Красные огни

      Мёртвые цветы гибискусов в траве напоминают кровавые перья. Чонин сминает их, разбежавшись, кружится, подставляя лицо солнцу, пробивающемуся через ветви деревьев. Нити накидки развеваются и не успевают за ним, закручиваясь и путаясь. Сынмин замирает, не решаясь сделать и шага, не смотреть на него хотя бы мгновение — он улыбается. Не так, как обычно при виде других, старших вампиров — услужливо и слегка робко. По-настоящему. Он же… счастлив, да? Но почему эта улыбка так похожа на ту, которую Йени… его маленький Йени показывает ему наедине?       — Чего остановился?       Сынмин тут же отводит взгляд и стискивает тонкие пластиковые ручки пакетов сильнее. Он не должен знать. Догадаться, как на самом деле всё… обстоит. Сынмин сглатывает. Понимает, что не имеет на это никакого права, но не отпустит. Больше никогда не отпустит Йени. Может быть, до этих секунд, до того, как он пробежался по траве и так… улыбнулся. Возможно, путь назад был. Но сейчас всё рассыпалось и горело. Хоть раз позволить себе… самого себя. За всю свою жизнь, один-единственный раз подумать только о себе.       Сынмин небрежно отбрасывает пакеты, пересекает лужайку за пару шагов и стискивает Чонина в объятьях, притягивает. Целует, стирая улыбку, позволяя себе не спрашивать согласия. Но тот и не против — тут же отвечает, обнимает, задевает языком клыки — слишком провокационно и однозначно. Отстранившись, Сынмин смотрит в блестящие алыми искрами тёмные глаза. Лисьи. Дьявольские. И… счастливые?       — Ты обманул меня? — зачем-то шепчет Чонин, хотя в этом уголке сада позади особняка их никто не услышит. — Нет никакого сюрприза?       — Почему же, — возражает Сынмин, улыбаясь. — Может быть, я преувеличил насчёт сюрприза, это скорее… предложение.       — Но не то, что с кольцом? — полушутливо и снова шёпотом выясняет Чонин.       — Увы, пока не то, — качает головой Сынмин.       — Пока? Значит, есть вероя…       — Бери хотя бы часть вещей, твоё же всё, — притворно-недовольно фыркает Сынмин. — И пойдём, мы ещё не пришли.       Вампирёныш тоже максимально убедительно пытается сделать вид, что недоволен или обиделся, но тут же подхватывает пакеты и торопится за Сынмином к узкой металлической двери в стене особняка. К ней не ведёт никакой дорожки и нет ступеней — как только Сынмин открывает кодовый замок, приходится переступать через высокий порог.       В маленькой полутёмной прихожей прохладно и пахнет сырой штукатуркой, но за дверным проёмом — огромная пустая комната, в пятнах солнечного света на полу. Окно — во всю стену, обрамлённое в широкую деревянную раму, из неокрашенного дерева выступили капельки смолы и терпко пахнут. От их шагов — эхо.       — Князь Феликс хотел сделать в этих помещениях оранжерею и подарить её Хёнджину, — поясняет Сынмин. — Но тот оставил клан, и стройка заглохла. Я планировал сделать тут что-то вроде специального тренировочного зала с оружейной, но теперь…       Сынмин поворачивается к Чонину, но тот, кажется, не слушает, подошёл к окну и наблюдает оттуда, как ветер перебирает кроны деревьев. Он снова в своём каком-то параллельном, фантастически-фантазийном мире, в который никому, кроме него, нет пути. Разве что через сны — но Сынмин не хочет знать, что там, в его будущем. Он откажется. Да. Откажется предсказывать будущее, даже если прикажет Князь. Это может угрожать всему клану, и ему самому… но не знать — это свобода. Прекрасная, зыбкая неопределённость, в которой можно просто верить в то, что его Йени будет рядом и так по-особенному улыбаться только ему. Эгоизм. Зло. Заманчивое и соблазнительное. Его решение. За них обоих и весь клан. Только для себя. Его — и ничьё больше.       — Йени, ты бы хотел здесь поселиться? — спрашивает Сынмин громче, чтобы вампирёныш точно услышал, и добавляет: — Со мной?       Чонин, кажется, не совсем понимает предложенное:       — Тут же нет ничего.       — Будет, — мягко усмехается Сынмин. — Что захочешь, в пределах разумного, конечно.       — А Князь…       — Я здесь решаю, — с нажимом произносит Сынмин. — И предлагаю тебе поселиться здесь. Убежище. Только наше.       Чонин бросает на него внимательный взгляд, щурится, задумавшись, и осторожно отвечает:       — Тебе очень хочется, да? Ну, тогда я согласен. Но если ты просто меня балуешь и тратишь деньги… мне приятно, — искренний смешок, — но мне и в твоей квартире понравилось.       — X-box здесь будет, — тут же обещает Сынмин.       — Мне сложно согласиться. Тут всё такое… нежилое. Такая… акустика, вот.       — Действительно, — соглашается Сынмин. — звук передаётся чудесно. А можешь посчитать до четырёх несколько раз?       — Зачем?       — Ну я тебя прошу, — загадочно улыбается Сынмин.       — Ладно, — пожимает плечами Чонин в ответ. — Мне не сложно. Один, два, три, четыре, один, два…       Сынмин слушает, отсчитывает момент, и тихо начинает петь:       — …Je suis celui qui dit: «Je t’aime»       A la lumière de chaque étoile…       Звуки отталкиваются от стен, как будто в самом деле вокруг — небольшой зал, но вот зритель — только один. И он словно окаменел, заворожённый, приоткрыв рот, и Сынмин от него взгляд не может отвести, пока очередная строчки из памяти не вырываются из груди, всё выше и чище, вбирая в себя боль, тревогу, страх и смешивая их с отчаянным желанием любви:       — Je suis toutes les chagrins vivants       Le seigneur des tourments,       Je suis l’astre du désastre du temps…       Сынмин очень давно не пел, но на удивление выходит чисто, сильно и высоко, верхняя нота звенит, как готовая порваться струна, пропитываясь солнечно-пыльным летним воздухом и взглядом, полным растерянного восхищения.       — …le Temple de Satan.       Закончив, Сынмин выдыхает, и тишина почти оглушает, пока Чонин не мотает головой и не шепчет:       — А… что это было? Так… нет, нет у меня слов. Это дар? Да?       — Это хобби, Йени. И французский мюзикл.       — Но… твой голос… так не бывает!       — Хорошая акустика, сам же сказал.       — Но ты мне не говорил, что… а можно ещё? Пожалуйста?       — Можно. Не сейчас только, — Сынмин сглатывает кашель, не разогретые связки неприятно покалывает. — Сможешь выбрать что-то поинтереснее мюзиклов.       — А ты поёшь… не знаю, в опере?       — Нет, что ты, — отмахивается Сынмин. — Никогда не выступал.       — Но… почему же? — огорчается Чонин.       — Не хотелось. Не для меня такое, наверное. Хобби это, никто особо и не знает, — небрежно отзывается Сынмин, стремясь соскочить с темы.       Вдруг понимает, что вряд ли об этом знает даже Феликс. Вообще хоть кто-то из тех, кто ещё жив. Упражняется в пении Сынмин обычно только в машине в пути на очередное задание и иногда — прогуливаясь у моря. Потому что это — призрак необозримого прошлого, далёкой человеческой жизни. Иногда подрабатываешь зазывалой, а на самом деле — всегда мечтать быть шпрехшталмейстером, появляться на залитом светом манеже цирка, усыпанном свежими опилками, и объявлять очередной номер… Конечно, работа намного сложнее, но тогда, в человеческой молодости, это была просто мечта. Блестящая и пустая. Потом — морское дело. Потом — спорт. Потом… всего и не упомнить.       — А для меня… можешь петь?       Сынмин хочет удушить вампирёнка в объятьях. Тот без особой скромности просит петь для него. Да он горы свернёт, если потребуется.       — Конечно. Если тебе понравился сюрприз, и ты согласишься.       — Похоже на шантаж, — Чонин забавно морщит нос. — Не знаю, как всё будет, но если хочешь, переедем. Я не против быть с тобой, у меня много вещей, которые надо перевезти, наверное. Но… может быть, оставим как есть?       — Значит, не нравится, — пожимает плечами Сынмин. — Мы торопимся, я понял.       — Не так понял, — ворчит на него Чонин неожиданно низким голосом. — Тут вроде… подходящее место, чтобы петь. А ты уже пообещал, что будешь.       Сынмин задумывается. Почему бы и нет, вон тот же Хёнджин для себя любимого отдельный особняк строит, что он там собирается делать, танцевать или картины малевать, уже не так и важно. Почему бы и ему не обзавестись чем-то подобным? Особенно если его так просят?       — Пообещал. Тогда подберём что-нибудь другое.       — То есть ты согласен? — непонятно чему радуется Чонин.       — Да. Я распоряжусь, чтобы тут хотя бы тёплые полы были и место, где можно сидеть.       — На тёплом полу я и просто так посижу. Послушаю.       — Обязательно, обязательно, — уговаривает его Сынмин. — Но пока нам нужно готовиться. У тебя паспорт с собой?       — Нет, только ID, — теряется Чонин. — А нужен? А зачем?       — Ты же слышал, о чём мы говорили с князем Чаном?       — Да, он посылает тебя в Америку… — вздыхает Чонин.       — Нас, Йени. Если ты захочешь.       — А можно? Прям с тобой? Просто так?       — Всё можно, и наверное уже послезавтра.       — Но я…       — Собираться надо, Йени. Нам вечером ещё «в гости».       Сынмин перехватывает Чонина за руку, как ребёнка, но тот вроде бы не против, охотно идёт следом и даже помогает собрать и забрать пакеты. Выйти обратно в сад Сынмин ему не даёт — в особняке все комнаты так или иначе соединены между собой коридорами и лестницами. Но, пусть и по чертежам Хана, это крыло проектировал лично Сынмин и прекрасно знает, как и куда свернуть так, чтобы не попасться на глаза прислуге. Почему-то хочет оставить в тайне то, что приведёт Чонина к себе.       Его комнаты — спальня, ванная и небольшой рабочий кабинет, — находятся на этаж ниже комнат Феликса. Отличная слышимость — и первостепенная готовность помочь Князю. Если бы он только позвал — хоть бы раз… Но сейчас Феликса и тем более Минхо там не должно быть, значит, Йени можно попробовать уложить спать.        Сынмин сжимает зубы, следя за тем, чтобы он не споткнулся на лестнице и не выронил пакет. Он же не маленький ребёнок! Ему не нужно вытирать сопли и трястись над каждым его шагом!       Как только Сынмин отпирает дверь, Чонин переступает порог, осматривается и выдаёт:       — А в чём разница? Тут же тоже ничего нет.       Хихикает, прикрывая рот ладонью, лучисто щурясь и ища, куда бы деть пакеты. Сынмин тянет за дверцу встроенного в стену шкафа и задумывается о том, что вампирёнок не далёк от истины. Кровать, шкаф, зеркало, светильник на стене. На немногочисленных полках — ничего, кроме книг на всех языках, которые Сынмин знает, чтобы не забывать. И всё. Нет даже ковра на полу или какого-нибудь горшочка с базиликом на подоконнике.       — О, зато мы не одни!       Чонин обращает внимание на зеркало, и Сынмин нервно дёргается — зеркала теперь небезопасны. Но вампирёнок всего лишь стягивает за лапу мягкую игрушку, пристроенную на раме. Обычная собака из «IKEA», таких тысячи тысяч в разных домах. Просто украшение…       — А как его зовут?       — Дэнмо, — сдаётся Сынмин.       Да, это просто игрушечная собака, нелепый подарок Князю от одного из его ухажёров на день. Но Феликс когда-то протянул ему эту пушистую безделицу за лапу и просто сказал: «Заберёшь себе? Он на тебя похож». Отказаться Сынмин не смог, зло сжал мягкое тельце, планируя закинуть в самый тёмный угол шкафа, и осмотрел его чисто профессионально — не зашито ли что-то внутрь, не опасно ли. Свисающие ушки, горбатая спинка, как у хлебной буханки. Вышитые глаза. Нелепый хвост и лапки, которые не держат. Феликс оказался прав — очень похож. Так же виляет хвостом и не в состоянии стоять на собственных ногах. Только сидеть по команде и пялиться. Так щенок и повис на зеркале — смешное напоминание.       А теперь его тискает Чонин и в полном восторге, похоже. Даже не от самой игрушки, а от…       — Нет, ты всё-таки нормальный. Живой. И ни капельки не страшный и не суровый!       — Да-да, только потому, что дал имя плюшевой собачке? И вообще, кто тебе рассказал-то такое?       — Князья, — небрежно всех сдаёт Чонин. — Минхо и Феликс, оба одно и то же говорили. Я немного боялся. И не хотел ни за кем следить! Я представлял тебя…       — Монстром? — хмыкает Сынмин.       Он отложил сложный разговор с Феликсом насчёт Чонина, и правильно сделал. Вампирёнок заранее всё расскажет.       — Примерно, — Чонин плюхается на кровать и неопределённо поводит рукой. — Ну вот что бы ты сам на моём месте представил, если бы тебе сказали, что придётся знакомиться с вампиром, которому сто пятьдесят лет?       — Мне сто тридцать семь. Но я могу предположить. Ты ждал Носферату?       — Да, — непосредственно кивает вампирёнок. — А тебя увидел… в рубашке, брюках… думаю, что за дэнди-бой?       — Модный Носферату, как удивительно, — хмыкает Сынмин.       — И… я же мало знаю пока, я не думал, что на вид ты будешь… чуть старше меня, может быть. Я на твой профиль смотрел и смотрел, и… — Чонин отводит взгляд. — Он красивый.       — У меня шрам на щеке, который не пройдёт, — шутливо возражает Сынмин, тоже глядя в сторону.       — Я с другой стороны сидел.       — Ещё один под глазом и родинка на ухе. И анфас уже не так симпатично?       — Хорош, — машет на него Чонин игрушкой. — Ты не умеешь принимать комплименты. Но я всё равно тебе буду надоедать. Несмотря на то, что мой дар не очень полезный.       Сынмин перестаёт улыбаться и задумывается. С одной стороны, вампирёнку нужно рассказать о всей важности визита в клан Хонджуна. С другой — возложить на него огромную ответственность так рано… в любом случае, осталось кое-что, что нужно проверить.       — Йени, — мягко зовёт его Сынмин.       И когда тот перестаёт мучить собачку, подняв взгляд, Сынмин подносит руку ко рту и распарывает клыком кожу от локтя до запястья. Рана тут же сочится тёмной кровью и Чонин хватает его за пальцы:       — Ты что делаешь, зачем! Что это!       — Попробуй залечить, — поясняет Сынмин, стискивая его ладонь.       Чонин смотрит на порез отчаянно, чуть не плача — но чуда не происходит. Впрочем, Сынмин лишь исключал возможные варианты, а не всерьёз надеялся, что дар вампирёнка работает и на живых существах.       — Не получается, — отчаянно сокрушается Чонин.       — И не должно было получиться, — Сынмин пытается высвободить руку.       — И зачем? — отчаянно протестует Чонин. — Я и так знаю, что бесполезный!       Сынмин решается. Садится на кровать, обнимает Чонина, стараясь не испачкать его белую накидку в подсыхающую кровь, прижимает к себе и шепчет на ухо:       — Йени, перестань так думать. Твой дар лучше, чем у большинства из нас. Ты способен не просто починить треснутый стакан, ты можешь поднимать из праха целые города. И ты будешь это делать. Не сейчас, и даже не завтра, но будешь.       — Не ври, — Чонин пытается не всхлипнуть.       — Я не вру. Спроси у кого угодно другого — все скажут то же самое. Сегодня мы отправимся в соседний клан именно поэтому. Ты знаешь, какой дар у Князя Хонджуна, ведь так?       — Д-да. Князь… Минхо говорил. Он разрушает вещи?       — Да, Йени. Разрушает. Разрывает на атомы. И противопоставить этому нечего. То есть, было нечего.       Чонин сопит, уткнувшись куда-то в плечо, и Сынмин осторожно поглаживает его по голове. Слишком много наваливается на такого юного вампира сразу, и он слишком много хочет на себя сразу взять. Быть важным. И как ему объяснить, что хотя бы для одного вампира в мире он — самое важное и ценное?       — Я… смогу?       — Честно? Не знаю, — отзывается Сынмин. — Но похоже, что так. Конечно, Князь сильнее тебя и опытнее. Но от них больше не будет исходить ультимативной угрозы.       — Значит, я смогу остаться с тобой? — Чонин делает какой-то странный и непредсказуемый вывод.       