Влюбилась...

Миллер ехала на личной машине леди, Миллер шла по коридору особняка Хеллман, прижимая к груди планшет. Миллер шла в новом качестве. Это будоражило и сбивало с привычного ритма дыхания. Рядом, злобно пыхтя, шёл Джеффри. Он всем видом показывал насколько негодует, насколько считает Миллер лишней в личных покоях баронессы. А Эстелла лишний раз только улыбалась на напряженные плечи, сжатые губы и вздёрнутый нос секретаря. Дуйся, не дуйся, а сделать ничего не получится. Таково распоряжение начальства. Быть Миллер в особняке в половине девятого с планшетом под мышкой, ибо теперь Миллер разрабатывает концепт весеннего показа. Пока для всех это было тайной. Цокая каблуками по кафелю и паркету, по каменным ступеням, Эстелла думала о том, какой шок вызовет у всех факт её полной самостоятельности в предстоящем проекте. Ведь весенний показ был самым значимым для любого модного дома. А «Дом Баронессы» являлся домом высокой моды. Леди Хеллман имела право на визитке писать слово кутюр, что показывало самую высокую планку в модном бизнесе. Вчера в половине десятого вечером Эстелле позвонили. Наверное, если бы не было домашнего телефона, прислали бы письмо, а то и вовсе явился бы Джеффри или шкафоподобный невозмутимый лакей её светлости с новостью о том, что Эстелла Миллер со следующего дня разрабатывает концепт весенней коллекции под прямым руководством кутюрье. Это несомненно был вызов. Это была проверка боем, мол, раз уж сказала, что могу, то давай, делай. Правда Эстелла понимала, что её идеи баронесса выдаст за свои. Но игра стоила свеч, торг был неуместен. На кону была вся жизнь, устои, репутация. Эстелле конечно претила мысль об анонимности, но она и не думала сделать свою работу как-то плохо или с подвохом. Она задумала игру помасштабнее и сейчас молилась, чтобы хватило сил на эту безумную затею. Эстелла знала, что от неё хотела баронесса. Знала, что и как надо представить, сделать, по каким стандартам и примерным лекалам. Она знала, что это будет как у баронессы и даже лучше, как в лучшие годы у баронессы, но с прогрессией и оглядкой на сегодняшние реалии. Но также Эстелла задумала и то, что повергнет высокий стиль «Дома Баронессы», что заставит его померкнуть и уйти в историю. Эстелла разработала свой стиль. Это вышло случайно, вопреки и незапланированно. Чёрно-белый концепт — не идея, а суть самой жизни, суть внутреннего мира Эстеллы Миллер, мира, разделенного на Эстеллу и Круэллу. Эстелла честно думала, что все люди на земле в той или иной степени носят в себе жестокую, злобную часть самих себя. Просто кто-то лучше отдрессировал своё сознание, а у кого-то жестокая часть, так сказать, и не активировалась к ряду причин. Но при этом у кого-то, наоборот, стала превалировать именно жестокая. Не сказать, чтобы Эстелле сильно нравилась её жестокая часть, но без неё она была не она. Без неё она бы не выжила. Поэтому сейчас приходилось мириться, идти на компромисс. Эстелла остро чувствовала, что таких как она, надрывных, уставших от лжи, было много. Этот бунтарский дух витал в воздухе, пропитывал копоть старых стен, ложился пылью на обувь, приходил во снах, звучал в нарождающемся роке. Просто его ещё никто не выразил в моде. Эстелла была уверена, что стоит это только показать, немного подтолкнуть, и лавинообразный ком сам сорвётся с места, сметая под собой все старые устои вечно дремлющей старушки Англии. Старые ищут покоя и стабильности, думают лишь о доходе и прибыли, забывая при этом, что молодая кровь не терпит благости на слезах, мира на насилии и фальши. Эстелла не знала каким будет мир после… после бунта, но она точно знала, что скрывать правду уже нет никаких сил. Каким мир будет после, пусть думают те, кто будут после. Она идёт в рядах тех, кто будет разрушать старое. Певец анархии, вдохновлённый дном жизни. Борец за равноправие во всем. Когда коридор закончился, и за порогом предстояла встреча с её всесиятельнсотью и грозностью, Джеффри вдруг резко одёрнул Эстеллу, схватив за руку. — Эй, а можно полегче! — было запротестовала она, мгновенно ощериваясь и изгибаясь в попытке унять волнение и вспышку глаз. Для всех она должна была оставаться Миллер, слабой, неуверенной Миллер, хотя так хотелось сейчас съездить по роже этого недосекретаря-личного ассистента. Однако хват руки Джеффри на удивление его щуплой внешности был совсем другим. Весьма ощущаемым. Он был спокоен, силён, твёрд. Эстелла мгновенно замерла. Внутренняя её часть интуитивно считала силу соперника. Только по одному жиму руки стоило начать воспринимать Джеффри серьёзно. К крепкому хвату