Влюбилась...

—… хотела бы тебя видеть, — раздалось из динамика трубки. — Как угодно будет её светлости. Джеффри положил трубку и посмотрел на своё отражение в окне, где стремительно алел закат. Понятно было за чем его вызывала баронесса, это было странно и непривычно. Исполняя обязанности личного ассистента и помощника во всех делах, Джеффри чувствовал важность и нужность своей работы для леди, но никогда не ощущал собственную нужность, нужность своего тела. Это новое чувство окрыляло, но при этом наполняло тревожностью. — Приехал? Баронесса спросила слишком нервно, что бросилось в глаза Джону. Она буквально вскочила с дивана, когда дворецкий вошёл в комнату. — Какие-то неприятности в модном доме? — спросил он максимально учтиво. — Можно и так сказать, — ответила Ванесса, глядя в пол. — Выйди, — приказала она, едва на пороге показался секретарь. — Ты на машине? — спросила она уже Джеффри. Тот утвердительно кивнул, — тогда жди меня внизу. Джеффри недоумённо посмотрел и поспешил выполнять поручение. Ванесса закрыла в спальне проход для горничных и отправилась туда, где лежали вещи покойного мужа. Выудив из комода брюки и пиджак, баронесса прошла с ними в мастерскую. Барон был довольно невысоким и стройным, но всё равно в его пиджаке Ванесса утонула бы. По-быстрому подогнав костюм под себя и критически осмотревшись в зеркало, леди довольно хмыкнула и пошла уже в свою гардеробную подбирать сорочку, обувь и головной убор. Перед тем, как переодеться, она сказала Джону, что устала и будет у себя, чтобы к ней никого не пускали, особенно Миллер. Спустя сорок минут к машине Джеффри подошёл худощавый парень. Выглядел он странновато, и Холланд сначала не понял кто это: лакей, садовник, разнорабочий. Костюм из хорошей дорогой ткани, классического кроя был явно великоват, словно с чужого плеча. Парень пыхтел сигаретой. Плотно надвинутая на самый нос шляпа не давала рассмотреть лицо. Наглый шкет постучал в окно, и Джеффри, ругнувшись про себя, опустил стекло: — Что надо? — Не узнал? Сначала Холланд с минуту обалдело хлопал глазами. Постепенно до него начала доходить комичность ситуации, и он рассмеялся: — Секретная экипировка? — Да, — с загадочной, хитрой улыбкой ответила леди. — Хотите, чтобы меня окончательно воспринимали геем? — Это лучше, чем любовником фон Хеллман. — Поверю на слово. Когда они прибыли на квартиру, баронесса, пройдя два шага, застыла в прихожей. Она закрыла лицо руками и что-то тихо зашептала, словно молясь. — Нет, нет я не должна этого делать! Джеффри осторожно приобнял её за плечи и развернул на себя. — Прости меня, — горько выпалила леди. — Вам не за что извиняться, — в недоумении ответил Джеффри. Баронесса снова закрыла лицо руками. Ну как сказать мальчику, что он весь слишком: хорош, смел, честен, молод, желанен? Что он не подходит для того, чтобы быть «проходным»? Сколько их было таких проходных, иногда стремительно проходных? Как сказать, что она не переживёт ещё одной боли потери? — Я не знаю зачем делаю это, — сказала баронесса сквозь пальцы. — В моём возрасте так поступать глупо. — Любить никогда не поздно и не глупо. — Любить — да, но не трахаться тайком с молоденьким секретарём у него на квартире. После этих слов Джеффри просто её обнял. Крепко, нежно, как-то по-свойски, по-приятельски, по-дружески. Вдыхая аромат кожи, уткнувшись головой в плечо, Ванесса успокоилась. Странно было успокаиваться в объятиях человека, который в рабочих буднях и сам был склонен к истерическому поведению. Но это там. Чем больше баронесса общалась с Джеффри, тем лучше понимала его весьма непростой, глубинный и скрытный характер. Шумное и спокойное сильное дыхание, ровно бьющееся сердце. Губы, две спелые вишни, манящие прикосновением. Ванесса решила, что отчёт по собственному поведению она даст себе позже, проводя рукой по гладко выбритому лицу, вставая на цыпочки и сплетаясь в солёно-мокром поцелуе с объектом зашкаливающей нежности. Кровать оказалась недостижимым рубежом, страсть настигла двоих прямо на ковре гостиной. Ванесса ничего не могла понять. Почему её утягивало? Откуда эта внезапная свалившаяся чувственность? Джеффри ничего не говорил, он лишь взял в руки лицо леди и смотрел ей в глаза, двигая бёдрами, пытаясь понять, прочесть, что же было нужно этой женщине. Ему хотелось быть