Сынмин чувствует что-то вроде тошнотворной усталости, ему не хочется опять и заново объяснять, как устроен клан и отношения в нём, потому что вампирчик его в первый раз не услышал, во второй не поверил, и вряд ли что-то изменится.       — Да, если захочешь.       — Ну почему ты такой, — бурчит Чонин ему в плечо. — Нормально можешь сказать? По-человечески?       — По-человечески? Нет, Йени не могу, — Сынмин слегка касается его затылка губами. — А как вампир, скажу, что я хочу остаться с тобой до тех пор, пока Солнце не погаснет. Или пока мы не встретим своих соулмейтов, потому что на эти два события я не могу повлиять.       — Ужасно, — фыркает Чонин. — Ужасное признание.       Отстраняется. Сынмин смотрит в его глаза — влажные, чёрные с алыми точками в глубине. Забывает вдохнуть — такая страшная мысль ожигает вдруг его сознание. Если соулмейтов может разлучить лишь смерть, убить такового, кем бы он ни оказался, — это выход. Но что делать со своим… и когда всё успело стать так безнадёжно?       Чонин целует его первым, требовательно и жадно. Игрушечная собачка отброшена по кровати подальше, и желания у вампирёнка вполне взрослые и однозначные. Сынмина опять застаёт врасплох эта двойственность, и он сдаётся и поддаётся. Но начинать стягивать одежду с партнёра его очередь. Слишком заразительно желание, снова прогоняющее здравый смысл и забивающее на обстоятельства.       Слегка прикусив кожу на оголившейся ключице, Сынмин поражается тому, как легко соглашается на всё, и как сильно его возбуждает лёгкая дрожь пальцев Чонина — от пытается расстегнуть его брюки даже раньше, чем стянет рубашку. И ничего нет в этом особенного — просто секс и за первые пятьдесят лет Сынмину надоесть успел. Но сам Чонин — чудо. Милое, неопытное, влюблённое по уши — и это теперь их общие проблемы.       Наивный — но не невинный, только немного смущённый — в комнате слишком светло в средине дня, а Сынмин-то пялится беззастенчиво и откровенно. И ласкает, нежно проводя ладонями везде, где обнажается кожа, иногда быстро целуя и снова любуясь. Так, что Чонину приходится отвести взгляд прежде, чем тихо предложить:       — Может быть, как в прошлый раз? Так лучше… тебе.       Сынмин, стягивающий в этот момент рубашку через голову, едва не путается в ней и не падает. Думает, что ослышался — чтобы партнёр заботился… о нём? Ещё и так бесхитростно, без выгоды — конечно, приятно будет исключительно взаимно, но это другое. Это… любовь? Что-то, что заставляет собственную эгоистичную страсть заткнуться. А он, тот, кто поступил неправильно и эгоистично? Разве это любовь? Разве…       — Как в прошлый раз, говоришь? — полураздевшись, Сынмин напирает на Чонина, побуждая его отползти подальше, к изголовью с подушками.       — Да, — тихо отзывается Чонин, вновь пряча взгляд. — Если тут есть… для этого…       — Для этого тут всё есть. Я и ты, — так же тихо отвечает Сынмин и наклоняется.       Высовывает язык, облизывает кончик члена Чонина и быстрее, чем вампирёныш возмущённо вцепляется ему в плечи — берёт в рот полностью. Несложно. Тренировка мышц шеи и горла — предстоит много петь, одним сексом не отделаешься. Потому, что Чонину как всегда многого и не надо — почти тут же тяжело дышит, притягивает Сынмина за затылок ближе, требует… но игра не по его правилам.       Сынмин останавливается, выпускает член изо рта — и лишь тепло дышит на него. Чуть снижая градус напряжения — потом снова облизывает. Чонину не удаётся сдержать стон — хриплый, протяжный и почти умоляющий. Но Сынмин непреклонен — снова отпускает, в этот раз осторожно прикасаясь губами и только. Бросает взгляд на Чонина — тот откинулся на подушки и скомканное одеяло, запрокинул голову и закрыл глаза. Взмок от пота — на висках крупные капли, и тело влажно блестит. Как будто ему больно — но на самом деле слишком хорошо. Так, что он всхлипывает в ответ на каждое движение языка Сынмина, но тот всё ещё его пытает — учит контролировать себя, сдерживаться. Хотя сам уже ёрзает на животе, пытаясь устроиться удобнее, особенно мешают полурасстёгнутые брюки.       