Красные огни

      Хёнджин разбегается по пляжу и ныряет в воду далеко от берега, технично, без малейшего всплеска. И вслед за ним, гораздо менее изящно, в туче брызг в воду влетает Феликс. Минхо тоже здесь, но замер у самой кромки воды, и волна словно не решается лизнуть его босые ноги.       Чуть поодаль на шезлонге сидит совершенно мокрый и взъерошенный Князь Чанбин и растирает шею. Заметив Чана, отрывисто бросает:       — Если умеешь плавать, трижды Князь, то вперёд.       Чан не нуждается в уговорах, просто сама ситуация…       — Пока ничего!       Крик раздаётся со стороны моря и Чан признаёт голос молодого вампира, Яна, за которым как приклеенный таскается этот… ну, старый. Имя подзабылось, вспоминать и некогда. Когда-то, в юности, Чан профессионально занимался плаванием, как хотелось отцу… прошлая жизнь, но неожиданное преимущество — чёрная непроглядная тьма волн кажется родной. Не подведёт, обнимет, как родного, сильного сделает ещё сильнее, а слабого — утопит.       Нырнув, Чан открывает глаза — жалеет, их щиплет, а рассматривать ночью на глубине нечего. Сбивчивые слова Хёнджина были только о том, что Чан должен почувствовать сородича-вампира. Которого один раз в жизни видел, и который может быть где угодно в толще воды, а то и совсем на дне. Сколько прошло времени? Полчаса? Час? Когда Чанбин забеспокоился, когда перестал играть в самоуверенного спасателя и позвонил всем им?       Чан с удивлением отмечает, что лёгкие не сдавливает, они не горят и не начинают требовать вдох — словно кислород вовсе не нужен. А вода кажется почти воздухом — настолько прибавилось сил. И удивительное дело, не теряется чувство направления — Чан несколько раз перевернулся в воде, закрыв глаза, ориентируясь теперь на слух, но точно знал, где поверхность. Так как же умудрился…       Чан вздрагивает. По мутному описанию от Хёнджина ему казалось, что чувство будет смутным, на уровне интуиции — но нет, почти как укол — кто-то рядом. Не рыба, не заблудившийся дельфин. Такой же вампир, как и он сам. Близко, ниже и чуть левее.       Близко — только казалось, Чану пришлось долго плыть, прежде чем он ощутил движение воды — кто-то плыл совсем рядом. Изящно и быстро. Чан чувствовал, что он словно видит того, впереди, и уже может…       Кончики пальцев, которыми Чан мазнул по коже сородича, как обожгло. Чан понял, кто рядом, до того, как его обвили тонкие, но сильные руки, как к нему прижалось гибкое тело. Волна жара. Хёнджин. Его Хёнджин. Сейчас — жестокий и требовательный. Тянет наверх изо всех сил, отчаянно вцепляясь в плечи. Чан понятия не имеет, зачем, но слушается, позволяя увлечь за собой.       И как только выныривает и открывает глаза — получает смачную затрещину и шипение:       — Ты сколько не дышал? Хочешь так же?       После абсолютной подводной темноты даже лунного света хватает, чтобы разглядеть лицо Хёнджина. Чан нервно облизывает губы, выслушивая ругань, глубоко дышит и взгляд не может от него отвести. Потому что не существует в мире таких слов и понятий, чтобы хотя бы осмыслить, насколько его соулмейт красив сейчас. Не сравнить. И пусть ситуация опасная и трижды неподходящая, но это одна из тех секунд, которую если упустишь — будешь жалеть всю жизнь. А сожалеть Чан не любит.       Притягивает Хёнджина ближе, запутывает пальцы в длинных мокрых волосах и почти затыкает поцелуем. Хёнджин сопротивляется только мгновение, и то от неожиданности, потом жадно и жарко отвечает, но тут же отрывается, фыркает, как будто Чан провинился и в этом, и снова его ругает:       — Некогда! Продолжай, подальше от меня и не забывай всплывать!       — Не ворчи, — миролюбиво отзывается Чан. — я постараюсь.       Он бы прибавил ещё несколько не очень лестных слов о том, что объяснять надо нормально, но… это Хёнджин. С ним в жизни уже ничего не будет нормально. Никогда. И от этого чувство эйфории не проходит даже тогда, когда тот вновь ныряет.       