Красные огни

      Хёнджин делает недвусмысленный намёк, что им тоже пора уходить — зевает, прикрывая рот стаканом. Чан знает, что как бы формально он и сам гость — но не уверен, что неписанные правила гостеприимства главнее его Княжеского титула. Колеблется, но всё-таки решает, что хуже от такого предложения не будет. Ещё пару секунд сомневается, как обратиться к малознакомым вампирам, но предполагает, что Князю можно как угодно.       — Чанбин, Джисон, если хотите, оставайтесь. Мы снимем вам номер. Дело в том, что мы очень устали и не можем продолжать болтать.       — Ещё бы вы не устали, соулмейтики, — хитро щурится Джисон. — Но вот предложить заплатить за Чанбина… Князь Чан, вы первый.       — Не то чтобы совсем первый, — поправляет его Чанбин, — но мне нравится. Продолжай.       — Он потом всё отдаст, — Джисон якобы заговорщически шепчет, продолжая сидеть на полу.       — А в чём тогда смысл? — Чан подыгрывает и наклоняет к нему голову.       — Ему жутко приятно.       — Да, мне очень приятно, — подтверждает сказанное Чанбин, хотя вроде бы как не должен бы слышать.       — Я сам сниму вам номер, — Сынмин вновь копается в телефоне.       — А ты правда знаешь хозяина этого места? — вроде бы невинно интересуется Джисон.       — Да, — не отрываясь от телефона, бросает Сынмин. — Но это здесь не при чём.       — Да я просто… хотел бы тоже с ним быть знакомым.       — Хан, напрашиваться некрасиво, — укоряет его Чанбин.       Но у Сынмина на этот счёт оказывается другое мнение:       — Я постараюсь организовать вам встречу. Не сейчас, когда уладим дела клана. Надеюсь, это не праздное любопытство?       — Хочу научиться, — горячо заверяет его Джисон. — Хотя бы… немного так же.       — Ты так уверен, как будто у тебя получится, — Чанбин продолжает ворчать. — У вас даже дар не одинаковый, и у него покруче будет, Хан.       — Что значит «даже»? — удивляется Сынмин. — Двух одинаковых даров не бывает. Очень похожие — да, но не одинаковые, у всех уникальные особенности, ограничения или условия.       — Да? — неподдельно удивляется Чанбин. — А я так надеялся, что кто-нибудь со мной посоревнуется в беге…       — Может и обогнать, — холодно отмечает Сынмин.       Чанбин дёргает уголком рта, будто от разочарования, но быстро становится вновь благодушным:       — Его будут проблемы. И твои, Чан.       — Я не думаю, что ты слабее меня, Чанбин. Но на календаре не средневековье. Вампиры так и будут вызывать друг друга на дуэль?       — Твои бы слова, да Сану в уши, — хмыкает Сынмин.       — Кому? — осведомляется Чонин.       — Есть там один, — Сынмин кривится, демонстрируя один из клыков. — Я тебе потом расскажу.       — Всё потом — отличный план, — соглашается Чан. — Мы пойдём. Джинни, ты как?       — А? — кажется, Хёнджин успел задремать. — Конечно.       Чан вновь любуется его изящными движениями и удивляется, как грация может сочетаться с невнимательной неуклюжестью — Хёнджин умудрился на ровном пляже споткнуться и едва удержать равновесие. Наверное, помогло то, что он танцует. Немного странно. Но Чан не против посмотреть — только как уговорить его показать, если Хёнджин стесняется всего подряд и в первую очередь себя и своего тела? На любой комплимент реагирует диким смущением и отрицанием. Это с его-то внешностью и ростом!       