По случаю приёма японской делегации баронесса была одета в платье, напоминающее кимоно. Не сказать, что это было самое эффектное платье из всех носимых её светлостью на официальных мероприятиях, но японцы пришли в полный восторг. Японцы всегда приходили в восторг если кто-то отдавал дань уважения их культуре. Баронесса про эту особенность знала и умело её обыграла, чем заслужила особое расположение со стороны японского консула и британского отдела внешней политики. Всё это в дальнейшем могло выгодно сказаться на продажах модного дома. Японцы вообще любили окружать себя всем брендовым. Сейчас они были одной из самых стремительно богатеющих и развивающихся стран мира, поэтому и аппетиты бизнес элиты росли соответственно. Менеджеры по продажам уже незаметно суетились среди японской делегации. Продать пару костюмов, сумочек или туфель — пустяк, а вот наладить постоянный канал сбыта на далёкие Японские острова — хороший бизнес-план.
Баронесса фон Хеллман как всегда производила фурор. Она позировала перед историческим зданием Посольства Японии на красной дорожке, как вдруг заметила странно подъезжающий мусоровоз. Папарацци и зеваки заметили машину только, когда она, скрипнув тормозами и обдав толпу выхлопными парами, остановилась прямо напротив входа в здание.
Леди Хеллман и все присутствующие недоуменно уставились на железного монстра. В последнее время было тихо в плане провокаций от Круэллы, что позволило баронессе думать, что соперница выведена из игры. Три эпатажных выхода — это не двадцать лет на арене мировой моды. Посудачат — забудут, таков был расчёт леди, поэтому она никак не ожидала того, что произошло дальше.
Благо машину и вход в здание отделяло несколько метров тротуара. Личная охрана спешно встала рядом с леди, а охрана мероприятия срочно стала пробиваться сквозь толпу к машине. До марта было ещё далеко, поэтому лондонцы пока не знали, что такое теракт и машина, набитая взрывчаткой.
Мусоровоз крякнул и вывалил прямо на дорогу содержимое кузова. Репортёры и зеваки отпрянули в стороны от чёрных пакетов и какого-то тряпья. Баронесса изумлённо скривила лицо.
Что это? Намеренная провокация? Или может и впрямь надо было уже делать руки в ноги?
Все люди на улице замерли. Что-то предпринимать было уже поздно. Папарацци начали неуверенно делать снимки — на всякий случай, в их среде никогда нельзя было предугадать какой снимок мог накормить тебя на всю оставшуюся жизнь. Репортёры и журналисты также робко начали делать пометки в блокнотах и на диктофонах — скорее профессиональное, привычка всё фиксировать. И никто из всей толпы перед зданием не мог предположить, что случится. А случилось следующее.
Из кучи тряпья сначала показалась рука, а вслед за ней высокая причёска из чёрно-белых волос. Затем постепенно в полный рост поднялась Круэлла. Её платье было чем-то грандиозным и сумасшедшим одновременно. Сшитое нарочито небрежно — оно было чудовищным Франкенштейном, собранным из платьев весенней коллекции шестьдесят пятого «Дома Баронессы».
По переднему краю платья были пришиты газетные вырезки, посвященные Круэлле. Лицо эпатажного дизайнера в этот раз скрывала маска из разноцветных камней и паеток. Губы, накрашенные тёмно-красной помадой, были специально уменьшены, на шее красовалась чёрная лента. Весь образ словно отсылал к эпохе Марии-Антуаннеты. Затем новоиспеченная королева вскочила на подножку мусоровоза и два раза ударила рукой по металлическому корпусу. Машина пришла в движение и начала набирать скорость, удаляясь от места ещё одной скандальной выходки. И вот тут все прохожие обратили внимание, что так называемое тряпьё — это вовсе не тряпьё. Кто-то из толпы удивленно охнул:
— Так это же платья из коллекции баронессы!
