Красные огни

      Феликс зачесывает назад взлохмаченные волосы. Всматривается в своё отражение в неправдоподобно-чистом для туалета в торговом центре зеркале. Пока что ему блестяще удаётся сохранять спокойствие на лице, хотя губы то и дело норовят задрожать и плаксиво искривиться. Непозволительно для Князя, пусть и бывшего. Феликс с раздражением дёргает край футболки сзади телекинезом. Новые, только что купленные штаны, оказались не по размеру, немилосердно жмут и сидят как попало. Зато чистые. Позорно, конечно, зато будет о чём посплетничать уборщицам. Хёнджиновские бриджи от «гуччи» из мусорки пустят на половую тряпку.       Наклонившись к раковине, Феликс открывает кран и умывается немилосердно хлорированной и отдающей железом водой. Лучше, чем совсем ничего. Хотя что он собирается скрыть от Джисона? Эмпата-то? Уж точно не безумную зависть, пока ещё смутную, но разъедающую.       Феликс почти с тошнотой думает о том, как мило ворковали Чан с Хёнджином, пока шли сюда и теперь — прошли через зеркало куда-то. Соулмейты… такими же и должны быть? А не так, как у него. Говорить друг с другом, заботиться… а не с трудом сдерживать агрессию. Все вокруг так долго окружали Феликса молчаливым сочувствием, что он уже успел забыть, как это… как всё должно быть? Должно?       Феликс набирает воды в рот, стараясь мерзким вкусом подавить тошноту. Тщетно, становится только хуже, он сплёвывает и отирает рот. Ужас какой. И он не меньше виноват в этом ужасе, чем Минхо. Потому что никогда не пытался исправить ситуацию. Никогда не решался сделать первый шаг. Даже просто заговорить с соулмейтом было выше его сил. Нет, силы были. Он сам, сознательно сдался, даже не начав борьбу. Просто предоставил вещам течь своим чередом, не задумываясь о последствиях. И сам же ни разу даже не попытался остановить Минхо. Только когда стало совсем страшно. Когда Феликс понял, что ещё немного — и Минхо его убьёт.       А потом стало ещё хуже. И ещё гаже. И на самом деле захотелось умереть.       Тошнило от самого себя, от нового Князя и его соулмейтов, и до одури — от Сынмина. Рукотворный ад, который Феликс сам себе и создал. Всех их перезнакомил — и всех оттолкнул. Хёнджина — не удержал. От Сынмина — отказался. Чана и Чонина — даже не попытался узнать, относился к ним не лучше, чем к пешкам или подопытным крысам. Какая лучше всего подойдёт в пару к другой? Заигрался и забыл, что сам — такая же крыска, а из кошачьих когтей невозможно ускользнуть.       И последний шанс, в который надо было лихорадочно вцепляться, упустил. Хан больше никогда не придёт к нему — Феликс это чувствует, ещё не видя его лица, ещё спускаясь на эскалаторе на первый этаж. И не потому, что Минхо вернулся. И даже не потому, что Феликс больше не Князь и не сможет ничего приказывать. Причина в другом. Феликс и боится этой мысли, и готовится её принять, как данность. Поэтому, когда Хан радостно встаёт с барного стула в маленькой кофейне, чтобы его поприветствовать, Феликс уже знает, как пойдёт разговор и о чём.       — Латте, с двойным сахаром, — махнув Джисону, Феликс диктует заказ бариста и садится рядом.       — Я возьму?       Всё равно Феликс не сразу понимает, что Джисон это о его ладони. Рассеянность — его бессменный спутник в последнее время. Всего мгновение сомневается, но затем протягивает руку. Джисон осторожно и плотно обхватывает двумя ладонями его запястье и прикрывает глаза. Феликс вздыхает. Сколько раз уже он это делал, но всегда так хочется ощутить… хоть что-то, кроме прохлады кожи. Он осторожно трогает эмоции или грубо пытается проглотить всё и сразу? Как для него это ощущается? И как вообще выглядит мир?       — Оу, Феликс… — Джисон отпускает его запястье так осторожно, словно оно стеклянное или ядовитое. — Я бы помог, но…       — Минхо рядом, — обречённо выдыхает Феликс.       — У соулмейтов и правда есть эта… связь, да? Не обычное чувство присутствия, так же? Ты знаешь, что рядом именно он?       — Ничего такого мы не чувствуем, — раздражённо бросает Феликс. — Я слишком хорошо знаю Минхо. И его контроль.       — Может, — осторожно произносит Хан, — он не знает, как заботиться? Ну… то есть совсем. Я много преступников видел и знаю, у них… и них что-то не так с чувствами. Иногда я даже хочу вернуться, ну… — Хан бросает быстрый взгляд в сторону бариста и не решается: — …туда, где был. Поговорить с ними. Понять… попробовать. Может быть, ты как-нибудь уговоришь и Минхо…       — Джисон, — Феликс перебивает его болтовню. — Я пришёл, чтобы поговорить о тебе.       — Всё просто… почти просто, — Хан отпивает немного ледяного кофе из трубочки. — Я и раньше знал это, но… по определённым причинам скрывал…       — Чанбин, — устало бросает Феликс.       Повисает тишина, в которой бариста ставит на стойку заказанный латте. Феликс смотрит на пенку и снова чувствует тошноту. Ещё одни, кто уйдут.       — Да, — быстро кивает Хан. — Я хотел узнать, ничего же страшного, если я попробую… ты не будешь против, если…       — Если вы будете трахаться?       Феликс может поклясться, что бариста вздрогнул и едва не просыпал кофейные зёрна. Одной сплетней больше, одной меньше.       — Не в этом дело, Феликс. Всё… неожиданно может стать серьёзно. Ему сейчас необходимо... Кое-что забыть.       Феликсу неуютно. Он не привык, когда Хан говорит вот так — тихо и плавно. Значит, всё и правда так, как было предсказано. Впрочем, давно уже можно было догадаться, что не просто так Чанбин его тогда выбрал. Да, была цель — заиметь сородича, плотно знакомого с внутренним укладом человеческих тюрем. Но Чанбин — прежде всего Князь. У него на каждый осуществляемый план есть ещё десять далеко идущих. И все звенья цепляются друг за друга. Феликс — тоже такое звено. А их «роман» частью плана не был — поэтому и угас. Не хочется об этом говорить, но… Феликс слишком хорошо, на своей шкуре знает последствия дружеского молчания.       — Ты уверен насчёт его чувств? — задаёт он прямой вопрос.       — Смутно, — признаётся Джисон. — но я хотел бы попробовать помочь. Он попросил. И с твоим псом у него не гладко.       — Не называй его так, — раздражается Феликс. — Для тебя он Ким и не иначе. Не уподобляйся Чанбину.       — И? Это всё, что ты скажешь?       — А что я ещё должен сказать?       Феликс сглатывает. Должен. Обязан. Но как же просто промолчать, сделать вид, что тебя это не касается — взрослые вампиры, сами разберутся! Опять и опять.       — Я имею в виду… вы же… Ничего такого, что мы... Ты знаешь, как именно я помогаю.       — Ох, Джисон, — Феликс вздыхает. — Ты слишком мало живёшь на свете, и мало видел.       — Можно не выпендриваться? Просто скажи, нормально всё?       — Мне абсолютно всё равно, Джисон, что вы там решите, — Феликс сглатывает, так и не решившись пригубить кофе. — И я доверяю твоему дару. Но ты должен уяснить одно. Князь Чанбин ничего не делает без собственной выгоды. Вообще ничего. Даже если кажется, что он делает добрые дела или кого-то поддерживает — это всё паутина интриг. И ты в ней такой же элемент, может, слегка поважнее других.       — Феликс…       — Я. Я давно уже Феликс. Очень давно. И знаю больше, чем тебе кажется. А ты — только чувствуешь, но попытайся и понять. Весь мир для Чанбина — математика. И мы в его формулах — переменные, а не константы. Если потребуется — нас сократят и уберут из уравнения совсем. Я не говорю, что у него нет сердца, что ему не будет тяжело — но его цели всегда оправдывают любые средства. Вообще любые.       — Красиво. И страшно. Но...       Хан нечаянно переламывает керамическую трубочку в пальцах и нервно кивает бариста — включить в счёт, как же иначе.       — А ты? Что ты чувствуешь? — Феликс всё-таки решается задать этот вопрос.       — Если любишь, то всё не важно? Это хочешь сказать?       В ответ Феликс только неопределённо качает головой. Не совсем. Но у него есть Княжеские привычки — узнавать как можно больше и проводить расчёты вероятного исхода событий. Потому что точно предсказывать их может только Сынмин. Который тоже много чего не договаривает — особенно о собственном даре.       — А я не знаю, — как-то потерянно говорит Джисон.       И кажется вдруг совсем крошечным и грустным, как огорчённый ребёнок.       — Тебе хуже, — обречённо подытоживает Феликс.       — Да, — соглашается Джисон и кивает на свободный диванчик в открытой зоне кафе. — Пересядем?       Феликс забирает латте и следует за ним. Людей вокруг больше, но разговору так только безопаснее — никто особенно не прислушивается к сторонней болтовне, пока ходит за покупками.       — Мне не просто хуже, Феликс, — Джисон всё равно говорит тихо. — Мне иначе. С тех пор как я чуть не утонул, я… воспринимаю всё странно. И всех. Уже на расстоянии, понимаешь?       — Увеличение радиуса дара нормально, — пытается его успокоить Феликс. — У меня дар тоже развивается, смотри.       Показав в сторону, Феликс сосредотачивается, выцепляет взглядом ленту разноцветных флажков над детской зоной и дёргает телекинезом. Леска лопается, кусочки цветного пластика парят в потоках кондиционированного воздуха, но неизбежно падают под ноги людей и веселящимся детишкам на головы, как огромные мёртвые бабочки. Его дар не созидает — лишь разрушает. Как и любой другой…       — Всё развлекаешься, — хмыкает Хан. — Но сколько метров тут? Двадцать-тридцать? Не предел же?       — Не предел, — соглашается Феликс.       — Тебе хорошо. Ты можешь своему дару приказывать, как в сказке — горшочек, не вари! А мой… мой работает постоянно.       — Поэтому ты просил Кима познакомить тебя с хозяином Убежища?       — Скажу прямо, — Хан опускает глаза. — Я в отчаянии. С каждой минутой я всё менее уверен, какие из чувств — мои. И существуют ли вообще они. Вот тебе погано — и мне так же точно, Феликс. Хотя я сюда вприпрыжку прибежал от Чанбина.       Феликс сглатывает приторный и некачественный кофе и силится улыбнуться. Хотя ситуация не из тех, которые можно назвать хорошими.       — Джисон, знаешь, что я всегда о тебе думал?       — Мысли я не читаю, – Джисон постукивает зубами о край стакана и смотрит в сторону.       — Что ты как персонаж комикса. Избранный с удивительной судьбой, у которого есть наставник и всё такое. И что теперь получается, настал тот самый переломный сезон, когда герой хочет избавиться от суперсил?       — Нет, Феликс, — качает головой Хан. — Точно не после того, что ты здесь наговорил. И не говори… никому. Пока что. Я сам скажу.       Феликс внимательно смотрит на Хана и понимает — не скажет. Ничего не скажет. Пока не станет совсем непоправимо. Хотя… разве можно это как-то исправить? Но всё же Хан просит о помощи. Не словами — взглядом. Нервными пальцами на краю стола. Непривычно ссутуленными плечами. Хочет, чтобы кто-то другой позаботился о нём. Князь. Но станет ли Чан этим заниматься? А Чанбин?       — Хорошо, — неохотно соглашается Феликс. — Может быть, ты зря паникуешь, тебе нужно просто отдохнуть и всё вернётся в норму. Давай-ка ты недельку побережёшь себя, отвлечёшься, отдохнёшь?       — Тебе бы тоже не помешало. Выглядишь очень паршиво. И так же паршиво себя чувствуешь. Но всё равно пойдёшь к нему сейчас?       — У меня больше нет выбора.       Хан отставляет стакан, брякнув в нём льдом о стенки. Даже в шуме торгового центра этот звук отчётливо-неприятен. Придаёт значение резко повисшему молчанию.       Феликс ловит взгляд Джисона и понимает, что им обоим в общем-то слова и не нужны. Они оба понимают, что никаких даров и благословения соулмейтов не существует. Есть только два вида проклятий, расплаты за их сущность.       Феликс встаёт, коротко кивает Хану. Он приглашал, ему и расплачиваться. И не для правой руки Князя считать мелочь за кофе. Всё в порядке, но как только Феликс начинает пробираться сквозь людской поток к выходу, сзади-справа раздаётся недовольный голос:       — Надо было заплатить.       Минхо догоняет его и осторожно кладёт руку на плечо. Феликсу хочется дёрнуться, сбросить ладонь, но он подавляет порыв — сопротивляться нужно было намного раньше. До того, как стало слишком поздно.       — Это же Хан, Минхо. В чём проблема? — раздражается Феликс сильнее, чем ожидал.       И Минхо неожиданно задумывается. Они так и стоят, а люди их обходят. Наконец, выдаёт:       — Я и сам не знаю, зачем это сказал. Привычка… наверное. Не быть никому никогда должным, это может плохо кончиться.       — Это просто кофе, — устало выдыхает Феликс. — И он позвал меня, значит, и должен был платить. Даже если это не свидание.       — Да, ты прав, — спокойно соглашается Минхо и убирает руку.       Но больше ничего не говорит, и Феликсу вновь приходится просто идти за ним, стараясь не отставать. Как только они выходят на улицу, солнце ослепляет. Феликс щурится и не сразу замечает белый «Lexus» припаркованный прямо у входа, поперёк стоянки. Минхо открывает не запертую дверь и оборачивается.       — Ты где его взял? — Феликс осматривает машину, обходя и проводя пальцами по идеально чистому покрытию.       — Угнал, конечно, — безмятежно отзывается Минхо. — Ли Ноу — бандит, ты же не забыл?       — Перестань. Или ты его действительно угнал? — приоткрыв дверь, Феликс не решается сесть.       — Да успокойся, купил я его, — Минхо кивает через дорогу, где через деревья и баннеры в самом деле проглядывает вывеска автосалона.       — За пять минут? — Феликс всё ещё не верит, но уже устраивается на сиденье.       — Хотел за пять, но получилось только за десять. Документы свои они пусть без меня пишут. Главное, не забыть, на какой паспорт оформлял.       — А как же… всякие бумажки?       Машины Феликса интересовали мало и прав у него до сих пор не было, так что он весьма смутно представлял, что требуется для её покупки и как вообще всё оформляется. Раньше денег не было, потом стало не Княжеское дело.       — Пришлют в электронном виде. Не нервничай по пустякам.       В голосе Минхо прорезаются знакомые приказные нотки, и Феликс решает, что разумнее всего будет молча смотреть в окно. С разговорами между ними никогда не клеилось. Минхо их и не навязывает, легко выворачивает с парковки, но не к городу, а наоборот, дальше из него. С правой стороны от трассы теперь мелькает море, и Феликс любуется его блеском. Так уж и важно вести мелкие разговоры и задавать глупые и ничего не значащие вопросы, когда Минхо просто проверил, надёжно ли закреплён ремень безопасности и точно знает, куда ехать?       Настроение Феликса даже немного улучшается, а через некоторое время он понимает, что Минхо вырулил в сторону его кланового особняка. Формально тот должен был поступить в распоряжения Чана, но вряд ли новый Князь об этом знает, а Хёнджин сейчас задумывается. А ещё с обжитого места придётся выгнать Минхо, что совсем уж никому не посоветуешь. Потому что он считает особняк домом, а дом у него там, где… коты.       