Но хотя бы охотно идёт на контакт — не возражает, если взять его за руку, хотя всех остальных вампиров это всё-таки слегка смущает. Как и то, что Хёнджин доверчиво потирается щекой о плечо Чана — наклоняясь. Хану это кажется скорее забавным, он отворачивается в сторону, пряча улыбку. А вот Чанбин изгибает бровь и открыто хмыкает. Сынмин щурится, но презрительно, одобрительно или ещё как — не разобрать. Чонин пялится на него, вместо Хёнджина, и ничего не может понять.       В коридоре становится легче дышать. Как будто обязанности Князя остались за дверью, хотя Чан полностью осознаёт, что это не так. Но его это не пугает, наоборот, возникает странное чувство принятия и… предназначенности? Неужели всё-таки этот старый и вредный вампир был прав? И нет смысла сопротивляться и что-то менять?       — Джинни, — Чан останавливается посереди галереи. — Ты общался с этим… Сынмином?       — По какому поводу?       — Насчёт… меня.       — А что не так? Так, пару раз поздоровался, что-то в чате черкнул. Почему спрашиваешь?       — Давно?       — Ну… — Хёнджин охотно вынимает телефон и мило ему улыбается, чтобы разблокировать, и не скрывает чата: — Вот, наверное, как мы сюда приехали. Я даже не знал, что он… не один, что с ним будет Ян. Вообще никогда бы не подумал!       — Типа любовь зла и всё такое? — Чан хочет замять тему.       Очевидно, что Хёнджин тут не при чём, и предложил объединиться совершенно самостоятельно. Чан сомневается, что досконально знает всё об особенностях вампиров, но вряд ли у всех них есть телепатия. А Сынмин был больше занят комфортом своего… парня, правильно, чем разбалтыванием пророчества. И вряд ли он соврал насчёт тайны.       — Ага, — безмятежно отзывается Хёнджин. — Полюбишь и тебя.       — Чё сказал? — Чан мгновенно вскипает. — Да я тебя…       — Что? — вроде бы невинно интересуется Хёнджин, но тут же лукаво улыбается.       — До смерти зацелую.       — О, ты тоже смотрел? — изумляется Хёнджин.       — А? Что смотрел?       — Да так, одну дораму… лакорн, — осторожный ответ.       — Чушь не неси, — раздражается Чан. — Давай без приколов с полюбишь-не полюбишь. Я понимаю, что между нами не отношения толком. Я даже тебя на свидание ни разу не звал. И не дарил ничего. Вот это мне не нравится.       — Оу, Кри-ис, — Хёнджин прикрывает глаза. — Перестань, пожалуйста, быть таким серьёзным.       — Что я такого сказал?       — Всё, что ты сказал, жутко… соблазнительно. Я готов тебе поверить. Не совсем, но…       — Ах так, да? — праведно возмущается Чан. — Думаешь, я вру?       Прикинув за пару мгновений, как лучше это сделать, ловко подхватывает Хёнджина на руки, прижимает к груди. Тот взвизгивает и вцепляется Чану в плечи, боясь упасть.       — Ты чего делаешь, отпусти!       — Не бойся, — шепчет Чан на ухо Хёнджину. — Не уроню.       — Вот опять ты… эй!       Чану кажется, что Хёнджин вообще ничего не весит, и поэтому его можно очень просто повредить. Держит очень осторожно, пока несёт по коридору, боясь не рассчитать ещё непривычную пока силу вампира. Хёнджин же, намертво обвив шею Чана, тоже немного опасается, но охотно помогает открыть дверь, толкнув её ногой. Ну, как помогает…       — Её надо потянуть, — вздыхает Чан.       — Тогда отпусти меня, — протестует Хёнджин.       — Может, ты перестанешь меня душить и сам дотянешься?       — Отпусти.       — Нет.       — Ладно! Но если я при падении со смертельной высоты переломаю кости, виноват будешь ты!       Чан снова любуется, как Хёнджин изящно изгибается, просто для того, чтобы открыть дверь. Всё же… у него в каждом движении будто магия. Чан пытается проанализировать это чувство, и приходит к выводу, что их связь тут вряд ли при делах. У Хёнджина все движения сливаются в одно, как у небольшого ловкого хищника.       — Крис, ты в курсе, — хмыкает Хёнджин, когда они всё-таки протискиваются в дверной проём, — что у многих народов через порог переносят невесту?       — Нет, а зачем?       — Чтобы обмануть духов дома, вроде так, — неопределённо пожимает плечами Хёнджин. — В древние времена в домах рождались дети, и духи их сразу оберегали. Невесту вроде как принимают за нового члена семьи.       — Моя невеста — жених, и очень даже совершеннолетний, — хмыкает Чан. — И я этому рад, потому что могу сделать так.       Подходит к кровати и выпускает Хёнджина. Он, не успев уцепиться, падает, сначала пугается, потом смеётся:       — Одеяло нанесло мне семнадцать переломов, я умру от внутреннего кровотечения.       — Кровь и должна течь внутри, разве нет? — хмыкает Чан. — Но если хочешь, я не против её немного… выпить. Если лишняя. Прямо во-от отсюда.       Опирается коленом о кровать, наклоняется и нежно проводит кончиками пальцев по губам Хёнджина. Наслаждается их мягкостью и неидеальными неровностями, и в самом деле был б не против, но…       — Будет больно? — Хёнджин пугается и перехватывает его пальцы. — Может, всё-таки не нужно?       — Я бы никогда не причинил тебе боль, Джинни, — ласково шепчет Чан. — Не беспокойся.       Осторожно трогает его губы своими, углубляет поцелуй. Чувствует, что Хёнджин всё-таки вздрагивает — не доверяет, боится укусов. Приходится отстраниться и попробовать по-другому:       — Собираешься спать в уличной одежде? Нет уж, снимай.       Проскальзывает ладонями по талии, оттягивает мягкий пояс тренировочных штанов, запускает пальцы под резинку, и осторожно тянет их, подцепив и бельё. Хёнджин обнаруживает неладное поздновато, когда всё уже спущено почти до колен.       — Эй, прекрати!       Пытается подхватить одежду, но Чан быстрее и проворнее, без труда окончательно стягивает всё и отбрасывает подальше. Хёнджин пытается сесть и натянуть футболку, чтобы прикрыться, а Чан ему мешает — перехватывает ногу и… нежно целует у пальцев, чуть прихватывает клыками, целует ещё и ещё, осторожно поворачивая стопу, с языком, но стараясь не щекотать.       — Ты что творишь! — Хёнджин почти истерит. — Отпусти немедленно! Это грязно и аморально, я весь пляж пробежал, она грязная и… пахнет!       Чан тихо усмехается и целует чуть выше, у щиколотки. Кожа солёная — не разобрать, то ли от морского песка, то ли от пота. А запах — Хёнджин драматизирует. Как и должна пахнуть кожа, так же точно, как пахнет его взмокшая спина, шея, ключицы, живот… Чан взрыкивает. Мало. Он хочет зацеловать всего Хёнджина, с кончиков пальцев ног до кончиков волос. И закусать, прижимая к себе, смешивая его пот со своим, и… обладать им. Как вещью. Это — деструктивно и неправильно, он пытается бороться, всего лишь целуя, удивляясь гладкости ног — танцует, и ему так положено? Или очередной комплекс?       Хёнджин не оставил попытки к сопротивлению, упирается рукой в плечо, хочет помешать. Стыдливо натягивает футболку, облизывает губы и снова просит:       — Прекрати, пожалуйста.       — А если нет? Не прекращу? Я Князь, могу и приказать.       — Злоупотребление полномочиями, — огрызается Хёнджин и в очередной раз предпринимает попытку высвободить ногу.       Ему это удаётся, но Чан тут же перехватывает другую и целует около колена. Хёнджин раздражённо хлопает его по плечу, чем вызывает вопрос:       — Не нравится?       — Не нравится, — непонятно, Хёнджин передразнивает или это действительно ответ.       — Ах так, — Чан вроде как сдаётся, выпускает его.       