Чан, всё-таки послушавшись, несколько секунд глубоко дышит, прежде чем снова погрузиться в воду. Теперь уже понятнее, что именно, точнее, кого, искать. Лишь бы в очередной раз не схватить кого-нибудь… постороннего. Например, молодого вампирчика — старый этот… Ким, да, он за него загрызёт, как пить дать, и оправданий не спросит.       Но море теперь кажется вымершим, Чан ещё пару раз всплывает на поверхность подышать, и с надеждой смотрит на берег — но всё пока тихо. Значит, поиски продолжаются, нырять надо снова. И ресурсы вампирского организма оказываются всё-таки не бесконечны — Чан чувствует, как всё труднее разгребать воду, наверное, нужно немного отдохнуть и… выпить крови, пока совсем не выбился из сил, а потом продолжить. Уже решив так, чувствует постороннее присутствие. И не похоже на то, как ощущался Хёнджин — теперь не вроде яркого пятна, а смутные полосы в глубине. Сколько же до них? Восемь метров? Все двадцать?       Чан прикидывает, что нужно всплыть и вдохнуть, но след словно тает, отдаляется, и интуиция подсказывает, что это поиски окончены. Решившись, Чан устремляется на глубину. Расстояние кажется бесконечным, Чан даже не сразу понимает, что буквально натыкается руками на кого-то. Нащупав, обхватывает ниже груди и тянет наверх, так же решительно, как это делал Хёнджин — лёгкие в порядке, но голова слегка кружится и в ушах шумит.       Вампир оказывается странно неповоротливым, Чан не сразу понимает, почему выбивается из сил: хоть тот и помогает им выплыть, тоже держит… кого-то. Или скорее что-то. Огромное, твёрдое, холодное. Но размышлять над этим некогда, Чан просто старается не утонуть и не утопить ещё и того, кого пытается спасти. Как же далеко… глубоко…       На поверхности с трудом соображает, что всё уже, можно дышать. Жадно втягивает ночной воздух, давится им, кашляет. Рядом с ним так же точно почти тошнит ещё одного вампира. Белокурая взъерошенная макушка. Феликс?       — Помоги… нам, — хрипит.       Как будто Чан уже этим не занимается. Но… нам? И это большое и холодное с ними… тело?       Вдвоём грести к берегу всё равно легче. На полпути их замечает вынырнувший рядом подышать Сынмин и тут же подхватывает всех на буксир — силён дико, даром что предсказатель. Всё равно непросто, чтобы выйти из океана, им приходится воспользоваться помощью Минхо — он так и не вошёл в воду, зато выдёргивает их оттуда по очереди, как пушинок.       Просто отпускает руку Чана, отчего тот отшатывается и едва не падает в линию прибоя, с Феликсом же обращается куда бережнее — убеждается, что тот твёрдо стал на ноги и сделал несколько шагов, осматривает внимательным взглядом, и только тогда перехватывает утопленника обеими руками.       Чану наконец-то удаётся его осмотреть. Хан Джисон не выглядит мёртвым, скорее — глубоко и расслаблено спящим. Но Чан помнит, какая неестественно-твёрдая, холодная и гладкая у него теперь кожа. Так не бывает у живых!       — Не смотри на него так, выглядишь глупо.       Хёнджина, кажется, волны вообще не задержали, он похлопал Чана по плечу и теперь отжимает волосы, изящно изогнув шею и даже не торопится помогать остальным вампирам. Феликс, впрочем, тоже опускается на песок и просто сидит, глубоко дыша, позволив Минхо отнести Хана к шезлонгам, навстречу к вскочившему Чанбину.       — А… мы…? — нерешительно начинает Чан.       — Мы уже всем помогли, — заверяет его Хёнджин. — Доверим это тем, кто лучше разбирается.       — Ким! Где тебя носит, собаку такую?!       Голос Князя Чанбина настолько громкий, что разносится по всему пляжу и далеко в море, ветер ему точно не помеха. Ответа нет, Чанбин кричит снова, в этот раз уточняя, какая именно собака Ким Сынмин, если до сих пор не здесь. А он вроде как на берег и не выходил…       — Хёнджини, — голос Феликса, и без того низкий, теперь ещё и охрип. — Дело, похоже, серьёзное.       — Он первый раз… так? — наконец-то начинает беспокоиться Хёнджин.       — Не знаю, — пожимает плечами Феликс. — Мы близки, но не настолько.       