Влюбилась...

Вечер переставал был томным. Баронесса сидела у камина в зале и курила, глядя на переливы огня. Напротив неё с бокалом в руке сидел Джон. Иногда они закрывались с ним вдвоем в каминном зале. Ничего необычного просто разговоры. Баронесса никому не доверяла в этой жизни, кроме пары действительно проверенных людей. Их всех было можно пересчитать по пальцам одной руки. Джон входил в их число. — Была у врача, — начала баронесса буднично, закрыв глаза, прикрыв рукой лицо и свернувшись калачиком в большом мягком кресле. — И что? — спросил Джон, отпивая маленькими глотками напиток. — Как всегда, нервы и сердце. Снова порекомендовали мне посетить этого новомодного врача психолога. Да с какой стати я должна выкладывать неизвестному человеку все свои проблемы? Якобы мне легче станет от того, что я выговорюсь, а ему виднее, как мне можно помочь. Джон улыбнулся. — У нас это называется перетереть с друзьями. Баронесса хмыкнула. — Ага, приглашу пожалуй своих подруг и родных покойного мужа за одно и поделюсь. Вы знаете, я тут пятнадцать с лишним лет назад на Артура собак натравила. Конечно было за что. Ну вот поделилась с вами, и прям камень с души. Как думаешь, оценят? — Думаю, будут в лёгком шоке, — Джон усмехнулся, улавливая специфический юмор Хеллман. — Думаю не в лёгком. В лёгком они и так пребывают, ровно с тех пор как узнали, что я обращаюсь к тебе по имени, а не по фамилии, как положено с дворецким. Господи, вторая половина двадцатого века, а у нас до сих пор средневековье. Причём, я бы сказала, что вот на улице про это словно не хотят слышать. У них там все виды революций и протестов. — А ты явно против этого? — Я ни за, ни против. Я просто одеваю тех, кто способен заплатить. Но с одной стороны всё слишком быстро меняется, тогда как с другой беспросветно застряло в устаревших клише. Ещё десять лет назад всё было проще. Одежда элит-класса для определенного сословия. Сейчас же миром правит тот, кто громче и ярче заявит о себе. Кто оденется как можно более вызывающе, тот и икона для молодежи, а вслед за ней и все остальные начинают подтягиваться. Ох уж эта чёртова молодежь. — Как, кстати, поживает поклонница? — спросил Джон с лёгким ехидством. — О, — баронесса закатила глаза. — Спасибо, что напомнил, я как раз о ней ближайшие минут десять не думала. Спокойствие только снится. Ты никогда не замечал, что в жизни не бывает размеренности, то пусто, то густо? То никого нет, и изнываешь от скуки, то вдруг все разом. Даже Майкл из небытия воскрес… засранец. Джон улыбнулся. Майкл, Майкл. Судьбоносная встреча. Благодаря разбитому сердцу леди решила, что лучше согласиться на более чем прозаические и предосудительные отношения со слугой, ограниченные контрактом, чем полагаться на честь и совесть мужчин её круга. Хотя… Джон каждый раз думал, может лучше было не соглашаться на столь заманчивое предложение? Иногда проходить всю жизнь в красивых мечтах лучше, чем познакомиться с разочаровывающей реальностью. За пять лет довольно странных отношений леди Хеллман так и не позволила себе ласковости или нежности, не целовала сама и не позволяла целовать себя. Она предпочитала держать себя на ста замках и могла становиться искренней лишь в редкие минуты, когда была или пьяна, или, как сегодня, внезапно настроена на лирические откровения. Иногда Джону казалось, что баронесса любила только своих собак, но он знал, что баронесса на самом деле боится. Боится быть одна и боится привязанности. Забавная противоречивость, рождающая самый настоящий внутренний ад. — Все разом? — удивился он. — Я о ком-то не знаю? — Всегда удивлялась твоему пофигизму. Любой другой уже бы от ревности все волосы на голове повырывал. — Я лысый, ваша светлость, — пошутил Джон. — Не слепая, — леди шутку оценила. — Ох, Джон, я не знаю, что творится с молодежью. Меня начали желать юные и мыслящие с той широтой, что мне не доступна. Не знаю, со мною что-то не так или с миром, но мне всегда казалось нездоровым, когда молодые девушки или парни влюбляются в партнеров старше себя лет на тридцать. Я никогда не вожделела стариков и мне сейчас дико, что желают меня. Не хотят использовать для финансовой обеспеченности или выгодного партнёрства, а именно беззастенчиво предлагают секс. В наше время всё было не так прозаично. — Времена люди и нравы меняются. В своё время мы хотели того же, только это было более длительно что ли, более