добавился невозмутимый взгляд карих глаз, что совсем приструнило Миллер. — Я не знаю, что произошло между вами с баронессой, но запомни одно, запомни хорошенечко. Если ты начнёшь выкидывать тут кренделя, я займусь тобой лично. И не недооценивай меня. Ты не знаешь моих возможностей, — сказал Джеффри тихо, отчего у Эстеллы волосы на руке встали дыбом. Она ничего не ответила, лишь с претензией выдернула руку, окатывая Джеффри бешеным холодом голубых глаз. Джеффри распахнул перед Миллер двери личных комнат баронессы. Леди сидела за столиком и пила утренний кофе. Запах стоял обалденный. Этот кофе ни в какое сравнение конечно не мог идти с той коричневой жижей, что пила на завтрак Эстелла. Однако, наслаждаясь напитком, леди даже не подумала пригласить сотрудницу присесть рядом, угостить её. Не того полёта красавица, чтобы природная аристократка предлагала быть с ней на равных. Хеллман лишь выразительно взглянула на пришельца. Эстелла волновалась, хотя старалась по максимуму выглядеть уверенной, но пальцы рук слишком сильно сжимали планшет. Эстелла в свою очередь внимательно окинула взглядом ту, которую всю ночь в мечтах раздевала. Не сказать, чтобы Миллер не видела баронессу во внерабочей обстановке, в интерьерах её дома или поместья, но ей было безумно интересно увидеть леди в обстановке интимной что ли. Все эти вазы и мягкие пуфы, витиеватые канделябры и благородство разных оттенков древесины — они так резко контрастировали с дизайном рабочих помещений модного дома. Это для них серые и зелёные цвета, минимализм и практичность, для неё самой — леди — шик золота, не кричащий, а именно располагающий, уютный, но при этом помпезный. Аристократы, мать их ети, с их любовью к живописи, книгам, серебряной посуде, дорогому изысканному фарфору, камерной музыке, персидским коврам и удобной красивой мебели из натурального дерева. Для Эстеллы это было что-то сродни кукольному домику, который она видела в магазине. Вся эта пышность красок манила её, но жестокие реалии испорченного детства отдавали во рту горечью. Эстелла не могла представить себя в доме баронессы, с жеманно оттопыренным пальчиком в красном лаке, пьющая утренний кофе из фарфоровой чашечки с золотой каёмочкой — это была не она. И при этом Эстелла не могла представить себе баронессу, которая пьёт дешёвый чёрный чай из аляпистой с выщербиной кружки, сидит на хлипком стуле, со сломанной перемотанной верёвкой спинкой и спит на скрипучей облезлой тахте. Баронесса была едина с тем местом, где она жила, едина с тем местом, где работала. А Эстелла себя везде ощущала словно лишним, чужеродным элементом. Возможно это было потому, что она никогда и не проявляла себя настоящую. Только на испорченном странно-вычурном чёрно-белом балу её светлости Эстелла впервые почувствовала себя в своей тарелке. Старый особняк, какой-то неприветливый и словно тоскливо-одинокий, впал в душу, запомнился, возможно тем, что и Эстелла ощущала себя, как и он — одинокой. — Ну, что ж, — начала баронесса, окинув проницательным взглядом взволнованную девушку. — Я думаю, что ты в принципе всё поняла, поэтому давай, пока есть время, приступим. Баронесса энергично встала и, надменно возвысив голову, царственно прошла из комнаты в коридор. Сверкнув глазами, жестом пропуская Эстеллу вперёд себя, в дверях замер Джеффри. Миллер было странно идти по пересечению комнат вслед за леди, и не потому что она раньше так не делала. Делала, и планшет также был сжат подмышкой, и Джеффри также семенил рядом. Но теперь это было не обучение, не услуга одной из. Это было полноценное партнёрство. Поэтому Эстелла подняла голову смело и широким шагом отправилась вслед за её светлостью в темноту пролётов. Распахнув двери самых непубличных комнат, Джеффри остался снаружи. Внутрь вошли только баронесса и Эстелла. Дверь за ними бесшумно закрылась. Миллер удивленно оглянулась вокруг себя. Удивляться было чему. Они с леди были в специальном помещении гардероба её светлости. Простые ежедневные рабочие наряды висели на больших напольных вешалках, тщательно отутюженные и приведённые в идеальный внешний вид. Рядом с вешалками, величественно возвышаясь до самого потолка, хранили молчание два больших тёмных деревянных шкафа, полностью заставленных дизайнерской обувью. Каждая из пар была пронумерована, видимо, так леди экономила время при выборе образа. Эстелла прямо-таки увидела, как утром Хеллман важным тоном говорила горничным: «Принесите мне зелёное платье, чалму из кожи страуса и туфли под номером пять». Следом за обувными шкафами шли полки с болванками для головных уборов. Их тоже было