Влюбилась...

Баронесса пыталась сосредоточенно просматривать документы в мыслях то и дело путаясь с воспоминаниями предыдущего дня. В итоге отложив бумаги, она подошла к окну и открыла его, глотнув свежего воздуха. Две страсти, обе тайные, и не поймёшь какая аморальнее другой. Одна, рожденная другой. И чем больше раскрывалась одна, тем больше раскрывалась и другая. И кто кому был больше нужен? Сбегать втихаря из собственного дома словно в восемнадцать и упиваться от страсти как в тридцать пять? Что с тобой происходит Ванесса Вудвилл? Древнейшая кровь прабабки даёт о себе знать? Что ж и в пятнадцатом веке кипели страсти, а у Вудвиллов как-то особенно хорошо получались мезальянсы как в одну, так и в другую стороны. И всё ради любви. Любовь… любовь. Только теперь она перестала окрылять, а приносила покой, сладость и дикий нерв. Может в этом и есть счастье? Осознание себя живым? Как бы кто не считал Ванессу сволочью она на самом деле была дальновидным человеком, думающем об общем хорошо в контексте планомерного стабильно. Выпуск весенней коллекции близился. До этого времени нужно было узнать, что из себя представляла Миллер в самых потайных уголках души. Куда и как отпускать это в целом обделённое озлобленное дитя. Прекращать ли с ней взаимоотношения после увольнения или наоборот укрепить их? А может новомодная Круэлла так закружится в водовороте бизнеса, что и на отношения не останется времени? Баронесса думала, держа в руке документ и понимая, что она безрезультатно перечитывает одну строчку уже пятнадцатый раз. И всё же Эстелла изменила в ней многое. Особенно раскрылись глаза на то, что Ванесса отчаянно хотела проживать свою дизайнерскую жизнь за счёт других, словно стараясь вернуть утраченную молодость в попытке отсрочить старость. Все эти громкие заявления: имя модного дома, для сохранения покупательной способности — чушь собачья. Обычный страх публично заявить, что баронесса фон Хеллман сошла на нет в мире, где самое высшее достижение это удивить и привлечь капитал. Да, имя Хеллман стоит дороже имени каждого из дизайнеров её модного дома. Но это пока. Да, бренд Хеллман может существовать и без Хеллман, но для этого требуется совет держателей акций, для этого требуются грамотные управленцы, ни дизайнеры, ни создатели, банальные торговцы. Ванесса стала кем-то вроде наставника, который натаскивает молодых на определённый формат, что-то сродни учителю пения, который сам в силу разных причин не поёт, но знает как надо. Дизайнерская творческая жизнь для баронессы, увы, но полностью прекратилась со смертью Франсуа. А ещё Ванесса чётко поняла, что ничто не сможет ей вернуть творческого полёта мысли. Утро прошлого дня, попытка создать образ прямо на теле Эстеллы. Едва уловимое ощущение, что вот он зажёгся бесподобный огонёк озарения, но, едва родившись, он тут же погас. Франсуа — загадочный молодой человек со столь нелепыми фантазиями, что Ванесса в них поверила. С его уходом ушла и часть её души. Это было, как потеря ноги или руки — потеря чего-то фундаментального, что выбило почву из-под ног и веру в собственные силы. Ванесса до сих пор не могла понять природу вдохновения. Теперь она опиралась лишь только на опыт и знание рынка. Она знала чего хотела публика, умело на этом эпатировала. Но идеи закончились. Да понять Миллер в чём-то было возможно. Ей было о чём заявить миру. Баронесса в начале карьеры ведь тоже заявляла о своей самостоятельности. В то время немногие из женщин её круга решались стать бизнес-леди. Да даже не немногие, а в принципе никто. Послевоенная Англия едва начала отстраиваться после бомбёжек. На пошиве одежды зарабатывали немного и немногие ателье, а их владельцы никогда не были представителями аристократических кругов. Аристократия покупала наряды, но не производила. И тут вызов — создать элитарную моду. Сделать английскую моду не хуже французской. И всё это в противовес реалиям. Быть нарочито женственными и желанными в мире, где лишний отрез ткани — роскошь. И у баронессы в своё время это получилось. Её назвали английским Диором, царицей косого кроя, элегантного стиля. Этот дорогой классический женственный элегантный стиль существовал и сегодня в реалиях мини-юбок, коротких мальчишеских причёсок, платформ и рюкзаков за плечами. Уличная и элитная мода хоть и не пересекаются, но зависят друг от друга, как и английское общество, что до сих пор делится на аристократов и работяг. Эстелла — это голос улиц. Ей нечего делать в элитарной моде. Она в ней и чужая, и скованная. Брендам ширпотреба и индивидуального пошива не суждено конкурировать. Этот фарс, что Круэлла якобы может вызвать на бой модный дом баронессы — просто обоюдовыгодная реклама. И ещё смешнее было то, что обеим конкурирующим сторонам шил один и тот же дизайнер. И смешно, и грустно. Баронесса провела взглядом по рядам усердно склонённых голов. Не находя красно-рыжую, появилась неуютность. Невероятно, но теперь Эстеллы не хватало. Без неё стало пусто, без неё было мало воздуха и свежести. Пространство потеряло колорит. Ни откуда не отблескивал острый немного насмешливый и надменный взгляд, что старательно прятался за взглядом наивным и испуганным. — Влюбилась и любишь, и хочешь, чтобы талант раскрылся, и готова уступить, готова отпустить, потому что слишком прекрасно то, что она делает. Ты стареешь, Ванесса, и теряешь хватку. — Знаю, — ответила леди Хеллман голосу в голове. — Извините, — в стеклянную дверь постучали. На пороге стоял охранник с изящным букетом красных роз. — Это прислал курьер. Записка для вас. Жестом Ванесса пригласила охранника войти и пронести цветы. Секретарша тотчас, оторвавшись от бумаг, пошла за вазой. Букеты для её светлости в доме мод были не впервые, для секретарей это был просто отработанный алгоритм действий: букет, сходить за вазой с водой. Вазы стояли в подсобке. После показов и мероприятий, а особенно в праздники и дни рождения баронессы или модного дома от изобилия букетов утопало всё. Баронесса любила цветы, это не было тайной. Поэтому ей их дарили много и часто. Но сегодня был не праздник и не памятная дата. Открыв вложенную записку, Ванесса улыбнулась.