Но это обманка — как только Хёнджин облегчённо вздыхает, Чан вероломно задирает ему футболку до груди. Хёнджин тут же раздражённо шикает и пытается её снова поправить, но Чан наклонился совсем близко и спрашивает:       — Могу я считать это согласием?       — А? Что? На что? — Хёнджин почти пугается, как зверюшка, а догадавшись, жутко смущается и отворачивается.       Чан покачивает головой. Вот же! Наверное, только Хёнджин мог не заметить, что у него эрекция. Дёрганый такой, как будто первый раз!       — Тц, — Чан прихватывает губами кожу на его шее, слева, рядом с крупной родинкой.       Проводит языком по ней, тихо спрашивает:       — Ты чего-то боишься? Кто-то раньше делал тебе больно?       — Не сейчас об этом, — Хёнджин снова дёргается и упирается ладонями в плечи Чана.       — Тогда что не так? — Чан почти теряет терпение. — Скажи, пожалуйста, словами через рот.       — Который ты всегда приказываешь мне замолчать? — огрызается Хёнджин. — Ты дразнишь меня, только и всего.       — Постарайся меня простить за то, что я тебе скажу, Джинни, но ты ебанутый?       — Значит, — Хёнджин суживает глаза и Чан с удивлением видит в них слёзы. — Издеваешься надо мной ты, а ебанутый, как ты изволил выразиться, я?       — Я перестаю что-либо понимать, — сдаётся Чан. — Я тебя хочу, ты меня тоже, и отрицать ты это не сможешь. Мы соулмейты и я тебя люблю. Постарайся мне объяснить, какого грёбаного хуя тебе ещё от меня надо? Уж прости, что я не Минхо!       Выплюнув это, Чан вздёргивает подбородок и закусывает губу. Сказал лишнего, чего за ним никогда не водилось. Хёнджин… взбесит кого угодно!       — Ты меня что? Опять! — тот тоже закусывает губу, но кажется, что вот-вот расплачется.       — Не знаю, кто тебе забил голову чушью, — цедит Чан, — или ты там себе сам навоображал, но нам лучше обоим отдохнуть. И потом поговорить.       Отстранившись, он демонстративно стягивает футболку и возится со штанами. Но вся акция остаётся без должного внимания — Хёнджин сидит, отвернувшись к стене, подтянув колени к груди обхватив их. Молчит. Не реагирует на то, что Чан выключает свет в номере и ложится рядом, продолжает сидеть, не шевелясь.       Чан, немного полежав и попялившись в потолок, понимает, что это полная херня и так дело не пойдёт. Садится, осторожно приобнимает Хёнджина за плечи. Надеется, что хотя бы не оттолкнёт, но похоже, он и не собирался сопротивляться, наоборот, расслабляется. И начинает говорить первым. Чан замирает, боясь спугнуть, внимательно слушает.       — Мне всегда твердили одно — какой красавчик! Симпатичная мордашка! Ты добьёшься чего угодно! Но никто ни разу не спросил меня, чего я хочу. Кем я хочу быть, на кого учиться. Считалось, что я вытянул золотой билет в этой жизни и так. И… я не понимал всего этого. А теперь мне уже неприлично много лет, а я только пытаюсь понять, что мне нравится и чем хочу заниматься. Наверное, ты не поймёшь…       — Куда уж мне, — Чан чувствует, что говорит это очень зря, но не может остановиться. — А мне всегда говорили что угодно кроме того, что я красивый. Особенно про нос. И про ноги. И про рост. Я даже не пытался заниматься тем, чем действительно хотел. Были… несколько другие заботы. Что пожрать на завтра и как сделать так, чтобы родители думали, что их сын — приличный человек. И тут случился ты. И всё это… вокруг.       — Я… не… — Хёнджин сглатывает и замолкает.       