Феликс замечает Суни, лениво лежащего в теньке на лужайке, ещё до того, как Минхо останавливает машину во дворе. Следом Феликс видит Дуни, поднявшего голову в траве неподалёку, а когда выходит из машины, то замечает и Дори, охотящегося на какое-то насекомое.       Только кажется, что коты находятся в безмятежном одиночестве. Не только весь наружный дворик перестроен под игровую площадку для них, обнесённую по периметру забором из плотной сетки, которая так и называется, «анти-кошка», но и к Минхо тут же подходят два вампира с незамедлительны отчётом о состоянии питомцев, а третий продолжает наблюдать за ними так пристально, как будто если моргнёт, они исчезнут.       Были ли когда-нибудь в их работе промахи и что за это было, Феликс не знает и знать не хочет. Коты для Минхо единственная неоспоримая ценность и единственная любовь — тот злополучный кусок мяса он крал именно для этих тушек. Тогда ещё — тощих, облезлых и больных. Минхо заботился о них всегда, насколько позволяли средства, но коты изначально доживали свою последнюю из девяти жизней. Феликс точно не знает, где он их отыскал — в списках на усыпление в приюте или на помойке, но что пытался спасти — помнит отчётливо.       Феликс потирает пальцами край заграждения, подойдя поближе, чтобы рассмотреть котиков получше. Как в зоопарке. Минхо обнимает его со спины, пристраивает подбородок на плечо. Некоторое время так стоит, потом неожиданно произносит:       — Спасибо.       — За что? — недоумевает Феликс.       — За то, что два года назад не дал им умереть.       — Но я же ничего не сделал! Не выхаживал их, не держал за лапку во время операции, не сидел над ними день и ночь! Всё, что я сделал — дал денег. Которые ты бы и так получил, как Князь!       — Но тогда я не был Князем, Ёнбоки. А счёт для Дуни уже шёл на дни. И… я сам никого не подпускал. Думал, что только я хочу и могу им помогать. Но я знаю, что ты хотел быть со мной и с ними. Они тебя любят, смотри.       Дуни подошёл к заграждению, поставил на него лапки и ноет по-кошачьи. Суни тоже окончательно проснулся и теперь не спеша идёт сюда. Дори сидит, настороженно прислушиваясь, но отвлёкся от охоты — это для него было равносильно проявлению любви.       — Они к тебе пришли, а не ко мне, — возражает Феликс.       — Давай заберём их дом, их уже пора кормить.       Феликс сильно сомневается в этом — уж к кормёжке личные слуги котов подготовились бы заранее. Но какие тут могут быть возражения, когда Хо подаёт из-за загородки ему в руки Дуни? Кот тут же прижимается к груди Феликса, потирается головой, безбожно линяя на футболку, пищит. И оглушительно мурлычет. Может быть, и правда соскучился.       Двух других котов Минхо прижимает к себе, бережно поддерживая под задние лапки и пушистые жопки. Они тоже рады хозяину, Суни тут же начинает наминать передними лапками ему плечо. Абсолютное доверие — котиков Минхо никогда не уронит и не причинит им боли.       Феликс прекрасно помнит дорогу — кошачье царство находится в восточном крыле и занимает два этажа. Сколько точно комнат — он не знает, и во всех даже не был. Они почти одинаковые — множество свободного пространства, чтобы бегать друг за другом, лежанок, гамаков и когтеточек, игрушек, которые только существуют в мире, есть даже что-то вроде спортивных тренажёров. Комната для кормления, впрочем, одна и отличается от всех.       