***
Ночь. Большая луна бьёт в окна. За столом в лужице яркого желтого света сидит Эстелла. В руках карандаши, ручки. Бумага мнётся и выкидывается. Бумага покрывается бесчисленными зарисовками. Дерзкие образы сменяются менее дерзкими. Почему? Почему она так близко подпускает её к себе? Эстелла узнала как можно больше про леди Хеллман. Железный диктатор с грустными глазами. Не лишена обаяния, но никогда никого не любила. Её романы — лишь сплетни, ничего достоверного. Впрочем, и возраст уже не тот, чтобы быть интересной публике. Но всё равно. На её день рождения ей шлют цветы многочисленные поклонники. Она звезда всех вечеринок Лондона. Она признанный кутюрье, которая обшивает весь высший свет Англии. Она личный бог Эстеллы, личный кумир. Учатся по пять лет, говоришь? Эстелла смеётся. Она училась всю жизнь. Судьба только не дала получить академическое образование. Да и потом, все эти выпускники шили для хорошей оценки. Они никогда не сталкивались с такими задачами, как Эстелла — сшить так, чтобы служба охраны не заподозрила, что костюмы всего лишь копия. Вот тут посмотреть бы, кто справится лучше.***
День. Леди Хеллман работает в офисе. Звонки, переговоры, закупки, продажи, адвокаты, приглашения на деловые встречи, дизайнеры, обсуждения, моделирование, снова обсуждение места показа, даты показа, фотографирование коллекции, работа пресс-службы. Впереди обеды и встречи с влиятельными и сильными, нудными и нужными, вечером выход в свет. Но между всем этим взгляд через стекло офиса, через плечо, проходя мимо, через экран монитора, скрытые камеры везде в ателье баронессы, на неё, на Эстеллу Миллер. Шьёт ли, смотрит ли, рисует ли? Самый отчаянный и невероятный эксперимент. В доме мод все на неё косятся, все обсуждают, никто не понимает, что задумала баронесса. Баронесса и сама не понимает, только чувствует, надо дать чуть чуть воли, надо немного терпения, но его нет. Руки крепко сжимают спинку стула. Делать незаинтересованный вид всё сложнее.***
Вечер. Ателье пустеет. Лишь отдельные двинутые на голову дизайнеры всё трудятся. Если на то есть необходимость, дом мод может работать и круглыми сутками, как случилось с заказом для герцогини Висфулд, но сейчас было спокойное время, и работники уходили домой, согласно штатному расписанию. Леди Хеллман сегодня ночевала в доме мод. Сегодня не было приёмов, светских раутов, выходов и званых ужинов. В кои-то веки спокойный вечер. Возможно, раньше она закатила бы вечеринку, поехала бы в ресторан в окружении обожателей, утром проснулась бы в каком-то номере, в какой-то гостинице, с каким-то незнакомым парнем в постели. Но сейчас это уже приелось, да и было не по возрасту. В какой-то гостинице, чёрт пойми где, с каким-то незнакомым мужиком — теперь это уже была не романтика, а фильм ужасов. Да и потом проснуться без макияжа в тридцать — одно дело, в пятьдесят другое. В пятьдесят приходилось вставать ни свет ни заря, чтобы успеть к выходу, чтобы наложить ресницы, тон, пудру, помаду, тени, подвести глаза. По сморщенным векам это с каждым годом было делать труднее и труднее. На светские мероприятия, конечно, баронесса пользовалась услугами профессионального визажиста, но ежедневный макияж всё же делала сама. Виктор, её любимый «волшебник нового лица», долго обучал её искусству мейкапа. Он один из немногих знал секреты баронессы, и, наверное, единственный мог беспрепятственно утащить леди в кулуары, чтобы срочно поправить уголок ресниц или поплывшую помаду, или осыпавшуюся тушь. Леди нравилось ходить по пустому залу с приглушенным светом, смотреть на манекены в полутьме, на блеск игл, ножниц и булавок. Нравилось находить за пустыми столами забытые вещи. Но сегодня она была здесь не одна. Эстелла видимо спать вообще не собиралась. Девушка всё что-то изменяла на манекене, всё что-то записывала в блокнот, всё что-то рисовала. Пока Миллер уходила на склад с тканями, баронесса быстро подошла к её рабочему столу и взяла планшет. С интересом листая и чувствуя себя, словно забралась в чужой дом, баронесса выгнула одну бровь и чуть скривила губы. Вечернему платью были посвящены только первые десять эскизов, а вот другие… Нет, в её доме были дизайнеры, которые вдохновлялись исключительно её фигурой и образами, но это были мужчины. С одним она даже закрутила роман. Странно было видеть такие почти что эротические фантазии на рисунках девушки. — Может, как это зовётся, она лесбиянка? — подумала Хеллман. К слову сказать с таким понятием в мире моды пересекаться приходилось часто, но вот лично баронессе ни разу. Она не могла представить как это может происходить, когда женщина любит женщину. Тут Хеллман услышала стук шагов. Она обернулась. Замершая Эстелла стояла с образцами тканей. — Извини, не могла не полюбопытствовать, — сказала баронесса с улыбкой и бросила планшет на стол. После чего встала и с гордым видом ушла в личную половину дома мод. Эстелла так и осталась стоять совершенно прифигевшая от такого события. — Баронесса видела! Баронесса видела! — только и неслось в её мозгу. Эстелла не понимала к чему она так часто рисует баронессу. При том, что это был не классический и не портретный, но крайне узнаваемый образ. Часто баронесса была без верхней части одежды, в чалме или с причёской, юбке, брюках, на шпильках, но без лифа. Эротики в таких довольно наивных рисунках при этом было столько, что аж зашкаливало, но для Эстеллы это было обыденностью, она уже и не замечала этого. А вот баронессу это сильно удивило. Уже у себя в спальне она разделась и подошла к зеркалу. Плавный контур бёдер, ещё не провисший, но почти уже готовый к этому живот и грудь, пока ещё великолепная грудь, конечно, не такая шикарная как в тридцать, но то, что ещё кого-то вдохновляло её рисовать, уже радовало. Баронесса подошла к столу и налила себе в стакан немного виски. Неужели женщины это делают друг с другом? Баронесса никак не могла себе это даже представить технически. Но засыпая, она вдруг ощутила под пальцами трепет юной кожи, нежный девичий запах, мягкость и сладость губ. — Влюбилась… старая дура, — звучал, как заезженная пластинка, голос в голове. Голос был сиплым и въедливым, точь-в-точь с интонацией Хеллман. Впрочем, голова тоже принадлежала Хеллман.