Чан отлично понимает по паузе с тишиной, что принцип «секс — не повод для знакомства» актуален и для вампиров. У них с Хёнджином тоже мягко говоря не крепкие отношения, но им некуда торопиться, ведь так? Правда, конфетно-букетный период придётся всё равно наполовину пропустить. Потому что вампиры не едят конфеты. А насчёт букетов — тоже сплошные капризы, но Чан уже кое-что придумал.       Собака в третьем выкрике Чанбина меняется уже на псину, причём не самую здоровую, адекватную и сексуально воздержанную. А Чана от этого пробирает слегка истерический смех, потому что орать уже не нужно, «псина» прекрасно слышит. Точнее, не может не слышать, потому что буквально в трёх метрах правее стоит на пляже и помогает выбраться из океана молодому вампирчику. Совершенно не торопясь, явно расставив для себя все приоритеты. Но на помощь Джисону он всё-таки отправляется незамедлительно, как только убеждается, что его парень в порядке. Тот, впрочем, тут же увязывается по пляжу за ним следом, и Чан хочет тоже последовать за ними, но его за запястье перехватывает Феликс, по-прежнему сидящий.       — Спасибо. Если бы не ты, я бы… наверное, остался бы на дне. Уже бы двоих искали. Слабо улыбается, кажется совсем крохотным и беззащитным. Чану хочется закутать его в махровое полотенце и унести, как маленького брата после ванны. Но его опережает Хёнджин, правда, без полотенца, но приобнявший Феликса за плечи и уговаривающий:       — Пойдём, отведу тебя в номер. И без нас разберутся. Как Минхо сейчас, адекватный?       — Да, да, — быстро кивает Феликс в ответ. — Всё хорошо.       Чан видит, как блестят у него глаза. Точно так же, как и у Хёнджина, когда тот предлагал поселиться в собственном доме. Вся ревность к Феликсу кажется очень глупой и смешной. И если он так смотрит на Минхо, то и к нему — тоже. Невозможно игнорировать или сбежать. Не получилось же. А он даже пытаться не будет.       Хочет пойти сначала с ними, но потом понимает, что им необходимо и отдохнуть, и пошушукаться. А у самого любопытство сильнее усталости — не каждый день видишь, как вампир впадает в загадочное и несколько даже мистическое состояние анабиоза — он же не дышит? И что теперь делать?       — …кровь, — слышит Чан строгий голос Сынмина. — Абсолютно свежая. И не любая.       Остановившись неподалёку, Чан не вмешивается в беседу. Разглядывает Хана. Его довольно комфортно устроили на шезлонге, обернув полотенцем по горло, но света от фонарей на набережной всё-таки недостаточно, чтобы оценить цвет его лица и губ. Серый и чёрный? Или не всё так плохо?       Чанбин внимательно слушает старшего вампира, кивая, Минхо просто стоит рядом, скрестив руки на груди. Чан немного отвлекается от разговора, потому что слабо понимает то, что именно говорится о крови, зато замечает Яна неподалёку, который возится с чем-то на песке. Он там что, куличики лепит? Совсем отсталый?       Шагнув поближе, Чан рассматривает, чем именно тот занят — вертит в руках дорогущий мобильник Хёнджина, у которого по экрану широкая трещина — блестит, видно. Похоже, когда Хана укладывали, телефоны просто смахнули прочь, и iPhone оказался таким же неуклюжим, как владелец — на ровном месте камень нашёл. Вампирёныш, впрочем, как будто знает, что делает — сосредоточенно возюкает пальцем по экрану. Аппарат не признаёт его, как владельца, экран не загорается, но вот трещина…       Чан смаргивает пару раз, подходит ещё ближе и теперь сомнений нет — там, где вампир проводит пальцем, трещина исчезает, как и не было. Ян интерес к себе замечает, поднимает взгляд, щурится:       — Здорово получается, да? Мой дар. Смотрите, Князь Чан, как новенький. Хёнджин будет… будет…       Чан дёргается, но не успевает подхватить вампирчика, он падает навзничь, так и не выпустив телефон из рук. Рядом с ним на песке лежат в рядок ещё несколько. Он же просто шутит?       По удару в грудь, который выбивает оттуда весь воздух, и от которого не получилось увернуться, Чан тут же понимает, что кто точно не шутит, так Сынмин. Напал, скалится, в темноте страшных глаз алое пламя.       — Ты что ему сделал, Князь? — выплёвывает титул так, как будто это пустой звук. Чан пытается судорожно вдохнуть, оправиться от толчка и не нарваться на повторный, отступает. Для этого вампира сейчас в самом деле не важно, в каком статусе находится Чан и что из этого выйдет — загрызёт, не задумавшись. Как есть — сторожевой волкодав.       — Ким, прекрати, — окликивает его Минхо. — Проблем хочешь?       Сынмин досадливо встряхивает плечами и некоторое время всё же изучающе смотрит на Чана. Тот старается взгляд не отводить и хотя бы чуть-чуть вдохнуть. Если это бешеный сломал ему пару рёбер — не удивится. Но состояние его ненаглядного Яна-Йени всё-таки волнует того больше — резко отвернувшись, тут же поднимает его на руки, прижимает, склоняется над лицом, трогает губами. Только что его, Чана, хотел растерзать, а теперь себя ведёт… вот так. Ещё и тихо отмечает вслух:       — Холодный.       Запрокидывает голову, глубоко вдыхает. Выдыхает, успокаиваясь. Лицо у него снова сосредоточенное, а алый блеск в глазах потух. Впрочем, извиняться за недоразумение не спешит — разворачивается и идёт к Минхо. Передаёт ему вампирёнка не задумываясь, поясняет:       — Позаботься о своём кровном сыне за меня.       Минхо на удивление слушается, тут же перехватывая живую ношу, и прижимая к груди, конечно, уже не так бережно и трепетно. Но осматривает вампира внимательно и не удерживается от колкости:       — Как же так, Ким?       — Можешь это мне потом всю жизнь вспоминать, — отвернувшись, тот копается в сваленных как попало на песке вещах и без зазрения совести одалживает там футболку Хёнджина и чьи-то неопознанные штаны. — Чанбин, пошли.       Тот наконец-то перестаёт озабоченно трогать то руку Хана, то его лоб, и сразу соглашается:       — Ты высокий, давай на спину подсажу. Куда нам?       — Знаешь на юге недостроенную трассу? Туда. Дальше на нюх пойдём, — Сынмин подходит ближе и на самом деле запрыгивает Чанбину на спину.       — Уверен? — уточняет тот.       — Других вариантов я не знаю. Там точно было. Я помню.       И они вдвоём словно исчезают, в уже пострадавшую грудь Чана бьёт поток воздуха, а на песке остаётся глубокая вмятина.       — Они за кровью, — поясняет Минхо очевидное. — Тут обычной не обойдёшься, сам слышал, Князь. И не поможешь? Мне двоих несподручно нести.       Похоже, выпустить из рук Яна он не решится — Чан его прекрасно понимает, смерть может прийти быстрее, чем моргнуть успеешь, никакой дар не поможет.       — Минхо, — подумав, Чан решает, что попробует обратиться к вампиру просто по имени. — А что с ним?       — То же самое, что и с ним, — тот кивает на Хана. — Переутомление, страх, любая непонятная ситуация — вот и куклятся. Ким из него член вынимал, наверное, только поссать, — неприязненно бросает Минхо.       Чан подозревает, что дела обстояли в точности наоборот, но воздерживается от неуместных замечаний. Вместо этого старается не морщиться от боли в отбитых рёбрах, пока поднимает на руки Хана. Князь же должен обо всех заботиться? Но и оставайся он обычным человеком, разве бы не помог? Действительно, очень холодный, ему не показалось. И не дышит. Но если все по этому поводу паникуют умеренно, то Чан решает не делать этого вообще. Он и не привык поддаваться эмоциям — скорее уж действовать. И хорошо, что есть чем заняться, а нести Хана совсем не тяжело, хотя с такими мышцами он должен неплохо так весить.       Номер, который заняли Минхо и Феликс, не особенно отличается от других, только менее обжитый. Зато на кровати точно занимались тем, чем положено — вся измята, почему-то местами мокрая, а на простыне то тут, то там видны бурые пятна и разводы. Чан сглатывает. Странное чувство. Толком не рассмотрев, он знает то это кровь. И остатки в бокалах — тоже. Инстинкт быстрее логических заключений разума.       А Минхо заправляет одеяло одной рукой, прежде чем осторожно устроить вампирёныша на постели. Он даже накрывает его рубашкой. Это точно тот Минхо, о котором все, даже Хёнджин, говорили вполголоса и нехотя?       