Красные огни

      Феликс провёл множество ночей в обречённом ожидании боли, привык к ней до головокружительной тошноты и почти забыл, что бывает как-то иначе, что Минхо может просто легко касаться губами, выдыхая тёплый воздух, заставляя замереть, запрокинув голову и закрыть глаза…       Никогда не пытаясь защититься, Феликс лишь доверчиво предлагает себя, и чаще всего оказывается ненужным. Ему стыдно самому себе сейчас признаваться, но он всегда соглашался на что угодно, лишь бы не равнодушие. Лишь бы Минхо хоть как-то заинтересовался им, лишь бы не уходил… Феликс всегда понимал, что это плохой способ удержать партнёра, но ничего не мог противопоставить. Слишком сильно… любил.       И до сих пор любит, сглатывая вязкую слюну и не решаясь до него даже дотронуться. Но не боится. Страх наконец-то исчез, оставив звенящую пустоту, к тому же Минхо ведёт себя так, словно не собирается… не будет…       Его клыки секундно прокалывают тонкую кожу, точно по линии вены — куснув, он тут же отстраняется, продолжая выдыхать тёплый воздух, наблюдая за тем, как выступают тёмные, почти чёрные капли и скатываются вниз. Как только ранки затягиваются, целует рядом с прочерченными кровавыми дорожками, чуть выше… и снова укол-укус. Феликс вздрагивает и изо всех сил пытается не застонать — кто из них придумал эту извращённую пытку, полностью заменившую все способы минета, он не помнит. Только именно так ему нравится больше всего, и ни один из его мимолётных партнёров даже не приблизился к той грани удовольствия, на которой он балансирует, тяжело дыша и широко разводя ноги. Руки подрагивают, норовят подогнуться — ещё укол-укус, и сил не остаётся, Феликс откидывается на кровать на спину, разводит руки в стороны и открывает глаза. Как раз вовремя, чтобы встретиться взглядом с Минхо — соулмейт лишь присел на край кровати и склонился над ним, но не перестал мучить — проводит краями ногтей между свежих шрамов, размазывая кровь по всей длине члена, пачкая там, где ещё не было укусов.       И… целует. Феликс сбивается с вдоха, чувствуя привкус собственной крови — Минхо по-прежнему ни капли её не выпивает, всего лишь испачкал губы. И всё так же дразнит, отстраняясь:       — Хочешь, чтобы я продолжил?       Феликс не знает, зачем спрашивать что-то такое — он никогда не откажет. Но подобные вопросы — верный признак отличного настроения у Минхо. А когда оно плохое… Феликс сглатывает, сбивчиво отвечает:       — Д-да, пожалуйста.       — А я вот что подумал, — произносит Минхо вместо обычного довольного хмыканья. — Вся эта кровь пропадает зря…       При этом он выводит кончиком пальца завиток, и Феликс всё-таки тихо постанывает, не особо соображая, к чему ведёт соулмейт.       — Мне кажется её можно… использовать.       Минхо щурится совершенно по-кошачьи и... улыбается? Феликс взгляд не может отвести от его лица, тускло освещённого одинокой лампой, стоящей далеко на журнальном столике, облизывает губу. И не сразу понимает, что происходит, слишком быстро Минхо изгибается, перебрасывает через него ногу, наклоняется, всё явственнее и шире улыбаясь, чтобы тут же резко отстраниться, прогнуться и опуститься, снова приподняться…       Феликс пытается привстать на локтях, всё ещё не веря и не осознавая то, что его член без особого труда проскальзывает в задницу Минхо, глубже и ещё глубже, и почти выскальзывая… пока Минхо снова не склоняется над его лицом, не переставая двигаться, и не шепчет:       — …в качестве смазки.       — Ты… что делаешь? — судорожно выдыхает Феликс.       — Тебе приятное, — хмыкает Минхо. — Может, и нам обоим. Это… интересно чувствуется.       Феликс покусывает губу. Минхо подобрал самое неудачное слово! Как угодно иначе! Эйфорично, пьяняще, сумасбродно… но в качестве возмущения способен только тихо застонать, не в силах отвести взгляда от соулмейта. От того, как пряди волос падают ему на лоб и висок, прилипают, как поблёскивает пот на ключицах и груди, как движутся мышцы пресса, и задерживает взгляд на широкой бело-розовой полосе. Шрам, который Минхо получил ещё до того, как стать вампиром, не уменьшился, и всё так же выделяется, сухой на влажной коже, и такой… притягательный.       