Но Чан только крепче его обнимает и пытается утешить:       — То, что я встретил тебя, самое важное в моей жизни, понимаешь? Я бешусь, потому что не могу тебя понять. Мне без разницы, насколько красивым или нет ты себя считаешь, я не мыслю такими категориями. Для меня ты привлекателен не потому, что у тебя «симпатичная мордашка». Мне нравится, как ты улыбаешься, смеёшься. Как говоришь, как ведёшь себя со мной, как двигаешься… как дышишь? Я звучу, как дурак, да?       Хёнджин неожиданно оборачивается через плечо, и Чан замечает в полумраке, как у него подрагивают губы, а щёки — мокрые. Чан тут же оправдывается:       — Я гадостей наговорил? Прости, я точно дурак, и тоже не знаю, как общаться. Перестань, хорошо? Ну… не надо.       Почти паникует — понятия не имеет, что делать с чужими слезами. И Хёнджин не маленький братишка с маленькими проблемами — разбитой коленкой, не поделённой игрушкой, противной кашей в тарелке. Всё, что он может сделать — осторожно поглаживать его по волосам, пропуская тёмные пряди меж пальцев.       Хёнджин долго молчит, честно пытаясь прекратить плакать, и наконец у него получается — шумно втягивает воздух носом, и вместо того, чтобы что-то ответить — целует Чана. Резко и жадно, неаккуратно, цепляя острыми клыками язык и губы. Прижимается, путая пальцы в его ярких волосах, и больше не сопротивляется.       Чан целует его в ответ, сначала ошарашенно, потом не менее жадно, чувствуя, как остро нарастает возбуждение и боясь, что Хёнджин опять что-то себе надумает, и снова ничего не получится. Прижимает к кровати, отрезая пути к отступлению и возможность сбежать, нетерпеливо наконец-то полностью стягивает футболку с Хёнджина и скользит ладонями по его коже — он моментально потеет, и это жутко возбуждает. Оторвавшись от губ, переключается с поцелуями на шею и ключицы — сводящий с ума запах, неповторимый вкус кожи. Никогда не останавливаться — единственное желание, пока он наконец-то доверят и поддаётся… или нет?       Снова — ладони на плечах и лёгкий толчок. Но это уже не похоже на истерику, скорее на игру, и Чан в неё легко включается, отстраняется до тех пор, пока Хёнджин его совсем с кровати не сгоняет. Вот это уже не пойдёт! Чан хочет вернуться обратно, но как только опирается коленом о постель, планируя вероломно запрыгнуть и исполнить неоригинальную угрозу зацеловать, Хёнджин мягко касается его члена кончиками пальцев. Это уже серьёзно, Чан так и замирает. И, чёрт возьми, не жалеет!       Потому что Хёнджин вытягивается на кровати, изгибается и осторожно прикасается губами к его члену. Целует. Не торопясь и нежно, Чан боится его спугнуть и чувствует, что не особенно долго продержится. Потому, что Хёнджин начинает осторожно использовать язык, будто пробуя член на вкус, как леденец.       Чан наклоняется и упирается рукой до локтя в стену, закрывает глаза, чтобы острее чувствовать и в то же время не смотреть на Хёнджина — а то так с ума сойти можно. Конечно, безумно хочется схватить и надавить ему на затылок, побудив заглотить как следует, целиком. Да что там, просто жёстко трахнуть его в горло, но Чан терпит, прикусив губу клыком и чувствуя вкус крови. Нет навыка — это временное явление, и нечего хотеть всё и сразу. Тем более, он очень старается, и быть… объектом для тренировки всё равно приятно, хоть слегка и мучительно. И дело не в том, что всё совсем уж плохо — просто нет постоянства, Хёнджин пробует то одно, то другое, то облизнуть по всей длине, то слегка прикусить, то попробовать взять глубже… и снова всё меняется. Ну… придётся ему подсказать, во имя науки-то!       — Джинни, — тихо зовёт его Чан. — Сосредоточься на чём-то одном, очень тебя прошу.       — Всё… ужасно? — звучит предсказуемый вопрос.       — Я это сказал? — Чан почти рычит. — Продолжай, но в одном темпе хотя бы.       — Ладно, — нерешительно отзывается Хёнджин, как будто его наругали.       Но слушается, и каким-то интуитивным чудом даже соображает применить один из неплохих способов — чуть заглотить и исследовать языком снизу, надавливая, облизывая, и… достаточно быстро.       Чан чувствует, как спина взмокает, и где-то у позвоночника покалывает. Хорошо, как же… губы Хёнджина, невероятные, мягкие, нежные — осторожно обхватывают член, язык такой горячий…       Не сдержавшись, Чан вместо стона ругается, да так грязно, что Хёнджин вздрагивает, давится. Тут же отстраняется, прикрывает рот, утирается — но куда там, Чан успевает заметить капли на его губах и подбородке. И теперь точно уверен, что дело этим не кончится.       Не выдержав, прямо-таки нападает на Хёнджина, валит под себя и вцепляется клыками в шею. Кровь — пьяняще-сладкая, но меру надо знать. Лишь несколько капель — и тут же зализать ранку. Где-то на краю сознания зарождается мысль выяснить, имеется ли поблизости смазка, но тут же истаивает, потому что Чан уже бесцеремонно разводит Хёнджину ноги. Слюна и прилично размазанной спермы — примерно хватит. Тем более, что он совсем и не сопротивляется, только глубоко вдыхает — и расслабляется. Тоже удивительно — обычно все напрягаются. Но Чан давно уже понял, что Хёнджин — не «все». Особенный-особенный-особенный… и только его.       Всё равно старается немного себя сдержать, не начать совсем уж резко, чуть вталкивает член и замирает — даёт время привыкнуть.       Но не собирается останавливаться — не после того, как Хёнджин со знанием дела стаскивает подушку, подтыкает под поясницу и разводит ноги пошире. И если ему и больно, он никак это не показывает, наоборот, снова первым находит губы Чана своими, целует, тихо стонет, как только тот двигается. Чан отвечает на поцелуй и чувствует, что определённо будет трахать Хёнджина до тех пор, пока он пощады не попросит. Если вообще попросит, потому что он только прогибается и обнимает, тонкие длинные пальцы скользят по плечам Чана, но Хёнджин даже не думает царапаться, скорее гладит. Чан снова целует его в шею, но на этот раз движется с поцелуями к уху, чуть прикусывает мочку с бриллиантовой серёжкой, а оттуда — нежные и невесомые поцелуи скулы — около уха родинка. И на щеке… и самая забавная — около глаза, но на попытку её поцеловать Хёнджин жалуется сбивчивым шёпотом:       — Щекотно и… отвлекает.       — А ты уже собираешься кончить? — шепчет Чан ему на ухо, провоцируя.       Срабатывает, Хёнджин смущается. Члену сразу становится теснее, и Чан эгоистично решает продолжить смущать Хёнджина и дальше, не переставая при этом основательно трахать:       — И что же ты собираешься делать? Поласкать себя самостоятельно или попросить меня? А, может, ты достаточно хорош, чтобы кончить без рук? Только от того, что мой член тебя вот-вот разорвёт?       — Не сказал бы, — неожиданно нагло парирует Хёнджин. — Но он действительно… некомфортно большой.       — Тебе некомфортно? — притворно удивляется Чан и, бросив быстрый взгляд, поглаживает кончиками пальцев член Хёнджина. — А это что тут у нас?       