Вслед этим словам началось непрерывное щёлканье вспышек. Кто-то сфотографировал и реакцию фон Хеллман. Леди стояла замерев, по-прежнему позируя, но скорее по инерции, а не из необходимости. Было видно, что баронесса с трудом держала лицо. Когда представление окончилось, она буквально влетела в здание посольства.
Японцы так ничего и не поняли. Они улыбались и тыкали пальцами, хлопали и фотографировали на свои поляроиды. Им казалось, что всё произошедшее — элементы одного шоу. Консул и представитель отдела внешней политики стояли с вытянутыми лицами. Им было более чем понятно, что сейчас мог разгореться нехилый международный скандал. Подвела система безопасности, провокация среди бела дня, а ещё это была больше личная месть или вызов конкретно баронессе фон Хеллман, как дизайнеру, но от этого могла пострадать репутация консульства.
Ванесса стремительно бледнела с каждой секундой. Как? Как такое могло произойти? Эстелла была под круглосуточным наблюдением! Японцам, кажется, понравилось, но они быстро поменяют мнение, когда узнают настоящую причину произошедшего. Кутюрье прошла вглубь зала. Джеффри следовал за ней, пытаясь привлечь к себе внимание.
— Ваша светлость. Ваша светлость!
Она его не слышала. Машинально взяв фужер с шампанским с подноса у официанта, Ванесса тут же поставила его на подоконник. Она достала сигареты и зажигалку, совершенно забыв, что для публики она была персоной некурящей.
— Ваша светлость! Ваша светлость!!! — не унимался Джеффри. — Прошу вас, давайте покинем это мероприятие.
— Что?
— Ваша светлость, прошу вас пройдёмте к машине, — уже умолял Джеффри, перейдя на шёпот.
— Слушай, отстань от меня, — сердито ответила леди, совершенно не понимая, где находится. Она быстрыми шагами пересекла фойе, словно убегая от своего секретаря. Кто-то попытался сфотографировать леди. Ослеплённая вспышкой баронесса махнула рукой и выбила камеру из рук репортёра.
— Эй! — было завопил он, понимая, что на полу оказалась его самая дорогая собственность, его способ заработка и возможно вся жизнь. Но тотчас подлетевший Джеффри сунул в руки парня визитку со словами:
— Позвоните, разберёмся позже. Леди, стойте!
Но леди уже унеслась вперёд. Она без разбора ушла за первую же дверь и попыталась запереться там изнутри. Благо дверь вела в туалет, правда мужской, но хорошо, что не общий. Запереться леди не удалось, Джеффри влетел следом и уже теперь запер дверь.
Ванесса дышала с трудом. В её стеклянных глазах стояла смеющаяся девушка на мусоровозе.
— Какая подлость! — тихо и потрясенно прошептала кутюрье.
Образ Марии-Антуаннеты очень тонкая отсылка к первому триумфальному показу «Дома Баронессы», а шлейф из платьев не что иное, как сравнение с мусором весенней коллекции шестьдесят пятого — последней коллекции, которую баронесса придумала сама. После этого она больше не могла творить. И дело было не в окончании творческой жизни художника, как любили судачить пустоголовые сплетники.
Губы Ванессы тряслись. Такого удара ниже пояса она не ожидала.
Джеффри понимал, что леди надо было привести в чувства, но он не знал как. Её срочно требовалось увезти куда-нибудь подальше от этого сброда насмешников, но как заставить её светлость проследовать за собой он не имел понятия.
Она стояла потерянная, расстроенная, словно без лица. Почти такой же она была после скандала с Миллер, когда Джеффри обнаружил её сидящей на полу. Идея, пришедшая в голову секретаря, была бредовой, но попробовать стоило.
Он подошёл к её светлости вплотную, взял руками за плечи и поцеловал в дрожащие губы.