И скоро собственные желания Сынмина побеждают — он наконец-то подчиняется Чонину, прижимается и вновь заглатывает его член полностью, двигает горлом, не забывая мерно и быстро облизывать. Пальцы на его затылке больно сжимают пряди, и рука вампирёнка на плече сжимается без контроля силы. Он даже не стонет — хрипло вскрикивает, коротко и громко, дрожит всем телом… и расслабляется. Сынмин пару раз сглатывает, почти не чувствуя вкуса — это и не важно. Отстраняется, откидывает волосы со лба и смотрит на Чонина. Он слабо щурится, словно сонно. Улыбается, пытаясь отдышаться, и это…       Сынмин мгновенно и раздражённо высвобождает собственный член, сжимает, трёт… Ловит взгляд Чонина, но в то же время видит его всего — разомлевшего, плохо соображающего, разгорячённого, раскрасневшегося до кончиков ушей… и поистине нечеловечески красивого. Таким он останется навечно, и часть этой вечности он готов провести с ним. И он не имеет никакого понятия, насколько сексуален.       Зарычав, Сынмин наклоняется к нему, впивается в губы поцелуем. Не позволит. Никому. Узнать. Только. Его. Чонин. Будет. Принадлежать. Ему.       — Ну и фу, — Чонин морщит лицо, разглядывая капли спермы на своём животе и груди. — Прибирай теперь за собой!       Сынмин глубоко дышит, улыбаясь. Кому из них теперь придётся учиться сдержанности? Стягивает брюки наконец-то полностью, отбрасывает. Салфетки у него тут имеются, но в ванной — так не хочется идти туда, хоть на секунду бросать Чонина одного, а не бесконечно любоваться. Но приходится, заодно и себя обтереть, включая и свежий шрам на руке от высохшей крови. Чонин тут же отбирает всю пачку салфеток, не давая за собой поухаживать, и зыркает. Сынмин послушно отводит взгляд, не мешая.       — В душ пойдёшь? — предлагает, как только мимо него на пол летит скомканный влажный шарик.       — Немного отдохну, — всё ещё хрипловато тянет Чонин и подползает ближе.       Пристраивает голову рядом с бедром сидящего Сынмина, переворачивается на спину и спрашивает:       — Как ты думаешь, Минхо нужно рассказать… о нас?       — Мне кажется, он давно догадался. А к чему вдруг такие вопросы? Он больше не Князь, а Чан в курсе.       Сынмин поглаживает Чонина по груди, лишённой даже малейшего намёка на волоски, расслабленно и рассеяно. Просто… потому что можно. Тот и не замечает:       — Это ты им говорил… он нас? Уже?       — Они же не слепые, Йени. И всё-таки скажи, при чём тут Минхо.       — Ну он мне вроде как… отец? А… у тебя есть отец?       — Нет, — качает головой Сынмин. — Настоящий… сам понимаешь, люди так долго не живут. А по крови, вампир — я его никогда не знал.       — То есть? — удивляется Чонин.       Сынмин подтягивает одеяло, осторожно прикрывая их обоих, хотя не очень холодно. Просто пряча наготу — как тайну, для которой больше не время. Поясняет:       — Я не знаю, кто меня обратил. Хотел бы знать — но не имею понятия.       — Странно. О тебе никто… не заботился, да? Не воспитывал и не рассказывал?       — Да, — не видит смысла лгать Сынмин. — но я не очень люблю это вспоминать.       — Прости, — тут же быстро и мимолётно извиняется Чонин, но снова любопытничает: — А про всех остальных ты знаешь? Кто кровный отец Минхо?       — Феликс.       — А у него кто?       — Неизвестно.       — Так, а у Хана? — не отстаёт вампирчик.       — Князь Чанбин.       — У него?       — Ни малейшего понятия не имею.       — Князя Чана обратил Хёнджин, ведь так?       — Да.       — А его кто?       — Хотели бы мы знать.       — Так, — останавливается Чонин. — Получается, что…       Но Сынмин уже уловил, что тот хочет сказать и не слушает. Закусывает губу. Вот как он, со всем его опытом и знаниями обо всех, не заметил и не задумывался об очевиднейшей вещи — половину из приближённых к власти вампиров обратил неведомо кто! Да, в разные годы и даже века — но два случая это совпадение, три — настораживают, а четыре — уже закономерность! Он тут же копается в собственной памяти, как будто вновь перебирая файлы с досье на вампиров клана — все указывали кровного родителя чётко или он без труда находился. И только у них… было так. А ещё у всех из «брошенных» и их прямых кровных детей оказывались самые мощные дары. Словно у них существовала… преемственность по поколениям, которая потом сходила на нет. Для полноценного открытия такой скудной статистики было мало, но собрать её при должных усилиях было можно.       — …загадочно, — Чонин продолжает болтать. — Как детективная история!       — Мы знаем об этом, — быстро лжёт Сынмин. — Вообще не загадочно, просто совпадения. В нашем обществе… существуют отступники. Обычно они живут непримечательной жизнью, но иногда…       — Но всё равно интересно, — пытается не сдаться Чонин, но вдруг зевает и переключается: — Ты поспишь со мной?       — Нет, мне нельзя, — качает головой Сынмин.       — Работа?       — Нет, Йени, — Сынмин решает не умалчивать. — Это из-за моего дара. Тебе Минхо говорил, что у каждого дара… есть, скажем так, побочные эффекты?       — Да, что-то такое. Я не помню уже, он сказал, когда у меня проявится дар, объяснит.       — Когда мы себя не контролируем, — начинает пояснение Сынмин. — мы не контролируем и свои дары. Например, когда спим или испытываем сильные эмоции. Или во время оргазма.       — Ой, — смущается Чонин. — Прости. Продолжай. Что значит «не контролируем?»       — То и значит. Дар проявляется сам по себе. Если у Минхо более-менее предсказуемо, он просто что-то может с силой сжать и сломать… — Сынмин сглатывает, вспоминая отметины от этого на Феликсе. — То у других иногда иначе. К Хёнджину приходят люди — мы так до конца и не поняли, почему и зачем, но они ломятся к нему с таким остервенением, что их не останавливают даже собственные увечья. Хан Джисону… ему тоже тяжело. Он настолько пропитывается эмоциями кого-то рядом, даже на расстоянии, что на несколько часов не способен испытывать свои. Чанбин…       — Ты, — перебивает его Чонин. — Меня интересуешь ты.       — Если кто-то из вампиров спит со мной рядом, ему начинает казаться, что все события его жизни уже происходили.       — Déjà vu! — охотно подсказывает вампирёнок общеизвестный термин.       — Намного хуже. Не сиюминутное чувство — а как будто каждое событие твоей жизни уже случалось, ты его помнишь и словно знаешь наперёд. С этим чувством невозможно жить, и есть основания подозревать, что существует «точка невозврата». Точно никто не знает, как часто я могу безопасно спать рядом с вампирами. Раз неделю? Реже? Сколько?       — Я доброволец, — охотно вызывается Чонин. — Один же раз не опасно? Как только что-то почувствую, сразу скажу!       — Нет, Йени, — Сынмин резко отказывается.       — Но почему? — искренне не понимает Чонин. — Это же интересно!       — Но опасно! — раздражается Сынмин. — Я не могу подвергать опасности любимого! Как ты не поймёшь!       Осекается. Но уже поздно, и Чонин точно всё услышал — замирает, приоткрыв рот и растерянно моргая. А потом вскидывается и повисает на шее у Сынмина, зацеловывая его в щёку и почти по-лисьи повизгивая. Сынмин хочет расцепить его руки, накрывает ладони своими — но только гладит. Неужели Чонин от этого счастлив? От такого неуклюжего и случайного недопризнания? Всё должно было быть не так… должно? Почему, зачем и кому? Разве их отношения уже не достаточно удивительные и странные, чтобы развиваться хоть по каким-то правилам? Но свиданий могло бы быть и побольше…       Сынмин приоткрывает рот, чтобы наобещать Чонину раздобыть в Америке самый вкусный и аутентичный кофе… но тот сонно трёт лицо, как малыш, улыбается и просит:       — Посиди тогда со мной. Просто так. Если нельзя спать. Хочу, чтобы ты был рядом.       