***
Едва переступив порог своих личных апартаментов и сняв с помощью горничных платье, баронесса выдохнула. День выдался крайне сложным. И если работа ещё как-то отводила внимание, затягивая деловитой рутиной целиком, то вот на приёме делать улыбчивое лицо было уже куда сложнее. Что ж винить было не кого, в конце-концов она сама позволила сделать это с собой. И сейчас, не до конца понимая, что же это было, пыталась расставить все точки над «i». Анализ, сухой, безэмоциональный, анализ ситуации, анализ себя, анализ поведения Эстеллы. Эстелла Миллер — девочка, которая, вдоволь насладившись властью, показала своё настоящее лицо. Баронесса нередко видела настоящие лица, когда удовлетворённая страсть отступала. И даже, когда это длилось буквально мгновения, этого всегда хватало, чтобы понять с каким человеком приходилось иметь дело. Эта девочка безусловно нуждалась в поддержке. Баронесса уже была в том возрасте, когда можно было смело наступать на горло и собственным, и чужим чувствам, уступая место расчёту, предавая личное счастье взамен процветания дела. Ради бизнеса леди Хеллман поступилась бы принципами, не она была первым модельером-женщиной, которая переспала с другой женщиной, не она последним. Ради бизнеса приходилось спать много с кем, здесь вопрос личной симпатии всегда был на втором месте. Но вот для себя стоило решить кем для неё была Эстелла Миллер — бизнес проектом или личными взаимоотношениями. Баронесса могла бы продать своё тело взамен на гениальные идеи которые, если говорить по совести, она уже не была способна генерировать, однако которые умела мгновенно распознавать. Это и давало её дому преимущество перед другими модными домами, а не деньги покойного мужа, как любили злословить у неё за спиной. Что ни говори — век художника не долог. И уж если так пошло, что ещё кто-то был способен с такой страстью желать её не первой свежести тело, то почему бы не сыграть на этом? Да, это женщина. Ну, да, женщина, не крокодил же. Да, это было поперёк норм воспитания и восприятия жизни. Но, как говорится, привыкнуть можно почти ко всему, кроме голода, а голод баронесса знала и меньше всего в жизни хотела бы испытать это чувство панического бессилия ещё раз. Возможно именно поэтому она шла на любые жертвы, лишь бы её бизнес был самым успешным, а сотрудники самыми высокооплачиваемыми. Держать диету ради фигуры это одно, а вот не иметь возможности досыта наесться — совсем другое. Но проблема была в том, что Миллер чем-то притягивала, а сознательно ради своих желаний заводить роман с женщиной баронессе было если не страшно, то дико и даже не столько потому, что это порицалось обществом, а именно по личным ощущениям. Ей с мужчинами-то романы претили, поэтому вариант с Джоном был самым предсказуемо удачным. С возрастом игра в ударь и беги жутко надоедает, а исключения в виде таких чистых мальчиков как Джеффри, только лишний раз подчеркивали грязь всего остального, весь этот безумный секс в никуда ни для чего, лишь чтобы потрепать нервы. Но женщина, молодая женщина, талантливая. И бизнес. И вся та грязь. Или что-то другое? Хеллман пугали собственные чувства, мысли о своей нормальности и ненормальности. Всё это мешалось с деловым подходом и создавало странную бурлящую кашу. Ванессе не хотелось спать с Миллер, чтобы банально использовать её идеи, но ей хотелось видеть идеи Миллер, хотелось, чтобы эти идеи служили её дому, и ей было жалко Миллер, хотелось её как-то поддержать. И при этом хотелось быть рядом, спать рядом, целовать румяные щеки, чувствуя вкус нежной молодой кожи, ощущать её запах. Бред какой-то. И ещё этот совершенно несуразный поворот в отношениях с Джеффри. Да, порой люди способны вытворять самые нелепые вещи в пылу горящего ума. Страх дня будущего грыз нутро, лишая воспаленный мозг сна. — Джон!***
Утром в доме мод взгляды двух женщин выглядели отвратительно по их же собственному мнению. Им обеим казалось, что их поведение нарочито фальшиво. Небрежная спокойность и пренебрежительность, излишняя вежливость — все это отзывалось горечью в груди. Баронессе с её опытом было легче, но и она не могла заставить себя не чувствовать запаха, что исходил от Миллер. Словно весь дом мод провонял Миллер. И даже дым сигарет не смывал этого аромата. Странное бредовое безумие, странное решение, отдающееся дрожью в руках и нервным холодом — вернуть в дом мод того, кто его предал. Эстелла смотрела на баронессу со смесью восторга и страха. Она не могла ей не восхищаться, не могла не видеть удивительной зрелой красоты этой невероятно притягательной женщины, плавности линий её силуэта, стройности талии, грации в походке. Не могла не пугаться возвеличивающей грозности острой металлической шпильки и возвышающей чалмы, отблеска золота на кайме очков. Не могла заставить себя не вдыхать воздух с её ароматом с особой жадностью. Эстеллу трясло и колотило, и вещи валились из рук. Коллеги, глядя