Леди на поцелуй отреагировала, наконец-то приходя в себя. Она запротестовала, попыталась оттолкнуть от себя Джеффри, даже начала бить его кулаками в грудь и по спине, но постепенно её руки начали обмякать, а губы отвечать взаимно. Перевести крайний стресс в крайнюю степень безрассудства — почему-то сейчас это казалось естественным и нормальным.
— Ваша светлость, я увезу вас. Господи! — судорожно прошептал Джеффри в волосы баронессе. — Как я хочу вас. Прошу, поедемте, — взмолился он.
Теперь у него тряслись губы. Джеффри отпустил баронессу. Её светлость посмотрела на парня каким-то потерянным взглядом и вместо ответа просто кивнула.
Мотор взвыл. Джеффри передал послание для шофёра леди и газанул. Ванесса на заднем сидении смотрела в одну точку. Едва бежевый седан выехал с центральных улиц, леди положила руку на плечо Джеффри.
— Ты знаешь, как ехать к центральному кладбищу?
***
Как назло начал накрапывать дождь. Зонтов в машине не было — прогноз не предвещал осадков. Баронесса стояла напротив серого гранитного камня, на котором были выбиты даты рождения и смерти.
Франсуа Витон 1942-1966
Дождь пропитывал ткань платья холодом и влагой. Вместе с дождем по лицу расползались следы краски: тушь, тени, подводка. Причёска с каждой минутой портилась.
— Посмотри, — сказала леди Джеффри. — Такой же год рождения, как и у тебя. После его смерти я разучилась петь, разучилась чувствовать красоту, не смогла больше её создавать сама. Как ты думаешь, легко ли мне будет полюбить тебя?
— Я не знаю, — смущенно ответил Джеффри.
— А эта сука сравнила мою лебединую песню с мусором?!
И тут неожиданно баронесса начала реветь… в голос, оседая на землю, прямо в траву, цепляясь за мокрый гранит.
Джеффри едва оторвал её руки от надгробной плиты и, подняв на ноги, усадил в машину.
Через какое-то время баронесса поняла, что они с Джеффри едут уже слишком долго.
— Где мы? Куда ты меня везёшь?
— Туда, где вы сможете пару дней никого не видеть, — загадочно ответил секретарь.
Когда они прибыли на место баронесса уже дрожала всем телом. Джеффри как можно скорее на руках отнёс её светлость в дом. Это был коттедж на берегу красивого озера. Когда Джеффри был ещё ребенком, родители часто снимали этот домик для семейного уик-энда. Живописное и глухое место, где сколь угодно вольно можно было забываться от городской суеты.
Разведя в камине огонь Джеффри первым делом начал искать пледы или одеяла. На кровати лежала большая пушистая белая шкура.
— Надо снять мокрую одежду, иначе вы простудитесь, ваша светлость, — сказал он, расстилая шкуру перед камином.
Леди, глядя как-то испытывающе почти в самое нутро карих глаз, протянула руки вперёд. Джеффри часто видел, как баронесса уходила переодеваться за ширму, поэтому он быстро смекнул, что это был призывный жест к тому, чтобы он снял с неё платье. Да, в принципе, снять вечернее платье в любом случае в одиночку было проблематично. Странно, что леди не колебалась с этим решением.
Мокрая ткань с хлюпаньем упала к ногам, обнажая холодную, раздраженную, раскрасневшуюся кожу. Вслед за платьем упали мокрые накладные волосы и бельё. Джеффри смотрел зачарованно, не веря тому, что происходило, слишком это было сюрреалистично. Сам он разделся в три секунды, уволакивая за собой баронессу на пушистое ложе.
Среди дождя и шума леса, среди редких всплесков воды не было слышно женских криков. Джеффри жадно целовал предмет мечтаний, разжигая всё большую и большую страсть в немолодой женщине, что стонала и извивалась под его руками и губами, совершенно потерянная от свалившегося на неё события. Он не знал к чему может привести его этот поступок. Знал он только лишь об одном — он никогда не будет жалеть об этом.