нужным во всём. Ему хотелось, чтобы она кончала от него, чтобы грудь её колыхалась плавными волнами, чтобы руки впивались в спину, плечи, волосы. Он чувствовал и понимал насколько это была шикарная женщина, страстная глубокая и нежная. И при этом такая ранимая. Понимание, что сегодня она выбрала его, не вечер в ресторане или опере, не с красавцем Джоном подстёгивало желание Джеффри доставить леди блаженство. И снова он шёл за ней по краю пика, наслаждаясь мягкостью кожи, глубиной поцелуя, тихими стонами. Влажная нежность меж бедер просто сводила с ума, но Джеффри держался на остатках самообладания и любви, что распаляла жаром грудную клетку. Он смотрел на лицо. Баронесса улыбалась с закрытыми глазами, запрокидывая голову назад, хватая открытым ртом воздух, и с каждым совместным движением стонала громче. Потом её переклинило, замкнуло. Она вся сжалась, болезненно впиваясь острыми ногтями в плечи любовника, рождая крик и судорогу. Джеффри такого не ожидал. Он бережно взял мятущуюся в разные стороны голову, прижал конвульсирующие ноги к полу и накрыл трясущиеся губы поцелуем, продолжая двигаться внутри. Леди ответила на поцелуй с жаром и низким грудным стоном. Совместные движения продолжились до следующего крика, потом ещё до одного. На четвёртом пике баронесса крепко обняла Джеффри и прижалась к его щеке так, что губы оказались рядом с ухом. — Боже, что происходит? Я… Руки с алым маникюром взяли лицо любовника и приблизили к топким губам, к захватывающему, засасывающему поцелую. — Леди, простите, — Джеффри на миг вырвался из объятий. — Я кончил внутрь. Баронесса рассмеялась и откинула волосы Джеффри со лба. — Не переживай. Мне и раньше беременность не грозила, теперь и подавно. — Просто это случилось так спонтанно. — Ах, милый Джеффри, всё хорошо. Пойдём на кухню. Ты сваришь мне дивный кофе. Но до кофе дело не дошло. На холодной столешнице, обжигая разгорячённую кожу металлом и керамикой, в идеально стерильной ванной, на подоконнике, на комоде, снова на полу, и уже почти без сил на диване. Ванесса лежала, покрывая поцелуями тело молодого любовника. Обычно требующая ласк к себе, она редко ласкала в ответ, ещё реже искренне, а сейчас, забыв саму себя, она ласкала, упиваясь, заходясь нежностью, наслаждаясь столь приятными для губ изгибами тела. Как вышло, что самая невзрачная из конфет содержала такое богатство вкуса, в то время как другие пышно украшенные пирожные и торты отдавали прогорклым маслом? Ванесса была противна самой себе, но остановиться не могла. Властная над всем кроме времени, богатая и с заскоками сейчас лежала над манящим в своей молодости и открытости и с удовольствием делала то, чего не позволяла себе ни с одним любовником. Ей было стыдно думать, как это могло выглядеть со стороны. Пожухлая красавица шестого десятка лет пошло и жадно сосущая молодой и крепкий, словно развратная шлюха. Но ей же было плевать на это. Слишком сильно она любила и хотела. Слишком внезапно и не того, и не по той причине, какой бы следовало. Но всё это было пустяком сейчас, когда захлёстывала страсть, и губы впервые за долгие годы тянулись взаимно. Они лежали в темноте комнаты, обнявшись, изредка поглаживая друг друга. Слова так и не достигали губ, но мысли, огромная туча, носились в обоюдном пространстве, лениво заходя в голову, лениво выходя. Всякие мысли: горькие, сладкие, робкие, безжалостные. Джеффри боялся пошевелиться, словно это спугнуло бы смутный покой женщины, что прижималась к его груди. Он знал, ей хорошо. И это было самым важным для него. Он мог пойти на всё, лишь бы ей было хорошо. Потому что в её хорошо, состояла его жизнь. В её улыбке его весна. В её горе его боль. Жарко упреждавшая его от любовной авантюры… на самом деле жертва собственных страстей. О времена, о нравы. Чуть менее века назад была бы страшна только мысль о мезальянсе о чувствах к иному по статусу и крови. Сейчас быть любовником да даже мужем без знатного рода и герба было не проблемно, проблемой были деньги. У кого они были, тот и был в статусе. Но понять и принять роман между работодателем и подчинённым? Тайная интрижка не более. Может быть, обсуждаемая не в меру пытливыми умами в кулуарах или курилке, от скуки или зависти. И все же Англия более старомодная страна, чем может показаться, более старомодная.