на это, только посмеивались, они думали, что Миллер вчера не вышла на работу по причине бурного пьянства. Баронесса избегала подходить к Миллер близко, благо подходить или вызывать в кабинет для приватной беседы и не требовалось. Просто обычный штатный день, в котором все заняты своими делами. Хотя взгляд при любой возможности был обращен на девушку с дурацким макияжем в красно-рыжем парике. Только двое разделяли в этот день с баронессой такое стойкое желание наблюдать за Миллер, правда по своим причинам. Это были Джеффри, который каждый раз, проходя близ Эстеллы, сверкал глазами. Ему много чего хотелось сказать Миллер, но не находилось повода для разговора тет-а-тет. И Нонель, которой хотелось поделиться своим мнением относительно Эстеллы с баронессой, но она, считая, что леди и сама далеко как не глупа, не лезла со своими предположениями. В конце концов устав быть в гомоне суетливых дизайнеров с их шутками и подмигиваниями, Эстелла снова спряталась в любимый укромный уголок. Дело было к завершению рабочего дня. Баронесса, проходя мимо цехов в курилку, заметила Миллер за любимым делом в любимом месте. — Вся не такая как все. Даже обустроенное специализированное рабочее место не для неё. Ей надо сидеть на холодном грязном полу. Миллер подняла голову и сначала упёрлась взглядом в тонкую лодыжку в чёрном чулке, затем, поднявшись выше, перевела взгляд на довольно откровенный разрез юбки, затем на талию, грудь, ключицы, шею, чувственные губы в тёмно-красной помаде и только затем увидела взгляд голубых, в темноте помещения кажущихся синими глаз. — Стандартные места для стандартного мышления, — ответила она, робко склоняя голову, хотя из-под бровей блеснул бойкий взгляд. — И что же такого нестандартного ты сегодня нарисовала? — баронесса властно протянула вперёд раскрытую руку, тем самым требуя передать ей планшет. Однако Эстелла на руку посмотрела, а планшет передавать не стала. Вместо этого она внимательно и пристально взглянула в глаза Хеллман. — Вы хотите, чтобы я рисовала для вас? — Естественно, — ответила баронесса с лёгким раздражением. — Я могу создать вам то, что вы хотите, но это невозможно оплатить деньгами. — Вздор, девочка моя, всё оплачивается деньгами. Или ты хочешь чтобы я тебе не платила, но отдавала так сказать кое чем другим? И где ты будешь через пару дней? — Но вы же хотите не того, за что платите. Не усреднённого «хорошо». Вы хотите гениального взрыва, какой когда-то делали сами. Вы хотите, чтобы это было также как у вас, и вы знаете, что я так могу. — Знаю, поэтому ты здесь, а не в полиции. — А я знаю, что нравлюсь вам, только вы этого не хотите признавать. — Ты здесь работаешь, а это и есть признак того, что ты мне нравишься. — Как женщина и любовница? — Как дизайнер. — Но я не заметила, чтобы вы вчера как-то уж очень сильно сопротивлялись. Ну скажите честно, ваша светлость, неужели вам не хочется меня поцеловать? Баронесса усмехнулась и встала у противоположенной стены, скрестив руки на груди. — Теперь тебе мало того, что было? Сначала я спустила тебе рисунки, потом простила выходку на презентации, затем сорванный бал и кувырки на постели… — Вы сами пришли. Я не думаю, что это было настолько сильное давление с моей стороны. Я вам нравлюсь, и нравлюсь как женщина, баронесса. Но вы отрицаете очевидное. Ну же дотроньтесь до моей кожи, поцелуйте меня. Докажите себе и мне, что в вас нет страсти. Баронесса смотрела молча и внимательно. Её глаза вспыхивали как алмазы в тёмном помещении, выхваченные случайным бликом света. — Встань, — сказала она спокойным тихим голосом, за которым чувствовалась твёрдая железная воля. Эстелла медленно поднялась, прижимая к груди планшет. Леди, чеканя шаг, подошла вплотную к девушке и протянула вперёд руку, дотрагиваясь до щеки: — Моей дочери могло бы быть столько же лет сколько и тебе сейчас, — вдруг сказала баронесса. — В какой адов круг ты хочешь втащить меня? Леди посмотрела в глаза Эстеллы и поцеловала её в губы. Кратко, нежно, едва касаясь кожи. Эстелла вся покрылась мурашками, задыхаясь от духов и собственных эмоций. Она уже была готова наброситься в ответ, но тут раздались шаги. — Ваша светлость, гхм. Это был голос Джеффри. — Да? — не поворачивая головы, ответила баронесса. — Нам пора ехать, — невозмутимо отрапортовал он, при этом едва ли не испепеляя взглядом Миллер и не совсем понимая странность позы, в которой стояли обе женщины. Друг на против друга, глаза в глаза, баронесса держала руку близ лица Миллер. Джеффри показалось, что если бы он сейчас так вероломно не ворвался, то леди Хеллман влепила бы подчиненной пощёчину. — Пора, — спокойно сказала баронесса, развернулась с важным, надменным видом и пошла вперёд Джеффри к выходу. Перед тем, как проследовать за леди, Джеффри ещё раз окатил злобным взглядом Миллер, как бы на всякий предупреждая, что, если что, ей придётся иметь дело и с ним. На что Эстелла закатила глаза.