великое множество. Какие-то из уборов были Эстелле хорошо знакомы, какие-то она видела впервые. Но то, что Миллер увидела дальше, повергло её в шок в хорошем смысле слова. Это было похоже на большую частную коллекцию самых изысканных нарядов. В доме мод в той части, которая была для гостей и заказчиков, тоже стояло много манекенов в шикарных платьях-визитках. Но эти платья были личными выходными платьями леди, и, скорее всего, они одевались всего лишь раз в жизни. Безумно дорогие и сложные, они хранились под стеклом, под сигнализацией, обставленные камерами слежения. Одной только фурнитуры на некоторых ансамблях было на многие сотни фунтов стерлингов. Эстелла прилипла взглядом к этому великолепию как завороженная. — Что, нравится? — спросила баронесса, обернувшись. Она точно знала, что это произведёт впечатление на девочку. — Угу, — только и ответила Миллер, не размыкая нервно сжатых губ. Кругом в этом странном месте ощущалось величие и дыхание Хеллман. Тонкий шлейф духов, запах кожи и дерева смешивался с запахом тканей, с запахом дорогой обеспеченной шикарной жизни. Так пахла и сама Хеллман. Ухоженная, гладкая, мягкая кожа с запахом природной сладости, крема и духов, с запахом притираний, шампуня, ароматной соли для ванн. И вся эта красота сейчас стояла в проёме, ведущем в другую комнату, совершенно другую. Второе помещение в спайке трех анфиладных комнат представляло из себя технологическое совершенство аппаратов по уходу за тканями. Огромные и миниатюрные гладильные доски с множеством приспособлений для утюжки рукавов и воротников. Что-то похожее на пылесосы, щетки и валики — видимо для съема с тканей ворса, волосков или иных прилипших частиц. Это было удивительно и немного пугающе. Все эти приборы блестели фирменными знаками в неярком свете напольного бра. Был в комнате и парильный шкаф, а также в углу примостился громоздкий автономный парогенератор чем-то напоминающий коня средневекового рыцаря, тоже облаченный в железные латы. Ясно, что тут работала не баронесса, но тут происходило то, благодаря чему её светлость выглядела столь безукоризненно. Пройдя комнату с приборами, леди и бывшая полотёрка оказались в большой светлой студии, где в изобилии дневного света и воздуха возвышались пустые манекены. Вообще студия восхищала и подавляла размерами. Здесь впору было устраивать модный показ с присутствием большого числа гостей. С правой от входа стены ближе к дальнему углу стоял белоснежный П-образный диван, рассчитанный, наверное, человек на десять. Перед ним стоял низкий прозрачный столик, который одновременно был и мини-баром. Большой бар был рядом. Уставленный разнообразным стеклом, он сиял от солнечных зайчиков и представлялся то ли новогодним шаром, то ли гигантских размеров калейдоскопом. В ближнем от двери левом углу находилась целая армада зеркал — огромные напольные трюмо в которые можно было рассмотреть себя со всех сторон. Такие трюмо Эстелла уже видела в доме мод. Они были предназначены для клиентов. Вся противоположная от двери стена представляла из себя стеллаж с тканями. Близ стеллажа стояла лестница на реле. Эстелла улыбнулась от мысли, что баронесса лазила на эту лестницу, чтобы достать нужный отрез. Интересно, она лазит в туфлях или без них? Или у неё для этого есть помощники? Рядом с манекенами стояли два больших стола. Один закроечный, другой разнорабочий. Как и всё пространство они были идеально белыми. У высоких убранных решеткой окон одиноко скучал передвижной пробковый стенд, единственно не белый элемент в комнате. Он был пуст, и булавки скученно торчали в левом верхнем углу. Правее также скучала чёрная доска для зарисовок мелом. Было видно, что доска пользовалась большой популярностью, некоторые силуэты до сих пор проглядывались дымчатым оттиском. Ровно посередине перед стеллажом стоял массивный стол, очень похожий на стол в рабочем кабинете леди. Только в отличие от рабочего, где всегда был идеальный симметричный порядок, этот стол был хаотично завален планшетами, ручками, лентами, иглами, ножницами. Хотя для фурнитуры и швейных приборов у левой ближней к окнам стене был поставлен отдельный шкаф. Рядом с ним стояла одна всего одна зато какая швейная машинка. Зингер ручной сборки с вензелями и позолотой. Произведение искусства, а не машина. — Ну, вот, — провела рукой по воздуху баронесса. — Здесь тебе и предстоит работать. Как, впечатляет? — спросила она, поднимая бровь, словно уже заранее предвкушая у гостьи полное онемение от увиденного. — Работать можно, — с улыбкой ответила обалдевшая Эстелла, в попытке сделать неудивлённый вид.