Сцапывает игрушечную собачку, заворачивается в одеяло и прикрывает глаза. Сынмин хочет похитить этот свёрток и утащить на край света, в какое-нибудь Убежище, где их никто не найдёт. Но это несерьёзно и неправильно. Они и так вместе, и он и так… нужен. Необходим. Как раз самое привычное из чувств и, пожалуй, что лучшее.       Сынмин осторожно тянется и берёт с полки одну из книг, не глядя. Попадается на французском языке — отличный случайный выбор, что-то ему подсказывает, что одной арией из мюзикла дело в скором времени не ограничится. Сынмин почти раскрывает книгу, но его что-то настораживает. Старое издание, но выглядит так, как будто только что вышло из типографии. Странно-неправильно, как подделка. Перелистав, Сынмин едва не обрезается об хрустящие листы, чего совсем уж не должно быть, если книгу читали. Загадка с совсем простой разгадкой, которая уже вовсю сопит на кровати рядом, поэтому Сынмин хмыкает про себя. У Хёнджина дар, который можно использовать для получения несметных богатств? Фигня, у его маленького Йени такой, который может восстановить до первозданного состояния вещи, не имеющие цены в принципе. Например, императорский японский мостик эпохи Эдо.       И тут же цепляется мысль — а до какой степени «первозданного»? Не станет ли фреска кусочками красок и сырой штукатуркой? Но как следует обдумать эту мысль Сынмин не успевает — вибрирует телефон. Минхо.       — Как там мой сын? — спрашивает он без всяких приветствий.       — В безопасности, — заверяет его Сынмин. — Мы в клановом особняке, он спит. Его будить?       — Ты так на меня рычишь, что я передумал.       — Как Феликс? — задаёт встречный вопрос Сынмин раньше, чем Минхо бросит трубку.       — Тоже в безопасности и в клановом особняке.       Сынмин понимает, что Минхо имеет в виду свой особняк. Он очень далеко — это плохо. Но знать точное местоположение Феликса уже что-то. Сынмин пытается успокоиться, убеждая себя, что ничего пока не может сделать. А, главное, не должен, Феликс намекнул весьма доходчиво.       — Вот ещё что, — голос Минхо звучит неожиданно устало. — Не вздумай обидеть малыша. Никогда, Ким, чтобы это не повторилось. А лучше бы…       — Я знаю, Ли, — неожиданно даже для себя откровенничает Сынмин. — Но я не могу ему отказать. И не хочу.       — Просто прошу дать ему свободу, Ким. Возможность выбирать.       — Тебе хорошо говорить, Ли. Вы с Феликсом соулмейты. Вы всегда возвращаетесь друг к другу. А я, если отпущу, потеряю.       — Как знаешь, Ким, — Минхо сдаётся. — но поимей тогда хотя бы честь не удерживать то, что перестанет быть твоим.       Сынмин сглатывает. Минхо ударил словами куда-то глубоко, между лёгкими, под сердце, воздух скрутился в тугой комок, во рту привкус соли и металла.       — Я не ты, Ли. Я не лучше тебя, — хрипло выдыхает Сынмин. — Но я другой. Не смею трогать без разрешения. Ты же меня зовёшь псом? Я очень, очень хороший пёс, не сомневайся. Дрессированный.       Ложь. Противная и едкая. Конечно же он не причинит Йени боль, не собирается доказывать свою власть или использовать его, как Минхо «игрался» с Феликсом. Но есть множество других способов удержать кого-то рядом… и все они так или иначе насилие. Обман, манипуляции — и растерзанная психика.       — Не в этом дело, Ким.        В голосе Минхо сквозит едва уловимая горечь — Сынмин замечает. Тот бы и для себя хотел свободы. Но лишён права выбора. Побочные эффекты вечной любви. Сынмин ждёт, что Минхо скажет ещё что-нибудь, но молчание прерывается короткой вибрацией мобильного — вызов завершён.       Сынмин бросает взгляд на Чонина, спящего, подложив под щёку игрушечную собаку. Он прекрасен, как нарисованный ангел, его Йени… но так неправильно говорить и думать. Йени, который с ним.