Красные огни

      Чан озадаченно вглядывается в тьму перед собой, по ту сторону зеркала. Она непроницаема, свет из комнаты не проникает через портал. Решившись, Чан осторожно протягивает руку — немного пугается того, что на той стороне её не видно. Пальцы натыкаются на что-то шершавое и плотное, совсем близко к границе портала. Чан толкает это «что-то» сначала слегка, потом сильнее, и оно оказывается тканью, шумно соскользнувшей на пол, подняв тучу пыли.       Отдернув руку, Чан осматривается. Комната кажется давно заброшенной и освещена лишь слегка — окна не видно, похоже, оно плотно зашторено. Зеркало стоит в углу, заставленном множеством вещей странных очертаний — большинство из них накрыто чехлами и невозможно опознать. Чан быстро теряет к ним интерес — чувствует запах. Который теперь ни с чем не спутает. Кровь.       Решившись, делает шаг в проём. Спотыкается — портал выше пола, зеркало стоит на подставке. Тут же закрывает его за собой, осматривается в поисках двери — если кровью пахнет так сильно, значит, Минхо Феликса… Чан сглатывает.       И тут его взгляд падает на пол. На нём — огромное тёмно-коричневое, почти чёрное, пятно. Слабо золотится по краям и слегка отслаивается. Кровь. Очень много. Это она воняет так, что хочется открыть окно и проветрить. Давно уже высохла и испортилась, поэтому Чан чувствует лишь тошноту. И обращает внимание на следы в пыли. Свои — свежие, и полуистёртые, у двери. Как будто сюда кто-то приходил намного позже того, как здесь появились все эти вещи и пятно крови. Но его не убрали. Потому что…       Чан обходит его и распахивает дверь. Коридор как коридор, точно княжеский особняк — дорого-богато. Только вот по нему навстречу Чану бежит серо-белый кот, задрав хвост трубой, проскакивает мимо в закрытую ранее комнату и отправляется на изучение новых владений.       — Дори! Дори!       Из-за поворота так же навстречу Чану выруливает Феликс. Целый и невредимый. В клетчатой пижаме и пушистых тапках в виде лап какого-то монстра. И с ободком на голове, увенчанном бело-розовыми кошачьими ушками.       Вскрикивает, заметив Чана, хватается за грудь и тут же ругается:       — Ты чего тут забыл? Зачем тут?       Чан хочет ответить что-то более-менее вразумительное, но идея поговорить с Минхо ему сейчас начинает казаться жутко бредовой. С Феликсом ничегошеньки не случилось, он наоборот, выглядит здоровее и счастливее, чем раньше. Скорее всего, Хёнджин снова был бесконечно прав — влезать в их отношения не следовало. И всё же какое-то оправдание надо придумать…       Но Феликс наконец-то замечает, откуда Чан вышел, его глаза расширяются, он сглатывает и почти шепчет:       — Ты… оттуда? Закрой немедленно!       Не дожидаясь реакции, подбегает, чтобы захлопнуть дверь самостоятельно, но Чан его останавливает:       — Я уверен, что кот забежал туда.       — Катастрофа, — Феликс нервно заправляет выбившуюся прядь за ухо и командует: — Нам нужно срочно поймать Дори.       Проскакивает мимо Чана, как потерявшийся кот только что, и приступает к поискам, подзывая питомца по имени на разные лады и обещая ему немыслимые вкусности. Пятно на полу его ничуть не беспокоит — он его не задел, но и не удивился. Знал. Чан хочет присоединиться к поискам, но вдруг замечает кота беззаботно сидящим на шкафу и с любопытством наблюдающим за глупыми вампирами внизу.       Протянутой ладони сначала шугается, потом осторожно обнюхивает пальцы Чана и «бодает» их. Даёт себя забрать и пересадить на руки, но не мурлыкает, а настороженно обнюхивает одежду Чана и его шею.       Чан мог бы окликнуть Феликса, но желание приколоться над ним сильнее, поэтому он молча стоит, почёсывая «пропавшего» котика между ушей, и ждёт, когда на него наконец-то обратят внимание. Дожидается.       — Князь Чан, — Минхо слегка кивает, заходя в комнату.       — Ой.       Феликс, стоящий на коленях в надежде разглядеть в тёмном и пыльном углу несуществующего там кота или расслышать звук бубенчика, оборачивается. И тут же принимает очень жалобный и виноватый вид.       — Ёнбоки, — Минхо, кажется, ничуть не злится. — Повернись ко мне, пожалуйста, не задом. Кажется, первый раз тебя об этом прошу, обычно наоборот.       Хмыкает, покосившись на Чана, но тот решает сделать самое безразличное лицо, на какое способен. Понимает — проверяет реакцию. Не уверен, что у них с Феликсом ничего не было и готов выяснить отношения. Чан, придержав рванувшегося к хозяину кота, благоразумно заключает, что шутить на эту тему больше никогда не нужно — хорошо помнит, как напрягся Хёнджин, когда Князья Минхо и Чанбин чуть не сцепились. Чан не понял, из-за чего, но знал одно — своему соулмейту можно доверять. Значит, было действительно опасно. Но и без всяких прецедентов — шутить с тем, кто может раскрошить камень пальцами, как минимум опрометчиво.       Феликс тем временем потешно разворачивается на четвереньках, и только потом встаёт и отряхивает колени. Замечает кота на руках у Чана и вздыхает.       — Придётся всё объяснить, да?       — Тебе? Незачем. Я и так знаю, что ты искал Дори. А вот к Князю у меня есть вопросы. Позволишь?       Не дожидаясь разрешения, Минхо отбирает кота и прижимает его к груди и плечу. Тот, впрочем, не возражает, перебирая лапками, чтобы устроиться поудобнее и обвивая хвостом запястье хозяина. Чан решает, что пока находится в относительной безопасности — не бросит же Минхо своего бесценного питомца на пол, чтобы напасть?       — Я бы хотел…       — Ты бы хотел вломиться в мой особняк через зеркало, — перебивает Минхо и кивает на валяющуюся ткань, которую Феликс перетряс уже раза три, — решив, что я тут убиваю Ликси? Не хотел бы, не вломился.       — Что-то вроде этого, — соглашается Чан с очевидной правдой.       Минхо щурится, чуть склоняет голову и некоторое время молча всматривается в его лицо. Потом произносит:       — Давай поговорим в более удобном месте.       Чану ничего не остаётся, как пойти вслед за ним. Оглядывается, но Феликс не отстаёт и выглядит весьма озадаченным, но не забыл плотно прикрыть дверь в злополучную комнату. Чану хочется начать разговор немедленно и спросить именно о ней — неужели самый избитый троп всех ужастиков не врёт, и в особняке, особенно вампирском, всегда есть комната, в которую нельзя входить? Но, с другой стороны, по всем канонам жанра она должна быть плотно заперта на старинный замок, единственный ключ от которого хозяин особняка охраняет, как величайшее сокровище. И обязательно скрывать мрачную тайну пострашнее засохшего пятна на полу.       Гостиная, которую выбрал Минхо для переговоров, поражает своей роскошью. До этого Чану удалось увидеть только кабинет — и ему сложно поверить, что эти две комнаты находятся в одном и том же здании. Да, тот тоже был роскошный, один только диван там оставил море несбывшихся надежд. Как будто созданный для того, чтобы решать вопросы с подчинёнными «особым образом»… Сглотнув, Чан на мгновение представил, как на нём, упираясь руками в спинку, изгибается Феликс в полурасстёгнутой рубашке и развязанном галстуке, а Минхо в деловом костюме позади него… дальше свои фантазии он не пустил. Потому что они почти перескочили на Хёнджина, который уже был готов отдаться на этом как заговорённом на секс диване уже в объективной, а не фантазируемой реальности. А стоило задуматься о нём чуть сильнее — стало бы неловко. Но всё-таки тот диван был более современным, офис — стильным. Не гротескной роскошью, как здесь. Мебель вычурная, золочёная, ручной работы. Цвета «королевские» — пурпур, беж, золото. Не совсем безвкусно, но на гране китча и нелепицы. Кажется, не в стиле Минхо, а как будто наследство. Поразмыслив ещё мгновение, Чан приходит к выводу, что это и есть наследство — от какого-нибудь прошлого Князя, которому не повезло.       