Феликс не выдерживает и тянется к нему, касается кончиками пальцев, ощущая его невероятно гладкую поверхность. Он никогда так не делал — но сейчас уверен, что ему можно. Вздрагивает — Минхо вдруг резко перехватывает его запястье. Но не запрещает — мягко отстраняет, направляет чуть ниже, и вновь двигается. Феликс осторожно обхватывает его член, поглаживает, стараясь не сдвигать сильно кожу, моментально вспомнив всё, что Минхо же в него и вколачивал — как правильно держать, где тереть, как нажать и как сильно сжимать. Закусывает губу от напряжения, пытается сделать всё как следует, как нужно, не отвлекаться на…       Минхо тихо стонет и заводит руки за спину, сцепляет их так, будто они связаны и двигается без опоры, лишь бёдрами, быстрее, почти резко — это как удары, но… Феликс теряется, слыша стоны — Минхо так себя вёл только тогда, когда был ещё человеком, когда сжимал его в объятьях, не замечая крови, текущей по шее и плечу, целовал и отчаянно желал. И сам Феликс тогда стонал едва ли тише, принимая его в себя, толком не понимая, что творит, что это его соулмейт, и не зная, что его ожидает в будущем.       Минхо больше на него не смотрит, закрыл глаза и не особенно старается сдержаться — ни стонами, ни с тем, чтобы кончить, и явно не соврал с тем, чтобы сделать приятное. Феликс же пытается сдержатся, как может, но это всё слишком… сильнее его воли. И, кажется, он теряет контроль, сжимает член Минхо опять неправильно, и слишком сильно и…       Минхо легко целует его в висок, довольно откатившись и вытянувшись на кровати рядом — и в мир постепенно возвращаются краски, звуки, запахи и… тепло. Минхо дышит Феликсу в шею, слегка трогает губами кожу — и больше ничего особенного не происходит, то есть… вообще ничего. Он просто лежит рядом, молча, не пытаясь обниматься, хотя всё уже закончилось, и Феликс не должен быть интересен, потому что уже не полезен. До следующей ночи. Но он остаётся, лениво валяется. Феликс даже недоверчиво потирает пальцы друг о друга — да нет же, на них полно спермы, которую надо бы смыть. Как и пот и… остатки крови.       — Как только тебе это в голову пришло? — тихо выдыхает.       — Было любопытно, — неожиданно охотно поясняет Минхо. — Вспомнил, как ты от подобного тащишься… попробовал. С кем ещё, как не с тобой?       — И когда ты больше не Князь, — подытоживает Феликс.       — Думаешь, — Минхо переворачивается на бок и созерцает пытающегося отдышаться соулмейта, — у меня было бы меньше авторитета?       — Когда не ты, а тебя, это… — Феликс не знает, как точно подобрать слова. — Про меня ты знаешь, что говорят.       — «Да кто не спал с Феликсом?»       — Именно, — вздохнув, Феликс садится. — И я знаю, каково тебе это слышать… не заставляй меня извиняться.       — За что? Ты мне изменял? Нет, мы с тобой не встречались. Но теперь, если увижу хоть один взгляд, жест… ты помнишь, что я сказал Князю Чанбину. Тебя я не трону, но любого, кто приблизится…       — То есть выбора нет, — обречённо подытоживает Феликс. — Ты снова здесь, мы снова вроде как вместе.       — Но на этот раз не я пришёл к тебе, — возражает Минхо. — Это ты пошёл со мной. И я не обещаю, что справлюсь, но постараюсь. Правда постараюсь, чтобы у нас было всё нормально.       — Не хорошо?       — Не хорошо. Хорошо не будет — я наделал гадостей, ты наделал глупостей. И главная из них — ты согласился со мной уехать.       — Потому что выбора не было, — Феликс раздражается. — Его никогда нет, Ли Ноу.       Минхо резко садится, смотрит Феликсу в глаза и требует:       — Повтори, пожалуйста.       — Что повторить? Что у меня не было выбора? Я знаю, что бывает, если тебя не послушаться, Ли Ноу, я…       — Вот это, — Минхо улыбается. — То, как ты меня называешь.       — Разве это не твоя бандитская кличка? Я зову тебя так, потому что ты так мне представился. По привычке.       — Сейчас только ты меня так зовёшь, — мягко отвечает Минхо. — И никто больше. Я скучал, Ёнбоки. Честно.       Феликс покусывает губу и не знает, как на это реагировать — в огромных глазах Минхо видит не то, что привык, не равнодушную брезгливость, а что-то вроде восхищения. Так дети заворожённо смотрят на новые игрушки в магазине, где-то там, на верхних полках, недосягаемые ни для их роста, ни для родительского бюджета. Почти не моргая, неотрывно и внимательно.       — Я в душ, — переводит он разговор в прагматичное русло.       Минхо, кажется, ждал чего-то другого, слишком поспешно отводит взгляд. Но не возражает:       — Я с тобой.       Феликс забирает скомканное полотенце с кровати, и старается на соулмейта не смотреть, но получается недолго, потому что даже в большой душевой кабине некуда друг от друга деться. Разве что запрокинуть голову, зажмуриться, подставить лицо под струйки воды и стоять так.       Но Минхо неожиданно поглаживает Феликса по щеке, ведёт пальцами через переносицу, гладит другую щёку, подступает совсем близко, тоже встаёт под поток воды, и шепчет на ухо:       — Поцелованный солнцем Ёнбок. Ты не должен их прятать, слышишь?       — Это уродство, — Феликс отступает, встряхивает головой и промаргивается. — Веснушки, которые не исчезают, даже если я год не выйду на солнце. Да это не веснушки даже, просто какие-то корявые пятна!       — Знаешь, я забыл про них, — неожиданно откровенничает Минхо. — Ты всегда их закрашиваешь. Но вчера я увидел Хёнджина, который не замазал родинку, а потом тебя… и… я испугался, что у тебя кто-то появился. По-настоящему важный для тебя, не на одну ночь, может, даже Хан или… скажи мне, что это не так. Пожалуйста.       Обтерев лицо ладонями, Феликс зачёсывает волосы назад — они не успели до конца высохнуть и опять намокли. Пытается выиграть какие-то мгновения, подобрать слова, почувствовать, чего на самом деле хочет — ведь Минхо слишком близок к истине, с Ханом было так… спокойно. И свободно. Могло бы получиться, в самом деле? Нет, не могло.       — Никого у меня нет. Просто в последнее время было так много дел, я уставал, но не мог отдохнуть, и ты знаешь, на что способен Хан. Ты же и сам…       — Хватит, — неожиданно резко обрывает его Минхо. — Я ни с кем не был. Кроме тебя. Всё это время. Мне подобное не нужно. Тем более то, что общего пользования.       — Не говори так о нём! — вспыхивает Феликс и отступает к стене. — Меня ты можешь сколько хочешь обвинять, но не его.       — И почему? — Минхо подступает ближе и глаза его темнеют. — Не потому ли, что между вами что-то есть? Говори мне правду, Феликс, не пытайся кого-то выгородить или спасти. Я же обещал, что тебя не трону.       Минхо резко припечатывает ладонь к стене около виска Феликса. Вздрогнув, тот сомневается, что он говорит правду, но не боится:       — Не смей его трогать. Это я попросил об услуге. Ты знаешь его дар, и если хочешь знать, сколько раз у нас было и… н-гх!       Минхо не дослушивает, жадно впивается в губы Феликса поцелуем, вжимает его в стену, и снова несдержанно желает. Но на этот раз подхватывает соулмета под колено, притираясь, и не очень-то заботится о его комфорте. Феликс пытается не потерять равновесие, зашарив вокруг рукой, но единственное, во что можно вцепиться, это плечи Минхо, и это значит позволить ему… почти не больно. Почти. Но всё равно он держит осторожно, хоть и крепко, и двигается пусть и быстро, но не ожесточённо. А ещё — целует. В нос и щёки, множеством поцелуев покрывая всё лицо, как будто специально хочет перецеловать каждую веснушку, те, что на веках, подбородке и даже на кончике уха. Это одновременно и жёсткий, уверенный и слегка эгоистичный секс, и такая неожиданно нежная и странная ласка, что Феликс снова не знает, как реагировать, просто