Влюбилась...

— Джооон! — Да, баронесса. В дверях появился вечно спокойный и собранный дворецкий с грустными глазами. — У меня закончился виски, — баронесса жеманно указала пальчиком на пустую бутылку. — Ещё вечером она была полна. Может быть кто-то слишком много пьёт? — Может кто-то вообще не по делу размышляет тут? — баронесса нахмурилась и икнула. — А может всё же на сегодня хватит? — невозмутимо переспросил он. — Джоооон! — Я здесь, Ванесса, не надо кричать на весь дом. — Нет, ты только прикинь. Эта засранка талантливее меня. Вот же тварь. — Я так понимаю, это вы про нового модельера, мисс Эстеллу? — Про неё, про неё. Джон? Джон, мне скучно. Мне надо развеяться. — Вам надо лечь в постель, миледи. — А, отстань, — она махнула на него рукой и развернулась в сторону кровати. Джон только возвёл глаза к потолку. Может хоть на этот раз она заснёт. Ровно через полчаса. — Джооон! — Да, миледи. На этот раз взгляд Джона был более устало злым. — Ваза разбилась. — Сама? — Нет, блин, я её об пол ударила. — Хорошо, я сейчас уберу. Через пару минут Джон уже орудовал веником и совком. За чем с издёвкой наблюдала баронесса, окопавшись в ворохе подушек. — Джон, ты такой сексуальный когда с веником. — Спасибо, миледи. На этом всё? — Да. Иди. — Джоооон! — Миледи? — сонные и красные глаза Джона источали такую любовь, что, наверно, можно было прикуривать от них, но баронесса даже не посмотрела на него. — Заводи машину, мне срочно надо проехаться. — Ванесса, три часа ночи. — И не спорь. Через пятнадцать минут они уже выехали в темноту улиц. Ванесса, словно протрезвевшая, смотрела в окно и курила. — Что, сложная ночь? — спросил Джон с лёгкой иронией. — Заткнулся бы ты, — отрезала баронесса. Какое-то время они продолжали ехать молча без чёткого адреса, просто кружа по местности. — Вместо того, чтобы гонять на машине, завели бы себе молодого любовника, леди Хеллман. — Джон. Джон. Избавь меня от своей фирменной… — Хорошо, хорошо, Ванесса. Но сути то это не меняет. — Что, как и любой подчиненный, ты мечтаешь только лишь о том, чтобы однажды им не быть? — Нет, я мечтаю исполнять только свои прямые обязанности, а не прихоти своенравной женщины. — О, нет. Твои прямые обязанности это одно, а вот за всё остальное я очень хорошо плачу тебе. Так что помалкивай, Джонни, и рули. Вооон у тех деревьев. Да, останавливай. Джон остановил, в душе надеясь, что худшее уже миновало, но нет. Леди Хеллман призывно посмотрела в его сторону и положила руку на его плечо. — Ну, Джонни, идеальный член. Помнишь наши выезды на природу? — Помню, — мрачно ответил злой и невыспавшийся Джон. — Только тогда это было более романтично и с огоньком. — Господи, Ванесса, зачем тебе ещё это надо? — Наверно надо говорить так, Джонни. Просто ещё надо. — Ну так найди уже себе воздыхателя помоложе меня. — Нет, Джонни. Моложе — это надо соответствовать, томиться и воздыхать, а не раз в месяц тащить его в постель от бессонницы или перенапряжения на работе. Да и потом, сколько я ни смотрю — я всё никак не могу понять женщина передо мной или мужчина. Куда подевались все эти милые интеллигентные умные и обаятельные молодые люди? — Они все стали лысыми мальчиками. — Ага, с пивными животами. Ты то ещё хоть ничего сохранился. Сложный возраст, Джонни, сложный. Когда старых не хочется, а с молодыми как-то не по себе, не о чем говорить. Сложно, Джонни, сложно поверить, что молоденький сопливый мальчик может искренне любить женщину, что вдвое старше его. — Как будто раньше тебе это мешало. — Раньше не мешало, теперь мешает. — Умнее что ли стала? — Обожглась. Надоело. Пресытилась. В моём возрасте уже не хочется одноразовых отношений. Хочется глубины, привязанности. Ты мне, конечно, тоже надоел, не представляю, как я тебе надоела, но это пока лучший из вариантов. Так что давай, без лишних разговоров, сделаем дело. Может я всё же засну потом. — А снотворное не вариант? — С моим острым страхом к медикаментам? Джон знал о страхе баронессы, но его каждый раз подмывало поиздеваться над ней. Он знал, что она боялась не проснуться, боялась умереть во сне, боялась опоздать, не встать вовремя. Именно поэтому в её комнате всюду были часы и будильники. Даже её дневной сон — был ни чем иным как терапией, тренировкой сна, а не отдыхом. Когда секс на заднем сидении был окончен, баронесса расслабленно растеклась, закуривая одну за одной. — А у меня появилась поклонница, представляешь, Джон. — Мм. — Рисует мои титьки. — Я бы взглянул. Оуч. Джону по лысине тут же прилетела туфля. — Дурак, ты их так что ли не видишь? — Ну мне просто интересно. А говорите, никто не любит. — Что, с девушкой мне встречаться прикажешь? — А что бы и не попробовать для разнообразия. — Скажи, что просто давно мечтаешь послать меня куда подальше, только не можешь. Джон промолчал. — Господи, женщина с женщиной. Противно. Фу. — Да ничего не противно. — Это вам мужикам не противно. Завтра же потащу тебя в публичный дом и закажу комнату с прозрачным зеркалом, и буду наблюдать, как ты будешь смотреть на двух геев. — Мм, очаровательно. Что потом? На зоофилию пойдем смотреть или БДСМ? — Господи, ты неисправим. Убила бы, если бы ты не был мне так нужен. — И я вас обожаю, леди Хеллман. Когда они вернулись домой, леди Хеллман первым делом вытащила из секретера папку, обитую чёрным бархатом. Внутри неё находилось всего одно фото, зато какое фото. На нём была запечатлена баронесса в самом рассвете сил. Она величественно лежала на покрове из красного бархата абсолютно обнаженная. Её самая сильная любовь, самая сильная привязанность — фотограф Франсуа. Обожаемый Франсуа, который уже как шесть лет был в лучшем из миров. Никто, ещё ни один мужчина не смог изобразить её лучше. Никто, не один из мужчин не мог приблизится к пониманию её мятежной сложной натуры. Никто. — Я уйду, — говорил он. — Но это фото останется. Это фото подарит тебе вечность, моя дорогая Бель. Он ушёл, подарив вечно ноющую рану. Вечный воздых печали. Вечное сожаление. Когда баронесса рассматривала украдкой рисунок Эстеллы, ей показалось что в нём было что-то похожее по ощущению с этой фотографией. Понимание красоты? Женщина с женщиной? Что за бред!