Чан хоть и надеется на свой профессиональный, так сказать, опыт, всё равно спешит занять одно из кресел рядом со столиком и положить ногу на ногу.       — Ёнбоки, — просит Минхо неожиданно мягким голосом, — Пожалуйста, проконтролируй, как дела с напитками. Слуга тут новенький, пару дней всего.       — А старого ты куда дел? — ляпает Чан раньше, чем соображает.       — Убил, — спокойно отвечает Минхо, но потом всё-таки поясняет: — Шутка.       А вот в этом Чан уже не уверен, и Феликс, судя по промелькнувшему на лице выражению, тоже. Но соулмейту он тут же улыбается и кивает. Хотя Чан сам понимает — Минхо способен на такое. Да и вообще на что угодно, что касается людей и вампиров.       Но если не знать — не скажешь. Потому что он располагается в кресле, вальяжно поглаживает кота на коленях и покачивает ногой в тапочке, беспорядочно изукрашенном стразами. Чан не уверен, может, не просто качественными кристаллами, а действительно драгоценностями. А вот что шёлковый халат на нём как минимум от «Versace», он не сомневается. Похоже, роскошь неотъемлемая часть вампирского быта и с ней придётся свыкнуться. Но к хорошему, как известно, привыкаешь быстро.       — Так что? — Минхо начинает разговор первым. — Похвально, что ты заботишься о своих соклановцах, Князь. Но, как видишь, излишне.       — Но ты понимаешь, — Чан чуть наклоняется и решает вести диалог с Минхо абсолютно на равных, — что прецеденты работают против тебя.       — Я уверен, обо мне достаточно рассказали, — кивает Минхо. — И почти всё из того, что ты слышал, правда. Я бы на твоём месте мне не верил.       — Это стандартная уловка, — хмыкает Чан. — Сейчас ты начнёшь меня всё-таки убеждать.       — Нет, совсем нет, — качает головой Минхо. — Потому что не хочу просить о доверии, которое, возможно, не смогу оправдать.       Замолкает, некоторое время смотрит в сторону рассеянным и расфокусированным взглядом, прежде чем продолжить:       — Я хочу попросить не вмешиваться. Немного подождать. Я… действительно пытаюсь… Впрочем, как сам решишь. Ты же Князь.       Чан качает головой. Понимает, что ничего не может возразить, хоть и пытается:       — Но Феликс же ничего не расскажет. Пока не будет поздно.       — Ты его достаточно знаешь, — соглашается Минхо. — Но не понимаешь. И я тоже его не понимаю.       — Соулмейта, — Чан произносит непривычное слово медленно, отчего оно звучит укоризненно.       — Именно, — соглашается Минхо. — Надеюсь, Хёнджин окажется для тебя меньшей загадкой. А ты для него — меньшей проблемой.       — То есть ты предлагаешь всё оставить, как есть? — Чан делает последнюю попытку возмутиться. — И думать о том, что ты в любой момент можешь сделать с ним что угодно в той комнате?       Вместо защиты Минхо задаёт вопрос:       — Чья там была кровь, Чан?       Ответ всплывает сам по себе, на уровне, похожем на инстинктивный, и Чан знает, что он верный.       — Человеческая.       — И старая, — кивает Минхо. — Это не тайна. Туда не запрещено заходить. Скорее наоборот, нужно. Время от времени. Мне. Чтобы не забывать, что я на самом деле чудовище. И ты, Князь, тоже. И любой из нас.       — Я никого не убил, — резко возражает Чан.       — Я тоже, — Минхо пожимает плечами. — Но я почти это сделал. Я был готов это сделать. И каждый из вас не лучше меня, нет. Вы сдержанней, потому что сами себе убедительней лжёте. Но когда… малыш лежал там, в крови, я кое-что понял. Принять своё «я» не означает потакать ему, Князь. Надеюсь, ты будешь об этом помнить. Наделаешь меньше непоправимых ошибок.       — Малыш… Ян? Но он же…       — Да. У меня получилось его спасти. Если это можно так назвать. Да, я что-то понял. Не до конца. И ошибся ещё раз. Его нельзя было подпускать к Киму. Не ближе, чем на выстрел.       — Вот уж почему? — удивляется Чан. — Мне показалось, что они отлично ладят.       — Ладят, — тянет Минхо. — Отличное слово. Да, с виду тишь, гладь, благодать. Но… вот как раз-таки Ким убивал. И не раз. И людей, и вампиров. И ему сто тридцать или сколько там. В нём человеческого уже… хорошо если хоть что-то осталось.       — Ты просто ревнуешь, — Чан не удерживается от провокации.       — Да, — неожиданно легко соглашается Минхо. — Я только что потерял того, кто мне дорог. Собственное кровное дитя. Сам же отдал… чудовищу. Которое старше, хитрее и страшнее меня, Князь. Ты не представляешь, какая между нами пропасть. Галактика. И я понимаю, что уже ничего не могу изменить или исправить. Но ты, как Князь…       — Минхо, — Чан обращается к нему просто по имени, раздражаясь. — Не вздумай меня об этом просить.       — Я и не посмею, — вроде бы легко и сразу сдаётся Минхо, но в его взгляде будто гаснет искра. — Но одно только твоё слово, подозрение, намёк…       — Нет, — категорично качает головой Чан, удивляясь собственной смелости. — Это их дела.       — Но ты всё-таки влез в наши, — удовлетворённо жмурится Минхо.       — У тебя не лучшая репутация.       Минхо молчит, отстранённо смотря в сторону и словно бы прислушиваясь к тому, что происходит в клановом особняке. Наконец, когда молчание становится совсем уж нестерпимым, он его нарушает:       — Мы не будем присутствовать на сегодняшней встрече кланов. Это ни к чему. Полномочия тебе и Хвану переданы официально. Нам… не до этого.       — И после твоих туманных ответов, — Чан напрягается, — ты просишь меня делать вид, что ничего не происходит, и не беспокоиться?       — Именно об этом, — кивает Минхо. — Держать лицо на собрании предстоит тебе. И защищать Яна.       — И Киму.       — Нет. Не так защищать.       Чан склоняет голову, понимает. Как Князь. Вступая и увязая в политических интригах. Отказываясь от Княжеского титула, Минхо не мог знать, что всё так обернётся с даром, но и возвращаться не спешит. Сделал выбор в пользу кого-то более важного. Так до конца и не повзрослевшего вампира с кошачьими ушками.       — Я сам принёс напитки, — Феликс протискивается в зал через приоткрытую дверь, держа стаканы без подноса, просто так, в руках.       В воздухе разливается отчётливый аромат фруктового сока, и это в такой обстановке и при такой пафосности момента настолько неуместно, что слов не подобрать.       Чан не без удивления отмечает, что Минхо будто специально окружает себя непохожими на него самого вампирами. Возможно, так он чувствует себя более цельным?       — Спасибо, — Чан берёт протянутый стакан, отпивает. — Но мне уже пора.       — До вечера ещё далеко, — почти обиженно тянет Феликс. — Оставайся!       Чан пытается уловить за словами, жестами и выражениями лица хоть крупицу страха, но ничего даже отдалённо похожего не чувствует. Нервно облизывает губы. Обычно ему удавалось без проблем считывать людей, но Феликс не человек. Уже давно, как подметил Минхо и насчёт Сынмина. Было бы дело только в этом… У Чана отсутствует привычное ощущение правильности собственных действий, и невозможно выбрать, как именно подстроиться. Тёмно-карие глаза Феликса чуть отсвечивает красным, и Чан понятия не имеет, что должен сделать или сказать. И это становится заметно.       — Если не останешься, может, мне пойти с тобой? Одному? — с нажимом спрашивает Феликс, и Чан понимает, что вопрос адресован не ему.       — Нет, ты не пойдёшь.       Голос Минхо звучит спокойно. Слишком спокойно. И снова неизвестно, что предпринять, Чан чувствует что-то похожее на страх. Пожалуй, впервые за всё время общения с Минхо именно чистый страх. Вдох. Непринуждённая улыбка. Его это не касается, так? Если бы.       — Ты же понимаешь, что он не может и не должен тебе приказывать? Ни как соулмейт, ни как Князь? — последнее слово Чан подчёркивает голосом, стараясь, чтобы не дрогнул.       Опасно. Полностью понимает, насколько. И что пятно на полу в запертой комнате может увеличиться вдвое. У него есть, кого терять.       — Ну что ты, Князь, — Минхо парирует почти издевательским тоном. — Это всего лишь каприз возлюбленного. У нас были планы, до твоего… появления здесь.       Чан шумно выдыхает. Проигрыш. Без прав на сопротивление и возражение. Возможно ли было победить? Просто схватить Феликса за руку, не участвуя в дурацких поисках вовсе и не потерявшегося кота, втянуть в зеркало и уже потом разбираться?       — Хорошего дня.       Голос не выдал, с чем Чан себя мысленно поздравляет. Хоть что-то. Не совсем позорное отступление. Надежда на то, что его проводят, истаивает быстрее, чем рождается. Тут же недалеко. Прямо, налево. И нет сомнения, что сто́ит сделать неверный шаг — из ниоткуда возникнет кто-то из слуг: «ну как же так, Князь, вам туда, не заблудитесь».       Распахнув дверь, Чан с порога наступает на пятно, разрушая и растрескивая его запылённую поверхность подошвой. Не из чувства мести — да и за что? Просто потому, что никто не запретил — а значит, можно. Так это должно работать? По праву сильного и наглого? К чёрту память о таких зверствах — даже чужую. Интересно, знает ли Сынмин о том, что здесь творилось? Не может не знать, но насколько он в курсе всей чудовищности того, что происходило тут с Яном, его «Йени»? И на что способен он сам?       Зеркальная гладь привычно твёрдая лишь на секунду. Чан чувствует тошноту — Хёнджин был прав, нельзя использовать дар слишком часто, особенно если и не умеешь толком. Вместо облюбованной ими гостевой спальни за гранью какая-то другая комната, но Чан шагает вперёд не раздумывая, к тошноте примешивается головокружение. Шатнувшись, упасть не успевает — плечо жёстко и знакомо сжимает крепкая ладонь.       — Князь, вы вовремя. У нас гости.       Сейчас Чан схватившему его Сынмину скорее благодарен — было бы совсем несолидно упасть на колени и пытаться сблевать, хотя очень хотелось. Гости — громковато сказано. В комнате, которая представляет собой что-то вроде проходной гостиной или приёмной, из чужих только Чанбин. Не назвать же гостем вампирёныша Яна, который сидит напротив него за столиком, оживлённо раскладывая какие-то яркие карточки — не то таро, не то пасьянс. Но и Чанбин особо неловко не выглядит, что-то жуёт. Заметив любопытный взгляд, даже не здоровается, сразу предлагает Чану миску с малоаппетитного вида снеками.       — Угощайся. Свиные, но с них хотя бы не сблюёшь.       Чан уверен, что сблюёт даже от глубокого вдоха, но находит в себе силы вежливо улыбнуться и покачать головой. Его привлекает странность ситуации — вряд ли три вампира собрались здесь в ожидании его возвращения. Высвободив плечо из хватки Сынмина, Чан тяжело опускается в кресло, чувствуя себя так, как будто только что пробежал несколько километров и ещё столько же проплыл без остановки. Но тут же беспокоится не о себе:       — Где Хёнджин?       Очень хочет услышать, что солнце ещё высоко, и тот безмятежно спит. Но чувствует, что его дар не ошибся, и это зеркало — ближайшее к соулмейту.       Сынмин лишь подтверждает его мысли, кивнув на малозаметную дверь в стене. За такими обычно прячутся домашние кабинеты. От глаз непрошенных чавкающих гостей и непоседливых детей — вапирёныш, уронив одну из карточек, раздосадовано и громко ойкает.       — Пак Сонхва приехал неожиданно. Неофициально и один, — отрывисто сообщает Сынмин.       