За неимением другого варианта, Чан пристраивает Хана рядом и позволяет себе сесть в одно из кресел. Усталость всё-таки чувствуется, хоть в груди вместо боли довольно приятное жжение. Видимо, так залечивание ран работает. Но всё же тайное знание, как обещал Хёнджин, не снисходит. Хотя, может, то, что Чан чувствовал других вампиров на расстоянии даже в воде и это знание о крови — отголоски этого?       — Ты сам-то нормально, Князь? — Минхо произносит его титул несколько издевательски, но не пренебрежительно. — Тут больше места нет.       — Я норм, — отзывается Чан. — но, если крови нальют, не откажусь.       — Вот как раз об этом мы и позаботимся, или…       Минхо поворачивается к двери, ведущей из номера в коридор, но и сам Чан за несколько мгновений до стука знает, что за ней кто-то стоит. Минхо идёт открывать сразу, и это к лучшему, на нём всё-таки джинсы, а не плавки, а к ним пришла девушка. Пусть это всего лишь обслуживающий персонал отеля, и должна была повидать всякого. В руках у неё поднос, уставленный бокалами, который она молча передаёт Минхо и легко кланяется, чтобы словно исчезнуть в слабо освещённом на ночь коридоре.       Минхо у неё ничего не спрашивает, воспринимает, как должное. Похоже, вампир, который следит за этим отелем, действительно обладает нереально крутым даром. Бокалов на подносе восемь, Минхо берёт один с краю, предлагает Чану.       Чан осматривает их и понимает, что визуально кровь везде одинаковая, но есть внутреннее чувство, что чем-то отличается. Та, что в бокале, который выбрал Минхо — вообще от всех. Остальные иногда совпадают. Чан выбирает один из таких бокалов, с повторяющимся содержимым.       На вкус не чувствует разницы с тем, что пил раньше. Но разве не должно быть мерзко и странновато от самого факта того, что это человеческая кровь? Но нет, нисколько. Похоже, это тоже часть того, что приходит само. Как птица знает, что она птица…       — Лет двадцать назад мы бы так не шиковали, — комментирует Минхо, пока убирает нетронутые бокалы в специально оборудованный бар. — Время было отвратное. А если ещё раньше…       — Приходилось выкрадывать девственниц из высоких башен? — облизнув губы, любопытствует Чан не совсем в шутку.       — За этим к Киму. И девственность не показатель качества крови, — Минхо вертит бокал в пальцах, словно присматриваясь. — В любом случае сейчас в этих бокалах столько крови, сколько всему клану на неделю может хватить. И мы всё это выпьем.       — И что? — интересуется Чан. — Следует бояться голода и всю жизнь жить впроголодь?       — Ты мне нравишься, — вместо ответа заявляет Минхо. — Как Князь. Сиюминутные решения иногда такие правильные.       Чан уверен, что он понял только смысл фразы, но не сложное слово. Всё же язык… не родной, сколько тут ни живи. Но вернуться домой, к родным — была мечта, скорее, просто надежда. Теперь истаяла. Его дом здесь. Клан и его вампиры. Но, самое главное, Хёнджин. Его совсем недолго нет рядом, но это уже вызывает смутное беспокойство.       — Долго они, — комментирует Минхо повисшее молчание. — Скажу это Чанбину, будет лучшая шутка месяца.       Чану не хочется поддерживать разговор ни о чём, от отводит глаза и вдруг замечает шрам на животе у Минхо. Это его озадачивает, и видимо взгляд выдаёт.       — Что, интересно? Ты точно как он, — Минхо кивает на Яна. — А что это, а почему не заживает? Мне надо с табличкой ходить «получено до Обращения», или что?       Чан слышит раздражение в голоса Минхо. Видимо, тема со шрамом того слишком сильно, болезненно беспокоит. Неужели самый сильный вампир, одного имени которого боятся все, никак не может себя принять?       — Думаю, не спросить ли у Ким Сынмина, при каких обстоятельствах его соулмейт видел твой шрам.       — Его кто? — Минхо склоняет голову. — О, нет. Они просто трахаются. Как и всегда у него.       