обставлено. — Более адекватно, — снова пошутила баронесса. — Да, особенно как у нас, — пошутил Джон в ответ. — У нас не роман, — тут же отреагировала Хеллман. Сказала она фразу довольно резким тоном, что сразу привнесло какую-то скованность в до этого шедший довольно свободно разговор. Джон нахмурился и отпил из стакана. — Не жалеешь, что подписался на это? — спросила леди более кокетливым тоном. — Нет, — ответил Джон монотонно и буднично, за чем баронесса разглядела напряжение и желание уйти от объяснений. — А мне всегда казалось, что жалеешь, — продолжила она, рассматривая маникюр на левой руке. — Невозможность делать то, что хочешь, так как хочешь, постоянная загашенность чувств. Фактическое секс-рабство. Однако ты на это согласился. — Согласился, — медленно ответил Джон, — но не жалею. — В чём же твои преимущества, кроме денег? — Этот вопрос я бы оставил без ответа, — улыбнулся Джон. — У меня был секс с женщиной, — вдруг абсолютно внезапно сказала Хеллман с пустотой внутри глаз. Джон вскинул взгляд на лицо баронессы. — И как? — полюбопытствовал он. — Я не поняла, — ответила леди. — Но это было обоюдное желание? — Не совсем. Точнее с моей стороны его совсем не было, но я не то чтобы отказала. — Партнёрша была настойчивой? — с улыбкой уточнил Джон. — Скорее, да, — баронесса выдохнула и отпила из стакана. — Она тебе не нравится? — Не сказала бы так. В ней что-то есть, но я никогда бы не рассматривала это как сексуальное притяжение. Есть в ней самой какая-то чертовщинка, какая-то сила, что притягивает взгляд. Но ошеломляет именно то, что она делает. Это как любить творения повара, но от того не желать переспать с ним. А в её случае, видимо, это воспринимается именно так, что границы между творчеством и личной жизнью не существует. И она активно втягивает в это меня. — Но в чём-то это нормально: вдохновляться живым примером. Поэты там, музыканты. Очень часто за творением стоит конкретная реальная муза. — Да, но муза не должна быть всегда объектом сексуального влечения. Или по этому принципу пейзажисты совокупляются с природой? — Забавный у нас выходит разговор, — снова улыбнулся Джон. — Забавный… — И как ты пережила нарушение табу на однополые отношения? — Ещё не пережила. — Может мне тогда стоит принять душ и сбрызнуться парфюмом? — Ха-ха, нет, мой дорогой, но шутку я оценила. Нет. Я сегодня ленивый вялый и сонный тюлень. Джон улыбнулся во весь рот и расслабленно откинул голову на спинку кресла. — Всегда хотел спросить. А почему всегда один и тот же парфюм каждый раз? — Чтобы было как можно меньше личного. Знаешь, Джон, ты идеален в том плане, что в тебя не хочется влюбляться. Для себя я уже решила, что с этим чувством надо завязывать. Слишком много горя потом, слишком много неприятностей. Расшатанные нервы, эмоции через край. Я уже несколько стара для всего этого. — Я бы не сказал… — А что бы ты сказал? — баронесса мгновенно зацепилась за слово. — Просто было много травм, и они оставили страх, но не убили желание. — Страх осмелиться влюбиться? Да… есть такое, — согласилась баронесса, предварительно выдержав паузу. — И все эти заигрывания с темой «ох, молодежь» не более чем попытка не влюбляться в ярких, симпатичных, юных, свежих, полных идей и энергии. Молодые чувствуют в тебе задор, вот и тянутся. Просто так сложилась жизнь, Ванесса, ты пережила тех, кого любила, кого хотела любить. Потеряв их, ты стала искать для них замену, а вот тут, как правило, и прячется начало бед. Заменители — самое страшное зло. Когда знаешь, что не то и пользы не будет, но всё равно употребляешь, потому что привычка. Ванесса подняла голову вверх, чтобы собеседник ненароком не увидел набежавших слёз. — Блин, ты иногда такой умный бываешь, Джон. И всё же… раз такой умный, ответь. Почему ты рядом? Что это жалость, сочувствие, сострадание? — Может быть, — быстро и тихо ответил Джон и снова погрузил свои губы в стакан с напитком. Баронесса посмотрела на него. Бесполезно. Бронированная стена. Ещё один невероятно бесящий момент в их отношениях. Не только она была закрыта и непроницаема в мыслях и чувствах, хотя во многом Джон, как оказалась, очень хорошо её считывал, но и он был взаимно закрыт. И вот тут леди Хеллман обломала уже не один зуб в попытке раскусить настоящую мотивацию своего слуги. Но она была. И единственное, чего боялась леди, так это того, что поймет истину, как всегда, слишком поздно.