Не садится — нервно сжимает пальцами теперь уже спинку кресла напротив Чана. Тот чувствует напряжение, которое почему-то не разделяют другие вампиры — Чанбин заводит какой-то разговор с Чонином, тот фыркает, потом смеётся. Сынмин стискивает зубы, но Чан всё равно осторожно спрашивает:       — А этот Пак… он кто?       — Лучше просто Сонхва, — сухо отвечает Сынмин, по-прежнему не спуская взгляда с парочки у стола. — В их клане не принято использовать фамилии. Правая рука Князя Хонджуна.       — Не соулмейт? — уточняет Чан.       — Нет. Но если ты об их личных отношениях — да, скорее всего что-то вроде. Хонджун не может без него обходиться, это точно. Отпустить Сонхва от себя — знак большого расположения, Князь.       — Не просветишь?       Чану почему-то хочется отвлечь Сынмина от какой-то маниакальной внимательности к тем, кто его даже не замечает — вампирчик вновь смеётся, потирает мочку уха и путается в порядке карт, тут же их перекладывая заново, а Чанбин подталкивает пальцем по столу к нему часть колоды.       — Всё дело в даре Князя Хонджуна, — Сынмин всё-таки снисходит до ответа, но слова звучат отрывисто, словно скользя мимо мыслей. — Как вам должно быть известно, это ультимативное разрушение неживой материи.       — Очень сложно. То есть, живому существу он не нанесёт вреда?       — Да. Как и Йени, — тут в бесцветном и монотонном голосе древнего вампира проскальзывает хоть какая-то интонация, — наоборот, не может лечить.       — Всё равно не улавливаю связи.       — Вампирам нужно спать. А как может спать тот, кто во сне разрушает всё вокруг?       — С кем-то, — глуповато улыбается Чан, но продолжает рассуждать: — Точнее, на ком-то, так? Почему именно этот Сонхва? Просто понравился?       — И так бывает, — кажется, голос Сынмина вот-вот дрогнет, но этого всё же не происходит. — Всё дело в радиусе. Вы, Князь, пока ещё можете открывать порталы, только касаясь зеркал. Со временем способности растут.       Чан благоразумно решает не перебивать и не уточнять. В чём-то Сынмин и прав — при контакте дар работает гораздо лучше. Так подумать, а что, если дар будет работать и на большом расстоянии? Сидеть здесь, а портал открыть в бассейне во дворе. Какая только от этого польза, кроме потакания лени?       — Опора. Человек… вампир, на котором лежат, тоже должен где-то лежать. Допустим, если держать на руках, — Чан продолжает раздумывать вслух. — Ему тоже надо на чём-то стоять.       — Только вот Сонхва стоять не надо. Его дар — левитация. Очень хорошая, я встречал намного хуже проявляющиеся силы. А эта — сродни телекинезу Феликса.       — И как это всё у них? Добровольно-принудительно?       Чан очень живо представил себе, будто ему самому приходится держать кого-то на руках часами, неподвижно зависнув посреди огромной, так что стены и потолок не видны, комнаты. Вот так же борясь с головокружением, тошнотой, боясь упасть… но если Хёнджина?       Сынмин на это не отвечает, Чан уже хочет бестактно повторить вопрос, на который вообще-то мало кому положено знать ответ, но сбивается со вдоха. К утихшим было симптомам добавился ещё один — что-то со зрением, Чан пару раз смаргивает, но тщетно, комната по-прежнему кажется плоской, а свет в ней желтоватым и дрожащим, и по углам поля зрения всё как будто смазывается. Потерев переносицу и лоб, Чан упускает момент, когда Сынмин начинает двигаться, мгновение — и уже стоит позади Чанбина. Тот что-то договаривает Чонину, улыбаясь, и протягивает руку так, будто хочет потрогать его за лицо или почесать за ухом, как щеночка. Только вот ему не удаётся — Сынмин пугающе легко перехватывает его локоть, и Чан поздно понимает, насколько всё серьёзно, по влажному и неприятному хрусту. Чанбин — так ещё позже, и совершает, пожалуй, роковую ошибку. Применяет дар, но всего за какое-то ничтожное мгновение до того, как клыки Сынмина щёлкают, смыкаясь на его шее.       