с Бан Чаном. Он вроде ничего такой — спокойный, симпатичный. Уже не просто сухие строчки в каталоге, такой же вампир, как все.       — Я в душ, — сообщает Минхо в номере. — надо смыть с себя взгляды.       Снова шутит. И не зло — глаза поблёскивают в полумраке. Феликс чувствует, что задыхается от неясного чувства. И ещё немного и сам шагнёт к нему, обнимет, не отпустит, попросит…       Но как только закрывается дверь и раздаётся плеск воды, способность трезво мыслить снова возвращается. Феликс без раздумий подходит к столику и плещет себе в молочный коктейль рома. Так вкуснее. И спокойнее. Осознаётся произошедшее — похоже, в их отношениях с Чанбином точку поставил Минхо, с третьей стороны. Причём жирнющую. Дойдёт до кого угодно — а Чанбин хоть и схватывает не на лету, всё же не страдает тягой к самоубийству. Угрозы жизни и здоровью ему знакомы не понаслышке, с его-то… теперь уже тоже нашим беспокойным кланом.       Феликс делает ещё несколько глотков. Сладость молочного коктейля превратила ром в подобие ликёра, но ему начинает нравиться. Как и то, с чего начал управление огромным кланом Чан. С вежливой осторожности, но в то же время готовности и самому работать. А ещё Феликс вспоминает то, на что не обратил внимания, пока нежился под боком у Минхо. Когда они пришли «в гости», там были только Хёнджин и вампирёнок-Ян. А Бан Чан явился уже позже, с улицы… и за ним в номер вошёл Сынмин. Мелочь? Совсем нет. Значит, они говорили без свидетелей. Какое дело может быть у заместителя одного Князя к другому? Да ещё секретное?       Феликс знает ответ и очередной глоток даётся ему с трудом. Чутьё может кого угодно подводить, только не Сынмина. И если он предсказывает вампиру будущее так рано — значит, есть, чего опасаться. Точно не знает даже он сам — часть ли дара, или просто интуиция, но, если он торопится предсказывать — нависла какая-то угроза. Или случится что-то поистине грандиозное — объединение трёх кланов в один вполне подходит. В очередной раз он не ошибся.       Прикусив губу, Феликс вздыхает и присаживается на краешек кровати. Ему даже немного обидно — предсказание по его Сну Обращения относилось только к нему самому, даже соулмейтная связь с Минхо не нашла отражения. А ещё… это предсказание до сих пор не сбылось. И оно было не плохим и не хорошим, а… как список покупок в магазине.       Минхо Сынмин тоже гадал, но не раскрывал предсказанное. Феликсу не очень-то и хотелось это знать. Если бы там было предсказано мировое господство или разрушительная война — Минхо бы поделился и сам. Но впервые Феликс чувствовал по этому поводу ощутимое беспокойство, словно вся материя вселенной пришла вокруг в движение и сонный мир наконец-то пробуждался. Он мог назвать катализатор этого события безошибочно — бумажка, на которой он бездумно нацарапал адрес. Но, конечно, шестерёнки судьбы закрутились раньше — как только Хёнджин согласился поучаствовать в эксперименте. Это было мягко говоря удивительно — девственность до брака он не давал обета хранить, но тем, где и с кем у него были интрижки, не делился даже с Феликсом, будто не придавал этому значения. Иногда приезжал в особняк утром, придерживая воротник рубашки, пряча то ли засосы, а то ли следы укусов. Иногда от него пахло чужой туалетной водой. Иногда… да много было мелочей, на которых все тактично не заостряли внимание. Феликс не ревновал, наоборот, всегда вздыхал с облегчением. Больше всего ему не хотелось бы того, чтобы Хёнджин безнадёжно себя изводил из-за Минхо.       И сейчас опять ловит себя на мысли, что не смог бы предсказать свои эмоции, если бы те вдруг начали встречаться. Когда Хёнджин ушёл вслед за Минхо… Твой соулмейт и твой лучший друг… кошмарный сон, но… светлый? А теперь беспокойство растворилось, испарилось и стало… легче. Феликс и подумать не мог о том, что это его тяготило, а как только избавился — почувствовал. Как будто в стеклянном лабиринте рухнула одна из стен, рассыпавшись искрящейся пылью.       — Напиваешься, — спокойно констатирует Минхо.       