Хёнджин прячет взгляд, но сам проводит по члену, задевая пальцы Чана. Тот любуется, как осторожно и стеснительно он это делает — можно сказать, утончённо-эстетично. Словно не физиологическую потребность хочет удовлетворить, а собирается сотворить шедевр. Впрочем, он сам по себе шедевр. Чан не устаёт им любоваться, но и не забывает о том, что этот «экспонат» можно не только руками трогать, но член поглубже заталкивать. И побыстрее, раз ему так хочется… но только и всего? Чан склоняется над Хёнджином и опять нашёптывает:       — Если хочешь, можешь выдать мне своё самое грязное желание. Обещаю исполнить.       Вместо ответа Хёнджин мотает головой, покусывая губу — ему и так неловко, но Чан не отступается:       — Не буду задавать вопросов и не упрекну. Я же знаю, оно у тебя есть. Всё начнётся, закончится и обещаю не вспоминать. И не разболтаю.       Хёнджин бросает на него быстрый взгляд, пальцы на члене замирают. Чан надеется, что он согласится, взвесит все за и против, вспомнит, кем Чан работал. Или просто доверится. Медлит, Чан толкается членом глубже и жёстче. Пусть решается или отказывается!       Хватает за запястье, Чан охотно позволяет поднести его ладонь к горлу Хёнджина, и тот всё-таки тихо просит, хотя и так можно было догадаться:       — Сожми.       Чан не сдерживает улыбки. Очень распространённый кинк, но Хёнджину он… идёт? На длинной и изящной шее пара отметин от пальцев станет скорее изысканным и пикантным украшением, но и ничего не портить он умеет, справится. Послушно вцепляется чуть ниже кадыка и давит — так сложнее придушить сильнее, чем надо, а ощущения сдавливания и дискомфорта — наоборот, острее, особенно когда пытаешься сглотнуть слюну. Самому Чану такое не очень нравится, но он прекрасно понимает, что именно в подобном Хенджина заводит так, что он моментально прогнулся и тяжело задышал. Власть партнёра. То, что он контролирует необходимый для дыхания воздух — будто саму жизнь. И опасно ему не подчиняться, опасно дёргаться… хотя бы иллюзия этого.       Чан перехватывает шею Хёнджина ещё плотнее, фиксирует, чтобы не мог отвернуться. Смотрит прямо ему в глаза — и те вспыхивают мистическим, красным цветом. Мир сжимается до его зрачков, обрывистого дыхания, толчков, срывающихся с кончиков волос капель воды, смешанной с потом, смеси запахов их тел, спермы, моря и цветов — они так и не закрыли дверь на пляж, в которую за ними подглядывает обрубок луны. Никаких стонов — воздух надо беречь, никаких резких движений — в захвате. Только пальцы — быстрее. Только ближе, жарче, сильнее… Чан впивается в губы Хёнджина поцелуем, сжимает его горло ещё чуть сильнее, лишает последней возможности вдохнуть… и удовлетворённо взрыкивает, чувствуя обжигающе-горячие капли на коже.       Отстраняется, облизывается — не посмел укусить Хёнджина, но напугал… и довёл до острейшего оргазма, без сомнения — он закрывает глаза и еле дышит, даже после того, как Чан разжимает хватку. Почти без сил откидывается на кровати — пальцы поблёскивают от спермы, как и грудь Чана, принявшая её на себя.       Как только у Хёнджина хватает сил посмотреть на Чана — тот провокационно размазывает сперму по груди и показывает сердечко из пальцев. И снова толкается членом.       — Я сейчас умру, — облизнув зацелованные губы, сообщает ему очевидную ложь Хёнджин.       — Я предпочитаю живых, — хмыкает Чан. — Держись, немного осталось.       — Ты умеешь это определять? Террорист, — выдыхает Хёнджин.       Прямо-таки нарывается на поцелуй! Чан себе не отказывает, целует, прижимает к себе, извазюкивая без всякого зазрения совести. Ещё немного, ещё… Хёнджин соображает, что испачкался, пытается вырваться — но у самого же пальцы липкие, и тут же соскальзывают у Чана с плеча. Забавно и… возбуждающе. Чан замирает, и Хёнджин неожиданно соображает — напрягает живот, сводит ноги. И не отказывается от поцелуя.       