Как всегда — безупречная чистота, с пола можно есть не только котикам, но при желании и вампирам, и людям. Феликс отпускает Дуни, и тот тут же направляется к миске с водой. Минхо раздражённо дёргает головой и это не укрывается от внимания Феликса. Хотя он видел, что у котиков и на улице стояли ёмкости, чтобы пить — Дуни просто капризничает, а отвечать за это снова придётся слугам.       — Надеюсь, в нашем клане когда-нибудь появится вампир, который умеет читать мысли животных. Или хотя бы чувства, — осторожно замечает Феликс.       Но Минхо соглашается:       — Я бы нанял его на работу за любые деньги. Но сейчас я за него, и пока неплохо справляюсь — точно знаю, что мои братики хотят лакомство.       Опускает котов на пол и идёт к холодильнику, по пути пару раз переступив через пушистых непосед — те сразу же догадались, что их будут угощать и «танцуют» вокруг хозяина, заглядывая тому в глаза и иногда попискивая. Хотя Минхо не называет себя их хозяином, только «старшим братом», и Феликсу это кажется скорее милым, чем странным. В Минхо и самом достаточно кошачьих повадок — например, превращать незначительные вещи в игру. Один из пакетиков с вкусняшкой он не даёт Феликсу, а перебрасывает. Впрочем, тот ещё на полпути ловит его телекинезом, подтягивает и перехватывает.       Коты теряются, к кому из них идти за угощением, поэтому Феликс подходит ближе к Минхо и садится на корточки рядом с ним, протягивая тюбик с лакомством питомцам. Краем глаза замечает, что Минхо иногда посматривает на него и решает не отвлекаться — сосредоточенно выдавливает вкусную по кошачьим понятиям пасту и следит, чтобы всем доставалось примерно поровну и никаких испачканных усов.        Так старается, что замечает, что Минхо его поглаживает по голове, только тогда, когда лакомство кончается. Замирает, не решаясь на него посмотреть, пока эта странная ласка не заканчивается. Минхо отбирает из рук опустевший тюбик, выбрасывает вместе со своим.       Коты трутся об Феликса ещё некоторое время, а когда понимают, что еды больше нет, вероломно сбегают резвиться в своих апартаментах. Феликс вздыхает. Он опять позволил себя очень глупо заманить и остался один на один с Минхо. От которого ждёт примерно одного — и не обманывается. Тот за секунду оказывается рядом, прижимается. Целует. Как всегда требовательно, почти грубо. Только его желания — остальные не в счёт. Разве только поиграть.       С трудом попытавшись высвободиться, Феликс ловит ладонь Минхо, уже забирающуюся под футболку, возражает:       — Я очень давно не принимал душ, Ли Ноу.       И жадные, душащие объятья тут же разжимаются, Минхо даже как будто извиняется:       — Да, конечно. Иди. Ты помнишь, где он?       Феликс помнит, но только примерно. И не в этом крыле точно.       — Нет, не очень, — признаётся. — Проводишь?       Минхо перехватывает его за запястье, как будто Феликс может потеряться. Аккуратно, даже слишком слабо — словно боится не рассчитать силу. Словно никогда не сжимал и не выкручивал. И насилия никогда не было. И боли.       Феликс сглатывает. Он очень хочет зажмуриться и притвориться, что так и есть. Не было этих двух лет вместе и в ссоре. Ничего не было. Они только вчера познакомились и переспали, Минхо ещё не Князь, всё ещё совершенно в порядке…       Не может. И ждёт подвоха, когда Минхо помогает ему раздеться и пробует костяшками пальцев температуру набираемой в ванну воды — он сам обожает плескаться по часу, душ как не для него изобрели.       И Феликс думает, что в этом всё-таки что-то есть, когда погружается в горячую, но терпимо, воду до пояса, вытягивает ноги и откидывается на бортик.       