Феликс вздрагивает, выныривая из мыслей. Минхо стоит совсем рядом, и одежды на нём ещё меньше, чем было… если одно полотенце на бёдрах можно вообще считать за одежду. С кончиков волос капает вода, падая на кожу и стекая. Даже ресницы мокрые — как будто он совсем не вытирался.       — И не пытаюсь, — с трудом выговаривает Феликс. — Не получится.       — Я знаю, — Минхо улыбается. — Тебе хватит.       Отбирает у него стакан и отставляет подальше. Дотрагивается кончиками пальцев до щеки, но легко. Наклоняется, но всё-таки оставляет комфортное расстояние между ними. И почти шепчет:       — А я же соврал, Ёнбоки. Мне недостаточно просто видеть тебя.       — Я и не поверил, — хрипло отвечает Феликс. — Ни на мгновение.       — Не то чтобы я надеялся, — тянет Минхо. — Но я должен у тебя спросить. Ты не будешь против, если я тебя поцелую?       Феликса бросает в жар. Он всеми силами пытался не думать о том, чем закончится эта ночь, отвлекаться… не думал, но знал.       — И если я буду против, — едва может выговорить, — ты просто отступишь? Отпустишь меня, как договаривались?       — А ты против?       Не вопрос — приказ. Потому что нельзя сопротивляться лязгнувшей цепи, на которой сидишь, как сторожевая собака. Связь соулмейтов — превыше всего. Феликс судорожно облизывает губы, зная, что он не смог бы отказаться, даже если бы Минхо вздумалось его изнасиловать. А когда он просит… но сил ответить нет, он просто качает головой.       Толчок в плечи — не болезненный, почти нечувствительный — подсказка. Поцелуем всё не закончится — начнётся. Феликс сглатывает — ему почти страшно. Но это скорее воспоминания и ожидание боли, чем на самом деле угроза — Минхо перехватывает его пальцы, пытающиеся расстегнуть рубашку.       — Разреши мне, — он снова тихо просит-приказывает.       И чуть тянет материю на себя, так, что не касается кожи Феликса, пока расстёгивает маленькие блестящие пуговички, одну за другой. Смотрит в глаза, спокойно и лукаво. Не раздражённо. А как только последняя пуговичка поддалась, всё-таки целует. Феликс не успевает толком вдохнуть и не сразу соображает ответить на поцелуй, поэтому первые несколько мгновений Минхо лишь трогает губами его губы, и проводит языком. А когда тот всё же проскальзывает в рот, Феликс уже задыхается от резко подступившего желания.       Минхо его редко целовал, только тогда, когда был в особенно хорошем настроении. Всегда неожиданно, грубовато, но абсолютно эйфорично. И сейчас чувства те же — по-другому он всё-таки не умеет, слишком решительно ведёт, слишком жадно. Но… Феликс этого всегда ждёт, и просто не хочет по-другому. Всё правильно.       А ладони, скользящие по коже, небрежно отодвигающие ткань рубашки, от которых не получится сбежать — только вздрагивать! Горячие. Не такие, как у других вампиров, а почти как у людей. Феликс спал с людьми только за тем, чтобы ощутить это — и выбирал партнёров с самыми тёплыми руками. Но здесь несравнимо — от прикосновений будто рождаются всполохи огня, почти больно от возбуждения.       Минхо разрывает поцелуй. Феликс, моментально вспотевший, глубоко вдыхает, словно просыпаясь, но не от кошмара. Совсем нет, хотя…       — Тебе должно понравиться, Ёнбоки. Я знаю, — мурлычет Минхо.       И широко улыбается, показывая зубы. Почти скалится — но от этого не страшно, от этого… Феликс каждый раз мог до исступления и потери чувства собственного достоинства умолять об этом, но получал… почти никогда. А тут Минхо сам… сам…       Становится на одно колено перед кроватью, и делает предложение, от которого Феликс не в силах отказаться, отмечая своё намерение лёгким мазком языка по животу. До судороги. Феликс чувствует, что ещё немного и задохнётся, несмотря на то, что дышит часто и быстро. Особенно после того, как Минхо просит-приказывает:       — Можешь стонать так громко, как тебе захочется, Ёнбоки. Тебе же захочется?       Вместо ответа Феликс подрагивающими пальцами касается головы Минхо, и чуть толкает. Туда. Вниз. Там…