Дальше — не разобрать за хрустом, пронзительными воплями — страха и боли, — за веером кровавых капель, рассыпавшимся вокруг за мгновение. До Чана не долетают — он успевает лишь рвануться с места, не имея понятия, зачем и что делать, и видит как на засвеченном полароидном кадре линялых цветов: Чанбина, зажимающего единственной оставшейся у него рукой рану на шее, меж пальцев толчками сочится чёрная жижа; весь стол с картами, залитый кровью, и Чонина, забрызганного полностью — руки, грудь, лицо… Бледный до серости, глаза широко распахнуты, но рот всё ещё улыбается — он хотел засмеяться, но так и не успел. Не эта сюрреалистичная жуть заставляет Чана замереть, не добежав. Оборачивается Сынмин.       Зрачки и радужки неразделимы — чёрно-красные пятна. Без выражения, пустые провалы в бездну. Даже не сразу заметны кровавые потёки по лицу и шее, пропитавшие рубашку. Никакой улыбки, никаких эмоций. Словно он сделал то, что должен. Что необходимо было сделать. Чан отчаивается что-либо сказать — слова застревают в горле, — лишь растерянно оглядывается, в поисках он и сам не знает, чего. Какой-то помощи или оторванной руки?       Уверен, что даже не моргает — но всё меняется, свет и пространство снова воспринимаются нормально, вампиры на своих местах, как отброшенные назад во времени: сам Чан по-прежнему сидит в кресле, Сынмин стоит рядом, а Чонин и Чанбин всё так же за столиком напротив друг друга.       Сморгнув, Чан глубоко вдыхает. Что это было? Галлюцинация от перенапряжения? Но у него никогда не было даже отдалённо похожего состояния — разве что когда отходил от наркоза после операции, ещё в детстве. Но на вампиров же не должны действовать наркотики — алкоголь он пил, тот теперь не крепче воды. А если… яд существует, и был подмешан в сок, которым его вроде как гостеприимно угощал Феликс? Убрать неугодного и бестолково лезущего туда, куда не просят, Князя с дороги — подло и изящно. Может, что и допустимо — Князем должен быть самый сильный, ведь так? Не самый опрометчивый и дерзкий выскочка, с которого толку как от детской игрушки… для взрослого мальчика с кошачьими ушками? Чан стискивает подлокотник кресла. Надо встать, найти Хёнджина… не важно, зачем. Просто найти, посмотреть на него, убедиться, что существует, реален, что это всё не очередной дурацкий сон… будто от этого всё сразу станет хорошо, и чёрти что ему примерещилось действительно от переутомления, только и всего. Срочно пару глотков крови — и пройдёт. Снова будет куча проблем, но если в награду он получит чуть усталую улыбку…       Только вот кое-что по-прежнему странно. Чанбин так и замер, не опустив руки, молча, не шевелясь, что для него вообще-то, мягко говоря, не характерно. Вампирёныш Ян осматривает свои ладони так, как будто впервые видит, и они дрожат, когда он дотрагивается до лица, пытаясь вытереть…       «Кровь, которой там нет» — Чан почти вслух это произносит, так невыносима осязаемая тишина, повисшая в комнате. Но это значит, что…       Почти повторение — глаза Сынмина вновь чёрные провалы, с затаившимся там красным огнём. И на его лице — кровь. Но уже не на губах, не на подбородке и шее, и не чужая — из носа медленно стекает две густые ало-чёрные струйки. Первый звук в неправильном мире — жалобный, хныкающий писк. Вампирёныш болезненно кривит рот, совсем как испуганный малыш, и Сынмин тут же кидается к нему.       Чанбин быстрее — кресло и стол летят в разные стороны и ещё не успевают упасть, как тот уже на другой стороне комнаты, вжимается в угол, шепчет так, что едва можно разобрать:       — Я же ничего такого не… это же шутка, шутка…       Бросает отчаянный взгляд на Чана, и тот понимает полностью, но как-то отсутствующе, — ему не показалось. Но что же это было, если было вообще?