Минхо и не думает уходить, наоборот, решает помочь — осторожно трёт мокрой губкой Феликсу грудь. Как и до этого — слишком слабо. Феликс вдруг понимает, каких колоссальные усилия прикладывает Минхо только для того, чтобы нормально существовать — контролировать дар приходится даже в мелкой повседневной жизни.       — Я сам, — Феликс перехватывает мочалку.       — А спину не надо? — удивляется Минхо.       — И с ней я тоже отлично справлюсь, — заверяет его Феликс.       Наклоняется, отпускает мочалку и тут же хватает её телекинезом. Демонстрирует, что действительно, всё отлично получается, только пена разлетается сильнее, один из её ошмётков попадает на руку Минхо. И тот неожиданно начинает смеяться. Сначала тихо, потом громче. Феликс тоже улыбается и потом не может сдержать смех. Губка падает в воду. Такая нелепая ситуация, его неуместное хвастовство своим даром, которое выглядело, как шутка. И… тёплые губы Минхо — на его смеющихся губах. Затыкает поцелуем — но уже не жадным.       Зато ладони скользят по его груди и плечам решительно, и одна ныряет, охватывает член, сжимает — но слегка. Минхо всё вновь контролирует, и Феликс томно вздыхает ему в губы. Ему нравится. На самом же деле уже это нравится — быть зависимым, казаться самому себе беспомощным и слабым, чтобы партнёр всё делал за него и имел абсолютную, не сдерживаемую никаким условностями, власть.       И Минхо это знает. И пользуется — дразнит, заставляя прогибаться вслед за движениями руки, умолять всем телом о продолжении ласки, и губами — о поцелуях. Но сейчас Феликсу кажется, что Минхо его словно провоцирует, побуждает самому что-то желать. Вот — удаётся сорвать ещё один поцелуй. Вот — подчинение судорожно перехватившей запястье ладони.       Вдохнув, Феликс решается и сам дотрагивается до Минхо. Тянет его рубашку, пытается расстегнуть. Ведь он и в самом деле хочет увидеть, что под ней. Хочет касаться кожи, касаться его шрама на животе… даже…       Минхо охотно помогает Феликсу с этим, распахивает кое-где намокшую рубашку и самостоятельно начинает расстёгивать джинсы, но замирает. Феликс, привстав из ванны, совершает непростительное. Почти грех — целует его шрам. Нежно и мокро, проводит по нему языком, и тут же отстраняется, сжимается. С ужасом пытается поймать взгляд Минхо — но в нём нет злости. Что-то… другое на дне чёрных озёр в сполохах алых искр.       Мгновение — и Феликс уже развёрнут, упирается грудью в бортик ванной, из которой вода выплёскивается на пол — Минхо туда тоже влез, притирается ближе и без особенной жалости загоняет член, резко и до упора. Феликс глухо взвизгивает от боли, успев закусить губу — но все жалобы отклоняются, Минхо тянет его на себя, побуждая остаться на коленях, но прогнуться — и тут же кусает. Но на этот раз — слизывает кровь, выступающую из ранок, и это так необычно чувствуется, что Феликс почти тут же забывает о боли — организм регенерирует быстро, да и Минхо почти не двигается. Лишь его пальцы проскальзывают по животу Феликса и поглаживают член. Это даже в чём-то мучительно, с губ Феликса срывается полустон-полувзох, он сам нетерпеливо подаётся назад. Уже не больно — неимоверно тесно, жарко и неудобно, но в то же время безумно.       Феликс чуть оборачивается и целует окровавленные губы Минхо, слизывая собственную кровь, от чего заводится только сильнее, нетерпеливо извивается, пока Минхо не сжаливается, и не толкается членом сильнее и грубее, не сжимает пальцы. Разрывает поцелуй и неожиданно проводит перед глазами у Феликса запястьем. Останавливает его на уровне губ, прижимает, заглушив очередной нетерпеливый стон, и тихо то ли предлагает, то ли приказывает:       — Пей.       