Боже, что же мне делать с душой одержимой моей? Позабыла покой, рвется вслед за любимой моей, Не нужны ей другие цветы, аромат их волшебный, Только к розе стремится, ни с чем не сравнимой, моей.

— Джеффри, — одними губами беззвучно произнесла она, чувствуя, как сердце наполнилось горячим, неудержимым, нескрываемым счастьем. Тщетно стараясь скрыть улыбку от удивлённых подчинённых, Ванесса прошла в пошивочный цех, где подготавливалась весенняя коллекция. Новость о создании коллекции единолично самой кутюрье, конечно, вызвала шквал эмоций в коллективе. Суетливые как пчёлы швеи собирали наряды один за другим. Большая часть уже была на манекенах, ещё без финальной отделки и фурнитуры. Но уже было видно и понятно насколько грандиозными были образы. Платья, пиджаки, юбки, брюки — всё было выполнено в одном стиле: элегантно и изысканно. Ванесса смотрела на всё это и не могла поверить, что такая красота могла вообще существовать, словно Миллер реально залезла к ней в голову и вытащила всё, о чём баронесса не смела даже мечтать. Вы ведь этого хотели, ваша светлость? О, безусловно, да. С восторгом созерцая как образы становились осязаемыми и реальными, Ванесса не заметила, как к ней тихонько подошла Нонель. Встав рядом, настолько близко, что другие не могли слышать, она сказала: — Да ты просто светишься. Что происходит? Хеллман обернулась и посмотрела Нонель в глаза. — Выйдем покурить. В личной курилке баронессы на бетонном полу брызгами лежали пятна солнечных зайчиков. Ванесса затянулась и зажмурилась на мгновение. — Ты влюбилась, — скорее констатировала чем спрашивала Нонель. — Так видно? — Ты редко бываешь такой. — Какой? — Ты словно не здесь, не в этом мире. Ты становишься необыкновенно красивой. — Хм, — короткий смешок. — Да, я действительно влюблена… наверное. Но это самая необычная влюблённость. Совершенно не такая, как раньше. — Как бы то ни было, мне радостно за тебя. Но, Ванесса, я хотела бы поговорить с тобой о другом. — Так давай поговорим. Почему ты замолчала? — Это неловкий вопрос. — Но он нужный, я так понимаю. — Да, нужный, Ванесса, я хорошо тебя знаю. Я знаю твои возможности, я знаю о твоих потерях. Это прозвучит чудовищно, но… Ванесса это лучше, чем бы ты могла придумать. Эти наряды… — Да, знаю. Это более талантливо, чем было у меня за всю творческую жизнь. Это сделано безукоризненно в моём стиле. Дань уважения, экзамен, прощальный подарок. Я не знаю как это назвать. Она сделала как сделала бы я, только лучше чем я. — Прости за эту правду. — Нонель, — баронесса обернулась к главному закройщику. — А кто мне скажет правду кроме тебя? Это наверное одно из самых лучших твоих качеств — ты никогда не боишься быть честной. Ты знаешь меня, ты видишь гораздо больше других. Ты должна понять. Это последняя коллекция от великой Ванессы — баронессы фон Хеллман. — Э? В смысле? — Я ухожу.