цепляется за плечи Минхо, и доверяет. На самом деле верит, что он не сделает ничего плохого, что он не соврал — и не начнёт после поцелуев душить или отбивать рёбра. Не верит сам себе в том, что ещё несколько часов назад всерьёз хотел попросить убить его. Улучив момент, сам целует Минхо, не очень уверенно и куда повезло — в щёку, но потом находит его губы своими, и навязывает такой поцелуй, о котором всегда мечтал. Нежный, глубокий и медленный, и… Минхо не сопротивляется. Даже чуть замедлился, но от этого его член вталкивается только глубже, и Феликс чувствует, что снова будто плавится изнутри. И Минхо как всегда был прав — он действительно от этого тащится и ещё как! Искорка мысли «какой это уже раз за сутки?» быстро истаивает в разуме, потому что Минхо тоже неплохо знает, как именно обласкивать член Феликса кончиками пальцев, а ещё потому, что он осторожно покусывает кожу шеи. Снова эти лёгкие уколы-царапинки, бисерные капельки крови рядами, размываемые водой и потом — немного щиплет ранки, но они тут же зарастают. Снова не слизывает, только наблюдает и дотрагивается губами. И повторяет, повторяет…       Феликс больше не считает нужным сдерживать стоны — хриплые, от природы низкий голос кажется совсем грубым, но Минхо не препятствует и не одёргивает, наоборот, наблюдает за тем, как соулмейт постепенно утрачивает связь с объективной реальностью, как остаётся только чистое желание и страсть — впрочем, взаимная. Феликсу же кажется, что воздуха недостаточно, что их двоих словно стягивает вместе цепь, превращая в единое целое, сковывая вместе. Но разорвать её можно, осталось совсем немного, стоит только…       — Было чертовски громко. И мокро, — полушутливо подытоживает Минхо.       — Д-да, — хрипло соглашается Феликс. — Меня точно было слышно даже у моря.       — Нас, — Минхо снова улыбается. — Я тоже, знаешь ли, не счёл нужным молчать. Так о чём мы говорили?       — Что между мной и Ханом ничего нет.       Феликс пытается удержаться на подрагивающих ногах, но сдаётся и цепляется за плечо Минхо. Тот бережно его поддерживает, скорее даже обнимает, и говорит вовсе не об этом:       — Ты прекратишь прятать веснушки? Ради меня?       — Ради тебя? — Феликс кривит губу. — Нет, с чего бы. Может, ради того, с кем встречаюсь?       — Значит, ради меня, — Минхо категоричен. — Ты помнишь, зачем мы сюда пришли?       — Купаться? — неуверенно спрашивает Феликс.       — Именно. Тебе голову помыть?       — Нет, я уже.       — А мне помыть, — заявляет Минхо и слегка наклоняется вперёд, так, что струи воды стекают у него по спине.       Феликс пару секунд не понимает, что происходит, но потом хватает шампунь с полки и выдавливает на руку. Похоже, у них обоих завтра будут просто потрясающие птичье воображение причёски.       — Так типа этим занимаются все обычные парочки? Ну так неплохо, — подшучивает Минхо над Феликсом, когда тот запускает пальцы ему в волосы. — Что там ещё по списку?       — Потереть спину? — предполагает Феликс, замечая, что и сам улыбается.       — Хороший план, — соглашается Минхо и встряхивает намыленными волосами, брызгаясь.       Смывает шампунь сам, развернувшись, и Феликс заворожённо наблюдает за тем, как по его спине скатывается вода, как движутся лопатки, и ловит себя на том, что впервые думает о Минхо просто как о мужчине, оценивает его красоту. Не как о соулмейте, несущем постоянную опасность. Обернувшись через плечо, тот требует:       — Ну так потри, что стоишь.       И в этом есть отголоски приказного, холодного тона, Феликс внутренне содрогается и нашаривает гель для душа быстрее, чем успевает отдать себе отчёт в этом. Подчиняться раньше, чем думать — этому его Минхо научил в совершенстве, и странно, что он просит о чём-то столь… нейтральном.       — Ты дрожишь, что ли? — спрашивает, как только Феликс растирает гель по спине.       Оборачивается и хватает Феликса за плечи, выясняя:       — Замёрз? Ты давно ел? Давай быстро домываться и выходим.       