Феликс судорожно сглатывает, но искушение сильнее, а сам он уже намного ближе к оргазму, чем к здравому смыслу, поэтому слушается, не задумываясь о последствиях — проводит языком по выпирающим венам, примеряется и вонзает тонкие клычки. Слизывает пару алых капель, совсем забытых на вкус… и проваливается в полубессознательный мир, состоящий только из толчков, влажных шлепков, скольжения кожа к коже, хриплых стонов и бездумного обмена кровью — Минхо вновь кусает его, но в плечо. И это как всегда не больно — боли в этом мире вообще нет, есть только эйфория и…       Феликс бы наверняка упал и ударился локтями о бортик ванны, так плохо контролирует своё тело, но Минхо поддержал. Обнимает. Не даёт упасть — хотя падать дальше уже некуда. Феликс вцепляется обеими руками в его запястье с зализанными ранками, и вдруг замечает, что плачет — слёзы сами заструились из глаз, бесконтрольно. Пока Минхо не заметил, Феликс стирает их, замазав щёки в пене и пытается его поцеловать. И вновь получается.       Сидеть вдвоём в одно ванной некомфортно, особенно в остывающей воде, но они оба мирятся с неудобствами, переводя дух, пока Минхо не шутит:       — Ты котик, который относится к купанию лучше всего.       — То есть теперь я котик? — фыркает Феликс в ответ с притворной обидой.       — Это повышение, — не теряется Минхо. — И вообще это не я придумал.       — Чонин, — догадывается вслух Феликс.       — Именно, — Минхо потирается носом о его плечо, то ли почесав, то ли с нежностью. — Это очень глупо прозвучит, но я только после его вопроса задумался, кто ты для меня. Он игрался с котами на лужайке и спросил, а где четвёртый. Про тебя спросил. И на моё возражение очень удивился.       — И ты решил, что я для тебя теперь котик?       Минхо молчит, Феликсу уже кажется, что и вовсе не ответит, и пора предложить покинуть ванну, но тот всё-таки говорит:       — Безумно глупо, что я задумался так поздно. Как будто раньше… вообще ничего не осознавал. Особенно то, как ты мне на самом деле дорог, Ёнбоки. Я чуть не разрушил своими собственными руками… нас. Я никогда не умел нормально обращаться с людьми, но этот малыш… он просто задал вопрос и что-то будто сломал внутри меня. Вы так похоже улыбаетесь. И я понял, что забыл, как выглядит твоя настоящая улыбка. И я уже ничего не могу исправить. И это бесит. Я сам себя бешу, у меня ничего не получается. Я стараюсь, но не могу, я…       Вновь замолкает. Вдыхает. Тихо добавляет:       — Я не хочу причинять тебе больше боли. Но не получается.       — И всё-таки ты меня не ударил, — отвечает ему Феликс и мучительно сглатывает.       — Это не подвиг, — озвучивает его мысли Минхо. — Нельзя хвалить за то, что должно быть естественным.       — Но для тебя — да, — осторожно утешает его Феликс. — У тебя получается, правда получается. И я же здесь, Ли Ноу. Всё ещё здесь.       — И будешь моим четвёртым котиком? Только не смейся, но мне кажется, это реально мне очень поможет. От агрессии.       — Мяу, — соглашается с ним Феликс и добавляет: — А ещё ты должен знать, что котики очень своевольные и много требуют.       — И что же ты требуешь?       — Попить и махровое полотенце, мяу, — продолжает играться Феликс. — А ещё, я не хочу к Князю Хонджуну. Я передумал. Я хочу лежать с тобой на диване в той комнате, с огромным телеком, пить сок и чесать котов.       И ещё меньше всего на свете Феликс хочет встретиться с Саном. Да и с Сонхва имеются мягко говоря разногласия. А кто их теперь обяжет? Причина суеты на попечении Сынмина — значит, к нему и кусачий жук на расстояние выстрела не подлетит, можно не волноваться. А проблемы пусть разгребает Чан.       — Вообще, — тянет Минхо, — звучит как потрясающий план. Коты всегда гуляют, где хотят и сами по себе. Мяу.