Понятно, тема переведена неудачно, и Чан об этом почти жалеет. Но поверить, что у них всё «просто» он не может. Не после того, как заглянул Сынмину в глаза. И за реакциями Минхо наблюдать интересно, всё-таки тоже информация. Но что именно здесь? «Отцовская» ревность или давняя неприязнь? И всё же Сынмин, тот самый, который чуть шею Чану не сломал из-за мелькнувшего подозрения, отдал своего кудрявого Яна на попечение именно Минхо. Видимо, в клане есть что-то превыше личных разногласий и взаимоотношений. Ненависть, и в то же время доверие?       Чан и сам чувствует, что становится частью этого мира. Если раньше он думал, что ему будет достаточно просто Хёнджина, то теперь и судьба «зефиркового рыцаря» Хана не безразлична, и вампирёныша-Яна хочется видеть снова улыбающимся. И даже к Минхо возникает уважение и налаживается некий паритет.       — Я отнесу кровь Ёнбоку и Хёнджину, — просто уведомляет его Минхо и Чан кивает. Разговор у них точно не складывается, если каждая тема болезненная. Но он с удовольствием отнёс бы бокал Хёнджину самостоятельно, даже поил бы его, и чтобы кровь слегка проливалась, стекала по губам, подбородку, капала на ключицы…       Встряхнув головой, Чан отгоняет такие мысли. Вот же. Иногда быть соулмейтами очень тяжко. Но всё равно надо хотя бы штаны сходить надеть, что ли. Если самому Чану комфортно, это не значит, что и окружающие себя будут чувствовать так же. Они тут как бы и все мужчины, и ничего бы в этом такого, но почти каждый из них хотя бы «просто трахается» с другим. Очень странные и неудобные ситуации могут возникать, даже если рядом всего лишь постоять — Чан уже убедился.       Но ещё толком встать не успевает, как дверь на пляж распахивается ещё сильнее, хлопает, и в номер вваливаются Чанбин и Сынмин. И вид у них мягко говоря шокирующий. Если Чанбин ещё в более-менее чистой одежде, так, кое-где порвана и пара пятен, то Сынмин спереди покрыт грязью и кровью от губ до пояса. Кровь, видимо, била фонтаном — так много брызг у него на лице и руках, и настолько пропиталась футболка.       — Вы, ребята, выглядите как маньяки, — нервно шутит Чан и тут же осекается.       Встречает взгляд Сынмина. Холодный, неодобрительный. И тут же понимает: они и есть маньяки. И что люди с таким кровотечением не могут остаться в живых. И тем нелепей выглядит их добыча — литровая бутылка из-под сока с широким горлышком, заполненная бурой жижей наполовину. Чан сглатывает. Вот там настоящая кровь. Живая. И ещё какая-то особенная. И желание её попробовать всё сильнее с каждой секундой, но понятно, что не про него честь.       Сынмин решительно подходит к кровати, слегка похлопывает Яна по щекам, оставляя на них грязные отпечатки, потом почти грубо фиксирует ему голову, отпивает из бутылки и прижимается губами к его губам.       Мерзко и завораживающе, словно какой-то ритуал — кровь просачивается, стекает и впитывается в одеяло, Сынмин отстраняется, но только за тем, чтобы сделать ещё один глоток и повторить. И это кажется Чану неожиданно правильным. Птица, которая знает, как летать, знает и как кормить птенцов?       На третьем глотке Ян давится и широко распахивает глаза. Сынмин тут же отстраняется, сглотнув остатки крови и облизнувшись. И к такому вот грязному, явно сумасшедшему и опасному маньяку, что уж там думать, убийце, вампирёнок протягивает руку, опасливо дотрагивается:       — Мини, что случилось? Ты ранен? А, ой.       Ян оглядывается, замечая остальных. А Сынмин перехватывает его руку, целует пальцы и что-то быстро, сбивчиво шепчет. Ян ему безоговорочно доверяет, кивая и не задавая вопросов. Договорившись, Сынмин оборачивается к Чанбину и протягивает ему бутылку:       — Теперь ты.       — Нет, — неожиданно отказывается тот. — Я не могу. Пусть лучше Чан.       — Я?       Но вампиры его не слушают, Сынмин почти рычит:       — Прекрати этот цирк, Бини. Я тысячу раз тебе говорил, что Хана нужно тренировать и плевать, как это повлияет на его дар. Если ты этого не сделаешь, он наверняка умрёт, и ты это знаешь.       — Что-то тебя не волнует подобное, когда ты топишь очередного неугодного Князю, — Чанбин видимо злится, забывая о том, что Феликс больше не обладает этим статусом.       — Я скидываю их Князьям SMS, — Сынмин ни разу не шутит. — И мне напомнить тебе, чей он кровный сын?       — Это низко, — Чанбин раздражённо сплёвывает в сторону, но отбирает у него бутылку. — Хорошо. Только ты можешь не пялиться? И ты тоже! — выплёвывает он уже в сторону Чана.       Возмущаться и качать Княжеские права Чан решат всё-таки в другом месте и в другое время. И Чанбин пока ещё тоже Князь, они на равных. Отвечать грубостью на грубость сейчас точно неуместно, тем более, Сынмин тоже не реагирует, предлагает, хотя скорее приказывает Яну:       — Пойдём искупаемся.       — А как же… — он растеряно смотрит на Джисона. — Он как?       — Всё с ним будет хорошо. Князь Чанбин позаботится, — с нажимом произносит Сынмин.       Выбора у того теперь точно нет — не тогда, когда позорят на глазах у тех, у кого первая кровь на губах не обсохла. Чан, кстати, тоже в их числе. Забыв о том, что просили отвернуться, вновь становится свидетелем кровавого ритуала. Как только парочка вампиров уходит, Чанбин шумно вдыхает и решительно отхлёбывает из бутылки. И если Сынмин прижимался к губам Яна отчаянно, но в то же время страстно, наглядно смешивая желание помочь и желание обладать, замешанное на крови, то Чанбином движет какое-то обречённое, нервное отчаяние. Каждое движение даётся ему словно с трудом, он закрывает глаза, прежде чем попробовать напоить Хана. Слишком много разливает. Слишком напряжён.       Чан жалеет, что не успел предложить свою помощь — ну вроде бы чего в этом такого, и к этой особенной крови он уже вроде притерпелся, не выпьет всю, да и не в этом дело. И не натуралы же ни один, ни другой — а если бы и так, это же как искусственное дыхание делать. А Хан натурально утопленник и есть. И всё же…       Бутылка пустеет. Чанбин разгибается, отирает рот, сглатывает. С ненавистью отбрасывает тару подальше.       — Чтоб тебя, псина недоёбанная, — ругается сквозь зубы. — Всё зря.       — Мне, может, просто понравилось, — Хан приоткрывает один глаз и лукаво улыбается. — Но я надеялся, что меня поцелует всё-таки прекрасный принц из далёкой богатой страны, а тут всего лишь ты.       — Всего лишь я? — Чанбин окончательно закипает. — Да я ради тебя, да мы… да я вообще Князь, вот. Не какой-то там вшивый принц!       Чан, ставший свидетелем этой сцены, едва сдерживается чтоб не хмыкнуть. И от облегчения, что ситуация разрешилась благополучно, и от их нелепой перепалки. Но вместо этого спрашивает:       — Как тебя угораздило, рыцарь без страха и упрёка?       — Да, каким образом? В море завелись крокодилы и один тебя всё-таки догнал?       — Не смешно, — Хан садится на кровати, оттирает губы. — Страх глубины. Когда никого нет, я… заплыл слишком далеко, думал, кто-то из вас плавает рядом. И знал, что ты на берегу, но… это оказалось сильнее меня. Я нырнул и потерялся, не знал, куда плыть. Это… был ужас. Чистый и липкий. А потом… я уже здесь. Живой. Я должен тебе жизнь уже дважды, так?       — Забей, — на такую отповедь Чанбин реагирует неожиданно резко. — Кима поблагодаришь, от него больше толку было.       — Но целовал меня не Ким, Бини.       Чанбин отворачивается, шумно дышит, потирает лицо и потом всё-таки спрашивает неожиданно севшим, сиплым голосом:       — И как давно ты очнулся?       — Давно, — безжалостно заявляет Хан. — И мой дар всё ещё при мне, Бини. И теперь нам надо поговорить. О тебе и...       — Нам не надо поговорить, — резко огрызается тот. — Оставим, как есть.       — Как было, — поправляет его Джисон. — Потому что то, что ты чувствуешь, уже не получится скрывать. Точнее, мне не получится делать вид, что я не знаю.       — Так ты… давно…       — Это ты отказывался меня трогать, Бини, — усмехается Хан. — Но ты иногда спишь.       — Ч-чёрт, — Чанбин потирает лицо ладонями. — И основной вопрос будет «почему?»       Хан на это только кивает, всем своим видом выражая заинтересованность, а Чан понимает, что был тут лишним изначально, а теперь его присутствие и вовсе неуместно.