Феликс опасается, что опять что-то сделал не так, но действительно чувствует голод. Отворачивается, отмывается, стараясь не обращать внимания на то, как купается Минхо — это максимально неловко. И очень радуется тому, что прихватил с собой полотенце — выскочив из душа, сразу заворачивается, даже не вытираясь, и торопится в кровать. И уже успевает устроиться под одеялом подальше, у стены, когда в комнату является Минхо.       Конечно же мокрый, капли воды стекают не только с волос, но и по всему телу, и от него взгляд не отвести, Феликс глубоко вдыхает и закусывает костяшку пальца. Его соулмейт красивый. Объективно и без всяких поправок на увлечённость и предназначенность — его назовёт красивым любой посторонний, и даже шрам выглядит как специально прочерченная линия, вроде украшения или татуировки.       — Лучше бы полотенце мне дал, чем так смотреть, — комментирует это Минхо. — Хотя взгляд горячий, я быстрее обсохну.       Феликсу хочется себя ущипнуть, чтобы проснуться. Это его Минхо, без сомнений. Тот самый. Молча наблюдает за тем, как он вытирается и натягивает джинсы прямо так, на голое тело. Запоздало спрашивает:       — Ты куда?       — За едой, — пожимает плечами Минхо. — Я ненадолго.       Феликс остаётся в номере один в весьма озадаченном виде. Минхо хоть куда-то добровольно отправился не накрашенным и голым по пояс, чтобы все видели его шрам — что-то очень странное. Но… не страннее того, что он вообще пошёл. Как раз Феликс пытался ему всегда угодить и предугадать желания, и должен был сам уже весь отель вдоль и поперёк оббежать, чтобы добыть кровь первой группы — Минхо предпочитал такую же, как у него самого. А тут просто сидеть и ждать?       Нервничая, Феликс начинает убираться в номере, телекинезом взмётывая и складывая одежду, вешая полотенца на сушилку, прибирая мелкий беспорядок. Сосредоточенность на использовании дара успокаивает, но голод усиливается, и свой телефон Феликс подтягивает к себе уже с раздражением. Никаких уведомлений, скорее всего стараниями Хёнджина — все Княжеские дела он сразу оттянул на себя. Но Феликс сильно сомневается, что тот ими занимается, а не в очередной раз изгибается на простынях, прикусив губу — этот всея кланов Князь, Чан, в плечах широченный и мышцы выглядят так, как будто он способен кого угодно до смерти затрахать. Тем более опыта хоста у него предостаточно. Но и собственный соулмейт ещё как справляется, поясницу хочется отделить от тела и положить отдохнуть, отдельно. Но это довольно приятное чувство усталости.       Возвращается Минхо странно — спиной вперёд, толкнув дверь номера ногой. Оборачивается и поясняет:       — Пытаюсь не разлить местный сервис.       Феликс тянется и принимает у него из рук высокий тонкостенный бокал, наполненный кровью почти до краёв, запотевший от того, что хранился в морозильнике, но кровь необъяснимым образом не прилипает к его стенкам и не примерзает. Никакого льда — тут подают только неразбавленное. Пить надо быстро, но Минхо осторожно чокается таким же бокалом и произносит:       — За нас.       Кровь холодная, но кажется, будто обжигает язык — высшего сорта, донор, наверное, не то что не курит, при слове «жопа» в обморок падает. Феликс, отпив, немного сожалеет по тем временам, когда годилась любая — лишь бы добыть, никого не убить и самому не попасть под раздачу охотящихся на той же территории сородичей. Особенно, если ты сам «зашёл не в тот район». А теперь не хочешь, а чувствуешь все оттенки вкуса, сравниваешь и начинаешь быть избирательным. Как в студенческие времена люди могут питаться любой химозной гадостью чуть полезнее ядерных отходов, а потом, в глубокой зрелости, отчитывать повара Мишленовского ресторана.       