Довольно выдохнув, Чан признаёт, что какой-никакой опыт у Хёнджина имеется, он только мастерски притворялся невинным. А уже точно знает, что заводит, и как партнёру будет приятнее с ним, только вот не во всём. И Чану не терпится об этом разузнать, но Хёнджина теперь можно и не пытаться удержать!       Только что грозился умереть, а теперь изворачивается с энергией намазанного маслом хорька, который стащил курицу. Куда торопится можно и не гадать — в душ, и бежит туда с такой скоростью, будто от промедления жизнь зависит. Чан хмыкает — до сих пор стесняется, значит. Как будто он не знает, что после незащищённого секса надо делать и как что мыть и обрабатывать. Кстати, хотя бы вымыться и ему неплохо было бы.       Но в душе глухая оборона — Хёнджин придерживает дверь кабинки и что-то злостно шипит, как только Чан пытается её открыть, но из-за плеска воды не разобрать. Не надолго — потом всё-таки пускает, и Чан охотно встаёт радом с ним, наслаждаясь теплом. Просто стоит под струями воды и любуется тем, как Хёнджин тщательно смывает с себя пену. Тот замечает, фыркает:       — Мойся, что смотришь? И если ты кому-нибудь, хоть слово…       — Я же обещал. И кому я расскажу? Минхо, чтобы был готов в случае чего? — подначивает его Чан.       — Перестань о нём упоминать, пожалуйста, — Хёнджин отводит взгляд, выдавливает немного геля для душа на пальцы и решает организовать мытьё Чана самостоятельно.       — Мне надо знать, — Чан пытается убедительно изобразить ревность, не улыбаясь, — не представляешь ли ты в постели со мной его, когда он тебя вот так, — Чан показывает на себе удушение.       — Обещал не говорить, — огрызается Хёнджин. — И мы не спали! Никогда! Не встречались, не целовались, не держались за руки! Успокойся уже! А насчёт… мне никто не делал… до тебя. И представлять некого. Я только сам…       — Но это не то, правда? — Чан хитро улыбается.       — Несносный, — ворчит Хёнджин.       — Ты не забывай, что на сегодня два один в мою пользу, и придумай, как будешь отыгрываться.       — Ты о чём… а, — Хёнджин снова мило смущается, но тут же берёт себя в руки: — Никак. Спать.       — Об этом, — Чан меняет тон с игривого на серьёзный и перехватывает ладонь Хёнджина на груди. — Тебе приходится спать вдали от людей… из-за твоего дара?       — Да, — бесхитростно отвечает Хёнджин. — Я себя не контролирую, и они… приходят. Могут ломиться в дверь, даже в окна — как будто хотят мне служить. Пугает, и… так нельзя с людьми. Они могут пострадать из-за меня. Я хотел купить дом… подальше. Но не смог выбрать, так что… он пока строится. О, — оживляется Хёнджин. — Мы можем его допроектировать вместе. Обставить…       — Ты мне предлагаешь съехаться? — якобы невинно удивляется Чан.       — Почему нет?       Чану хочется пошутить о том, что стоило только чуть придушить — уже такие дивиденды, но он сдерживается, обещал же. Вместо этого напоминает неприятную правду:       — Я Князь, Джинни. И мне положен клановый особняк.       — Ну и что, — невозмутимо отзывается Хёнджин и подходит ближе, заглядывает в глаза. — Мы повесим в спальне самое огромное зеркало, какое только найдём, и будем туда сбегать. В наш дом.       Чан смотрит ему в глаза, видит в них красные искорки. Окончательно пропадает. Решает, что ему не нужны ответы или признания, достаточно просто этого взгляда. Ну, может, ещё поцелуя.       Но слышит, как где где-то далеко противно, нудно и неумолимо звонит телефон.