Минхо пьёт медленно, не волнуясь о том, что напиток нагреется, слегка покачивая бокалом и поворачивая его. Его привычка к группе крови — попытка показаться вампиром старше, чем является, на самом деле его вкус до сих пор дурной — он даже охотится. Что, по мнению Феликса, в спокойные времена совсем уж дикость. Когда не стоит вопрос собственного выживания, когда тебе не нужно быть готовым в любой момент применить дар для защиты или нападения. Но охота Минхо была не обычной — просто отпить крови у жертвы было не его. Жертву следовало мучить. Как? Оговаривалось в контракте. Сынмин как-то приносил ему один такой, но Феликс дальше третьей строчки не прочёл, смял и выбросил. Он и сам прекрасно знал, как Минхо мог себя развлекать. И совсем не факт, что прекратил.       — Ты на меня смотришь так, как будто ждёшь подвох.       — И он есть, — Феликс не сомневается и старается, чтобы голос не дрогнул. — Никто не может измениться за один день.       — Не за один, — качает головой Минхо, — был момент… толчок. А потом я увидел в этом мелком себя. Такого же любопытного и из-под тишка дерзкого. Но он добрее меня. И честнее. И может с кем-то поделиться чувствами, мыслями… а теперь, к моему ужасу, прицепился к твоему волкодаву.       — В их отношения я бы не стал лезть, — Феликс опускает голос, чтобы звучало убедительнее. — Если ты не слепой, то…       — Да вижу я, как твой пёс клыками щёлкает, только на мелкого кто-то не так глянет. Если честно, я думал, что он у тебя в безнадёжной френдзоне.       — Чего? — Феликс не может сдержать смешок. — А как же «Кто не спал с Феликсом?»       — Я вот на крови поклянусь, что он с тобой не спал, — спокойно отвечает Минхо.       — Ты знать не знаешь, что было раньше, — слегка раздражается от такой категоричности Феликс. — Но ты прав.       — Ну вот же. Я сложил два и два.       — А получил три и двойку в табель. На этого… Яна он смотрит по-другому.       — Как будто сам бы сожрал, но нельзя? — предполагает Минхо.       — Точно, оно, — Феликс согласно приподнимает бокал. — А уж твой мелкий…       — Смотрит на пса как на то, что точно сожрёт без остатка. И он уже это делает, сам понимаешь. Как думаешь, надолго?       — Хан их знает, — фыркает Феликс. — Если трогал.       — Этот ещё, — Минхо раздражается. — Снова он и повсюду. Проблема. Клубок проблем. Он не помогает, Ёнбоки, он только всё запутывает. Кого он вообще любит?       Феликс не согласен, но оставляет своё мнение при себе. Хан помогает, и ещё как. Может кого угодно вытащить из самой глубокой апатии, даже от самоубийства отговорить. Но за свой дар платит дороже, чем они все. Не просто голодом, самим собой. Отпив ещё крови, Феликс обдумывает то, что Чанбин прав, не давая до себя дотрагиваться — для собственного Князя Хан сделал бы слишком много. Непосильно, а границ он не знает. Феликс боится за него, боится, что тот станет, как хозяин этого отеля — почти никем, частью здания. Всё, что Феликс знает об этом эмпате — тот глубочайшей и истощающей фобической депрессии. Особенно боится вампиров и людей, встречаться с ними лично. И тем не менее отель процветает и персонал в нём ведёт себя образцово, как принято в клановых особняках — словно не существует. Но сам отель находится в статусе Убежища — на это место не распространяются клановые войны и личные разборки. Здесь вампиры отдыхают — и только.       Хёнджин, впрочем, уже давно живёт, и Феликсу об этом известно. С тех самых пор, как неподалёку от кланового особняка Минхо сдали и заселили жилой комплекс. До него дар Хёнджина не доставал, пока шло строительство — но теперь люди сами стали приходить ближе, гуляя с собаками, отправляясь на пробежку или работу. И всё опять полетело по прежнему сценарию. Повесить колокольчик на ошейник Кками и держать собачку при себе не помогло — дар Хёнджина тот чувствовал и послушно хозяина будил, но люди всё равно успевали заинтересоваться особняком больше, чем следовало. И он попросил здесь приюта — без сомнения солидно поправив финансовый баланс отеля.       — Хан любит всех и никого, — терпеливо поясняет Феликс. — Ты же знаешь, как он действует и чем занимается. Он… это плохой дар. Разрушительный.       — Понимаю, что ты хочешь сказать, — неожиданно соглашается Минхо. — Я сам об этом много думал. Что все дары разрушительные. Мы с тобой разрушаем всё вокруг. Ты швыряешь, я могу в порошок растереть. Хёнджин разрушает окружающих, людей, их психику. Ты же помнишь…       — Помню, и получше тебя. Ты только слышал, а я был свидетелем. Но ты продолжай, — перебив, Феликс тут же одёргивает сам себя.       — А у Хана саморазрушение. Все дары деструктивны.       — И у Чанбина?       — Он всесторонне опасен, — отвечает Минхо. — Он может разрушить и неживое, и живое, а если не будет аккуратен — свернёт и собственную шею. Дольше всего я думал насчёт твоего пса. И тоже думаю, что психика. Он любого вампира может лишить надежды на будущее. Ты же понимаешь, что я не ведусь на сказку про Сны Обращения?       — Не совсем сказка, — не соглашается Феликс. — Ему действительно необходимы образы из снов для предсказаний. Только из любых снов. Он предсказывает даже людям, Минхо.       — Вот этого не знал. Но не себе?       — Не себе, — соглашается Феликс. — Потому что не помнит ни одного своего сна.       — Тогда остаётся этот, Чан. Зеркала. Что разрушительного?       — Помимо того, что он может зарезать кого угодно во сне? Или кроме того, что может провести каникулы в любой точке планеты? Мы не знаем, как это влияет на него, и самое главное, понятия не имеем, что происходит, когда он спит. Я бы хотел быть подальше, а ты?       — Уедем? Прямо сейчас?       — Ну сейчас не надо. Ему не до сна, — Феликс прячет улыбку в очередном глотке алкоголя.       — А насчёт твоего пса. расскажешь, что с ним не так?       — Долгая история. Мы не сразу поняли, — Феликс надеялся как-то избежать подобного вопроса, но ничего секретного нет. — Он сам по себе полудикий был, жил один сто лет, то там, то здесь, понятия не имел о дарах даже. Сначала всё шло нормально, но этот эффект… накапливается. Я бы уже начинал беспокоиться за Яна.       — И что за эффект? — настораживается Минхо, отставляя опустевший бокал на столик.       — Ты же знаешь, что такое déjà vu?       — Конечно. И что такого?       — Сначала у тебя возникает такое чувство раз в неделю, потом раз в день, потом раз в час… потом мы догадались. А на людей не действует, без понятия почему. У него квартира в многоэтажке, веришь?       — Верю. Обратимо?       — Да, но так можно и в психушку заехать.       — Вот кстати не знал, что для нас есть такие заведения.       — Есть, — Феликс вновь чувствует раздражение. — Но прогресса в лечении нет. Ты понимаешь теперь, что я переживаю за Хана не потому, что у нас с ним какие-то отношения, а потому…       У Минхо звонит телефон, скребясь и ползая по столику, он протягивает руку и принимает вызов. Выслушивает сказанное и резко возражает:       — Нет, не интересно.       Бросает телефон обратно и выдерживает вопросительный взгляд Феликса несколько секунд, но потом неохотно отвечает:       — Князь Чанбин. С какого-то спрашивал у меня, умею ли я плавать, и не занят ли ты. Они там нанюханные все, что ли?       — Может, и нанюханные, но…       Феликс сомневается в этом — Князь Чанбин не из тех, кто будет пытаться отомстить или напакостить, он прекрасно знает, что они тут с Минхо не молитвы читают, и отвлекать себе дороже. И лишь подтвердив подозрения, вибрирует и его телефон в складках одеяла. Феликс вешает его телекинезом около уха, слушает, меняется в лице и отбрасывает прочь.       — Я должен идти, — поясняет, выбираясь из кровати. — Там что-то серьёзное с Ханом, нужно помочь.       — С Ханом, значит, — Минхо встаёт и подходит ближе, сжимает плечо Феликса.       — Да, там действительно…       Феликс замолкает, глядя в тёмные глаза Минхо. Вот сейчас он точно такой же, как всегда, и ещё немного, и захрустят кости.       Но он разжимает пальцы, поглаживает там, где остались отпечатки на коже и утверждает:       — Ты пойдёшь к ним. Но я иду с тобой.